***
Уэнсдей вылетает около полудня по конголезскому времени. Около десяти часов полета и минус восемь часов из-за смены часовых поясов, и она приземляется в Бостоне к обеду. Она слишком бодра для сна в самолёте и коротает время за написанием истории. Вернувшись к некоторым местам, она безжалостно их перечеркала, внося правки. Мрачно разглядывая едва различимые буквы, теснящиеся поверх вымаранных записей, Уэнсдей начинает жалеть, что пишет ручкой, а не карандашом. Остаётся надеется, что она сможет позже расшифровать эти клятве каракули. Такси довозит её до Мискатоникского университета в течении ещё одного часа. Воздух приятно холодит кожу, привыкшую к палящему солнцу и перенасыщенному водой воздуху. Раньше американское солнце казалось ей раздражающим? Этот едва тлеющий фонарик? Честно сказать, к четырем глаза Уэнсдей начинают слипаться. В конце концов, по её внутренним часам уже сколько, два ночи? Интересно, Инид ещё учится или занята своей новой работой? Одно можно сказать с уверенностью — в комнате нет ни её, ни Джейн. Уэнсдей вытягивается на кровати с блокнотом и карандашом, преследуя извилистую нить рассказа, ткущуюся в её голове. Она не замечает, как сонливость берёт вверх и она соскальзывает в тяжёлый сон.***
Твою мать, думает Инид. Мать. Твою. Пятнадцать минут назад ей позвонила перепуганная Джейн: — Тут твоя Уэнсдей. Черт, возвращайся, быстро! Я пока вызову скорую, — Инид реагирует только на последнее: — Ничего не делай. Сейчас буду. Они с Морганом собирались обсудить новое расследование, которое, знаете, принесёт уже деньги, и звонок застал её посреди леса. Не важно, тут достаточно близко. Разве Уилла не должна была прилететь как минимум завтра? Разве она не была в полном порядке меньше суток назад? Разве обычная медицина сработает с этими Аддамсами? Кажется, Герих лечил Уиллу какими-то травками... Когда Инид влетает в комнату, Джейн хватает её за руку и шипит: — Надеюсь, у тебя есть средство получше, чем у местных врачей! Иначе её нужно везти в больницу прямо сейчас! Джейн на грани истерики, но на холодный компресс для Уэнсдей её хватило. Правда, от него едва ли есть польза: Уэнсдей насквозь мокра от испарины, на её лице цветёт нездоровый румянец. Сейчас она неподвижно раскинулась на кровати, но сбитое одеяло красноречиво свидетельствует о её недавних метаниях. Инид дотронулась до её лба. Раскалённый. Уэнсдей приоткрыла глаза, потерлась о руку Инид и доверительно прошептала: — Чёрная богиня на Чёрном континенте, и в голове её живут пчёлы... На мгновение её взгляд прояснился. С удовлетворением в глазах Уэнсдей пробормотала: — Твои Пибоди не такие уж плохие друзья, а? И отключилась, не дожидаясь ответа на своё маленькое видение. Черт, может, и правда лучше вызвать скорую? Но сперва она, по крайней мере, спросит: — Пагзли, срочно дай трубку матери! После минутной серии звуков шагов, шуршания, звяканья и прочего шума Мартиша спросила: — Инид? — Уэнсдей приехала. Она очень больна, похоже, лихорадка вернулась. Её нужно везти в больницу или у вас есть более эффективные способы лечения? — К нам, — изменившимся голосом приказала Мартиша. — Не трать времени, сейчас же вызывай такси! И дай ей таблетку из стеклянного пузырька: Генрих велел не больше одной за сутки. Телефон разразился гудками сброшенного вызова. Моментально найденный Убер обещал приехать через десять минут; у них было время найти и впихнуть нужную таблетку. Инид отмечает в дальнем уголке сознания, что Мартиша следила за дочерью куда