***
Тусклый серебряный свет, излучаемый призрачными бабочками, освещал пещеру изнутри и позволял увидеть немного, но мне этого хватало для того, чтобы голова закружилась.
Я, конечно, могла бы списать это на рану, но вид полуголого Принца, явно собственноручно разорвавшего свои одеяния в области груди, не способствовал появлению связных мыслей в черепной коробке. Пришлось трясущейся рукой зажать рот, чтобы не запищать-завизжать от переполняющих эмоций.
Бог вообще всегда был прекрасен и часто делал совершенно очаровательные и привлекательные вещи. Дышал, например. И это даже не шутка – видел бы кто, как потрясающе поднимается и опускается грудная клетка Божества при дыхании!..
Кто ж знал, что двинувшись на глухой звук, раздавшийся из пещеры, в процессе давясь намёком на стыд и ненавистью к себе от нарушения приказа, я смогу узреть
Это.
Невольно сползла по стене пещеры, на которую до этого опиралась. Ноги отказались держать, стоит лишь уловить в царящем полумраке капельки крови на чужих губах. Сглотнула я позорно громко, мысленно начиная молиться. Почти инстинктивно, даже и не заметила бы, если бы не услышала слова, отражающиеся от стен пещеры и бьющие по моему бедному и беззащитному мозгу:
—Ты молишься,—Бог медленно перевёл на мою подрагивающую тушку взгляд. У меня же внутри всё обмерло. Голова опустела.
Губы за рукой всё это время были поджаты и плотно сомкнуты.
—Что?...—собственный голос звучал слишком хрипло, глухо из-за до сих пор не убранной ладони, резал слух и раздражал. Но это забылось, стоило лишь вновь вглядеться в чужие глаза.
Глаза тёмные, почти чёрные, где радужка сливается со зрачком и стирает любой намёк на грань. На мгновение мне показалось, что я с разбега бухнула в тьму, что дружелюбно раскинулась на дне преисподней, где ютились самые вёрткие и опасные твари.
До боли соблазнительные твари.
—Ты часто молишься. Я тебя напугал?—Бог лениво склонил голову к плечу, сощурившись и провокационно ухмыльнувшись, заранее прекрасно зная ответ. Любые мысли вылетели из головы быстрее, чем я смогла их засечь.
Меня охватило странное ощущение, нечто между жаждой, стыдом и страхом. Боялась я не за себя, а за чужое благоразумие. Божество с трудом себя сдерживало, подрагивало от желания сделать что-то, что могло бы унять жгучую нужду. Чего только стоили следы чужих пальцев в каменной стене, которых явно до этого не было.
И это не обязательно страсть. Не только она, отнюдь. Для человека, что с раннего детства получает удовольствие от махания мечом, это могло быть и убийство. Что-то запретное, заставляющее кровь бурлить и вспыхивать в венах сотней фейерверков, будто вместно неё по телу растекается ледяной жар. Противоречиво, но безумно заманчиво.
Ведь так волнительно забрать чужую жизнь лишь из-за мимолётного желания. Это должно пьянить до головокружения.
Даже если не в новинку вовсе.
Так я думала, давясь вспышками собственного стыда от понимания, что мне бы очень хотелось помочь.
Любым способом. Была готова хоть сейчас разложиться на каменном полу, раскинув руки и отдаваясь на съедение хищнику, смиренно ожидая любого исхода.
Умереть от руки Бога?
Звучит как мечта.
А потом прядь длинных волос стекла по чужой коже, очертив ключицы и открывая вид на обнажённое, мощное плечо. Всё. Меня можно выносить.
На мгновение показалось, что смерть моя будет до дури позорной и недостойной упоминания, но достаточно веской, чтобы в посмертии вспоминать со светлой ностальгией – захлебнусь я от собственной слюны.
Пришлось глубоко вдохнуть, стараясь унять неуместные порывы. Ноги мелко подрагивали от напряжения – всё это время я усиленно сдерживала бёдра сомкнутыми. Неловко скрестила икры, чувствуя, как горю от стыда.
—Гэгэ прекрасно знает, что это не так,—во рту так некстати пересохло, резко контрастируя с прошлым потопом. Я старательно вглядывалась в чужие глаза, не позволяя себе хоть на мгновение отвлечься. Не дай Бог опустить взгляд ниже.
Тихий смешок предпочла проигнорировать во благо целостности своей психики.
—Гэгэ вновь дразнит меня,—в наигранной обиде заломила брови, чувствуя, как подобие судороги пробегает по лицу. Принц улыбался.
—Тогда помоги мне,—злостный соблазнительно меня явно заманивал, полностью осознавая свои действия. Я видела это по пляске чертей во взгляде напротив, по изгибу губ и улыбке глаз. И бессовестно слабела.—Подай кинжал.
