Порок

      Тэхен смиренно сидит за туалетным столиком, пока миловидный омега крутится вокруг него, нанося слои макияжа и укладывая непослушные пряди волос.       Неделю назад Хосок сообщил, что получил приглашение на торжество, которое будет проводиться в Альтере в честь возвращения Чонгука и дня рождения братьев. Брюнет посчитал поездку туда плохой и крайне опасной идеей, ведь альфы буквально объявили друг другу войну, но глава его даже слушать не стал.       Ким все время практически не выходил из спальни, а Хосок бывал дома лишь вечером и то заглядывал лишь на несколько минут. Хоть здесь и было вполне комфортно, но ощущение словно он диковинная птичка, запертая в золотой клетке, не покидало ни на миг.       Рука жутко болела, но в доме регулярно дежурил медик, наблюдавший за его здоровьем. Сродни такой маленькой подачки от Хосока, мол, смотри, как я забочусь о тебе. Тэхен на все его ухаживания лишь вертел носом, хотя и расплавился, как мороженое в жаркий день, когда альфа осыпал его драгоценностями, а в одно утро усыпал спальню цветами.       — Вы великолепны, господин, — восклицает омега, разглядывая итоги своей работы. Ким от такого обращения немного морщится, ведь никак не может привыкнуть, что к нему все относятся учтиво и обращаются лишь на вы.       Он осматривает свое отражение в зеркале, подмечая изменения. Темные круги под глазами плотно замазаны, веки аккуратно обведены коричневыми тенями, а на губах поблескивает легкий тинт. Кучерявые волосы были завиты еще сильнее и теперь беспорядочными локонами рассыпались по голове, но выглядело это больше великолепно, чем небрежно.       В темных глазах проблескивает маленький осколок грусти, когда он осознает, что человек в отражении фантастический, но это не он. Ему в плед холодными вечерами кутаться и в старом шарфе бежать на новую выставку, а не бродить по мероприятиям для аристократов.       Тяжело вздыхает, опуская взгляд на свои пальцы, но визажист внимания на это не обращает, расстегивая чехол с костюмом. Тэхен сбрасывает на пол халат, оставаясь в одном белье, когда омега натягивает на него дорогущие вещи и помогает надеть обувь.       Оглядывает себя в полный рост, еще больше разочаровываясь в происходящем. Теперь на нем идеально сидят черные брюки, свободного кроя, а наверху такого же цвета жилетка, доходящая длинной до середины бедра и расшитая по краям серебряными нитями. Перебинтованная рука была скрыта элегантными перчатками, красиво облегающими руку до локтей.       Теперь в отражении стоит яркий представитель богемы, утонченный омега, способный свести с ума любого мужчину. Этот парень пьет только красное полусладкое, а на выходные ездит в загородный дом на берегу моря. За ним следят папарацци, а к мнению безоговорочно прислушиваются, ведь он икона моды. Только это не Ким Тэхен.       Тэхен пьет горячий глинтвейн на улицах, наслаждается запахом новых книг и обожает слезливые мелодрамы. Он несётся в дождь к магазину, потому что увидел на улице бездомную кошку, которую срочно нужно накормить. Любит мелкие безделушки, сделанные своими руками, и мечтает встречать на крыше закаты. И он абсолютно не понимает, кто сейчас смотрит на него в отражении.       — Ты великолепен, — раздается басистый голос слева, и омега быстро разворачивается. Визажист учтиво кланяется, покидая комнату. Хосок стоит одетый как с иголочки, в черном смокинге, расшитом точно также как у омеги. Брюнет поджимает губы от испепеляющего взгляда, стараясь собрать мысли в кучу, дабы еще раз попросить не посещать праздник.       Альфа же протягивает ему руку, в которую омега быстро вкладывает свою, прикусывая язык. Выказать недовольство он все же не решается, поэтому спокойно следует за мужчиной к авто.       Уже у самой границы Альтера Тэхен с интересом заглядывает в окна, когда множество людей в форме останавливают машину. Видит, как Хосок плотно сцепляет челюсти, недовольный ситуацией, но приходится смириться с тем, что на данном этапе это оккупированная территория.       Всю дорогу дальше альфа нетерпеливо постукивает пальцами по рулю, постоянно поглядывая в зеркала заднего вида, ведь за ними увязалось еще две машины. Брюнет и словом обмолвиться боится, ведь напряжение в воздухе настолько плотное, что его можно разрезать ножом.       Ворота особняка как по волшебству открываются, а Тэхен чуть не открывает рот от изумления. Поместье, стоящее в отдалении от городских домов, было по истине прекрасным. И огромным. Вокруг него раскинулся прекрасный сад. Каких цветов там только не было! Садовники постарались на славу. От обыкновенных дубов и гвоздик до таких растений, названий которых толком никто не знал. Впрочем, эти растения привлекали своей нежностью, изяществом и одновременно силой, яркостью. А при любовании цветком знать его название совсем не обязательно.       Сад был гигантским. Там было множество тропинок и дорожек. Основные дороги, по которым наиболее часто кто-то ходил, были выложены бледно-жёлтым кирпичом. Клумб не было. Цветы, на первый взгляд, росли то тут, то там без всякого порядка.  Но так только казалось. На самом деле у садовников была очень хитрая схема посадки всех растений. Однако тому, кто об этом ничего не знал, казалось, что цветы тут растут сами по себе.       Деревья в саду Чонгука поражали своей крепостью, могущественностью.  