внимательнее, чем ей казалось. Ни одного звонка? А к чему ей связываться с самой Уэнсдей? Таблетки находятся на самом дне рюкзака. Инид запихивает туда блокнот и карандаш, пока они не выпали из фокуса её восприятия. И, на всякий случай, камеру. С ней не следует расставаться вовсе. Инид приподнимает свою Уиллу и подносит к её губам неаккуратно слепленный зелёный кругляш — единственное в рюкзаке Уэнсдей, что хоть немного напоминало таблетки. Если не считать капсул кофеина. И, разумеется, именно сейчас Уэнсдей вздумала брыкаться: — Пчёлы! — взвизгивает она, вырвавшись и отползая к спинке кровати: — Гигантские пчёлы Бурка! Инид моргает. Если она правильно догадалась... — Разве ты не слышишь барабаны? — медленно спрашивает она.— Пока барабан бьёт — пчёлы спят. Уэнсдей согласно кивает, будто вместо полного бреда услышала веский аргумент, и сама глотает таблетку. Поморщившись, залпом заливает её стаканом воды из трясущихся рук Джейн. — Что с вами обеими не так? — бормочет она, бессильно привалившись к стене. Уэнсдей почти самостоятельно доходит до такси. Им не до игр с комендантом кампуса — удар принимает на себя Джейн. Инид не собирается прислушиваться к её запутанной лжи. В машине Уэнсдей сразу заваливается к ней на колени. Морщится, случайно дотронувшись до обивки. Шепчет на грани слуха Инид: — Предыдущий хозяин на этом месте кого-то зарезал. Или следующий зарежет, никогда не скажешь точно. Два видения за час — не слишком много? Инид поёжилась и погладила чёрные косы. Уэнсдей закрыла глаза и уткнулась носом в живот Инид. Её щёки полыхали румянцем, особенно нездоровым на этой бледной коже. Даже солнце Африки не смогло омрачить её белизну. Только лихорадка... Едва ли дыхание Уэнсдей можно было назвать спокойным и глубоким. Действие таблетки прекращалось слишком быстро. Сперва она начала дрожать и прижалась к Инид в поисках тепла. Через полчаса попыталась откатиться и, не приходя в сознание, дернула ворот платья. Инид удержала Уэнсдей от падения с кресла, сняла накинутое в попытке согреть пальто и расстегнула пару пуговиц черного платья в надежде, что это поможет ей охладиться. По счастью, Уэнсдей больше не бредила книжными цитатами. Инид вовсе не была уверенна, что угадает следующую, а с ней — способ успокоить Уиллу. Мартиша и Гомез встретили их у ворот. Гомез осторожно, но быстро, на руках вытаскивает дочь из машины. Мартиша расплачивается с таксистом явно слишком объёмной пачкой купюр и подхватывает Инид под руку. Непривычно собранные Аддамсы беспокоят Инид. — Я верно всё понял, cara mia? Разве это лучший способ? — в голосе Гомеза слишком много тревоги. Он смотрит на жену так, словно подчинится любому её приказу. Да почему "словно", думает Инид. Его доверие Мартише безгранично. — Я не вижу другого пути, Cariño, — взгляд Мартиши сосредоточен. Она нежно касается лица дочери. — Это помогло в прошлый раз, помнишь? Она и сама наверняка придёт туда ночью. — Аделаида, — пробормотала Уэнсдей. Она открыла глаза, глядя на что-то невидимое, словно нависшее над ней, стоя рядом с Гомезом. Провела по лбу, будто что-то сбросила, и взмахнула рукой: — Уйди, бесполезное создание! Приходишь только... — она судорожно вздохнула. Её тихие, но гневные слова, похоже, давались Уэнсдей с большим трудом, — в моменты моей слабости, и никакой помощи от тебя не дождёшься! Уэнсдей затихла, отвернулась и уткнулась в грудь отца. Инид неприятно удивилась её словам. "Слуга и помощник", да, Артемида? Гомез растерянно посмотрел на жену, но