Вой на высокой ноте

      «Я не могу раскрыть слишком много, маленький ворон — у нас есть вечный соглядатай. Демон способен изменять твои воспоминания и влиять на мысли», — Уэнсдей вчитывается в беглый почерк Гуди.       «...пока Бишопа нельзя убивать, хоть он и лезет не в своё дело. Пришлось, чёрт бы его побрал, опаивать хитрым настоем. Отродье воздуха клянётся, что он спутает память старика. Как жаль, что тварь не в силах ничего поделать с человеческим рассудком! Впрочем, есть нечто, что я могу предпринять», — Инид с дрожью отвращения вчитывается в витиеватые буквы деревенского колдуна. Джабедайя Уэйтли начал писать эту книгу, одну из найденных Мельмотом книг из наследства этого отвратительного семейства, в середине семнадцатого века.       К её ужасу, почерк оставался неизменным на протяжении всей книги и на последней странице красовался широкий росчерк: «Я, Джабедайя Уэтли, эсквайр, завершаю этот труд и передаю его сыну». И дата — тысяча девятьсот тридцать восьмой. Сын, по видимости, и был Старым Уэйтли, отцом несчастной Лавинии, а куда делся сам Джабедайя, Инид предпочла бы не знать.       «Тварь связана с кровью нашей семьи. Не желая передавать её давящее присутствие своим детям, по незнанию обречённым стать рабами демона, я попыталась привязать её к себе, дабы навечно упокоить после моей смерти», — читает Уэнсдей.       Она видит множество изъянов в этом небрежно изложенном плане, но идея, что её мысли могут быть подслушаны и подкорректированны демоном или, возможно, — о, вероятнее всего, — самой ведьмой, приводит её в смятение. Если она не может верить своему рассудку, то кому?       «Демон способен водить человека тайными тропами во сне и вкладывать желаемые мысли. Однако, для этого ему требуется связь с жертвой. Нередко, если источник связи удалось разорвать, вы сможете полностью избавиться от назойливой твари. Малая толика из них способна навредить человеку физически, да и от тех уберегут тайные знаки. По счастью, мало кто обладает этими знаниями; иначе чем бы я стал кормить своих слуг?»       Отлично, решает Инид. Хотя бы по мнению Джабедайи Мельмот не может слишком сильно сбить Уэнсдей с мысли. Будем надеяться, колдун прав.       — Инид, это может быть важно, — зовёт Артемида.       Они вчетвером расположились в комнате... Давайте остановимся на «большой спальне». Вышло как раз по книге на каждого, и все они, похоже, были увлекательны по-своему. Мельмот развалился на кровати, скрестив руки на груди. Инид подозревает, что, хотя демон видим исключительно для её глаз, остальные также ощущают его самодовольное присутствие.       Это был самый невпечатляющий поиск сокровищ, какой только можно себе представить.       Они взяли лопаты, приехали к заброшенному, полуразвалившемуся дому и стали копать там, куда небрежно ткнул пальцем Мельмот. Сундук с книгами показался на третьем метре, когда Инид начала уже подозревать злую шутку.       По крайней мере, она не чувствовала неловкости от вопросительных взглядов друзей: Артемида без зазрения совести свалила физическую работу на Инид и Рэндольфа и утащила несопротивляющегося Артемиуса исследовать дом. Может, Бэлор им ещё что-то показывал?       — Смотри, — Мида тычет в книгу, возвращая Инид в реальность: — «Вытеснение из тела».       — «Опытному колдуну не составит труда...» — у Инид перехватывает горло. Артемида продолжает за неё:       – «...обменяться телами с избранной жертвой. Если удалось установить связь, в обмене участвуют две души и два тела. Даже если я мёртв...» — Артемида замолкает и заглядывает в начало книги. — Что за тип был этот Джабедайя Уэйтли...       — Что-то я не уверен, что он именно «был», — бормочет Артемиус. — Даты, Мида, даты говорят о его исключительном долголетии. Впрочем, пока его записи нам полезны, возблагодарим Бога за такого полезного предка.       — Я не понимаю, — шепчет Инид. Рэндольф ободряюще сжимает её руку:       — Ничего ещё не свершилось, будущее можно изменить.       — «Даже если я мёртв, но мой дух связан с другим, силою своей воли я могу занять его тело и вытеснить его сущность в свои останки». Останки! Это же... Те кости, что лежат в склепе, скелет, с чьей руки Уэнсдей сняла браслет! О Господи...       Мир качнулся перед её глазами.       «Сохраняй спокойствие, молодой ворон», — читает Уэнсдей. Её бьёт озноб; спокойствие! Сейчас, когда ведьма подтверждает худшие её страхи! Чего она хочет?       «С твоей помощью я привяжу тварь к своей душе и обязую следовать за собой вечность, а затем освобожу тебя от нашего навязчивого общества. Я уведу его за собой в иные миры и тебе едва ли доведётся вновь встретится с нами. Семья Аддамсов будет навеки избавлена от чудовища.»       Уэнсдей силится увидеть в этих словах подвох, который определённо есть, просто не может не быть, но он ускользает от её внимания. Она пробегает взглядом дальше. Какие-то общие слова; какие действия от неё требуются? «С твоей помощью», написала ведьма. Так в чём она, чёрт возьми, заключается?       Итак, спокойствие. Уэнсдей медленно выдыхает. Что у неё есть?       Обрывки информации о целях и средствах двух тварей, разрывающих её рассудок. Разум, вскрытый перед ними, как консервная банка. Буквально один инструмент давления на ведьму, более опасный для самой Уэнсдей, чем для неё.       Что в отношении демона?       — Мельмот? Покажись! — с фальшивой уверенностью велит Уэнсдей: — Приказываю тебе!       На всякий случай оглядевшись, она делает вывод: нет, с ним у неё нет никакой самостоятельной связи. С некоторым трудом она может связаться с ведьмой... Нет, скорее, добиться от неё ответа. С духом и того нет.       Что ещё?       Её размышления прерывает стук в дверь:       — Войдите!       — Альбина хочет тебя видеть, — глаза у Мари сияют. У неё дурацкое выражение лица человека, изо всех сил пытающегося прогнать улыбку и терпящего поражение. — У неё окончательно кончились силы, все же такая кровопотеря, — мысль об утренней сцене наконец помогает ей взять себя в руки: — Идём, это что-то важное.       На пепельно-бледных губах Альбины в видны следы яркой помады, что делает настроение Мари куда более объяснимым. Уэнсдей внутренне подбирается и косится на Мари, оценивая, насколько добровольно было произошедшее.       — Всё со мной в порядке, — ухмыляется Альбина, верно считав её мысль.       Взгляд у нее насмешливый и самоуверенный, так она порой выглядела, когда они беседовали особо увлечённо. И две едва заметные складки между бровями, которые Уэнсдей раньше не замечала, разгладились. Так вот ты какая, нормальная Альбина. Уэнсдей оставалось надеяться, что их с Инид отношения не уведут ни одну из них так далеко от прежних себя.       — У меня для тебя небольшой совет в благодарность, сестричка, — Альбина склоняет голову на бок. — Ох, мне для этого понадобится карандаш для глаз. Мари, золотце, у тебя найдётся?       — Карандаш? — моргает хозяйка дома. — Ладно, но у меня только перманентный, это ничего?       — Так даже лучше, — кивает Альбина. Дождавшись возвращения Мари, она быстро рисует на запястье опешившей Уэнсдей восьмёрку. — Уроборос, — комментирует Альбина, бросив на неё косой взгляд: — в корне большинства проблем лежит их же решение.       Альбина суёт карандаш в руку Уэнсдей и машет рукой:       — Все, лети домой. Золотце, достань ей билет на ближайший рейс. Не теряй времени, сестричка, у тебя его не так много.       — Ты говоришь это после того, как заняла у меня без малого месяц? — растерянно бормочет Уэнсдей.       — Тогда его было значительно больше. Чем больше ты поймёшь, тем меньше успеешь сделать, так что не раздумывай — езжай туда, где всё началось.       В самолёте Уэнсдей привычно поглаживает браслет, когда её взгляд вновь падает на уроборос: Альбина изобразила его на той же руке, на которую Уэнсдей летом надела оберег. Змей, пожирающий собственный хвост, древний, многослойный символ...       О. Она ловит новорождённую мысль и сворачивает ей шею. Не сейчас! Нет-нет, она ничего не поняла, это всего лишь тень на границе сознания, проблеск. Всего лишь её рука, обводящая карандашом Мари вокруг восьмёрки круг — куда более древнюю версию уробороса.       Круг — такая простая фигура.       Ещё несколько часов Уэнсдей думает о геометрии, вспоминает известные ей законы, по которым из одной фигуры можно узнать строение другой. Эти изящные пропорции, соотношения сторон треугольника; эти изысканные закономерности, по которым всю арку держит единственный краеугольный камень.       — Что ты предлагаешь? — спросила Инид Мельмота в тот длинный день, когда он решил форсировать события. Сложно представить, что все это было только вчера.       — Притворись, что помогаешь ей, — его глаза вновь лихорадочно блестели: — ведьме. Я найду вам книги, и, быть может, там найдётся какое-нибудь полезное заклятье.       — У тебя все ещё нет идей, — нахмурилась Инид.       — Не совсем, волчица... Я знаю способ избавиться от ведьмы — нужно заманить её обратно в прежнее тело и разорвать связь с девой. Как это сделать? — он рассмеялся с наносной небрежностью: — Я не ваш колдун, откуда мне знать? Спроси своих приятелей, загляните в книги. Но это нужно сделать сейчас же! О, Инид, я только понял: чем больше дева знает, тем ближе она к ведьме и тем уязвимее! Никогда сокрытие знаний не было её целью!       — Что за больная логика такая, как это вообще должно работать? — нахмурилась встревоженная Инид.       — Я не знаю, — честно признал демон. — Какая-то симпатическая магия: схожие предметы перенимают свойства друг друга. Ведьма уже использовала этот трюк раньше: рядила куклы в одежды врагов и калечила, чтобы навредить реальным людям, называла свиней их именами и велела забить. Твоя дева имеет с ней много общего, разве не так? И чем больше дева приближается к ведьме, тем ближе та к своей цели.       — Какой?       — Да откуда же мне знать! — огрызнулся Мельмот. — Но сейчас она очень близка, я это чую!       Вот цель и стала им известна: украсть жизнь Уэнсдей, занять её место. Гуди не нужно будет торопиться с ритуалом привязки Мельмота, когда всё время, деньги и возможности Уэнсдей будут к её услугам.       В конце прошлого дня, такого длинного, полного открытий и бумажной пыли, Инид получила от Уэнсдей короткую смску: «вылетела домой, буду днём». Близость встречи пугала: в каком состоянии она найдёт Уиллу сейчас, после того, как та установила связь с Гуди? И что произошло в доме Альбины, после чего случился этот прорыв?       Мельмот с вечера куда-то убрался. Инид надеялась, что он приглядывает за Уэнсдей. Что ж, ей было неплохо и без него: в эту ночь Инид наконец принесла в церковь спальный мешок. Новый друг слушал её рассказ, — или ей казалось, что слушал, — и мерно покачивал щупальцами в манере, которую Инид предпочитала считать утешающей и ободряющей.       Инид не хотелось покидать его и терять это незаметно возникшее ощущение защищённости, так что утром она вызвонила Пибоди и позвала их на новый мозговой штурм в своё убежище.       — Не знаю, Инид, — в очередной раз вздыхает Арти, устало дёргая себя за выбившуюся прядь волос. Мида слишком ушла в себя, чтобы что-то с этим делать, и его руку полуавтоматическим жестом перехватывает Рэндольф. — Из того, что мы прочли, следует, что Гуди следует выдворить обратно в её мёртвое тело и разорвать её связь с Уэнсдей, но как это сделать? Обладает ли Уэнсдей такими силами, можно ли ей их добавить? Этого я не понимаю.       — Там, где не помогает сила, поможет хитрость, — тихо бормочет Мида. Она рассеяно разглядывает скамью под собой. — Инид, кажется, твоя камера как-то необычно работает? Я помню что-то о фотографии, но так смутно...       Мечущаяся из угла в угол Инид останавливается на полушаге:       — Кстати об этом...       Похоже, никому, ни ей, ни Арти, и в голову не пришло рассказать Миде о странной фотосессии, отправившей её в глубокий обморок и прогнавшей Бэлора. Разумеется, камера и сейчас с Инид: она больше не решается с ней расстаться.       Выслушав её, Артемида уходит в свои мысли. Рэндольф попросил у Инид цепочку знаков, нанесённую ведьмой, перерисованную когда-то для изучения и все ещё сохранённую у неё в телефоне. Жаль, что в итоге она не придумала способа придать телефону те же свойства, что и камере.       — Ничего подобного раньше не видел, — бормочет Рэндольф. — Но сам принцип действия... Поможет ли она при захвате тела? Едва ли у нас есть шанс это проверить...       Артемида кашлянула:       — Ты далеко не всё о нас знаешь, дорогой.       — Думаешь, здесь тот же принцип? — с сомнением тянет Арти: — Разве это не какая-то специфическая связь близнецов?       — Думаю, всё же нет, — Мида касается подбородка брата, они сталкиваются взглядами: — Но трюк забавный, — фразу заканчивают губы Артемиуса.       — Это то, о чём я думаю? И что, никаких спецэффектов? — Инид переводит взгляд с одного Пибоди на другого.       — А ты как думаешь? — щурится тело Артемиды: — Различишь нас, — она бросает весёлый взгляд на Рэндольфа и мурлычет: — мой принц?       Выражение лица Рэндольфа с трудом поддаётся расшифровке: на нём смешались шок, изумление и очарованность.       — Я со всей определённостью Артемиус, — по крайней мере, его теле, отметила Инид: — Смотри, как профессионально я ловлю потерявшихся детишек!       Артемиус в теле сестры рассмеялся в объятиях Миды в собственном теле, — чем больше Инид об этом думала, тем больше у неё кружилась голова, — и обвёл себя рукой:              — Разве ты не видишь, мой милый, что я твоя Охотница? Как хорошо я умею теряться и быть пойманной!       Он весело целует сестру в кончик носа. Рэндольф осторожно спрашивает:       — Были ли случаи, когда вы при мне?..       — Были, — хором отвечают близнецы и снова быстро переглядываются. Инид с холодком по коже понимает, что не только она не может их отличить, Рэндольфу это тоже не под силу.       — Ну что ж, подруга, я предчувствую, что это будет неприятно, но расчехляй свою камеру, — морщится Артемида. Или Артемиус, она больше не может быть уверена. Инид решает, что с этого момента про себя будет различать только по телам: если оно женское, это Артемида и точка. — Впрочем, может, без Бэлора не будет так плохо? Что-то я его последний час не видела...       — Это совершенно не удивительно, учитывая, в какой ловушке для духов мы сейчас находимся. Он попросту не стал заходить, как наверняка избежал этого и Мельмот, — безмятежно замечает Арти, махнув рукой на дверь. Мида при взгляде на неё содрогается и с нарастающим ужасом оглядывается вокруг:       — Инид, какого хрена? Знак Старших богов!       — Я... Просто забыла, — шепчет Инид. — Он ведь не причиняет вам боли?       — Он и не должен, — Рэндольф, наконец, выныривает из своих мыслей и с недоумением смотрит на Инид. — Он причиняет боль созданиям, чья природа враждебна людям, и мешает налагать чары. Однако, ведьмы и колдуны нимало не страдают в его присутствии.       — Но мне показалось... — Инид вспоминает тот ночной звонок. Не боль, но нежелание ранить и прогонять Бэлора, вот что это было! — У Уэнсдей заболела голова при одном взгляде на него, и Гуди показалась, стоило мне начать его рисовать. Она очень не хотела, чтобы я закончила.       Они обводят церковные интерьеры новым взглядом.       — Гуди помешает Уэнсдей сюда явиться, — тихо говорит Инид. Ей совершенно не нравится идея сделать Уилле больно. Ведьма не должна была страдать от знака, но что, если она уже не может называться человеком? Если она больше походит на тварь из иных измерений, и её боль передаётся Уэнсдей?       — Опробуй камеру, подруга, — Артемиус склоняет голову набок: — Посмотрим, что со мной будет.       Для чистоты эксперимента они фотографируют только его, вернее, Миду в его теле. Настоящий Артемиус усаживается на скамью для подстраховки, опасаясь, и не зря, результата. Эксперимент срабатывает с первого же кадра: оба Пибоди валятся в обморок.       — Арти, Мида, вы в порядке? Мои колдунята...       Инид смущённо отворачивается, не мешая Рэндольфу ворковать над любовниками. Близнецы приходят в чувство достаточно быстро, и первым делом неуверенно переглядываются:       — Я в своём теле? — одновременно спрашивают они. Для Инид это уже какой-то новый уровень комедии, разве можно не с чем-то спутать собственную шкуру?       — О! — соображает Артемида и хватает себя за грудь. — Точно, меня выкинуло обратно. Боже, ну и ощущения! Будто с похмелья. Просто никогда больше не подходи к нам с этой штукой, ладно, Инид?       — Без проблем, — соглашается она и благоговейно рассматривает свою прекрасную, такую полезную камеру. — Значит, она прекрасно срабатывает против одержимости. Такой карманный экзорцист. Зачем Гуди дала мне такую опасную для себя вещь?       — Она могла и не знать, что для неё здесь тоже есть риск. Полагаю, это средство сдержать Мельмота и завоевать твоё доверие, — предполагает Рэндольф. Он помогает Пибоди сесть и, кажется, что-то тихо переосмысляет.       — Предположим. А этот знак Старших богов точно причиняют неудобства только тем созданиям, которые враждебны людям? — уточняет Инид. Она чувствует, что её приятель где-то поблизости. Ей совершенно не хочется никому о нём говорить: она предчувствует слишком много объяснений и обвинений в неразумности.       Рэндольф уверенно кивает.       — А здесь есть другие знаки?       Они ищут не менее получаса, прежде чем Арти с галереи находит нечто, буквально лежащее у них под ногами: огромную мозаику на полу церкви.       — Я определённо видела этот знак, — бормочет Артемида. — И не только видела, всё самое полезное я сфотографировала. Должно быть, это... — минут пять она лихорадочно роется в телефоне, — ага, это знак привязки. С его помощью можно подчинить многих духов. Чем сильнее создание, тем больше нужен знак. Кто-то был привязан к этому месту, а потом... — Мида медленно оглядывается. — Гм, я не понимаю, что здесь произошло. Эти знаки не сочетаются, это выглядит, как чудовищная жестокость: привязать кого-то и мучить. Наверное, это бедное создание уже погибло. Кем же нужно быть, чтобы задумать такое!       Она с отвращением качает головой. Рэндольф кидает на неё странный взгляд, но затем медленно кивает.              Создание, по ощущениям Инид, висит прямо над ней. Она очень надеется, что всё это время оно не испытывало никаких мучений от знаков, и вовсе не потому, что в таком случае его можно было объявить официально безопасным.       Инид надеется, что её тихий собеседник и защитник от кошмаров в порядке.