Огромные стволы уходили ввысь. Узловатые, они были покрыты жёсткой, иногда очень шершавой, а иногда невероятно гладкой, корой. Листья самых разных оттенков зелёного. Попадались даже такие, у которых листья были красноватыми, розовыми, сиреневатыми. Были и молодые деревца, но и они уже казались очень сильными и отчаянно тянулись вверх к солнечному свету.       Перед главным входом раскинулся огромный фонтан, с мраморными колоннами, которые в полумраке сияли белыми огоньками, создавая настоящее световое шоу. Вода огромными потоками струилась вверх, а после опадала сотней брызг, более подобных разбитому стеклу.       В тени можно было заметить снующую прислугу и официантов, которые, запыхавшись, заканчивали последние приготовления и спешили подать закуски. На мощеных мраморных ступеньках курили несколько альф, выпуская клубы дыма в воздух и смеясь между собой.       Тэхен даже не заметил, как дверь рядом с ним открылась, и Хосок протянул локоть, дабы омега смог за него ухватиться. Его же величина и роскошь особняка не удивили, ведь он сам присутствовал на оформлении документов этого обворожительного места много лет назад. Эта резиденция досталась им по случайности, когда медиамагнат, проживавший здесь, перешел дорогу Намджуну, за что тот, не задумываясь, пустил тому пулю в лоб. Семьи у почившего не было, а Ким не был фанатом таких домов, поэтому поместье присвоил себе Чонгук.       Огромный зал встречает Тэхена шуршанием одежды и громким гулом голосов, которые моментально пропадают, стоит им оказаться внутри. Все присутствующие откидывают омегу крайне удивленным и оценивающим взглядом, но учтиво кланяются перед главой.       — Почему все так на меня смотрят? — тихо шепчет, посильнее сжимая пальцами рукав альфы.       — Потому что ты неотразим, — Хосок улыбается уголками губ, сразу же натягивая маску безразличия.       Брюнет замечает столпившихся по углам репортеров, которые ослепляют их яркими вспышками, стоит лишь выйти на более свободный участок. Немного сощуривается и прикрывает рукой лицо, но альфа моментально его одергивает.       Через несколько минут удивление от их появления спадает, и папарацци разбредаются, а гости начинают перешёптываться между собой, бросая на Тэхена липкие взгляды. Он облизывает пересохшие губы, ощущая во рту горьковатый привкус бальзама, и немного горбит плечи от настырного внимания к своей персоне.       К Хосоку обращается какой-то альфа, тот мгновенно расплывается в приторной улыбке, протягивая руку для пожатия. Истинный праздник лицемерия наступил.       Неожиданно кто-то хватает его под локоть уводя в сторону, а глава, бросив на них быстрый взгляд, кивает.       — Наконец-то хоть кто-то пришел, — радостно улыбается Макс, крепче вцепившись в руку омеги. Сказать, что он выглядит великолепно – не сказать ничего. Черные брюки палаццо уходят прямо в пол, придерживаясь аккуратным поясом на тонкой талии. Сверху надет укороченный пиджак, который открывает вид на плоский живот, покрытый множеством татуировок. Волосы убраны в тугой пучок сзади, а с одного уха свисает длинная, серебряная серьга. Утонченность и аристократичность удивительно сочетается в нем с эксцентричностью и легким бунтарством.       Когда рядом с ними останавливается репортер, осыпая Макса комплиментами и умоляя сделать пару фотографий, то он гордо задирает подбородок и распрямляет плечи. Тэхен невольно наблюдает за каждым его движением, стараясь уподобиться грации и также удачно получиться на изображениях.       — Вот же липучки, — тихо произносит шатен, когда папарацци довольный удаляется, пролистывая кадры в фотоаппарате. — Надоели уже.       — Ты же звезда, — немного неловко отвечает омега, принимая из рук Макса бокал, который тот уверенно выхватил у официанта. — Я думал, ты привык.       — К этому сложно привыкнуть, — бурчит, а после резко наклоняется к нему в притык. — Вон смотри, идет к нам, — легким кивком головы, указывает на белокурого омегу, который грациозной походкой шагает в их сторону. — Это Кан Хари, он выскочил замуж за крупного банкира и теперь строит из себя невесть что. Противный тип.       Макс резко распрямляется, легонько хлопая Тэхена по спине, тем самым призывая сделать также. Блондин приторно сладко ему улыбается, а затем колким взглядом окидывает брюнета с ног до головы.       Ким заминается на месте, а затем легонько кланяется подошедшему, от чего шатен рядом кривит лицо, резко дергая его за локоть.       — Макс, отлично выглядишь, — Хари надменно улыбается, а после отворачивается от брюнета, переключая все свое внимание.       — Как и всегда, — шатен задирает подбородок вверх, тем самым выказывая свое превосходство и угрожающее щурит глаза.       — Я был искренне поражен новостью, что Юнги более не руководитель Альтера, — Хари строит наигранно удивленное выражение лица, на что омега вцепляется ногтями в перчатку Тэхена. — Какая жалость…       — Как ты смеешь называть его по имени? — грубо выплёвывает Макс, а блондин резко скукоживается, понимая какую оплошность допустил. Язык, плюясь ядом совсем распустился, так что он не смог уследить за речью, желая побольнее ужалить. — Я обязательно обсужу с ним пренебрежительное отношение семьи Кан и настою на проведении банковской реформы.       Тэхен опешивает от серьезности его тона и того, как вечно веселый омега по щелчку пальцев превращается в изысканного аристократа. Мысленно аплодирует, желая хоть немного уподобиться его образу и заполучить хоть каплю той смелости.       — В любом случае, Альтером теперь руководит Господин Чон, так что о реформах не может быть и речи, — Хари прокашливается, но старается сохранить каменное выражение лица.       — Я и до его сведений могу это донести, — последнее, что кидает Макс, гордо развернувшись на каблуках, и уводит ошарашенного Тэхена подальше.       Оказавшись на мягком диванчике около стены, шатен расслабляется, гордо выдохнув, а после серьезно смотрит на Кима.       — Ты что делаешь? Ты не должен кланяться никому, кроме Чонгука и Чимина.       — Почему? — брюнет недоуменно выпучивает глаза, съедая с губ остатки блеска. Он так и знал, что где-то облажается, тем самым опозорив Хосока. Вся эта богемная мишура точно не для него, стоило остаться дома и наслаждаться теплым какао.       — Потому что они семья главы, а ты пришел в его сопровождении, — отвечает Макс, поглаживая переволновавшегося омегу по плечу.       — Я все испортил, — прикладывает ладони к лицу, стараясь успокоить бушующее сердце. Он только полчаса на празднике, а уже успел облажаться, хотя вечер только начался.       — Ну не кисни, — спокойно произносит шатен, поглаживая его по спине. — Просто помни, что твой приход с главой дает тебе множество привилегий. Сегодня ты король этого вечера и все будут относиться к тебе с должным уважением.       Тэхен от его слов скукоживается еще пуще. Отлично, теперь весь вечер за каждым его движением будут пристально наблюдать и постоянно приставать с нелепыми разговорами. Хуже и представить нельзя.       — Так, ну хватит, — шатен подскакивает, утягивая его за локоть вверх. — Расправь плечи и гордо подними подбородок. Покажи им всем, насколько ты достойный. ***       Чимин гордо крутится около зеркала, поправляя пальчиками мелкие детали костюма. Ранее белоснежные волосы теперь были выкрашены в благородный синий цвет, красивыми прядями спадая на лицо. Белый костюм идеально струился по фигуре, а от плеча до пупка ровным рядом располагались длинные перья в цвет новой прическе.       Он тщательно готовил свой образ, поскольку знал, что на торжестве будет Хосок, и сильно надеялся, что после всего альфа заберет его домой. Всю неделю он места себе не находил, мечась по особняку раненым зверем, готовый выть на луну от тоски. Он переживал за то, что на вилле остался Тэхен, и глупые приступы ревности преследовали его по пятам.       Чонгук же вел себя довольно странно, практически не появляясь в особняке, но на второй день выкинул кое-что из ряда вон. В тот день омега рисовал в своей спальне, когда явился альфа вместе с пожилым бетой, представившимся психотерапевтом. Чонгук строго наблюдал за каждым словом беты и ожидал ответов от Чимина, но блондин упирался, считая, что он не псих-больной и все вопросы врача игнорировал, гордо сложив руки на груди. На следующий день терапевт явился уже без альфы, а омега более расслабился, даже немного общаясь с ним от чистой скуки, но его сильно настораживали настырные вопросы касательно Хосока и его нахождения в плену. На настолько откровенные темы он не разговаривает, сразу прикусывает язык, замыкаясь в себе.       После Чонгук, шипя и угрожая, начал пичкать его непонятными лекарствами и самолично следил за их приемом, чуть не силой заталкивая в глотку. Чимина это все пугало и настораживало, но справиться с напором альфы он не мог.       Радовало то, что Чон соблюдал некую дистанцию и не прикасался к нему лишний раз, а чтобы Пак перестал разгуливать в его футболке, привез кучу одежды. Прислуга с Чимином не разговаривала, убегая в другую сторону, как только он появлялся на горизонте, а если это не выходило, склоняла голову, не поднимаясь пока он не пройдет.       Это жутко раздражало, ведь он ощущал себя диковинной зверушкой, запертой в огромной клетке.       Утром Чонгук самолично отвез его в салон, где Чимин изменил образ, а после терпеливо ходил по бутикам, пока тот выбирал наряд.       Сейчас же, смотря в отражение, он мысленно аплодирует, своему отличному вкусу. Гордый и благородный омега смотрит на него с той стороны, заигрывающе подмигивая. Хосок точно в лужицу растечётся от его вида, а уже завтра все обложки газет будут пестрить его фотографиями.       Подходит к двери, когда слышит за ней приглушенные голоса. Немного приоткрывает, дабы рассмотреть происходящее. Легкая улыбка касается его губ…       Чонгук поднимается по массивным ступенькам на второй этаж. Банкет уже начался и, как доложила прислуга, Чон Хосок прибыл.       Отдергивает подол пиджака, расшитого по низу черными перьями, готовясь постучаться к Чимину. Омега еще не знает, что костюмы у них будут парными, свидетельствующими о том, что они пара. Довольно облизывается, представляя бушующего парня, готовясь постучать в дверь.       — Господин Чон, — низкий голос раздается сзади, а альфа, тяжело вздохнув, разворачивается. Перед ним стоит нефтяной магнат Ли Мун, приветливо улыбаясь самой почтительной улыбкой. — Я бы хотел самолично поздравить вас с праздником и вручить скромный презент.       — Это лишнее, — наигранно растягивает губы Чонгук, пожимая мужчине руку. — Мне достаточно того, что вы почтили нас своим визитом.       — Ну не скромничайте, — Ли Мун протягивает ему какую-то папку, гордо распрямляя плечи.       Чонгук немного вздергивает бровь вверх, принимая подарок и достает оттуда аккуратно сложенные документы с печатью. Пробегается взглядом по написанному, довольно облизывая губы.       — Металлургический завод? Это очень щедро с вашей стороны…       Серая жидкость начинает бурлить с новой силой, а глаза оценивающе сощуриваются, ведь альфа понимает, что такие подарки из уважения не делают. Значит Ли Мун что-то хочет получить взамен, оставив Чонгука в должниках, а вот что именно, стоит поскорее узнать.       — Я знакомил вас со своим сыном? — резко произносит альфа, протягивая руку в сторону. Из-за угла выходит высокий омега, в дорогущем костюме, украшенном камнями и с боевым раскрасом на лице. Он грациозно подплывает к отцу, виляя бедрами и почтительно кланяется альфе. — Это Ли Ран.       — Очень приятно, — протягивает мужчина, целуя тыльную сторону тоненькой ручки, снисходительно вложенной в его ладонь. Теперь-то он осознает, чего хочет семья Ли, и к чему был сделан особенный подарок.       Возможность породниться с ними была бы отличным вариантом и гораздо прибавило ему шансов в победе на войне с братом, но грациозный омежка за дверью позади, который одним своим запахом заставляет его на стены лезть, захватил его сердце в плен и отдавать не планирует.       — Извините, меня ждут внизу, — Ли Мун довольно кланяется, спешно удаляясь в зал, вероятно, внутренние ликуя маленькой победе и приобретении влиятельного зятя.       Чонгук тоже хочет удалиться, но Ли Ран легонько обхватывает его за локоть, не давая сделать и шагу. Отец приказал ему любым способом добиться внимания альфы и отступать тот не планирует.       — Господин, я несказанно рад, что вы вернулись, — томно произносит, а Чонгук бросает темный взгляд на ладонь удерживающую его, которую омега убирать не собирается.       — Благодарю, но мне нужно идти, — сбрасывает руку, улыбаясь, а на лице Ли Рана проскакивает нотка разочарования.       — Но я не знаю, как вернуться назад. Не могли бы вы меня сопроводить?       Вот тут Чонгук начинает злиться. Отказать в помощи омеге – это верх неучтивости со стороны альфы.       Тяжело вздыхает, обдумывая, как бы ему выпутаться из этой ситуации, когда с другой стороны кто-то неожиданно льнет щекой к его плечу.       — Вот где ты, — улыбается Чимин, обхватывая его руку. У альфы от этого движения сердце удар пропускает, а сам он словно выпадает из реальности, попадая в непонятную прострацию, где существует только он и синеволосый омега рядом. Ладони Чимина теплые, а сам он выглядит, как прекраснейшее создание на земле, чистый бриллиант переливающийся различными бликами. Любимый запах меда ноздри щекочет, от чего он полной грудью вдыхает, не в силах глаз от него отвести.       Чонгук аккуратно обводит рукой талию омеги, по-хозяйски укладывая на бедро.       — Я как раз шел за тобой, — отвечает альфа.       — Ли Ран, рад встрече, — Пак ангельски улыбается, поглядывая на побагровевшего от злости омегу напротив. Тот резко руку убирает, складывая перед собой. — Мы с Чонгуком спешим вниз, так что вынуждены тебя оставить.       — Но Господин обещал меня провести…       Чимин указывает рукой на пробегающую мимо прислугу, давая распоряжение отвести Ли Рана в общий зал, а затем они быстро уходят.       Стоит негодующему омеге скрыться на углом, как Пак быстро скидывает с себя руку альфы, делая несколько шагов назад. Маленькими ручками поправляет и без того идеальный пиджак, бурча что-то под нос.       После же поднимает взгляд на довольного Чонгука, выдавая:       — За тобой должок…       Альфа улыбается уголками губ, вновь хватая его за руку.       — Так тому и быть… Нам действительно пора в зал.       Чимин держится крепко за локоть альфы, гордо расправив плечи и высоко задрав подбородок. Стоило им показаться на ступеньках, как послышалось множество щелчков камер и яркие вспышки ослепили глаза. Такая атмосфера уже давно стала для него привычной. Папарацци всегда слишком пристально следили за его персоной, дабы лишний раз вывалить кучу желчи в желтой прессе. Он знает, что за этот выход с Чонгуком его обвинят во всех смертных грехах, привязав распутство и алчность.       Когда стервятники отхватывают более удачные кадры и разбредаются в стороны, омега наконец может поприветствовать многочисленных гостей, которые кидают в его сторону любезности и приторные улыбки. Чимин понимает, что каждый из них готов голыми руками вонзится ему в плоть и вырвать сердце, и, конечно же, каждый обязательно плюнет ядом на счет его появления не с тем братом.       Чонгук все время крепко придерживает его руку, не убирая даже когда приветствует подошедших бизнесменов. Омега же лишь обменивается улыбками, выискивая в толпе того, ради кого он сюда явился. Но Хосока нигде нет. Вместо него он видит Макса, который на фуршете поглощает уже четвертую канапе, не обращая внимания на остальных присутствующих.       Синеволосый выпутывается из рук Чонгука, уведомляя о том, куда направляется, и подходит к другу, который, завидев его, почтительно кланяется.      Чимин не любит, когда друзья относятся к нему так, но понимает, что на мероприятиях иначе нельзя.       — Ты великолепен, — произносит шатен, запихивая в рот кусочек красной рыбы. Кривит лицо, когда вокруг них собираются репортеры, умоляя вырвать желанный кадр.       — Видел Хосока? — интересуется Чимин, выхватив бокал вина у пробегающего официанта.       Макс двусмысленно играет бровями, а после указывает в сторону старинного фортепиано, от которого сейчас исходит приятная мелодия. Во взгляде омеги моментально пролетает искорка недовольства, когда он видит главу, облокотившегося на музыкальный инструмент, на котором играет Тэхен. Длинные пальцы быстро водят по клавишам, выдавая обворожительный звук, которым альфа наслаждается, попивая виски.       