Мартиша никак это не прокомментировала. — Это черный человек, — меланхолично ответила Инид вместо неё. — Демон или вроде того. Мартиша изумилась: — Разве она не призрака сейчас прогоняла? Дух Аделаиды? — Может быть, — Инид пожала плечами, не желая продолжать разговор с миссис Аддамс. Очевидно, Уэнсдей не сочла нужным должным образом посвятить в эту историю хоть кого-то... Если она и сама вполне её понимала, в чём Инид здорово сомневалась. — Идёмте, — Мартиша пошла в сторону леса, не сомневаясь, что Инид и Гомез последуют за ней. Инид совершенно не удивилась, когда они пришли к склепу. — Её нужно оставить здесь на ночь. Инид скептически посмотрела на холодный пол. — Я останусь с ней. И нам нужна пара теплых одеял. Мартиша кивнула: — Безусловно. Мы будем возле склепа, зови, если что-то... Она судорожно вздохнула и не стала продолжать. Инид тихо согласилась. Вечер вступал в свои права. Если им нужно остаться на ночь, нет смысла откладывать. Мартиша и Инид с Уэнсдей на руках зашли в склеп, ожидая Гомеза, посланного за одеялами. Они остановились перед нишей со вскрытым гробом. Вставить каменную плиту на место не представлялось возможным — она развалилась ещё когда Инид пыталась её отжать. Мартиша поднесла предусмотрительно принесенную лампу к серебряной табличке под полкой. Всё так же отчетливо виднелись только буквы "Ад". Вернувшийся Гомез помог Инид закутаться самой и закутать Уиллу. Из-за его спины робко выглянул Пагзли: — С Уэнсдей же всё будет хорошо? Он выглядит совершенно потерянно, цепляясь за пиджак отца. Мартиша гладит его по голове: — Конечно же, дорогой. Идём, посидим снаружи. Мама уже должна была принести всё для пикника. Дорогая, будешь чай? Ещё бы Инид стала отказываться! Одеяла защищали их от холода, лампа должна была отогнать темноту, но они не могли развеять мрак и холод в её груди. Чай тоже не мог. Не важно, хоть руки займёт. Инид цедит горячий напиток, поглядывая на свою спящую ношу. Пока ничего в Уэнсдей не менялось, но это же не мгновенный процесс? Чёрт его знает, как вообще это работает. Если работает вообще. Всё в той же позе Инид подсвечивает надпись фонариком телефона. Белый свет, такой яркий, что Уэнсдей отворачивается от него даже сквозь сон, под этим углом позволяет разглядеть, что от гравировки всё ещё что-то осталось. Это может быть важно. По счастью, рюкзак Уэнсдей всё ещё был при них. Инид вырвала страницу из её блокнота, старательно не глядя на его содержимое, — а как хотелось, — и отыскала ручку. Она осторожно перекладывает Уэнсдей на пол. Сфотографировать? Нет, через объектив ничего не меняется. Что ж, применим простые старые методы. Наложив лист на табличку, она аккуратно штрихует по нему ручкой. И ей не слишком нравится результат. "Аддамс". Потрясающе. Очень информативно. А остальные тут никакого отношения к фамилии не имеют. Она снимает бумагу, просто чтобы не потерять эту маленькую улику. Обернувшись, в видоискателе Инид видит то, что нравится ей ещё меньше. Возле Уэнсдей сидит мужчина. Одна его рука покоится на груди Уэнсдей, другая оглаживает светящийся браслет. — И кто ты? — мрачно, но без удивления интересуется Инид. — Что демон, я в курсе. Тварь моргнула. — Почему ты меня видишь? — Так исторически сложилось, — она может его слышать. Интересно, всегда или только по его воле? Сфотографировать его? Отогнать? Вопрос требует внимательного рассмотрения. Судя по поведению Мартиши, в какой-то момент Уэнсдей становилось лучше в этом месте. Кто же ей помогал, если