Эта жизнь — река, текущая по охлаждённым венам. Никакого спокойного вздоха, мы всегда задыхались, а не только сейчас. Как же легко мы убедили друг друга, что лучше жить и умереть молодым. Мы сказали: «Уничтожим то, что помогало жить нам с тобой. Всё, что любили, оставим позади!»
Волшебные были мгновения различных изящных движений её рук с щупальцами за большим платьем как врождённой частью её тела. Пока в основном его ноги помогали им обоим отталкиваться от невесомой подводной опоры. Тогда как голова устойчиво стояла на месте, при небольших разворотах убеждая её, как партнёршу, повернуться вместе с ним… чтобы они закружили друг друга, как делали бы такое в воздухе мелкие пушинки, не осознавая этого. Грудь Акулеатуса за его чёрным мундиром генерала тяжело поднималась… пока его владычица Вентрикосус, стоило ей «случайно» прислонять голову с чубом сверху к ней, слышала бешеный стук его сердца. Только её воля… её повод думать, отчего это происходило, ведь радовал до явления улыбки в сторону любимого единственного мужа любой вариант. Может, он увлекся танцем, как и она, ведь он хорош и заставлял сердце теплеть. Возможно, было дело в атмосфере в данный момент, которая не мешала, а полностью дополняла вмиг поднявшееся настроение этих двух душ, прежде перепуганных от собственной окончательной решимости сделать непоправимое… Ради самих себя и множества деток, хотя может не укладываться в голове, как задуманное вообще могло помочь, когда не вызвало бы ничего, кроме вечного плача над памятником, который будет только глубоко внутри тех, кто их помнил, знал и не забывал. А может, братик-муж в самом деле жадно впитывал в себя каждое мгновение действа, которое они оба устроили, чтобы море взволновалось и срочно помогло им продолжать, не останавливаясь… пока оно бы любовалось, ведь больше подобного не увидит. Море не могло сказать словами продолжать эту очаровательную красоту, несмотря на то, что всё же будет ещё кое-что несравненное, к чему оно будет прислушиваться и волноваться куда сильнее своим подводным дуновением и мимо проплывающими мелкими клетками. Море не могло поддержать своими действиями влюбленных, оставшихся без ума друг от друга при полных сладости глаз вместе с частичками слёз, до самого конца… не могло лишний раз подтолкнуть их, чтобы они прижались грудями и обнимались бесконечно. Но в силах этой стихии пропускать больше света, а соответственно, тепла с поверхности в сторону бесподобных, окончательно не потерявших разум медуз из-за их судьбы. Или же, не без ясности сверху, море могло «дышать» в их сторону разнообразными любопытными звуками… да хоть в ту сторону, где собирались в одном обширном месте все их подрастающие дети. Будущее адмирабиллис — народа, который больше никто не посмеет жестоко и мгновенно умертвить. Или скорее, что более вероятно и до безумия приятно ей, как женщине, что он всё продолжает сохнуть по ней… отчего частое приподнимание бюста начало случаться и у неё тоже. Всё ещё был её и принадлежал ей, своей драгоценной сестрёнке, напрочь потерявший себя в воронке эмоций, как подрастающий медуз. Даже когда они столько времени во всём были близки… и кто бы подумал, что ещё и интимно! Не думали, что предаваться чистой, не обременяющей, но невероятно сладкой страсти каждый день, а после наблюдать рождение новых жизней слишком часто, сколько бы ни один давно погибший адмирабиллис себе бы и вообразить не мог… не думали, что всё это дано далеко не каждому. Могли бы думать так, продолжая жить полностью единым целым без примесей и разрушительных внутренних клеток, ни на кого не обращая внимания… если бы окончательно и с уверенностью считали такую жизнь благословением. Но это не так, как бы монархи пока ещё без своего королевства из их детей не желали думать иначе. Покружив ещё немного вокруг, везде и всюду среди одного и того же бескрайнего пейзажа, вероятно, и за тысячи миль… и подержав ещё несколько раз лишь на вид хрупкие тела друг друга, что придавало куда больше и без того высочайшей романтики, они прекратили. Как один, остановились тут же, мгновенно… вновь плотно обнявшись, прикасаясь грудями и начиная коротко целовать друг друга в губы, пока касались ладонями щек друг друга. Стали действовать