Порок

      Военные лагери были разбиты в восьмидесяти километрах от границы Альтера. На первой линии были расположены огромные окопы, в которых стоял нечеловеческий крик и свист пуль. Солдаты, снующие в разные стороны, создавали полнейшую вакханалию, но среди всего этого шума стоял Мин Юнги, группируя отряды и успокаивая особо взволнованных. Он произносит пылкие, подбадривающие речи, вселяя в людей силу духа и уверенность в победе, а на самом деле заковывает в оковы безысходности. Они слепо верят, что станут героями, пропитавшись великим духом патриотизма, совсем забывая, что нельзя быть героем по чьей-то команде. Расходный материал, по глупости доверивший руководителям душу. Правительство всегда скрашивало свои непростительные грехи, украшая это любовью к родине и пропагандистками слоганами, которыми зазывают умирать за страну.       Шум паровозов, свозивших военную технику, больно бил по ушам, но альфа уже привык. В ста метрах от них слышится сильный взрыв, свидетельствующий о том, что еще одна душа отправилась на небеса. Он ведь предупреждал, что по периметру разложены мины. В воздухе повисла тяжелая, удушающая дымка, образовавшаяся из-за частого использования ракетных установок. Солдаты грузными шеренгами продвигаются вперед, прислоняясь друг к другу плечами и крепко удерживая оружие в руках. Первой линией идут довольно слабые, дабы прикрывать спиной более сильных сослуживцев. Они все замурзанные, в пыли и саже, но сейчас никто на это внимания не обращает. Каждый счастлив, что жив, ведь холодное дыхание смерти ощутимо на ментальном уровне.       Буквально в первые три дня их отогнали от границы за шестьдесят километров, а за прошедшую неделю они сдвинулись назад еще на двадцать. Армия Чонгука двигалась немного нерасчетливо, пустив в бой практически все, что имели. Вероятно, альфа испугался неожиданной атаки и ударил по максимуму возможностей, из-за чего сейчас терпит огромные потери.       Правда и их убытки колоссальны. Когда Юнги продвигался в первой линии, повидал столько, что практически поседел. Увидев стеклянные глаза воина, устремившиеся в небесную гладь, по спине пробежал мороз. Ему обязательно вручат медаль за отвагу, правда передадут ее уже семье. Там, на поле боя, перед ним лежал бездыханный солдат, и только ему одному известно насколько ужасна война, ведь он прочувствовал ее полностью. Тогда то он и понял, что мужчины, бегающие перед ним, — не воины, а всего лишь люди. Воинами не рождаются. Воинами умирают.       Юнги разворачивается на пятках, желая сбросить с себя неприятный осадок, и следует к связной. Невысокий мальчишка альфа в явно большой для него экипировке нервно поправляет очки на носу, завидев руководителя.       — Свяжи меня с главным штабом, — отчеканивает Мин, от чего солдат немного суетливо возится с проводами.       — Есть, сэр.       Юнги больше внимания на него не обращает, потому что больно. Этот голубоглазый мальчишка не воин. Он даже представить не может, каким образом тот прошел подготовку и был направлен в главный отряд. Хочется крикнуть на весь мир «Что ты здесь забыл?», да только ком в горле встает. Ему еще жить и жить, встретить тысячи рассветов, греться у костра с друзьями и встретить своего омегу. Но он здесь. Хороший человек на плохой войне. Она, зараза, таких не любит. — Что это? — указывает рукой на странную нашивку на предплечье парнишки. Небольшая двухцветная ласточка немного небрежно вышитая нитками, что свидетельствует о ручной работе. Она выглядит настолько неуместно на фоне военного обмундирования, что хочется пустить тихий смешок. — Это мой папа сделал, — отвечает альфа, немного неловко опустив голову. Молодое лицо моментально покрывается смущенным румянцем. — В каждую ниточку свою любовь вложил. Это напоминание о том, что меня дома ждут…       Юнги многозначительно поджимает губы, оглядывая комплектацию собеседника. Щуплый, низкий и, господи помилуй, конопатый. Сквозь шлем виднеются пряди огненно-рыжих волос, а глаза подобны небу. Эта война его не пощадит. Вывернет наизнанку, душу раскровя.       Ему даже страшно представить, что чувствует родитель, отправляя свое дитя на войну. Его ребенок еще не родился, но от одной этой мысли в пот бросает. Ужас липкими путами до самых костей пробирается, холодными мурашками оглаживая спину. — Слушай, — начинает, серьезно уставившись на парня. — Если нас начнут окольцовывать и ты поймешь, что шансов на жизнь нет. Беги… — смотрит прямо в глаза, наблюдая озадаченность напротив. Не каждый день руководитель войск предлагает отряд бросить. — Твой папа будет рад живому дезертиру, а не мертвому герою. — Что вы, Господин, — альфа резко подрывается, прикладывая ладонь ко лбу и низко кланяясь. — Я жизнь за родину отдам.       Юнги несколько секунд бегает глазами по юношескому лицу, а после разворачивается на пятках, грузным шагом направляясь к проводному телефону. Тяжело вздыхает, шепча себе под нос «идиот». Он сделал даже больше, чем требовалось. Дальше выбор за ним.       Возможно, это была жалкая попытка очистить карму, а может чистое проявление человеческого сострадания. Они во всем виноваты. Виноваты, что сотни тысяч отцов по всей стране не спят ночами, ожидая своих детей, а некоторые так и не дождутся. Это бремя придется пронести через всю жизнь, и лишь самые стойкие не лишатся рассудка. Война — это когда искусственно выращенные патриоты умирают за интересы других.       С другого конца трубки слышится голос Хосока, так что мужчина отбрасывает все посторонние мысли в сторону, концентрируясь на собеседнике. — Докладывай, — голос у регента уставший, можно даже сказать замученный. С самого начала военных действий он практически не спал, а если и удавалось прикрыть глаза, то впадал скорее в беспамятство, окутывающее его холодом и не менее отвратительное, чем реальность. Находиться далеко от своих близких было для него сродни пытке, но альфа не мог покидать главный штаб. Целыми днями он работал над тактическим расположением войск и каждый раз вздрагивал стоило прибыть людям из разведки.       У границ Сопрано ситуация обстояла лучше, чем в Альтере. Несколько дней назад его войска перешли в наступление, что чуть не увенчалось провалом. Вражеская армия начала их окольцовывать в самый неподходящий момент, но Намджун стоял до последнего несмотря на то, что шансы на выживание приравнивались к нулю. Он нанес стратегический удар в центр, что являлось полнейшим безрассудством, но смог пробиться вперед и разорвать смертельное кольцо. Таким образом его войска смогли сдвинуть противника на семьсот метров назад, а альфа объявил перегруппировку в четырнадцати километрах от границы.       