никакой Аделаиды она здесь не видит, а дыхание Уэнсдей постепенно выравнивается? Инид медленно выдыхает. — Что ты делаешь? — Исцеляю, разумеется, — снисходительно бросает демон. — Что же ты раньше этого не сделал? — Не было необходимости, — врёт, лихорадка могла убить Уэнсдей в джунглях, если бы они не нашли Генриха. Не хотел? Не мог? — Как твоё имя? Демон недовольно щурится: — Тебе какое дело? — Имя обладает особенной властью? Подчиняет тебя? — вопрос срывается с языка прежде, чем Инид понимает, насколько он опасен. Эй, у неё есть заколдованная камера, она сама для него — опасность! — Сказки, — несолидно захихикал демон. — Ну знаешь ты имя Азатота, и как, он уже выполняет твои капризы? — К собеседнику принято обращаться по имени, — медленно говорит Инид, надеясь, что демон сказал правду: — Я — Инид. — Мельмот, — демон склонил голову в лёгком поклоне. Между ними повисает молчание, куда более мирное, чем ожидала Инид. — И кто для тебя Уэнсдей? Хозяйка? — без особой уверенности спрашивает Инид. Демон смотрит на неё снисходительно: — Более или менее. Она пока и самой себе не хозяйка. Инид передёрнуло. — А Гуди? Демон пожал плечами: — Ответ очевиден. Ведьма может отдавать мне приказы. До поры. Ответ требует дальнейших размышлений. Камера скрывает лицо Инид, но Мельмота это, похоже, нимало не беспокоит. Он сосредоточен даже не столько на Уэнсдей, сколько на её браслете, и практически не смотрит в сторону Инид. — Кто такая Аделаида? — Дочь ведьмы, кто же ещё? Разве моя предполагаемая, — смешок, — хозяйка тебе этого не говорила? — Ты понял, что я хотела сказать. Здесь присутствует её дух? Демон поднял взгляд на объектив камеры: — Не скажу. Инид медленно кивает. Уэнсдей, упрямица, мы должны прекратить эти бредовые недомолвки и объединить все известные факты в общую картину! — Ведьма заколдовала твою игрушку, — рассеяно отмечает Мельмот. — Ту, через которую ты меня видишь. Какими ещё качествами она её наделила? А, не отвечай, — демон дёрнул плечом, — какая разница, пока ты не используешь её против меня. Смотри, какой я полезный, — смешок, — демон. Лечу твою деву. Защищаю. Инид не нравится его взгляд, брошенный на Уэнсдей. На лице Мельмота промелькнуло слишком много эмоций, и отнюдь не все они были положительными. — Что тебе от неё нужно? — спрашивает Инид. Она устало прислонилась к стене, в которую врезались ниши с останками предков Уэнсдей. Разговор выматывает, но, пока лицо Уэнсдей обретает прежнюю бледность, а её дыхание выравнивается, Инид ничего не предпримет против Мельмота. Это понимают они оба. — Боюсь, в полной мере она не сможет этого сделать, — он склонил голову и покосился на Инид выразительным зелёным глазом. — Есть только одно существо, способное окончательно освободить меня, и она никогда не пойдёт на подобное. Он наигранно печально вздохнул. Что-то не похож ты на жертву, равнодушно подумала Инид. Показная тоска демона не слишком-то её трогала. — Я был бы доволен уже тем, что мне не сможет приказывать старая ведьма. Пока она не покинула этот мир в полной мере, я буду вынужден подчиняться её приказам, ибо такого наложенное ею заклятье. Мельмот убрал руки и поднялся: — Прощай, Инид. Дева здорова. — Почему ты не зовёшь её по имени? — Она мне его не называла, — прощальная улыбка Мельмота не нравится Инид до такой степени, что от желания ударить насмешливую тварь чешутся кулаки. Она сползает на пол рядом с Уэнсдей и устало думает, что в этом длинном, очень длинном дне было через чур много демонов.