Чимин сжимает в руках бокал до побеления костяшек и презрительно кривит губы. Черная дыра разрастается внутри, поглощая все на своем пути, и вот он уже не видит перешёптывающихся гостей и Макса, а лишь альфу и омегу, явно наслаждающихся друг другом. Окружающие шумы стихают, остается лишь приятная мелодия, которая режет по ушам, заставляя барабанные перепонки кровоточить.       Как он посмел явиться сюда со своим любовником? Это же самый настоящий позор и мощнейший удар по репутации Пака. Какой-то Тэхен одним своим появлением втоптал его в грязь, превратив в главную причину обсуждений.       Вот он уже делает первый шаг в их сторону, готовясь закатить громкий скандал, но его аккуратно придерживает за локоть Макс.       — Ты же не хочешь дарить папарацци яркие заголовки? — выгибает бровь, делая глоток красного сухого вина.       Чимин бросает на него испепеляющий взгляд, но попыток подойти больше не делает. Вся эта ситуация просто омерзительна. То, где он сейчас находится, омерзительно… Хосок, бросивший его, омерзительный. Тэхен омерзительный… Почему каждый из них старается разрушить его жизнь или нанести удар по-больнее? Только он подумал, что счастье у него в руках, ощутил сладкий привкус на кончике языка, как судьба натянула свою фирменную улыбку, разрушая все к чертям.       Первый пустой бокал с грохотом опускается на стол, за ним второй… И только после восьмого омега вспоминает, что нельзя мешать лекарства с алкоголем. ***       Огни освещают аккуратно выложенные дорожки. Сама луна сегодня своим волшебным светом указывает лишь один путь. В саду тихо дребезжат цикады, а вдали слышится громкое уханье филина. Снаружи царит покой.       Внутри огромного особняка вино льется, не прекращаясь. Звучание шпор раздается с каждого угла, перекрываясь мелодичной музыкой. Вычурная одежда шуршит, создавая особенную атмосферу гула.       В углах мелькают тени, тихо подслушивая разговоры аристократии и исчезают от малейшего луча, обещая сохранить их тайны навеки.       Макс идеально вписывается в окруживших его людей. Он натянуто улыбается и сыпет лестными словами, словно мелодией для чужих ушей. Шатен давно осознал одну истину: изменить общество - нельзя, можно лишь умело подстроится. Он быстро научился ровно держать спину и гордо задирать подбородок. Высокий статус упал ему в руки практически с неба, но он быстро научился ему соответствовать.       Легкий щипок в оголенный бок, а от холодный рук мурашки резко ползут по телу. Омега резко разворачивается, дабы осадить наглеца, но им оказывается довольный, как кот, Чонгук.       — Потанцуем? — альфа протягивает руку, в которую шатен быстро вкладывает татуированную ладонь. Чувствует, как его резко подхватывают за талию, утягивая в самый центр веселящейся толпы.       Люди кружатся в обворожительном венском вальсе, под который пара быстро подстраивается. Движения Чонгука точные, заученные до автоматизма, в то время как омега плавает грациозной кошкой, благодаря многим годам обучения классическим танцам.       — Наконец-то я смог рассмотреть все твои тату, — еле слышно произносит Чонгук, когда шатен поворачивается к нему спиной на пируэте.       — Оставь любезности для деловых партнеров. Что тебе нужно? — шипит, плавно прогибаясь в спине назад, когда альфа бережно придерживает его за позвоночник.       — Я восхищаюсь твоей проницательностью, — тянет Чонгук, отточенными движениями кружась в центре. — Мне нравятся такие люди, как ты. Приспосабливающиеся и умеющие принимать реальность такой, какая она есть. Мы могли бы много добиться вместе. Даже жаль, что ты на стороне Хосока.       Макс кривит пухлые губы, ведь льстивых слов он сегодня наслушался в достатке. Он уже успел понять, что Чонгук тот самый змей-искуситель, который сладкими речами медленно прокладывает путь к могиле.       — Я не на стороне главы, — несильно давит рукой альфе на плечо, от чего тот усмехается и на высоком аккорде поднимает его вверх, делая пару оборотов вокруг оси. — И точно не на твоей…       — На чьей же тогда?       — Для меня есть одна дорога и это дорога, по которой идет Мин Юнги.       — За горячими и дерзкими речами нередко кроется преданное сердце, — улыбается Чонгук. — Я вижу тебя второй раз, и в оба из них ты заставил меня восхищаться собой.       Макс картинно ухмыляется, замечая сотни взглядов прикованных к ним, среди который есть один родной, но темнее ночи. Юнги сжимает в руках несчастный хрусталь, который чуть не лопается под напором альфы, и тихо скрипит плотно сцепленными челюстями. Зверь у него внутри беснуется, о ребра бьется, громко требует свое забрать, но альфа ждет. Он и секунды в верности омеги не сомневается, зная, что тот скорее сам сгорит, чем его полыхать заставит. Это лишь глупое чувство собственности в нем бушует, которое сколько бы он притупить не старался – не выходит.       — Дам тебе совет, потому что очень уважаю, — вновь начинает Чонгук, отрывая шатена от созерцания любимого. — Если глава не капитулирует, это будет самая кровавая война в истории Чосока. Помехой мне не станет ничто, и даже старые друзья. Если Юнги будет мешать мне, я задушу его собственными руками, — тон его твердый, возражений не терпящий. — Уезжайте, пока не поздно. Эти игры престолов не для вас.       Омега сохраняет безучастное выражение лица, вникая каждому слову. Он знает, что Чонгук слов на ветер не бросает, но предупреждает не из благородства, а из желания убрать одну фигуру на шахматной доске.       