Это была феерическая битва, в которой Намджун проявил себя как великий воин и непревзойденный руководитель. Правда эта маленькая победа стоила ему колоссальных убытков в рядах солдат, из-за чего пришлось объявить мобилизацию. Хосок до сих пор не знает точное число погибших. Каждый день от Кима поступают новые сведения, цифры в которых ужасают. Десятки тысяч почивших воинов превратились лишь в одно сплошное число, которое доставляют регенту в отчетах. — Мы готовимся к наступлению, ближе к восьми часам выдвинемся на северо-запад. Даже если разведка доложит о перемещениях войск, они не разгадают тактику так скоро и не перестроят технику. Мы зайдем слева, разбредаясь прочной шеренгой и окружив их прямо в лагере. Либо они отступят назад, либо погибнут, — Юнги отчитывается быстро, докладывая известную им обоим информацию. Хосок сам разработал эту тактику, а Мин лишь усовершенствовал.       Они переговариваются друг с другом спокойно, без излишней напряженности. Хотя это может быть последний их разговор. Юнги ведет войска в атаку и выдвинется третьей линией, означающей, что перед его глазами замертво будут падать солдаты спереди. Он может погибнуть. Альфа отказался отдавать приказы из лагеря, решив руководить армией самостоятельно. Если умирать, то вместе. — Вышли подкрепление, — констатирует Мин, когда основные обсуждения подходят к концу.       На том конце провода слышится тяжелый вздох, а затем шарканье бумаг: — Где я тебе его возьму? Предлагаешь забрать людей у Намджуна? — Плевать, где ты его возьмёшь, — шипит альфа. Ему катастрофически нужны люди, а их с каждым часом все меньше и меньше. — Мне нужен тыл. — Я понимаю, но у меня здесь только новобранцы. Визерис и так практически пуст. Целый город охраняют от силы двести человек. — Вышли их.       Юнги и самому это не нравится. Забирать на службу парней, которые пару недель назад впервые потрогали оружие, — омерзительно. Но если у него не будет надежной поддержки, то потери окажутся больше в сотни тысяч раз. Это сопутствующий ущерб. — Долго ты собираешься делать вид, будто у нас есть выбор, — последнее, что говорит Юнги прежде чем оборвать связь. ***       Очередное срочное собрание, проходит в главном штабе Альтера. Чонгук устало потирает лицо, выслушивая предложения своих главнокомандующих и рассматривая очередную тактику на доске. Красным маркером помечены точки расположения военных баз противника и от их количества, неприятно рябит в глазах. Отчеты и бланки неустойчивыми стопками покрывают весь стол, так что, среди всего это балагана практически невозможно что-то отыскать.       Когда в четыре утра было донесено о нападении, Чонгук не спал. Он рассматривал потолок, обдумывая события минувшего вечера и перебирая варианты дальнейшего развития событий. Под боком тогда сопел Чимин, которого пришлось плотно загрузить успокоительным. В ту ночь он пообещал омеге, что вернет Мару, даже если это будет стоить ему жизни.       Когда за окном послышался мощный шум воздушной тревоги, что-то неприятно потянуло под лопаткой. Он ощутил ментально, что ключевой момент войны настал, а все что было до этого — мелочь.       Пришлось выдвинуть всю свою артиллерию, так что, к вечеру следующего дня войска брата отдалились от границы на восемьсот метров. Техники катастрофически не хватало, а потери на фронте — ужасали. Среди наемных разбойников, пораженных кровожадностью происходящего, участились случаи дезертирства, что уж точно не играло на руку.       Несмотря на то, что сейчас в войне они занимали лидирующую позицию, все это лишь жалкий блеф. Чонгук ведет по умному, обводя противника вокруг пальца, дабы тот полагал, что военной мощи еще полные склады. На самом деле не осталось практически ничего. Еще в первую неделю войны они истратили почти все запасы патронов и ракет, а артиллерийские установки развалилась на глазах.       Чонгук сглупил лишь в одном… Он наивно полагал, что военная мощь брата осталась точно такой же, как и четыре года назад. Из-за кризиса в государстве, это был вполне логичный вывод, ведь денег дабы развивать эту сферу не было. Ошибка. Это была огромная ошибка, которая теперь обойдется ему дорого. Глупо думать, что Хосок боявшийся бунтов и гражданских войн, настолько, что ввел смерть казнь, допустит упадок армии. — Данные разведки поступили, — в главный зал входит Хенджин, перебирая в руках бумаги. Альфа отдает приказ всем покинуть помещение, оставив мужчин наедине. Доверять из всех присутствующих он может лишь паре людей, поэтому избавляется от лишних ушей, во избежание информации. Все о чем они должны знать, он представит лично.       Хенджин упирается кулаками в стол, закусывая губу. Бегает глазами по написанному, перечитывая несколько раз и вероятно обдумывая дальнейшие варианты развития событий. — Ну что там, — вырывает лист Чонгук, утомленный затянувшемся тишиной. Сейчас интриги не к чему… Вчитываться в текст действительно приходится несколько раз, чтобы осознать масштаб проблемы. Альфа поднимается с места, зачесывая пятерней волосы назад и несильно прикусывает указательный палец, дабы прийти в чувства. — Они нападут к вечеру, — Хенджин констатирует известный им обеим факт, от чего мужчине хочется кинуть в него чем-то тяжелым, ведь слышать это вслух еще более удручающе. — Мне нечем отбиваться. У меня практически ничего нет, а новая техника прибудет не раньше, чем через четыре дня. — Если мы не сможем дать отпор, они войдут в Альтер через два дня, а то и меньше.       В этом и проблема. Это чертовски маленький срок, а время явно играет не на их стороне. Чонгук планировал начать развернутые военные действия минимум через месяц, поэтому неожиданная атака брата, верный путь к их поражению. Эта битва будет просто смехотворной и Хосок поразиться тому, насколько легко далась победа. Чонгук вновь окажется на мели, не выстояв в своей войне и двух недель.       