***
Удар пришёлся в живот, выбивая из лёгких весь воздух.
—Жалкое отродье…—мужик противной наружности, от которого отчётливо несло перегаром, сплюнул куда-то в сторону, брезгливо поглядывая на моё судорожно дышащее тельце. Через мгновение тот развернулся и быстрым шагом ушёл из комнаты, чуть пошатываясь на ходу.
Анне Хун-Хун-эр Мне было не смешно. Совершенно. Во рту собиралась вязкая жидкость, имеющая отчётливый вкус железа. Голова была наполнена пульсирующей болью из-за удара об пол, да и готовность выхаркать органы не добавляла хорошего настроения.
Папаша бил от всей души, если у него таковая имелась, совсем не жалея сил. Благо я уже научилась защищать важные для жизни органы, что было не очень то и сложно. Да, ребёнок в этом возрасте не должен знать о чем-то подобном. И что? У меня весьма нетипичная ситуация. Без этих умений лежала хладным трупом в какой-то подворотне, ведь захоронить даже не подумают — наоборот, кто-то додумается устроить небольшой пир, и тут уже неизвестно: из-за моей смерти, или мной.
Всё же детишки на улице голодные и совершенно не обучены тому что плохо, а что хорошо.
Я достаточно скоро осознала, что сбежать от биологической семьи было ошибкой. Ну смотрели на меня, словно на недоразумение всей своей жизни, и что? Всяко лучше постоянной и открытой ненависти и вялым попыткам защитить меня, такую неудачливую, от гнева не-папаши. Что там, я отвратительно быстро поняла, что новая мать скорее походила на пустую и бесполезную куклу, лишь изредка вспыхивающую энтузиазмом.
Когда приёмную сестру продали в бордель — стало совсем не смешно.
Старалась не шевелиться лишний раз, чтобы не сделать хуже. Боль растекалась по всему телу, дополняя холод, что стал давно частью меня. Уже привычно потянулась к тёплому сгустку чего-то под рёбрами, ища помощи. Это всегда немного помогало: становилось чуть теплее, чуть радостнее и чуть лучше.
Непонятно что это — та самая духовная сила или то, из-за чего у меня глаза один краше другого? Впрочем, не важно. От
этого становилось лучше, что в данной ситуации важно. Можно закрыть глаза на слабость, что в последствии обязательно будет чувствоваться во всём теле. Чувствовать себя беспомощной уже привыкла.
Мерзко. Мерзко. Мерзко.
Пустым взглядом уставилась куда-то в стену. Грудь завибрировала от мягкого смешка, тут же заставляя сморщиться от стрельнувшей боли. Я сейчас наверное очень похожа на тех мёртвых рыбёшек, что
мама разделывала на столе нашей небольшой кухни. Потом ее руки пахли рыбой, но никто не говорил этого. Упускали из вида что она и сама то прекрасно понимала.
Смешно. У меня было три матери, а самую лучшую я не ценила и потеряла.
Со спины достаточно сильно дуло. Наверное заболею. Иммунитет у
этого моего тела ужасный, отсутствие витаминов и нормального питания сказывается. Как бы не сдохнуть в следущий раз. Никто не будет лечить нищую девку, что ничем не сможет оплатить.
Не знаю сколько уж пролежала так. У меня вообще проблемы с пониманием времени возникли. Периодические голодные обмороки или подобные воспитательные процессы не помогали.
Сколько мне сейчас вообще? Больше пяти, это уж точно. Но выгляжу очень мелкой и щуплой. Если раньше за моим питанием присматривали служанки, а после и сестрица, то после её…
продажи делать это стало некому. Нет, мать раньше, примерно на третьем году моей жизни, как раз после удавшейся кражи, тоже подавала признаки некой любви ко мне, но недавно она умерла, освобождая место страшной и жестокой тётке, что теперь была мне мачехой. Я перестала чувствовать себя уютно и в этом доме, окончательно и бесповоротно.
Вот только уйти не позволяли. Попытки побега заканчивались… Этим. Кровь, слёзы и холодок в спину. Следовало ещё в первый раз понять, что меня просто так не отпустят. Как же, они меня на свои кровные выращивали, а я, неблагодарная, решила уйти не отплатив!
Тут действовал один простой закон — выживает сильнейший. Да, кормили. Но если братцы вдруг решат
позаимствовать мою порцию, то останавливать никто не будет. Наоборот, тех за это ещё похвалят.
Чтоб вы все горели в адском пламени.
Красный глаз, как бы он мне не нравился, а он нравился, пришлось прятать. Люди очень суеверны, здесь так особенно, а у большинства местной нечисти зёнки как у меня — алые, что действительно плохо.
Также чувствую себя Маугли — замечаю за собой «животное» поведение. Да, в той жизни я тоже иногда вела себя странновато: могла потереться головой об того, кто нравится, а могла начать шипеть от недовольства. Списывала всё на свою кошку, с которой общалась больше чем с родной матерью, и неосознанное подражание ей же. Но тут у меня нет животных,
их просто сжирали от голода, а дикость более выражена. Немного смущает, но в комплекте идёт отменная интуиция, поэтому я не жалуюсь.
Это пугает. Контролировать эмоции стало сложнее.
Впрочем, какая разница? Будто подобное кого-то волнует.
Где-то в доме послышался крик злого
упыря отца. Дверью хлопнули с такой силой, что самое время поволноваться за сохранность жилища. Вдруг потолок упадёт? Что-то ведь явно посыпалось от удара, а штукатурной здесь и не пахло. Следует убраться куда подальше, нет никакого желания оказаться забитой насмерть когда папаша вновь прибежит спускать пар на моём покалеченном тельце.
Пришлось подниматься. Уже стала подходить к окну, привычно проигнорировав боль, как в доме запахло дымом. Волосы словно встали дыбом, а мурашки стройным рядом пробежалась по всей коже.
Прислушалась. В доме была
мёртвая тишина, не считая тихого потрескивания.
Пожар?
Плохо. Это очень-очень
хорошо плохо.
Неужели наши гости наконец-то устали от вечных завтраков в исполнении папаши? Пришлось быстрее ковылять до открытого окна. Ценного здесь нет. На родственников было плевать. Они не вызывали никакого положительного отклика, поэтому тех было не очень то жалко.
Насильно подавила нечто ликующие в глубине сознания, что радостно скалилось, заставляя глаза странно поблёскивать.
И, в очередной раз поблагодарив за наличие в комнате хоть какого-то пути для отступления, вывалилась на задний двор.
—Да чтоб вас, — болезненный стон с тихими проклятиями застрял где-то в глотке. Падать на руки было плохой идеей — всё тело тут же отозвалось резкой болью, но времени жалеть себя не было.
Дышать было сложно. За время моего «побега» огонь становился всё выше, ярко-алыми столбами взлетая в небо и сжирая стены ветхого здания.
Красиво.
Мне вообще огонь нравился. Он был буйным и свободным. При этом нёс разрушения, жадно пожирая всё на своём пути. Подобное вызывало трепет перед неуправляемой стихией.
Я старалась не замечать как он ластится к моим рукам, подобно ручной псине.
Сухой кашель всё же вырвался, добавляя боли в горло.
Заболела, наверное.
Мысли текли ленивой рекой, не обращая внимания на близкую опасность. Интуиция тоже не особо реагировала на происходящее, поэтому телу пришлось самому отползать от потенциальной причины смерти. В воздухе стоял отчётливый запах костра и жаренного мяса.
Думаю, в этой жизни я смогу стать вегетарианцем.
Почему же всё ещё так холодно?..
***
