Аромат цитрусовых

And when you'll have me You'll be cursed.

Когда Ксавье хочет отвлечься, он всегда идёт в мастерскую — для него это единственный оплот спокойствия в бушующем океане суровой реальности. Тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра на крыше, слабый теплый свет электрической лампочки, едва слышный характерный шорох, когда кисть в очередной раз касается плотного холста. Это только его место, недоступное больше никому. Почти никому. Щёлкает выключатель. Из дальнего угла комнаты на него взирает Уэнсдэй. — Какого черта?! — Ксавье невольно вздрагивает. — Что ты здесь делаешь? Она не отвечает, лишь смотрит исподлобья тяжелым пристальным взглядом, не мигая и не отворачиваясь. Тонкие бледные пальцы медленно прокручивают кинжал со следами кровоподтёков. Ксавье не удивлён наличию у нее холодного оружия, из всех ее интересов этот, пожалуй, является самым безобидным. Вот только зачем она пришла к нему с ножом? — Тебе надоело ранить меня морально, решила перейти на физическое воздействие? — он приближается и аккуратно, без резких движений забирает у неё кинжал — удивительно, но Уэнсдэй отдаёт оружие без возражений. Их руки на секунду соприкасаются, и Ксавье замечает, что ее пальцы слегка дрожат. Что-то новенькое. Он слегка наклоняет голову, вглядываясь в ее лицо в попытке различить хоть тень эмоций. Черные как ночь глаза распахнуты, и хотя Аддамс пытается сохранять самообладание, ее напряжённая поза выдаёт явное волнение. Это могло бы остаться незамеченным для всех остальных, но только не для него — слишком уж хорошо Ксавье успел изучить ее за те мучительные месяцы, когда она ежедневно отравляла его жизнь. И ежедневно наполняла ее смыслом. Уэнсдэй сидит на стуле с неестественно прямой спиной, руки лежат на коленях, поминутно сжимаясь в кулачки. Странно, слишком странно. — Уэнсдэй, ты в порядке? — он присаживается перед ней на корточки и осторожно, будучи готовым получить отпор, накрывает тонкие холодные пальчики своей ладонью. Ее глаза чуть прищуриваются, от чего взгляд становится ещё пристальней, но Аддамс не спешит сбрасывать его руку. — Скажи мне, — очень тихо, на уровне едва различимого шепота, произносит она. — Зачем ты это делал? — Что именно? — Ксавье напрягается, внутренне готовясь услышать новую порцию необоснованных обвинений. Сейчас она наверняка спросит, зачем он убил Кинботт. Или Роуэна. Или президента Кеннеди. — Зачем ты везде ходишь за мной, зачем пытаешься спасать? — секундная пауза. — Почему продолжаешь это делать? Столь неожиданный вопрос выбивает его из колеи — Ксавье хмурится, между бровей залегают складки. Он не знает, как облечь свои мысли в слова, чтобы объяснить ей мотивацию подобных поступков. Абсолютно понятных для всех людей и настолько непостижимых для неё. Все равно что рассказывать слепому, как выглядит зелёный цвет. — Потому что я хочу быть рядом, — просто отвечает он. Уэнсдэй смотрит на него так, будто никогда прежде не видела, и в душе Ксавье вновь зарождается робкая надежда на взаимность. Ему отчаянно хочется верить, что ее извечная каменная холодность не более, чем защитная реакция, и она отталкивает его не из-за безразличия, а лишь потому, что боится что-то почувствовать. Потому что простые человеческие взаимоотношения для неё будто тёмный лес, а Аддамс терпеть не может признавать, что в чем-то не разбирается. Погруженный в свои мысли, он не сразу замечает, что расстояние между ними постепенно сокращается — Уэнсдэй медленно, но верно склоняется к нему. Обсидиановые глаза горят маниакальным блеском, и Ксавье как заворожённый следит за каждым ее движением. Она протягивает тонкую изящную руку к его лицу, обводит большим пальцем контур его губ — невесомо, едва задевая кожу острым ногтем. Ксавье нервно сглатывает — сердце пропускает один удар, после чего заходится в бешеном ритме. Он никак не может отделаться от чувства нереальности, все так неожиданно, словно это происходит в одном из его самых прекрасных снов. Кажется, одно неверное движение, и упоительная иллюзия растает во тьме, оставив мучительную пустоту. Он буквально боится пошевелиться, может лишь наблюдать, как лихорадочно блестят бездонные глаза Уэнсдэй. Она закусывает губу, явно обдумывая дальнейшие действия. Ксавье почти уверен, что она сейчас вновь оттолкнёт его и уйдёт. Аддамс вцепляется пальцами в его одежду и, притянув к себе, целует так, что у него вышибает почву из-под ног. Ее язычок напористо проникает в рот, а совершенное тело выгибается ему навстречу, прижимаясь так близко, что становится трудно дышать. Ксавье