И хотя регенту придется потерпеть нехилые убытки и потери, но вкуса победы это не испортит. Чонгук, между прочим, времени зря не терял и агитировал на свою сторону практически весь Альтер. Толпы людей покорились ему, признав более достойным правителем. Поэтому война развернулась не только в реальности, но и в социальных сетях. Народ разделился на две части, в которой одна жаждала перемен и надеялась на лучший исход, а вторая считала, что резко объявившийся брат принесет лишь разрушение и стоит довольствоваться той жизнью, что имеют, ведь новое не всегда лучше старого. Таким образом на подконтрольных брату территориях возникло множество митингов, а после поражения альфы, некоторые так и не смогут с этим смириться, знатно портя жизнь регенту. Принцип разделяй и властвуй — Чонгук знает на отлично. — Если бы ты не отдал половину техники ради какого-то омеги, Визерис уже бы пал, — с нотками издевки и злости произносит Хенджин, Чон же считает, что ирония неуместна. Он и сам отлично понимает, что ситуация с Чимином обошлась ему слишком дорого, но если бы потребовалось, то он готов сделать это дважды. Синеволосый омега — его раненный ангел, который достоин целого мира, а вместо этого познал лишь боль. Слишком долго он бредил о нем ночами, мечтал, упивался призрачным запахом меда. Эта любовь оказалась такой неожиданной, можно даже сказать нежеланной, но настолько крепкой, словно Чимин был создан для того, чтобы Чонгук его любил. С ним оказалось так тяжело, но без него невозможно. Вероятно это награда омеге за все пережитое, либо величайшая кара за проступки… — Сейчас это не имеет значения, — отрезает альфа, не желая выслушивать упреки в свою сторону. — Нужно думать, что делать дальше.       Хенджин падает в кресло, отталкиваясь ногой и крутясь в разные стороны. Он безотрывно разглядывает потолок, обдумывая варианты. А их то и нет. Объявлять о капитуляции до начала боя они не будут, что полнейший эгоизм с их стороны, ведь этим они отправляют людей на верную смерть. Остается лишь выступать, но толку от этого немного. Они лишь оттянут время, до неминуемого поражения.       Вот если бы Хосок покинул главный штаб и не смог курировать войска, тем самым остановив атаку — то тогда все бы получилось. Стоит задержать его всего на пару дней, а то и меньше, но за это время техника успеет прибыть. Выманив его даже на несколько часов, нападение бы прекратилось, а перегруппировка войск и новый тактический план, заняли бы оставшийся срок. — У меня есть идея, — начинает альфа, делая очередной поворот на стуле. Чонгук разворачивается к нему заинтересованно, но в темных глазах плещет смирение и разочарование. — Ударим по вилле…       Руководитель Чон резко хмурится, отводя глаза в сторону. Предложение кажется ему абсурдным, а от этого недействительным. Вспоминает, что на вилле находится Мару, от чего начинает злиться. Ему этого ребенка уберечь надо, а не убить собственными руками. — Нет, — резко рычит, в упор смотря на друга. Хенджин несколько секунд витает в облаках, а после обходит стол, вероятно решив настаивать на этой идее. — Только подумай… Это наш шанс к победе. — Убить омегу и ребенка? Это наш шанс к победе? — агрессивно отвечает Чонгук, подразумевая Тэхена. Несмотря на то, что брюнета он считал шлюховатым и скучным, но смерти тому не желал. Тем более он знает, насколько сильно брат от него зависим, а такого горя он ему не желает. Одна мысль о смерти Чимина, бросает в дрожь и такой участи даже враг не достоин. — Не буду я никого убивать, — отмахивается альфа, словно услышал глупость. — Я лично выведу их из дома, но Хосок ведь этого знать не будет. — Каким образом это нам поможет? — Он отвлечется, а тем самым остановит нападение. Без поддержки главного штаба, армия и шагу не сделает.       Чонгук переводит взгляд на часы, прикидывая примерное время. Если данные разведки верны, то до атаки осталось не более трех часов. — Ты не успеешь. — Это ничего не меняет, об уходе Хосока моментально доложат, а пару часов мы продержимся, — Хенджин рассказывает с подозрительным энтузиазмом, который должен заставлять нервничать, но план кажется вполне разумным. Хотя нет. Разумным он не кажется вовсе, но это их последняя надежда. — Ему доложат о тебе, — начинает Чонгук, дабы уточнить детали. — Так даже лучше, я все равно успею раньше, а он увидит как вилла взлетает на воздух прямо на глазах. Поэтому приезжай и ты. Чонгук напряженно хмурит брови, перебирая в голове варианты. Это бы действительно выиграло им такое необходимое время, но играть на моральных чувствах брата — жестоко. Он ведь будет думать, что потерял ребенка и любимого омегу, а это сродни пытке.       С другой стороны, Хосоку было плевать на его чувства, когда он поднимал руку на Чимина, тем самым шантажировав его. Чонгуку тогда словно все кости разом переломали. Хенджин видит, что альфа сомневаться, поэтому решат нанести дополнительный удар. — Разве не таким способом, ты заполучил Чосок в первый раз? И это оказалось попаданием в цель. Чонгук меняется в лице, пуская тихий смешок под нос. У них война в стране и нет на ней места нормам морали. Переводит быстрый взгляд на рисунок, аккуратно повешенный на стене в стеклянной рамочке. Тем более это отличный способ вернуть Мару. — Приступай к выполнению. ***       Теплые лучи солнца проникают на кухню, приятно озаряя светом пространство и даря ощущение хорошего дня, что совсем не вяжется с ужасной ситуацией в стране и подавленным состоянием всех обитателей особняка.       Чимин закидывает в рот очередную таблетку успокоительного, запивая большим количеством воды и морщась от горьковатого вкуса. Ощущает себя так, словно сам вернулся с поля боя, выглядит не лучше. Обычно педантичный и опрятный омега уже три дня не менял пижаму. Под глазами огромные залежи синяков, впавшие скулы и безобразные потрескавшиеся губы. Уже больше недели он не видел Чонгука и довольствуется лишь короткими звонками раз в несколько дней. В новостях ничего путного не объясняют, поэтому он тонет в пучине тревоги и неизвестности. Переживания за сына и альфу накрыли его с головой, что очень пришлось не по вкусу нестабильной психике и теперь вылилось в панические атаки. Ситуация становилась все хуже с каждым часом, а приступы начали сопровождаться рвотой и спазмами в желудке. Всю неделю он практически не ел, ведь основным рационом пищи стали препараты. Теперь омега с пышными и румяными формами превратился в подобие призрака, тихо снующего по коридорам особняка.       Сокджин же вел себя практически адекватно. Он целыми днями пропадал на кухне, создавая всевозможные кулинарные шедевры, а пару дней назад изъявил желание научиться вязать. Правда его напряженные выдало себя излишней неуклюжестью и постоянной раздумчивостью, но красноречивее всего были тихие всхлипы по ночам. Пока светило солнце он старался держаться стойко, чтобы пропитать силой духа и других обитателей особняка и лишь луне он мог доверить свои печали.       