немного медленнее, со вздохом не то разочарования от грядущего, не то от того, что с радостью бы продолжили — снова убедили взглядом, что вот-вот продолжат кое-чем другим. Отчего бы и море из-под ног буквально пропадало, заглатывая в невесомость, чтобы медузы с художественным и величественным подходом к страсти не выбрались из неё. Прервались не потому что устали, надоело, потерялся ритм и шарм видимых образов — король и королева следовали своему общему плану, хотя горели желанием не отвлекаться на него. Хотя доля правды есть, пожалуй, в первом — их обоих закружило в танце так, что они обнимались, стремясь чувствовать в плотном объятии далеко не только снятие головокружения. По идее такого уж нестерпимого явления, похожего на жёсткую качку от постоянно поднимающихся волн при шторме, не было. Вот только Вентрикосус и Акулеатус пожелали остановиться, чтобы поглядеть друг на друга, и в итоге возжелать друг друга ещё сильнее. Всё одно и то же, всё те же закономерности и такой же распорядок чувств поэтапно — разве у любящей пары должно быть что-то иначе? Например, то, что они задумали сегодня… это ли не разнообразие, чёрт бы его побрал? Только оно целиком и полностью чудовищно… И нет, дело не в том, что чудные и сексуальные на вид полу-медузы испробовали всё, ради чего хотелось жить и любить, совсем нет. Отказаться ещё не поздно, никто не стоял над их всё ещё без памяти влюбленными душами — неужели захватчикам в лице лунерианцев стало плевать на них обоих? На тех, кто однажды восстанет, и если не освободит полностью насильно деградировавших вплоть до отсутствия возможности произношения слов, но выживших, адмирабиллис, то отомстит за свалившуюся великую беду и погибших из-за неё… Лишний раз вспоминать о чёртовых лунах — убежденно готовиться к их новому вторжению, но постоянно, до трясучки бояться этого случая. Если и были слёзы из-за этого у неё, и необходимость её успокоения у него, хотя и он сам переживал не меньше… это было в первые дни их долгожданного воссоединения. Где ожидаемо было следующее за потрясением осознание, что они снова вместе, во что можно было не поверить сразу и считать явь красивым, но небывалым сном. Никто не помешает им быть вместе, а если смерть и придёт — то умрут вместе, и неважно, наблюдался в этом непомерный эгоизм или нет, если за ними останется много кто ещё. Беззащитный или волевой, не бесполезный в битвах из-за недостаточно развитой силы и приемов. Найдя ближайшую подводную глыбу, Вентрикосус и Акулеатус устремились туда, без нужды устраивать гонки друг с другом, кто ловчее и быстрее. Могли делать такое в детстве частенько от нечего делать, да и сейчас не прочь, пусть и взрослые… но не сегодня, пока души уходили в пятки, да и сами они, в бренных телах, пусть на вид их строение и внешность — произведения невообразимого искусства — не молодели, а совсем наоборот. Держась за руки, без особой спешки добирались к нацеленному месту, которое вот-вот будет достигнуто. Тут же оба распознали ещё одну причину, из-за которой стоило поторопиться исполнить всё, хотя и не забывали — покуда их сердца пели друг от друга и пока они ещё теплели от взрывов чувств после лёгкого, но заполняющего до отказа притягательной страстью танца, когда ничто другое не заполнило бы их умы так же, как он, случилось новое обязательство не растерять эмоции по пути из-за отсутствия должной спешки. Поэтому медузам приходилось на ходу искать золотую середину — они держали в себе обжигающее внутреннее тепло друг другу, держась за руки и… достигнув места, тут же принялись прижиматься поясами, чтобы начинать раздевать друг друга, где они ввиду своего строения тел могли делать это. Кто бы сказал медузам, что они ведут себя вульгарно и хищнически, обязательно указывая на их кровную связь, как брата с сестрой — выслушали бы их историю, не без преданий, во что они верили и что могло реально когда-то происходить множество веков назад. И тут же замолчали бы, начав захлёбываться слезами с того, как бесчеловечно судьба поступила с ними… всё позволив испить сполна настоящее, незамутненное и не обманчивое счастье перед смертью. Нужен ли был вызов короля и королевы перед той, кто их проклял? Так или иначе обдумывания и взвешивания мнений были