растерян столь неожиданным поведением, но его тело мгновенно отзывается на ее близость, оказываясь под контролем безусловных рефлексов. Одна рука сжимает ее талию, не давая ни малейшего шанса отстраниться, другая скользит вверх по бедру, задирая плотную ткань длинной школьной юбки. Его губы перемещаются на шею Уэнсдэй, прикусывая белоснежную кожу и оставляя новые красноватые следы поверх ещё не сошедших предыдущих. Она шумно выдыхает, запрокинув голову назад и открывая полный доступ к острым тоненьким ключицам. Хлипкий стул, на котором сидит Аддамс, начинает жалобно поскрипывать. Крепче сжав ее талию, Ксавье рывком поднимает Уэнсдэй и подталкивает к столу, не прекращая осыпать поцелуями-укусами ее шею. Отвлекается лишь на секунду, чтобы одним резким движением смести все, что стоит на столе. Баночки с красками летят на пол, забрызгав стены и часть набросков, но Ксавье совершенно нет до этого дела. Он усаживает ее на стол, и, когда Аддамс вдруг начинает расстегивать свой пиджак, Ксавье понимает, что точка невозврата уже пройдена. — Нет, постой… — севшим голосом произносит он. — Можно я сам? Уэнсдэй слабо усмехается, но все же убирает руки с пуговиц, оперевшись на стол и чуть отклонившись назад. У Ксавье от волнения и возбуждения дрожат пальцы. Отчаянно кружится голова, как при сильном опьянении. Очень медленно, желая запечатлеть этот момент в памяти на всю жизнь, он начинает снимать с неё одежду. Сначала на пол летит пиджак. Затем рубашка. Ксавье готов поклясться, что ничего прекраснее он прежде не видел. Он с нежностью проводит пальцами по впалому животу, выступающим рёбрам. Дрожь в руках усиливается, но он поднимается выше, прикоснувшись к груди через кружево белья. Затаив дыхание, обводит большим пальцем контур выступающего соска. Уэнсдэй слегка вздрагивает от новых ощущений и выгибается навстречу его прикосновениям. Ксавье тянет тонкую ткань лифа вниз, обнажая грудь, и снова склоняется губами к белоснежной коже. Сначала его поцелуи нежны и осторожны — ее тело слишком совершенно, оставлять отметины теперь кажется настоящим преступлением. Но Аддамс явно не по вкусу нежность. Она запускает пальцы ему в волосы, с силой дёргает наверх, чтобы их лица оказались на одном уровне. Сама тянется навстречу с поцелуем и грубо прикусывает нижнюю губу. Ксавье снова чувствует во рту металлический вкус крови, вспышка боли обжигает, но эта боль оказывается неожиданно приятной. У него вырывается слабый стон, а давление в брюках становится все ощутимее. А когда он чувствует, как ледяные руки Аддамс касаются его спины под одеждой, внутри будто что-то взрывается. Она медленно проводит тонкими пальчиками от поясницы до лопаток, а потом резко впивается острыми ногтями. Ксавье мстительно сильно сжимает ее грудь, прокладывая дорожку поцелуев от шеи, задевая бьющуюся жилку, и ниже к ключицам, касаясь языком ложбинки между ними. Уэнсдэй тяжело дышит. Но Ксавье этого мало. Ему отчаянно хочется услышать ее стоны. Одна рука ложится на ее бедро, медленно скользит выше, сминая юбку. Аддамс ерзает на столе, придвигаясь ближе. Ксавье мягко, но уверенно разводит ее ноги, и его прикосновения перемещаются на внутреннюю сторону бедра. Ее кожа подобна нежнейшему шёлку, и он буквально задыхается от ощущений. У него были девушки и прежде, но никогда раньше Ксавье не испытывал такого волнительного трепета. Дрожащими пальцами он отодвигает в сторону кружево ее белья и ощущает горячую влагу, так поразительно контрастирующую с холодом ее кожи. Стараясь быть предельно осторожным, он медленно вводит в неё один палец. Уэнсдэй вновь впивается ногтями в его спину, оставляя глубокие царапины, но пока ещё молчит — только взгляд становится непривычно затуманенным. Ксавье добавляет второй палец, аккуратно проникая глубже. С приоткрытых губ Аддамс срывается очень тихий стон. Это становится последней каплей. Не в силах больше сдерживать себя, он поспешно расстегивает джинсы и, резким движением притянув Уэнсдэй к себе, входит в неё. Она шипит от боли, уткнувшись ему в шею и впивается зубами в разгоряченную кожу, оставляя глубокий след. Ксавье не спешит двигаться, давая ей время привыкнуть, но это промедление стоит ему больших усилий. Она настолько узкая и горячая, что перед глазами появляются цветные вспышки. Он подаётся вперёд, делая первый осторожный толчок, Аддамс слегка морщится. Продолжая медленно двигаться, он касается клитора большим пальцем, чуть надавливая и массируя круговыми движениями. Уэнсдэй немного расслабляется, и у неё вновь вырывается негромкий стон. Не