Рассуждать об этом сейчас не время, лучше обдумать все завтра на свежую голову. Лишь в одном он уверен точно. Он самолично перережет горло любому, кто позарится на жизнь Юнги, и убережет ее даже ценой своей.       — Он не захочет уехать, — тянет шатен, когда мелодия достигает своих завершающих аккордов, а Чонгук, пересчитывая рукой его позвонки, наклоняется вперед, от чего омега прогибается в спине и замирает в паре сантиметров от его лица.       — Ты нравишься мне, Макс, — альфа опаляет дыханием кожу щеки, заглядывая в глаза цвета весны. — Поэтому я даю тебе шанс спасти жизнь, которую ты любишь. Но выбор только за тобой.       Резко отстраняется и, поцеловав тыльную сторону ладони омеги, уходит. Макс же стряхивает несуществующую пыль с пиджака, провожая взглядом его в спину, а затем также исчезает в толпе. ***       Чимин на подкашивающихся ногах блуждает по коридорам особняка. Гул зала неожиданно начал давить на него, а тело опалило жаром. Тошнота мерзкими щупальцами сдавила горло, не давая вобрать в легкие желанный кислород. Проводит языком по сухим губам, ощущая мерзкое послевкусие в рту. Перед глазами все плывет мрачными картинками, а опьяненное сознание не в силах вырвать никакую из них. Замирает около ближайшей стены, склоняя голову вниз. Большим и указательным пальцем давит на веки, дабы хоть немного прийти в себя.       Несколько раз моргает, стараясь сфокусировать зрение, но должного результата это не дает. Поднимает голову, распрямляя плечи и вбирая побольше воздуха внутрь. Главное не терять контроль. Никто не должен видеть его слабым. Зачесывает волосы пятерней назад, делая слишком резкий шаг вперед, от чего чуть не падает.       Спереди слышатся тихие голоса, на которые омега старается не обращать внимания и прошмыгнуть незаметным мимо гостей.       Выглядывает за поворот, замечая довольно развратную картину, и облегченно вздыхает, понимая, что им сейчас не до него. Альфа прижимает к стене какого-то омегу, который в свою очередь обвил его ногами за талию и сладко причмокивает в поцелуй. Даже на светских мероприятиях такая картина не редкость, тем более все репортёры уже покинули здание, так что гости окончательно расслабились.       Чимин оглядывает затылок мужчины, усмехаясь под нос, и хочет двинуться дальше, но неожиданно улавливает плотный запах мускуса.       Этого не может быть. Моргает несколько раз, пытаясь собрать водоворот мыслей в кучу, а затем громко прокашливается, привлекая внимание пары. Альфа недовольно разворачивается в сторону нарушителя его счастья и облизывает губы, все еще ощущая сладковатый привкус.       Чимин же на том месте на тысячу осколков развалился, не в силах себя заново собрать. Глаза у него были молящие, скорбные, мокрые, ненавидящие, усталые, тревожные, разочарованные, наивные, гордые, презрительные и все равно по прежнему карие. А спазмы в грудной клетке такие сильные, что вот-вот разорвут кожу, выплескивая тот фонтан эмоций, что бушует внутри.       Он ведь знал о неверности Хосока, но увидеть собственными глазами оказалось в сотню раз больнее.       Тэхен удивленно прикрывает рот ладошкой, прячась за спину мужчины. Ему до ужаса стыдно. Стыдно, что он позволил этому произойти и, более того, наслаждался поцелуем, и за то, что свидетелем этому стал Пак. Провалится бы под землю, да только из этого ада не сбежать. День рождения Сатаны для того и праздник, чтобы растоптать каждое сердце…       — Чимин, — альфа делает шаг в его сторону, замечая, как сильно синеволосый дрожит. — Пожалуйста, милый, иди ко мне, — вытягивает руку вперед, призывая омегу подойти к нему, но тот и шагу не делает.       Оказавшись рядом с ним, Хосок аккуратно обводит руками плечи, заглядывая в стеклянные глаза. Чимин же продолжает стоять неподвижно, пялясь словно сквозь него и без остановки дрожать.       — Эй, — альфа опускается на одно колено. Взор карих глаз резко фокусируется на нем, а затем щеку опаляет звонкая пощечина.       Омега гордо вздергивает нос вверх, разворачиваясь на каблуках и уходя вглубь коридора. Глава от наглости вспыхивает, резко поднимаясь на ноги и приказывая тому остановиться. У него в глазах пожары горят, ведь никто в целом мире не смеет руку на него поднять.       — Знаешь что, Хосок? — разворачивается Чимин, кривя губы в презрительном жесте. — Иди нахуй.       Омега влетает в первую попавшуюся дверь, опадая на пол. Внутри все дрожит и крошится от осознания, что он натворил. Он посмел поднять руку на главу и ослушаться его приказа. За такое можно схватить пулю в лоб.       Старается воздуха вдохнуть, но с горла лишь болезненный хрип вырывается, а легкие сжимаются болезненным спазмом. Слезы теплым градом по щекам скатываются, от чего во рту соленый привкус появляется.       Опирается на столешницу, поднимаясь на дрожащих ногах, оглядывает комнату. Понимает, что находится на кухне, где полчища прислуги сейчас на него нечитаемым взглядом смотрят.       — Прочь, — шипит себе под нос, но никто и с места не двигается, не зная, как вести себя с таким господином. — Пошли прочь! — громко выкрикивает Чимин, сметая со столешницы железную посуду, которая с грохотом опадает на пол. Прислуга резко головы склоняет, спеша покинуть помещение, дабы не попасть под горячую руку.       