давно завершены, а новое поколение чуть не подвергнутого забвению народа подрастало, совсем скоро начиная выполнять их же задачу — задачу своих родителей. А пока платье было приподнято, и пах оказался рассвобожден. Поцелуи стали пьянящими с их глубиной, а касания везде по частям тел становились всё смелее и грубее. Вентрикосус открыла свою главную гордость за декольте, явив её Акулеатусу, чтобы его эрекция уже под её «одеждой» и не «думала» остывать… Что ж, её король не торопился наполнять своей слюной похоти по сестре эти прелести. Убеждаясь, что влагу из его рта точно не смоет водой, и любимая им с самого своего рождения сполна ощутит её на себе. И вообще совсем скоро напитает свои губы кое-чем куда интереснее, что находилось там, где бы он, как мужчина, пил бесконечно с быстрыми глотками, жарко облизываясь и побуждая любимую дать ещё больше! Вечность братец-муж пропадал бы у лона сестрицы-жены, и не выходил оттуда, тем более такое уже было неоднократно… А ей было только в радость и во славу крайней, высочайшей степени возбуждения, пока хитрый, ненасытный не только когда-то на кровь и войны, так и оставшийся за годы вечно молодым, творил с её нижними губами неописуемые вещи!Наше ужасное обесцененное состояние похоже на бессмертный марш бедствия. Продираться через эти сказки было опасно, так что давай попробуем пустоту. Я чувствовал и видел две грани за пределами чувств — От душераздирающего восторга до калечащей боли. Вот почему мы оставили всё это позади — ты, я и насилие вокруг нас…
Обнимал и целовал так, что его дорогая сестрёнка прямо сейчас растворится у него на глазах и на его руках, увядая и соединяясь с морем всё теми же клеточками. А она же, мягко постанывающая от аккуратного, но быстрого проникновения братца внутрь и немного наружу, не собиралась останавливать его с желанием за короткое время делать всё и сразу — разве они не вольны отдаться глубокой страсти на долгое время? Разве они не могут переждать для отдыха, чтобы продолжать ещё и ещё? Пока в итоге не захотят жить дальше, и снова, и так далее… а круг так и останется замкнутым, но это перестанет иметь значение. Слюна слюной, где бы она ни была — между устами, на её груди или среди её лона — они только начали, хотя толчки внутрь вовсю побуждали её не держать внутри разума взрывающиеся искры, которые было необходимо освободить наружу. Было более чем восхитительно, пока его член доходил до упора, а она всё ровнее рассвобождала вход для большего комфорта и множества моментов в памяти, пока она стонала и кричала ему в рот… Ну почему состоявшийся супружеский секс оказался прекрасен и не в меру чувственен, как в самый первый раз после воссоединения двух настрадавшихся личностей? Раз он происходит перед смертью, на что они оба скоро пойдут, наложив руки друг на друга… похоже, пусть хоть сейчас наложение кистей и ладоней на плечи, груди, щеки и пах с половыми органами возведет их до блаженства, которое эти царские медузы никогда не уставали испытывать. И оно никогда не заставляло их скучать… но побуждало делать всё, что угодно, чтобы показывать свою воистину сумасшедшую, но самую чистую любовь, какую только можно вообразить. Без изменений в действиях, ведь они ничтожны и лишь больше запутывают, а не пожирают изнутри и снаружи горячей страстью — только перед нею будет за радость быть ей обглоданным до мельчайших частиц. Верх платья старейшины Вентрикосус оказался содран, чтобы её грудь была окончательно рассвобождена — не то чтобы он не подлежит восстановлению, и мало того, обоим супругам были не нужны дополнительные комплекты одежды, раз она тоже на удивление подлежала определённой регенерации, как если бы врастали раны на теле. У Акулеатуса же тоже был малость разодран верх мундира из-за небольших коготков на пальцах сестрицы-жены — настолько она была восторжена и находилась под чистым, непорочным кайфом от того, как он мог любить её реальным делом. Что касается разодранной одёжки, чем король и королева скорее баловались, как маленькие детки, пока их народ, их потомство вовсю обретает большую сознательность, то у них были ткацкие навыки помимо самовосстановления путем соединения плотских клеток. Могли зашивать себе, преспокойно, без просьб и уговоров