прекращая ласкать ее, Ксавье немного ускоряет темп. Он чувствует, что надолго его не хватит — слишком долго и отчаянно он ждал этого момента, но всеми силами пытается доставить ей ответное удовольствие. Но Аддамс провоцирует его быть грубее, до крови царапая спину и больно прикусывая нижнюю губу. И Ксавье принимает правила игры — наматывает на кулак косы цвета воронова крыла, с силой оттягивает назад. Впивается губами и зубами в ее шею, окончательно пьянея от пряного аромата цитрусовых, и увеличивает темп движений, погружаясь почти на всю длину. Стоны Уэнсдэй становятся громче, ей явно приходится по душе его жестокость. Впрочем, Ксавье бы сильно удивился, окажись это не так. Затуманенным взором он обводит ее соблазнительные ключицы, аккуратную грудь, тончайшую талию и уже знает, каким будет сюжет следующей картины. Удовольствие накрывает волнами и, чувствуя, что разрядка близко, Ксавье стискивает ее в объятиях, осыпая лицо и шею лихорадочными поцелуями. Уэнсдэй обнимает его в ответ, прижимаясь к его телу обнаженной грудью. Толкнувшись ещё раз особенно глубоко, он едва успевает выйти и с глухим стоном кончает ей на бёдра. Отдышаться удаётся не сразу. Проходит несколько минут прежде чем неистовый сердечный ритм замедляется. Уэнсдэй приходит в норму гораздо быстрее — как только он разжимает объятия, она спрыгивает на пол и начинает невозмутимо собирать разбросанные вещи. Все ещё опьяненный ею, Ксавье с немым восхищением следит за каждым движением. Достав откуда-то из рюкзака влажные салфетки, Аддамс аккуратно стирает с кожи следы их близости, разглаживает помятую юбку, поправляет растрепавшиеся волосы. Всего несколько минут, и она вновь выглядит безукоризненно. Почти безукоризненно. Выдают лишь припухшие и раскрасневшиеся от поцелуев губы и лихорадочный, даже немного безумный блеск в глазах. На улице уже совсем темно, Уэнсдэй то и дело поглядывает на старые настенные часы, но не торопится уходить, и Ксавье ощущает себя совершенно счастливым. Неужели она и правда стремится побыть с ним как можно дольше? Новое, невероятное сильное чувство заполняет все внутри. Пожалуй, нужно что-то сказать. — Это было невероятно. Ты… ты очень красивая. Безумно, — его голос все ещё звучит немного хрипло. Поразмыслив несколько секунд, Ксавье добавляет. — Я надеюсь, тебе было хотя бы наполовину также хорошо, как мне. — Да, это оказалось лучше, чем я ожидала, — отвечает Аддамс совсем как тогда, на Вороньем балу. Как мало времени прошло с тех пор и как много одновременно. Мог ли он тогда вообразить, что за их единственным поцелуем последует что-то большее, мог ли надеяться, что неприступная Уэнсдэй Аддамс ответит на его чувства? Ксавье улыбается, ощущая абсолютный всепоглощающий восторг. Но ее следующая фраза стирает улыбку с его лица. — Мне даже почти жаль. — Что? — непонимающе переспрашивает он. Где-то вдалеке слышен шум полицейских сирен. Ксавье обводит растерянным взглядом мастерскую и замечает в дальнем углу стола новые предметы, которых не должно там быть. Ингалятор, очки, стопка фотографий и какой-то кулон на тонкой цепочке. Страшная догадка пронзает его словно ударом тока. — Это… Это ты сделала? — не в силах поверить в увиденное, он делает несколько шагов в ее сторону, и Уэнсдэй отступает к двери. Нет. Нет. Нет. Пожалуйста, пусть это будет ошибкой, пусть она скажет, что все это просто дурацкая шутка. Пусть она скажет хоть что-нибудь. Но Аддамс молчит. — Вот зачем ты пришла сегодня. Недавняя эйфория покидает его, оставляя мучительно ноющую пустоту. В горле встаёт ком, а руки вновь начинают дрожать, только уже не от крышесносного желания, а от горького осознания, что во всем произошедшем было не больше реальности, чем в его снах. Она предала его. Подставила. Уничтожила. Заставила поверить в возможность быть счастливым и тут же сбросила с небес на землю. Ксавье почти не думает о том, что его сейчас арестуют, ведь самое страшное уже произошло. — Как ты могла?! — он бросается к Уэнсдэй, но успевает сделать лишь два шага. Дверь мастерской распахивается. — Стоять! — приказывает шериф Галпин, направив на него пистолет. — На колени! Врываются какие-то люди, Ксавье заковывают в наручники, но все это воспринимается совершенно побочно, словно происходит не с ним. Он видит лишь бездонные чёрные глаза и наконец осознаёт самое главное. Все это время он тщетно пытался достучаться до каких-то струн в ее душе, ослеплённый любовью и не осознававший главного — все это время он стучал не в закрытую дверь, а в пустоту. Ведь души у Уэнсдэй Аддамс попросту нет.