Макс вымешивал накопившийся стресс в иное русло. Целыми днями напролет он колотил несчастную грушу, иногда остервенело крича, плача и выражаясь такими словами, что Джин прикрывал Минсоку уши. Безразличное отношение Юнги вылилось в злость, а иногда и приступы агрессии. Несмотря на постоянные физические нагрузки, омега налился как сочное яблочко, что обитатели особняка списали на набор веса на фоне стресса, но лишь он знал истинную причину произошедшему. За мешковатыми одеждами скрывался слегка округлившийся животик, который он поглаживал ночами, рассказывая малышу об отце и убеждая, что он обязательно прийдет за ними. Оставалось лишь убедить в этом себя.       Чимин слышит громкий и быстрый топот ног, а после мимо пробегает Макс, зажимая рот рукой. Тошнота стала лучшим другом их обоих. С ванной комнаты слышаться соответствующие звуки, от чего Чимин тяжело вздыхает. Эта война уничтожает их, а чувство неизвестности — сьедает изнутри. Рядом останавливается Сокджин, роясь в близлежащей аптечке. Омега страдает от головных болей. — Все нормально? — интересуется, когда Макс покидает ванную, параллельно закидывая таблетку в рот. — Ничего не нормально, — шатен запрыгивает на барный стул, упираясь лбом в деревянную поверхность, дабы ее холод немного ослабил жар тела. — Долго это еще будет продолжаться?       Чимин поджимает губы, отворачиваясь к окну. Самое ужасное в этом то, что мучениям нет конца. Никто не говорит точную дату завершения военных действий, а исход и вовсе дело судьбы. Остается лишь ждать и молиться, только это ожидание с каждым днем становиться все тяжелее, а от молитв уже болит язык. — Я не могу сидеть здесь сложа руки, — шатен резко бьет по столу, от чего Чимин вздрагивает, прикрывая глаза от неожиданности. — Мне нужно что-то делать. — А что ты можешь? — синеволосый вообще не хотел поддерживать разговор, ведь горло нещадно саднит, но выслушивать ежедневные бессмысленные призывы к действию порядком надоело. — Я звонил Чонгуку восемнадцать раз, — вздыхает шатен, выводя на столешнице узоры, смысл которых понятен лишь ему. — За последний час… Хотел узнать хоть что-нибудь о Юнги, но там тишина. — Уверен, с ним все хорошо, — тянет Сокджин, разворачиваясь, дабы приготовить что-то вкусненькое. Остальные омеги страдают лишь потому, что постоянно думают о происходящем, он же считает, что мозгу нужно давать передышку, переключаясь на обыденные дела. — Как ты можешь быть таким спокойным? Возле Сопрано случилась настоящая резня, а Намджун был именно там.       Джин роняет из рук кастрюлю, которая падает на пол с оглушающим грохотом, от чего голова начинает болеть сильнее, а Чимин сильно жмуриться. Конечно, он знает, что случилось около его клана и определенно знает, что в центре всего этого был его муж. Одна мысль об этом испепеляющая, и лишь вера в лучшее спасает его ночами.       Намджун бы никогда не умер, ведь это значит — бросить семью. Самолично бы смерти руки переломал и весь ад вверх дном перевернул, лишь бы к луноликому омеге вернуться. У них все сады черёмухой усеяны, ведь когда Сокджин долго пропадал на работе, альфа там покоя искал.       Удивительно, как мужчина, не знающий что такое семья и любовь, превратился в такого чудесного мужа и отца. Словно, он все года в себе эту любовь копил, дабы им на голову высыпать. — Уверен, с ним все хорошо, — уголки губ омеги дрогают в улыбке, но она выглядит скорее измученной, чем счастливой. — Глупые альфы, — вновь ворчит Макс, смешно кривясь. — Воюют между собой, совсем забывая, что отправляют нас на более жестокую войну. С самими собой.       Чимин невольно поджимает губы, задумываясь о личной войне внутри себя. Он боролся столько, сколько себя помнит и каждый раз ради того, чтобы получить то, что другим дается от рождения.       Если бы тогда, множество лет назад его отец не погиб. Он даже не помнит его лица, но почему-то уверен, что тот был хорошим родителем. Папа его любил и даже несмотря на бедность они были счастливы. Возможно тогда папа не начал торговать своим телом, а в последствии не подсел на наркотики. Тогда бы маленький омежка не искал еду по мусорным бакам, а имел бы хоть и не очень перспективное, но все же будущее.       Потребовалось множество лет, дабы осознать, что Чонгук спас ему жизнь в ту ночь. Если бы не очаровательные булочки, исхудавшее тело, припухшее от голода нашли бы на помойке и хорошо если не изнасилованным. Альфа, которого он оклеветал дважды, оказался его спасителем с самого детства.       Теперь он сидит в огромном особняке, ест лучшую пищу в любых количествах, а его вещи стоят как полноценная квартира. Только это ничего не меняет. Он навеки остался тенью себя прошлого и даже заполучив все богата Чосока, так и остался нищим. — Нам всем тяжело, — начинает Джин, после затянувшейся паузы. — Но мы должны понадеялся на лучший исход… — Я не могу просто надеяться, — восклицает Макс, кривя пухлые губы. — Нужно действовать. — Иногда самое лучшее, что можно сделать — это ничего не делать, — Чимин растягивает губы в улыбке, дабы подбодрить друга. Макс всегда был воином и даже удивительно, что родился парень омегой. Для него сидеть на месте — паралич души. Он всегда куда-то спешил, что-то открывал, помогал нуждающимся, но не смирялся с сущностью бытия. Скажи ему, что всем в мире не поможешь, а он откроет центры во всех странах, до которых сможет дотянуться. Для таких людей слово «невозможно» — не существует. — Ничего не делать умеет любой, — шатен смотрит на них всех с непониманием и возможно осуждением. Ему их мировоззрение бренно и чуждо. Он поднимается со стула, разворачиваясь на пятках и убегает во двор, пока друзья тяжело вздыхают ему в след.       Лучше умереть, чем бездействовать. Обходит особняк по кругу, останавливаясь около огромного гаража. Если ввести шестизначный код, то ворота откроются автоматически, благо Чонгук однажды поделился с ним шифром, состоящим с дня рождения Чимина. Массивные автоматические двери открываются и любой водитель, задержал бы дыхание от восхищения. Вдоль двух стен расставлены самые различные автомобили. Тут тебе и внедорожники, хэтчбеки, кабриолеты, универсалы, минивены, пикапы и даже спорткары. От пестрой цветовой гаммы начинает рябить в глазах, из-за чего хочется зажмуриться. Чонгук любит машины.       