Омега хватается за голову, чувствуя невыносимую тошноту и головокружение. Делает шаг вперед, переворачивая вазу, которая осколками разлетается под ногами. Падает на колени, не в силах удержать тело на ногах. Вот во что его Хосок превратил… В жалкую оболочку человека, не способную справиться с эмоциями. Прислоняется лбом к холодному полу, желая оживляющую прохладу ощутить, но ничего не помогает. Кричит. В крик этот события всей жизни вложены. Как его топтали ногами и до небес возносили. Теперь он лежит растоптанный на небесах. Захлебывается слезами, тяжело всхлипывая и хрипы с горла вырывая.       Теплые руки за талию хватают, поднимая с пола и усаживая на гарнитурный островок. Лицо Чонгука плывет, но он отчетливо ощущает шершавые пальцы, щеки поглаживающие, и неразборчивый, но успокаивающий, шепот на ухо. Альфа прилипшие волосы назад зачесывает, поглаживая его одной рукой по спине, а второй укладывая на свое плечо, продолжая нашептывать слова поддержки. Он не знает, что случилось… Но когда прислуга доложила о произошедшем на кухне, а взору открылась картина согнувшегося и плачущего ангела, то его зверь заскулил протяжно, а сердце от боли сжалось.       Ему бы от такого и самому заплакать хотелось, вот только нельзя. На то он и альфа, чтобы оставаться сильным, даже когда слишком тяжело. Каждую хрустальную слезинку сцеловать хочется и дать клятву, что весь мир к маленьким ногам положит, а после обязательно ее сдержать.       — Пожалуйста не плачь, — тихо говорит Чонгук, покачиваясь из стороны в сторону. — Ты разбиваешь мне сердце…       Еще несколько минут они в тишине сидят на кухне. Чимин, уткнувшись носом в широкое плечо, первый раз жалеет, что не чувствует запах корицы. Слезы прекращают литься, оставляя после себя лишь сухие дорожки и красные глаза. Чонгук чувствует, что омега дрожать перестал, а хрупкие пальчики сжимающие пиджак ослабли и теперь безвольно на столешнице лежат. Вдыхает румяный запах волос, прикрывая глаза от наслаждения.       Пак мягко отстраняется первым, смотря в темные глаза, которые больше не пугают. Тьма эта обволакивающая, зазывающая к себе и обещающая от всего мира защитить. У него самого взгляд алый, с капиллярами полопавшимися, а на слизистой все еще влага дребезжит.       Альфа обводит ладонью его щеку, натягивая мягкую улыбку и дуя на разгоряченный лоб.       — Хосок мне изменяет, — зачем-то произносит Чимин, опуская голову вниз. Сам в себе разобраться не может, ведь делиться этим не хотел, а тут сам выпалил. Просто, ему нужно кому-то довериться, а Чонгук неоднократно ведет себя как человек, которому это можно сделать. — Я идиот, да?       Альфа улыбается одной половиной губ, но ничего в ответ не говорит. Продолжает поглаживать немного сухие от краски волосы и изучать глазами припухшее лицо напротив. Чимин прекрасен в своем несовершенстве.       Толика грусти проскакивает в его глазах, когда он понимает, что потерял в пустую четыре года, а сейчас даже не может быть уверен, что омега ответит ему взаимностью.       Может он и вовсе его недостоин, ведь слишком измазался в помоях этого мира. Он так долго терпел мир демонов, ради одного ангела.       — Мы не выбираем тех, кого полюбим, и еще меньше у нас власти над тем, будем ли мы любимы в ответ, — эхом отбивается от стен, и каждый в комнате думает о разных людях.       Чимин бегает глазами по лицу напротив, стараясь переварить смысл услышанного. Он всегда мечтал увидеть в глазах Хосока ту любовь, которая была в его. Сегодня он наконец-то ее увидел. Правда смотрели эти глаза не на него…       Всю жизнь он дарил кому-то свою любовь. Отдавал всего себя без остатка, что привело лишь к мучениям, в которых он так и не познал взаимности. Возможно, выбор, который он сделал, неправильный… Но сейчас он выбирает быть любимым…       Чимин немного подается вперед, касаясь сухих губ альфы своими. Они с привкусом горького коньяка и тяжелых сигарет, но по-прежнему приятные. Чонгук не дышит. Он так и замер от неожиданного действия, возносясь к звездам и опадая вниз миллионом осколков, рассыпающихся в пыльцу. Боится к омеге прикоснуться или глаза закрыть, вдруг мираж развеется, а это все окажется всплеском больной фантазии.       Омега сам руки вокруг его шеи обводит, немного нижнюю губу прикусывая, тем самым к действиям призывая. Альфа резко руки на его бедра кладет и с напором вперед подается, углубляя поцелуй. Губы пухлые и сладкие, но сохранившие в себе солоноватый привкус слез. Он их только во снах видел, когда горел от желания ночами, теперь же, касаясь их, в груди цветы прорастают, обвивая внутренности плотными стеблями.       Проводит языком по нижней, желая обворожительный вкус запомнить, и тихо рычит в поцелуй. Чимин такой хрупкий в его руках, нежный и терпкий, что завыть от удовольствия хочется. Он въелся в его мозг, поразив клетки, словно вирус, и теперь разрушает изнутри, но от этой болезни лечиться не хочется.       Проникает внутрь, обводя ряд зубов и сладко причмокивая, придерживая омегу за затылок. Маленькие пальчики крепко ему в воротник вцепились, дрожа от удовольствия и дрожь эта по всему телу альфы проходит, помогая не забывать дышать.       Чимин за его напором не успевает, но сильно старается, пуще рот открывая. Мысль о том, что омега позволяет ему себя касаться, крышу сносит, а мышцы приятной судорогой стягивает. Для него весь мир более не существует, лишь губы оживляющие и манящие.       Синеволосый по его плечам спускается, грудь руками обводит, останавливаясь на пряжке ремня. Защелку аккуратно поддевает, а Чонгук сильно рычит и больно кусает его за губу, резко отстраняясь.       — Ты делаешь это от обиды или потому, что что-то чувствуешь ко мне? — запыхавшимся голосом произносит, сдерживаясь, чтобы снова к губам не припасть. Чимин мутным взглядом по ему лицу бегает, а альфа старается в нем ответ отыскать, но там пусто. Лишь плещущее желание и все еще скапливающиеся слезы.       Омега губы поджимает, резко взгляд вниз опуская, а Чонгуку этого достаточно. Он поднимает глаза вверх, оглядывая белоснежный поток и тяжело вздыхает. Это была всего лишь месть. Глупая месть его брату за разбитое сердце… Только кто его сердце теперь излечит? Его любовью так бессовестно воспользовались, и пока он на атомы распадался, кто-то просто разрядку хотел получить.       Грузным шагом покидает кухню, громко хлопнув дверью, а Чимин убеждается, что не умеет ни давать любовь, ни получать. ***       Чонгук сидит в темной комнате, попивая коньяк, и дрожащими пальцами выкуривает уже третью сигарету подряд. Шумная вечеринка снизу, которая из культурного мероприятия переросла в пьяный балаган, больше его не волнует. Он продолжает с отрешенным видом смотреть в окно, разглядывая мириады звезд и желая затеряться где-то среди них.       Дверь тихо приоткрывается, и на пороге показывается виновник торжества собственной персоной.       — Выглядишь плохо, — тянет брат, останавливаясь рядом и также закуривая сигарету.       — Ты тоже, — подмечает альфа, намекая на красный след на щеке.       Несколько минут клубы дыма вылетают в форточку, а два самых близких человека и самых заклятых врага вылетают вместе с ними. Оба они знают, что войны это не отменяет и напряженные отношения между ними не изменятся, просто это потребность. Привычка. Быть рядом, когда горят в огне безумия.       — Думаю, причина нашего состояния один и тот же омега, — улыбается краем губ Хосок, не поворачиваясь к брату.       Чонгук легонько кивает, щуря глаза от едкого дыма. Он понимает, что это только начало разговора, а его начало уже не радужное, ведь тема Чимина – табу.       — Он никогда не будет тебя любить так, как меня, — продолжает Хосок, делая очередную затяжку. — Поэтому дай мне его забрать.       — Я знаю, что он болен, — довольно щурится Чонгук, туша бычок о пепельницу, от чего тот тихо шипит. — Уже работаю над этим.       Глава от такого заявления опешивает, но внешне никак себя не выдает. Раздумывает, кто мог выдать такой секрет, а ответ сам себя находит, ведь знал об этом слишком узкий круг лиц.       — Он папа моего ребенка.       — Переживу, — спокойно отвечает Чонгук.       Оба альфы резко разворачиваются к двери, когда там появляется синяя макушка. Чимин аккуратно заглядывает в комнату и, заметив мужчин, хочет сбежать, но голос Хосока приказывает войти.       Он оглядывает омегу нечитаемым взглядом, от которого тот сжимается. Если бы он знал, что глава здесь, то в жизни бы не пришел. Чонгука же эта покорность из себя выводит, заставляя кровь внутри бурлить.       — Иди ко мне, — Хосок вытягивает руку вперед и произносит немного грубо, зная, что так омега его не ослушается.       Чимин несколько секунд на месте топчется, не зная куда себя деть. Слова альфы все мысли в голове отключают, заставляя приказу повиноваться и к родной руке ластиться, но вместо этого он резко с места срывается, усаживаясь на колено Чонгука и пряча лицо у него в шее.       Альфа от этого на секунду теряется, каждой клеточкой тела напрягаясь. Отуманенное сознание не до конца понимает, что Чимин сейчас его выбрал. Будучи даже больным все равно к нему прильнул. Опускает руку на маленькую спину, пересчитывая позвонки и бросает на Хосока довольный взгляд.       У главы же желваки от злости на лице играют. Буря внутри с каждой секундой больше становится, грозясь все на своем пути уничтожить. Какого черта здесь происходит?       — Чимин, я сказал… — повышает голос, но Чонгук его резко затыкает.       — Не смей, — словно змея шипит, каждое слово отчеканивая. Омега свой выбор сделал, и он теперь до последней капли крови за него бороться будет. Отныне никто ему указывать не вправе и голос повышать тем более…       Хосок хмыкает, складывая руки на груди и растягивает губы в оскале.       — А как же Мару?       У Чимина воздух и легких вышибает. Он ведь думал, что этим альфу к себе привязывает, а оказалось сам на себя кандалы надел. Его маленький мальчик по закону Хосоку принадлежит, а даже если не так, то мужчина силой отберет и видеться запретит. Эта неделя без него и так пыткой была.       На несгибающихся коленях встает с Чонгука, готовясь подойти к довольному главе. Хосок внутренней победе ликует, ведь битва за этого омегу важнее, чем победа в самой войне.       У Чонгука же последние тормоза сносит и чуть пар из ушей валить не начинает. Он резко с места подрывается, хватая синеволосого за шею и к себе припечатывая.       — Хочешь Чимина? — рычит, плотно глаза щуря. — Так забирай!       Резкая боль пронзает бархатную кожу шеи, от чего Пак падает, но рука альфы грубо его удерживает на весу. Чонгук зубами нежную плоть рвет, вонзаясь в пульсирующую венку.       Довольно отходит, любуясь своим творением и слизывая капельки крови с губ. Чимин все же опадает на пол, чувствуя сильную пульсацию в месте укуса. Оттуда алая жидкость струйкой течет, а от следов зубов черные полосочки разрастаются, обвивая шею причудливыми узорами.       Он мысли в кучу старается собрать, но лишь в панике рот открывает, не в силах и слова произнести. У него теперь метка. Метка Чон Чонгука.