зашивали друг другу как порезы на одеяниях… так и рваные раны глубоко в их душах. Отчего продолжали говорить сладкие слова, целоваться и трахаться на те разы уже гораздо спокойнее, ведь это не должно надоедать или быть противно между супругами из-за чрезмерного постоянства — явно куда менее безумно, чем сейчас. Теперь он, как только посчитал, что зацеловал её губы, плечи и грудь до смерти, сильно сдавив промежность любимой руками, чтобы входить максимально глубоко, повернул свою царицу к себе спиной, чтобы точно так же резко входить сзади. И продолжать с непомерным аппетитом хватко обнимать, как свою единственную добычу, лучше которой он в жизнь не найдет… да и не станет искать, осознанно обрекая себя на одиночество, если она его покинет. Трахал и облизывал языком генерал свою королеву, абсолютно без сожаления за то, что его военный титул никому неинтересен и не важен. Хааотично двигал произраставшими с его спины средней толщины щупальцами опять же внизу у её лона под пока ещё целёхоньким пышным платьем. Совершал ими движения в разные стороны сверху от розовых щек до изящного пояса, жадно устремляясь вниз и начиная активно хозяйничать возле её половых губ и заходя за них внутрь для большего пространства нещадным растягиванием красной половой плоти, как ненормальный… нагло направляя ладонью её лицо к себе, чтобы продолжать целовать в губы безостановочно. Ну как… ну как она могла сопротивляться такому обращению, когда это так до изнеможения восхитительно? Что ни одно слово не опишет всех эмоций, которые они сейчас испытывают… Старейшина со своей стороны охотно подвигала губы в яркой полу-улыбке при сияющих глазах, всё больше часто дышала грудью, чем в танце… и только и могла, что приподнимать низ навстречу его искренней любви при сумасшедшей скорости. Голубая кровь на верхних частях тела обоих изрядно потеплевших среди постоянно прохладных вод опять волею одной лишь жестокой судьбы женатых любовников начинала проступать наружу. Кровь не то чтобы сильно возбуждала, делала эротичную картину куда приятнее или пробуждала наружу ещё больше немыслимо горячих желаний. Супруги были равны по духу и званиям, но не терпели ритуального значения крови, и когда бурно смешивали её вместе в нутро друг друга регулярными половыми актами… И как сейчас, когда их телесная кровь соединялась воедино в ядовитый коктейль, который они бы не посмели вкушать. Оставалось достаточно того, что очередной раз, но наконец-то последний, глубоко провалившиеся в объятия любви медузы плавно размазывали жидкость по щекам, её грудям, его прессу и по рукам друг друга. Чтобы чувствовать ещё больше холода, кроме морского, пока они окончательно не сгорели от страсти, как от солнца… Которая нещадно жгла их и полностью окунала в безумие — более сильное, чем то, когда луны поили пленных ими адмирабиллис потоком сахара, чтобы они тупели и остались только с одним чувством безвыходности. Если бы обладал ей узами брака кто-то другой из ровно таких же по-здравому гордых собой, но трепетно заботящихся о тех, кто принадлежит им, как одно целое — розовая медуза не смогла бы представить, могла ли у чувственности быть какая-либо мифическая грань. Либо её вообще нет, и было возможно постигать всё новые внутренние высоты путём нежной любви и сексуальной страсти, которая не предполагает никаких гадких унижений и чрезмерного, неуместного, нездорового господства. Но секс с любимым братиком, который и прежде был для неё хорошим примером после родителей, тогда как она для него — высшим из-за своей мудрости и ума… переставала думать о противоестественности связи задолго до встречи с ним. И уж точно раньше момента тяжелейшего осознания, что только на ней держится будущее народа, который может продолжать пополняться и множиться — в отличие от камней-самоцветов как Костей и убийц-лунерианцев как тех, кто является Духом. Животная ненасытность и мощь сильнейших похотливых взрывов при полной чистоте отношений тоже имеет свой конец — печально ли это или считается за следствие, как помощь в долгой, умиротворяющей передышке, каждый пусть считает сам, когда медузы давно составили своё мнение на этот счёт. Обратно повернув Вентрикосус лицом к себе, Акулеатус дышал возле её ушей так, будто