Омегу же сейчас интересует не его разнообразная коллекция, а один конкретный вид транспорта, находящийся в самом конце гаража. Он хватает со стенда специальный костюм, который обычно носит альфа и перетягивает плотно ремнями, ведь он сильно велик. Следом за ним впрыгивает в массивные ботинки, запихнув внутрь тряпку, из-за различия размеров ног. На лицо надевает специальные очки и черную маску.       Крутиться несколько секунд перед пикапом, разглядывая свое отражение в зеркальной поверхности. Теперь он выглядит как невысокий такой альфа и лишь запах выдает его принадлежность к слабому полу. — Чонгук меня убьет, — радостно восклицает, хватая со стены ключи от байка альфы. ***       Юнги падает на землю, когда над ухом раздается свист пуль. Они бросились в атаку три часа назад и пока что двигаются уверенно, хотя потери среди своих поражают. Стоило им продвинуться на четыреста метров, как по ним ударило несколько автоматных очередей, из-за чего появились сильные бреши в первой линии. Тогда Юнги отдал приказ бить в ответ реактивной артиллерией, так что, войска Чонгука потихоньку начали отступать назад.       То что происходило на поле боя, нельзя назвать иначе, чем ад на земле. Со всех сторон слышаться оглушающие выстрелы, крики и мольбы о помощи, от людей, чьи глаза никогда больше звезд не увидят. А рядом на земле лежат две пули. Одна поразила другую насквозь. Представьте же себе тот праздник смерти, где даже пулям мало места.       Юнги поднимается с земли, приседая на одно колено и через прицел оглядывает сторону противника. Людей у них неимоверно много и кажется они продолжают прибывать. Удивительно то, что вражеские войска практически не используют военную технику, кроме самоходных противотанковых ракетных комплексов, у которых дальность стрельбы не более семи километров. Это навевает на мысль, что либо Чонгук слишком самоуверен, что является грубой ошибкой, либо ему нечем воевать.       Неожиданно его хватают за шиворот и заваливают спиной в окоп. Прямо на место где он сидел секунду назад, приземляется ракета типа земля-земля, из-за чего раздается сильнейший взрыв и клочья земли отлетают ему в лицо. — Сэр, вы в порядке? — высокий альфа помогает ему подняться, удерживая под локоть. Юнги поднимает защитную маску, протирая большим и указательным пальцем глаза, которые жгут после сильной вспышки. Несколько секунд стоит неподвижно, находясь в непонятной прострации и переживая, что его контузило. Взрыв был хоть и не сильный, но вполне мог стоить ему потери нескольких конечностей, а в худшем случае жизни. — Все нормально, — альфа придерживает его за плечо, дабы справиться с головокружением. Времени на то, чтобы здесь с духом собираться у него нет, поэтому когда солдат подает ему бутылку воды, тот осушает ее залпом, а после старается сфокусироваться на одной точке. Еще несколько секунд перед глазами пляшут непонятные пятна, но со временем наваждение отступает. — Вроде полегчало. Ты спас мне жизнь, — Юнги хватает мужчину за руку, для крепкого рукопожатия, от чего тот робеет, ведь сам руководитель Мин поблагодарил его. — Служить на благо родины мой долг, а вы и есть родина, — отчитывается солдат, отдавая честь.       Юнги такое заявление не нравится, ведь это уже больше похоже на фанатский культ, но примерно такой исход был ожидаем. Государственная пропаганда в стране работала на отлично, так что народ своих руководителей практически боготворил. Вот она вершина монархии и нацистской идеологии, отдавай жизнь за своего правителя, иначе станешь предателем родины.       Только вот почему это волнует его именно сейчас. Он четыре года служил этой системе, создавая своими руками и совсем не отказывался от всеобщего поклонения. Очищать свою скверную душу уже порядком поздновато, ведь даже сейчас он ведет людей на гибель за идеалы главы. У них никто не спрашивал, нужна им война или нет и хотели бы они себе другого правителя. Политический принцип довольно прост: либо с нами, либо против нас. Это люди веками жили под давлением правительства: поначалу враждующих между собой кланов, теперь же вынуждены терпеть братские разногласия. И конца края этим неурядицам не видно, ведь появление Чонгука на горизонте, это лишь смена одного диктора на другого. — Вражеские войска отступают. Отдаете приказ двигаться вперед? — рядом останавливается запыхавшийся полковник, поправляя немного съехавшую в лево каску. Он учтиво передает в руки руководителя бинокль, ожидая дальнейших распоряжений. Юнги выглядывает из окопа и первое что бросается в глаза это вовсе не чистая линия горизонта, а сотни неподвижных тел, расстеленных по периметру. Нечеловеческий крик боли, неприятно режет по барабанным перепонкам, а с некоторых углов слышатся молитвы людей, которые вот-вот встретят Бога лично. — Выдвигаемся, — Мин передает бинокль обратно. — Я пойду первой линией. — Господин, это очень опасно, — восклицает полковник, стараясь сохранить безучастное выражение лица. Ему нужно переубедить руководителя, донести до сознания, что эта идея безрассудна и крайне опрометчива, но на деле он и слова сказать не может, ведь ком в горле встает, а спорить с высокопоставленным лицом выше его сил.       Юнги дальнейшие разговоры слушать и не собирается, он оминает альфу, по специальным ступенькам выбираясь из окопа. Генералы и полковники начинают мельчить по кругу, собирая выживших в ровные шеренги и готовя к дальнейшему продвижению. Когда приготовления заканчиваются и солдаты образуют ровные линии, Мин пристраивается в первой, но стоит процессии начаться, как его неумолимо отталкивают назад. Вот их система в чистом виде. Пренебречь решением руководителя не может никто, но они все равно стараются прикрыть его собой, под видом толкучки в шеренге. Защитить государственное лицо — идеология в которой их выращивали и теперь они слепо за ней следуют.       Недовольный Юнги поначалу толкал их плечами, но смирившись, съехал немного в сторону, оставшись с краю линий. Таким образом он смог рассмотреть все ужасы сотворенные им воочию. Солдаты двигались по полю, которое ранее служило для посева, а теперь было усыпано сотнями человеческих тел, которые удобрили плодородную землю своей кровью. Ощущения внутри отвратительные, словно альфе в глотку запихнули горсть битого стекла. Если бы каждый руководитель мира, узрел открывшуюся картину, то никто бы больше никогда не воевал. Ошметки человеческих конечностей, душераздирающие вопли людей, которые молят о спасении, хотя никто к ним более не придет. Некоторые еще живые солдаты бьются в предсмертных конвульсиях, поднимая глаза к небу, дабы в последний раз бесконечную синеву узреть, а после плюются фонтаном крови изо рта, навеки свои мучения прекращая.       Юнги много раз представлял себя войну, но ни разу такую. Все ее ждали, но никто не ждал, что вот так… Здесь все сражаются честные и хорошие люди. И чем ближе они к передовой, тем более замечательных людей можно встретить. Людей начавших эту войну здесь нет. Они сейчас сидят в штабах над кучей бумаг и попивают горячий кофе принесенный секретарем. Они не видят всего этого ужаса, поэтому однажды развяжут войну вновь.       Мин двигается ровно, стараясь не отставать от отряда и не споткнуться о перерытую землю и остатки тел. Неожиданно карие глаза цепляются за человека, который бездыханно лежит на земле. Лица его не узнать. Оно изуродовано осколками, а многие части разорваны и обгорели. Остатки черных и обугленных волос торчат в разные стороны, короткими то длинными прядки. Это незнакомый парниша, но Юнги может поклясться, что именно в этот момент стало настолько больно, словно ему органы внутри потрошат. Одинокая, пустая слеза скатывается по грязной щеке, когда на уцелевшей части военной экипировки, он видит нашивку ласточки.       Посторонние шумы вокруг стихли, а Юнги будто опустился под толщу воды. Здесь ничего нет. В его душе лишь тьма и тишина, а теперь еще он и ласточка. Она навеки, двухцветным бельмом, на дне его зрачка отпечатается, каждый раз о загубленных судьбах напоминая.       Он поднимает глаза вверх и видит погибших солдат. Каждый из них над своим телом, безмолвной тенью стоит. И хочется крикнуть «Вы же патриоты», вот только ком встает в горле, а ответ известен заранее. Молчание — вот венец их патриотического существования. — Господин, — лейтенант дергает Мина уже несколько секунд, но тот все это время неотрывно в одну точку смотрел. После нескольких попыток мужчина все же реагирует, зажав пальцами глаза и несколько раз дергая головой. Чертовы призраки войны, теперь за ним по пятам ходить будут. — Господин, вы слышите? Юнги фокусирует взгляд на лице мужчины и быстро смахивает непрошеную влагу. Только лейтенант ее конечно замечает, ведь на замурзанной щеке, теперь чистая дорожка красуется. Возможно, теперь он подумает, что его руководитель слабый, но нет. Это значит лишь то, что он живой. — Докладывай. — Поступили сведения, что регент Чон покинул главный штаб. Нам прекратить наступление? — отчитывается солдат, выровняв спину под пронзительным взглядом Мина.       Юнги за несколько секунд отображает все эмоции на лице: от полного непонимания, до необоснованной злости. Такие сюрпризы сейчас очень некстати, особенно когда тысячи людей к смерти в руки движутся. Двигать процессию без руководства главного штаба — невозможно, но и остановить не вариант. Сейчас он стоит на распутье, как вершитель чужих судеб, держа в руках множество жизней и лишь он решает, кому из них позволено быть. — Значит ли это, что регент дезертировал? — аккуратно интересуется лейтенант, опасаясь ответной реакции. Мин резко на него глаза поднимает, в лицо напротив заглядывая. Если войска узнают, что их лидер предатель — это крах. Такого допустить нельзя. Хосок опрометчивый болван, но не дезертир. Это значит, что происходит что-то странное, но принимать решение нужно сейчас — незамедлительно. — Кто еще об этом знает? — Все кто остались в центральном лагере, — отчитывается мужчина, совсем не догадываясь, что смертный приговор себе подписал.       Юнги несколько раз оглядывается по сторонам, а после делает резкий выпад вперед, вонзая карманный ножик мужчине прямо в горло. Тоненькая струйка крови из распахнутых уст выбегает, когда альфа его за затылок придерживает, аккуратно на землю опуская. А в глазах его нет обиды, осуждения или даже тяги к жизни. Он своему руководителю верен и наивно полагает, что его смерть лишь еще один шаг к победе.       Как только взгляд его становится стеклянным, а последний вздох вылетает из окровавленных уст, Юнги делает несколько шагов назад, обтирая ножик о штаны. Вина за содеянное его еще долго мучить будет, но судить за убийство на войне нельзя. — Я возвращаюсь в центральный лагерь, — быстро бросает одному генералу, следуя к военной машине.       Там же оставшиеся полсотни военных, костры палят, восседая около них группками. Они поют песни, переговариваются между собой, рассказывая о своих семьях и омегах. Повсюду витает приятный запах полевой еды, ведь повара в огромных казанах мешают гречку с тушёнкой, ожидая возвращения войска или дальнейшего передвижения лагеря. Некоторые из них собирают пожитки, особо сильно будучи уверенными в победе. Сумерки только недавно коснулись земли, но принятые языки пламени уже отбрасывают тени на землю, которые в свою очередь пляшут танцы, понятные лишь им одним. Где-то вдалеке слышится тихое пение цикад, создающее невероятное ощущение спокойствия, прямо на войне. — Слышали? — наклоняется один из солдат, словно собирается поведать страшную тайну. Остальные внимательно прислушиваются, нетерпеливо ерзая на месте. — Наш регент, главный штаб покинул. Предатель проклятый. — Та тише ты, — шикает другой, успокаивая слишком громкого приятеля. — За такие разговоры можно пулю словить. — А я их не боюсь, — кривит губы, зачерпывая очередную ложку похлебки. — Пока мы здесь жизнью рискуем, они в особняках греются. — Ты то рискуешь? — третий заходится смехом. — Сидишь, только ешь да пьешь.       Хохот множества солдат разносится по поляне, озаряя чувством счастья грузную атмосферу. Продлилось веселье недолго, ведь громкий звук выстрела заставляет всех встрепенулся, а слишком говорливого военного подавиться похлебкой.       Юнги держит оружие в руках уверенно, и не один мускул на его лице не дрогнул. Солдаты мгновенно подскакивают со своих мест, не решаясь выхватить пистолеты из ножен. Стрелять в руководителя — нельзя, но и умирать не хочется. Несколько лет военной подготовки, но никто не предупреждал их о том, что делать в случае нападения самого Мин Юнги.       Времени на раздумья у них нет, ведь еще один соотечественник падает замертво. Мин грузно следует вперед, выпуская точные выстрелы, из шести пуль ни одного промаха. Солдаты не разбегаются, не кричат. Они продолжают на своего правителя смотреть, немыми вопросами орудуя, но ответ на них даст уже Бог. Каждый пришел сюда, зная, что погибнет, жаль, что не в бою. Юнги для них идол искусственно разведенный и смерть от его руки — величайшая награда.       