только что освободился от душившей его прочной петли… было обжигающим и его дыхание через нос в сторону её скул. Приходило ли время срочно заканчивать? Нет, было бессовестно опять же судьбе решать за них, когда её пленные посчитают нужным остановиться… впереди ещё целый вечер, но это неинтересно невидимой вездесущей злодейке, пока она смотрит и ожидает новых показательных номеров. Что и происходит дальше, когда чёрно-белый муж буквально проваливается вниз его… только его розовой женщины с кучей щупалец за платьем. Взглядом перед этим он умолял свою единственную звезду среди полной черноты отчаяния не прерывать его испитие всех её любовных соков из промежности, до которого ещё предстоит добраться исключительно руками. Что ж, сестрёнка в ответ на это, пока тут же начала нежно закрывать глаза, стоило ему пальцами и губами ласкать её начало, мягко, заботливо гладила своего братика за макушку, растрепывая его волосы из агата, чтобы он вновь ни в чём себе не отказывал… — Акулеатус, мы и теперь сполна потрудились… кажется вс… а-агх, ты что… Сквозь стоны чувственности и вскрики восторга за идеальную заботу мужа ласками по репродуктивной среде своей драгоценной, которая останется для него такой и после растворения их крови и праха в море, она заливалась слезами. Пока он не торопился с этим, по-здравому эгоистично выжимая из последних мгновений настоящей любви все душевные сокровища, какие можно было ещё получить… Как же не хотелось сейчас силой отрывать самого смелого и обходительного существа в её достаточно долгой жизни до отвратительного старения на коже… Пусть ещё немного он зацелует до исступления у обоих её и там, в её врождённом раю, в который он будет искренне рад попадать и не выходить всё снова и снова… ведь время всё ещё работало сегодня не против них, наконец осознание этого побуждало душе согреваться целиком и полностью! Но Вентрикосус теперь была больше полна слёз, чем счастья… которое может получить вновь, но где-то там, о чём ещё не имеет представления, где… но точно больше не здесь. — Ещё хотя бы минуточку, любимая моя… прошу, больше никогда не говори о нашей любви, как о работе… Э-э-эй, чего ты… Резким рывком нежно-розовая медуза потянула черно-белого генерала за волосы, что за это время он успел закричать, поняв, что супружеское блаженство подошло к концу. До конца не мирясь с этим, Акулеатус орал ещё громче, когда Вентрикосус, как хищница, вцепилась ему зубами за плечо, начиная его поедать. Крови ожидаемо стало несоизмеримо больше, чем во время роскошных ласк при восхитительных позах для окончательной полноты любви, что помогало паре монархов оставаться влюблённой друг в друга навечно. Она ела его плечо, затем подбиралась к груди, откусив её у области сердца, пока ещё до него не добравшись… совершенно не то же самое, что чувственные прикосновения языком и пальцами к соскам, абсолютно нет! Похоже, он перестал кричать, приняв свою участь… не оставаясь в долгу, как только из последних сил достал свой меч и начал вонзать острие в свою жену, поразив им её кисть, которая тут же была обернута. В другой раз, испытывая нестерпимую боль от кого-то другого из врагов, старейшина бы уплыла от испуга, чтобы в дальнейшем ожидать его и начинать добивать, стоит ему попасть в ее ловушку… но она всего лишь ударила мужа по щеке, как если бы они из-за чего-то яростно ссорились! Плача ему на руки, когда он держал её своими сжатыми в мертвой хватке ладонями за верх её платья. От боли и от отчаянья медузы, всё плача и изнывая, склонили лбы друг на друга… чтобы взглянуть в пока ещё ясные и не окровавленные вокруг глаза в последний раз. После нескольких секунд всё же подарив друг другу последний, полный сладости и страсти поцелуй при необходимых остатках ясности ума, чтобы его совершить. Ибо если правая рука искушает тебя — отсеки и выбрось её.По крайней мере, вы, те, кто медленно убивал нас — Вы не высушите эту реку, пока мы ещё здесь… Пусть, что дом — просто место для бессердечных. В нём мы не чувствуем себя на своём месте всё чаще. Друзья перестали быть нам дороги. Они — незнакомцы с выцветшими, но веселыми лицами. Как страшно будущее, когда за ним ничто… Так что молю украсть меня и доставить мои кости в это огромное море!