Каждый выстрел, словно ножом чарующую атмосферу разрезает. Он снова своей спиной Хосока закрывает, мундир кровью окрашивая и сам пронзает тех, кто его защищать поклялся. Вот она ваша родина, холодным дыханием смерти лицо опаляет.       Резко разворачивается на пятках, к окружающим звукам прислушиваясь. А в лагере так тихо, словно альфе барабанные перепонки порвали. Тишина эта гнетущая, мертвенная, кровью пропахнувшая. Холодный ветер по ушам бьет, тихий шепот донося «за это придется платить». По периметру его солдаты лежат, собственной рукой будущего лишенные. Он ведь ради государства это сделал. — Это сделал ты? — тоненький голос спереди раздается, так что альфа затуманенный взгляд поднимает, парнишу перед собой замечая. На нем военной формы нет, лишь какие-то тряпки непонятные. Лицо за плотной маской закрыто, но даже через нее тяжёлое дыхание слышно. — Кто ты? Что ты делаешь в военном лагере? — рычит Мин, сильнее сжимая в руках оружие и направляя дуло точно в лоб напротив. Даже если этот мальчишка не посвящен в тайну дезертирства Хосока, то знает о ужасном преступлении сотворенном Юнги. Из этой войны он все еще сухим выбраться хочет, и уничтожит любую помеху на своем пути.       Парень делает шаг вперед первым, и резко выбирает оружие у альфы из рук, а после бьет носком ботинка в грудную клетку, от чего тот заваливается назад. Дезориентированный Юнги, резко рукой машет и когда ладонь за маленькую лодыжку хватается, с силой на себя дергает, откидывая оппонента на землю. Подскакивает на ноги, ботинком наступая парню на грудь и нанося удар точно в лицо, но тот реагирует быстрее, перекатываясь в сторону и вцепляясь зубами мужчине в щиколотку. Юнги тихо шипит, отскакивает назад, а тот за это время подняться успевает и носком бьет альфу в челюсть. Мин снова пытается его за ногу схватить, но безуспешно, ведь мальчишка двигается как грациозная кошка, от каждого удара уклоняюсь.       Юнги эти догонялки порядком претить начинают, поэтому он хватает оппонента за шиворот, заваливая на спину и ногой бьет прямо в живот. Парень резко плачем заходится, за ушибленное место хватаясь и на бок перекатывается. Мин бьет еще несколько раз, попадая по всем доступным местам кожи, пока болезненный скулёж не превращается в отчаянный крик. — Ты думал, что сможешь меня победить? — рычит альфа, хватая его за волосы и к свою лицу приближая. В нос резкий запах ананасов бьет, от чего Юнги отшатывается на секунду. Моргает в неверии, пока дикое чувство паники, сотней игл тело пронзает. Сдергивает мешающую маску, в глаза цвета весны заглядывая. Его бунтарский омега, самый вольный ветер в поле, сейчас лежит перед ним, кровью истекая. — Я и победил, — тихо произносит Макс, когда фонтан крови брызгает с его рта. Мин в этот момент себя теряет, а кувалда боли прямо по черепной коробке бьет, раскалывая голову. Подхватывает обмякшее тело поудобнее, бегая по лицу напротив, когда первая слеза по его щеке скатывается. Слишком это дорогая расплата за его грехи, к такой цене он не готов был. Осознание того, что он сам свою любовь загубил, словно самый болезненный шрам на сердце. — Пожалуйста, — дрожащей рукой к немного выпуклому животу прикасается, плотно челюсти сцепляя. — Пожалуйста, не нужно. Грязь по лицу размазывает, со слезами смешивая. Чистейшая пытка, истинная каторга, а потерять их — страх величайший. Лучше самому умереть. — Пожалуйста, не умирай, — подхватывает парня на руки, чуть не запутываюсь в своих же ногах. К машине бежит быстро, хотя из-за слез практически не видно ничего. Ему хочется перед всем миром извиниться, упасть и на коленях прощение вымаливать, лишь бы Макс живой остался. Это высшая кара за содеянное, слишком долго он перед смертью в долгу был. Почему же когда пришло время расплачиваться, настолько невыносимо стало.       Макс дышит часто, болезненно от каждого шага скуля. Он свою участь с достоинством принять готов, только за нерожденную жизнь жаль. Омега невольно руку к животу прикладывает, колкий холод ощущая. Сам виноват. Должен был беречь, а не на войну бежать. — Я спасу тебя, слышишь, — Юнги аккуратно опускает его на сиденье, убирая прилипшие к лицу пряди. — Отец тебя спасет, — быстро притрагивается в животу, хотя руки дрожат предательски. — Только не закрывай глаза. *** Несколькими часами ранее       Тэхен подозрительно щурит взгляд и тыкает ложечкой от йогурта, в пухлую щечку рядом. Ребенок морщится и немного посмеивается, собирая пальчиками остатки десерта. Омега за каждым его движением внимательно наблюдает, дергая ногами в воздухе. Ему это дитя не нравится, а понимание того, что это ребенок его альфы — убийственно. Мало того, что Хосок его сюда зачем-то приволок, так еще и нянчится заставил. — Козел твой отец, — брюнет кривит губы, поглощая еще одну ложку йогурта. — Думает, что вокруг пальца меня обвел? Маленький глава, — щуриться, снова тыкая ребенка, но теперь уже в бок. — Ну нечего! Вернется он с войны, я ему новую здесь устрою.       Удивительно, что именно разговоры с Мару скрашивали его одиночество. Мальчик отвечал крайне редко, предпочитая вовсе не обращать внимания на назойливого дядю, но Тэхен продолжал своим тирады, ведь потребность выговориться никуда не исчезла. Он рассказывал ему о Хосоке, картинах, музыке, Чимине и многое другое, что накопилось за столь длительный промежуток заключения здесь.       Хотя воздушная тревога не стихала с самого начала полномасштабной войны, в подвал омега предпочитал не спускаться. Бомбежек не было, а сидеть в сыром помещении, удовольствие не из приятных.       Стоит заметить, что Хосок звонил несколько раз за день, хотя по большей части интересовался Мару и вечно просил дать ему трубку. Брюнета это жутко раздражало, ведь он тоже испытывал недостаток внимания альфы. Уже больше недели они не виделись, а прислуга, честно говоря, стала слишком наглой, из-за длительного отсутствия господина. Они перестали подавать завтраки и практически не стирали его вещи, сосредоточив все свое внимание на ребёнке. Тэхен мог конечно делать все это сам, но все равно неприятно, когда приходится терпеть пренебрежительное отношение, за не пойми какие заслуги.       Последней спусковой точкой, стал случайно подслушанный разговор домработника с Мару. Тогда он рассказывал ребенку, что Хосок начал эту войну дабы освободить Чимина и скоро папа вернется и они заживут как раньше. Тэхен тогда не на шутку разозлился, накричав на неугодного бету и практически выгнав того из дома. После этого он старался не доверять Мару другим людям, во избежание гнусных убеждений и маленькой пропаганды. Насколько бы дитя ему не нравилось, но завести дружбу с ним он обязан, только потому что он принадлежит Хосоку, а с такими темпами это практически невозможно. — Расскажи мне что-то, — омега перекатывается на спину, от чего подушка падает с дивана. Мару на него опять не реагирует, продолжая смотреть в экран телевизора, по которому показывают какой-то глупый мультик. — Ты что не умеешь говорить? — легонько толкает пальцем щеку, от чего малыш чертыхается. — Умею. — Тогда поговори со мной, — усаживается поудобнее, складывая ноги в позу лотоса. — Ты красивый… — Тэхен решил придерживаться тактики, если хочешь начать что-то хорошо, начни с комплимента. Лицо ребёнка становится красиво пунцовым, ведь от такого заробел бы любой омежка. — Конечно, — улыбается, наконец-то поворачиваясь к брюнету. — Мой отец говорит, что я самый красивый в мире. — Все отцы так говорят. Мой тоже мне такое говорил. — Может ты и был самым красивым, пока не родился я, — дует губы Мару, складывая маленькие ручки на груди. — Вообще, мой отец глава государства, он лучше всех знает кто самый красивый.       Тэхен практически задыхается, от возмущения. Такой маленький, а уже выгодно пользуется своим положением. Что же с ним будет когда он вырастет? На первый взгляд он показался ему довольно спокойным и кротким, чем вероятно был похож на Чимина, но стоило ему открыть рот, как он моментально превращался в мини-версию Хосока. Мару явно знает себе цену. — Расскажи мне, как тебе жилось с Чонгуком? — начинает Тэхен, внутри сгорая от любопытства. На самом деле ситуация выглядит со стороны комично, ведь взрослый омега, со всей серьёзностью общается с трехлетним мальчиком. — Хорошо. Он покупал мне игрушки. — А еще? Как он к тебе относился? — Мы с ним не разговаривали, а потом он посмотрел мои рисунки и все изменилось. Макс рассказал, что это он мой дядя Гуки, поэтому я его люблю, — Мару кажется тема альфы нравится, ведь он сразу подхватывает диалог и рассказывает с большим увлечением. Тэхен невольно задумывается, как Чонгуку удалось так быстро обратить его свою сторону и из злого обидчика, превратиться в любимого дядю. — Он немного пугающий, но я знаю, что он защищает моего папу. Поэтому он хорошо относится и ко мне, даже помогал строить кораблики и пускать в озеро. Когда отец вернется я попрошу сделать озеро и у нас во дворе. — Ты очень глупый мальчик, — улыбается брюнет, дергая малыша за щечку. — Я не глупый, — кривит большие губы Мару, грозно смотря на омегу. — Я знаю, что дядя и отец сейчас ругаются, но они обязательно помирится и тогда папа перестанет плакать и мы будем жить как раньше.       Тэхен невольно хмурит брови, больше от досады, чем от негодования. Наивной детской вере в лучшее, можно только позавидовать, но он то знает, что ничего как раньше уже не будет.       За окном слышатся странные копошения, а после несколько выстрелов. Брюнет несколько секунд прислушивается к воцарившейся тишине, а после подхватывает ребенка на руки, передавая прислуге и приказывая закрыться на втором этаже. Сам же омега сначала выбегает во двор, оглядывая по сторонам в поисках охраны, но их будто и след простыл. Приподнимается на цыпочках, дабы выглянуть за массивные ворота, когда замечает странное копошение в посадке, примерно в ста метрах от виллы.       Ситуация выглядит пугающей, но кажется помогать им никто не собирается. А может это вовсе охрана Хосока, наблюдает за ними издали. Под лопаткой неприятно тянет, а внутреннее чувство не спокойствия увеличивается с каждой секундой. Стоит проверить. Быстро бежит к воротам, аккуратно выглядывая из-за калитки.       Несколько людей в военной форме стоят повернутые спинами, но среди небольшой толпы он четко видит Хенджина. Омега плотно сжимает челюсти от злости, ведь давно мечтал встретиться с этим гадом. Он отчетливо помнит ту подставу, которую альфа ему устроил, а огромный шрам на руке, напоминает об обиде каждый день, будоража маленькое сердце. — Ублюдок, — врывается из пухлых губ, когда брюнет с силой отталкивает калитку, двигаясь прямо навстречу мужчине. Хенджин замечает его не сразу, но когда видит, то в глазах проскакивает толика… разочарования? Но альфа быстро смахивает ее, натягивая фирменную ухмылку. Тэхен резко замахивается, дабы ударить по самодовольной роже, но хрупкое запястье перехватывают, а омегу прижимают к шуги спиной, зажимая рот ладонью. — Жаль, что ты вышел. Придется тебе смотреть на шоу со стороны, а не участвовать. ***       Чонгук нервно постукивает пальцем по рулю, двигаясь в сторону виллы. Хенджин доложил, что регент покинул главный штаб, а значит скоро прибудет на место. Ситуация на фронте оказалась лучше, чем он себе предполагал, ведь Юнги неожиданно покинул процессию. Несмотря на то, что его войска продолжали отступать назад, но держались гораздо уверенней и возможно даже выстояли бы четыре дня. Хотя это лишь глупые предположения и прогнозы, доверять которым нельзя, но сейчас он нанесет решающий удар.       Останавливается около кучки военных, на ходу выскакивая из машины. Видит неподалёку Тэхена, плотно удерживаемого солдатами и облегченно вздыхает, ведь вероятно где-то здесь и Мару.       Сзади слышится протяжный свист шин по гравию, так что альфа разворачивается, приметив автомобиль Хосока. Решающий момент войны настал. Настало время платить за все содеянное.       Чонгук быстро подмигивает Хенджину, разворачиваясь к брату и победно поднимая руки вверх.       Позади раздаётся мощнейший взрыв, жар которого опаляет кожу, но альфа знает, что это пламя его победы. Шум больно ударяет по барабанным перепонкам, плотно скапливаясь в воздухе, но его разрезает резкий крик Хосока. И крик это кристально чистый, лишь толщей боли пропитанный. У Чонгука от чего-то взгляд мутнеет, но он отчетливо видит как брат к полыхающей вилле бежит. Его охранник у самых ворот сбивает, на землю заваливая, ведь он чуть в пламя не забежал.       Он должен наслаждаться своей победой. Радоваться, что отплатил Хосоку за весь континент, но грудку клетку резким спазмом поражает, словно внутри что-то сломалось. Что-то, что уже ничем не залатать.       Наблюдать за братом, который в грязи катается, слезами захлёбываясь — невыносимо. К черту все. Стоит сказать ему, что с Мару все хорошо. Он жив и сейчас где-то здесь. Только вот невольно глаза на Тэхена поднимает, который на полыхающий огонь с чистый ужасом смотрит и от чего-то протяжно кричит.