Я долго не раздумывала. Точнее, вовсе не думала, даже не пыталась. Стук собственного сердца бил по ушам, ощущался даже в пятках и кончиках пальцев, глушил любой намёк на мысли. Рука позорно подрагивала, пока я протягивала Богу ранее подобранный с земли кинжал.
Се Лянь мгновение помедлил, но прежде, чем я заволновалась, чужая ладонь ухватилась за моё запястье, резко дёргая на себя и не вышибая сустав лишь чудом.
Осознала себя я уже в чужих объятьях, старательно сдерживая желание почесать зудящий от слабой боли нос. Всё же по инерции я пролетела лицом прямо в обнаженную грудь Бога, так и замерев испуганным зайцем. А мышцы у него были почти что стальные.
Чужое тело пахло медовой сладостью, моими любимыми булочками, – и я предпочла бы умолчать, что именно из-за запаха я их и полюбила, – а так же потом. И кровью. С трудом сглотнула внезапно ставшую вязкой слюну.
Пещера медленно заполнялась гниющим запашком, мешая мне бессовестно обнюхивать так щедро предложенную... Плечо. Предложенное плечо.
Неловко поёрзала, подтягиваясь выше и убирая лицо с чужой кожи. Мне казалось, что я задыхаюсь. Сердце вдруг забилось ещё сильнее, угрожая вовсе остановиться.
Собственный выдох, вопреки мыслям, прозвучал напугано. И Принц это заметил.
—Прости, прости. Я переборщил, мне не стоило,—мягко, растеряв любой намёк на былой спектакль, проговорил Бог. Чужая голова ощущалась желанной тяжестью на плече. Дыхание обожгло скрытые под тканью ключицы. Мне вдруг стало плохо.
Да, я любила Принца. До боли, до слёз и воя в подушку. Была готова по первому же намёку на недовольство преподнести собственную голову на блюдечке, уничтожить любую опасность и устроить геноцид. Но я не смела думать о нём в развратном ключе, оправдывая себя бушующими гормонами.
Не имела права.
Ведь превыше всего я ставила служение и неподдельное уважение. В первую очередь к личности. А подобное очернять звериной похотью не хотелось.
Не должно хотеться. Поэтому сейчас все былые всполохи неумелой страсти мутировали в уродливую и мерзкую эмоцию, под стать мне любимой.
Вину.
Дыхание застряло на подходе к лёгким, мышцы живота непроизвольно сократились, выбивая из тела крохи воздуха.
Я словно очнулась от дурного сна. Весь ужас происходящего вдруг упал на мою больную голову изуродованным осознанием, безжалостно прикладываясь острыми углами в виски и лишь чудом не добивая.
Как я вообще посмела думать что-то подобное? Особенно когда Бог в таком состоянии по вине неизвестного, –
я забыла-забыла-забыла, – ублюдка и сук, что сейчас похабно хохотали и язвили.
Я так злилась на них, а сама оказалась ни капли не лучше.
Даже хуже.
Тело сковало судорогой. Холод в душе тут же предпринял попытку вцепиться в беззащитное горло, но Бог лишь тихо шикнул, мягко погладив меня по напряжённой спине. Мороз покорно отступил, а я из последних сил сдерживала желание самостоятельно вскрыть себе грудину и в качестве жалкой попытки извинения вырвать своё ничтожное и грязное сердце, желая хотя бы таким мерзким образом показать Божеству, что искренне сожалею.
Это не искупило бы вину. Ничего не искупило бы.
Мне следовало думать головой, прежде чем позволять эмоциям завладеть ситуацией. Что за солдат-слуга, что так легко вспыхивает жаждой к телу господина? И я ещё смею после этого называть себя верующей?
До боли закусила губу, тут же ощущая солоноватый привкус крови. Такой же мерзкой и гнилой, как и моя пропащая душонка. Наверняка в такой же и потонуло моё благоразумие.
Я не достойна доброты Бога. И никогда не буду.
Ведь я слишком эгоистична, чтобы отказаться от своих жалких эмоций. От единственного, что действительно принадлежит мне. Что делает меня принадлежной Богу.
Стоило лишь на мгновение прервать размышления, как я невольно вздрогнула, не подскакивая от неожиданности лишь чудом. Чужая духовная сила растекалась по телу, цвела в тонких и корявых сосудах цветами и вгрызалась в сгусток моего холода-жара в низу живота оголодавшим животным, тут же ласково трясь и убивая любые намёки на боль.
Длинные и аккуратные пальцы Бога, покрытые мозолями от оружия и письма, остановились на моей холке, перед этим незаметно нырнув под ткань. Наконец удалось сделать вдох. Волосы на затылке зашевелились.
Это прекрасно. Как же это потрясающе.
Осознала я себя уже с прядью мягких волос в руке, что собственные пальцы судорожно стиснули почти до боли.
Кинула недоуменный взгляд на лицо Принца, тут же поймав неловкую улыбку и дикую жажду крови в глазах. Собственные губы неумело растянулись в ответ, явно перекосив мою шрамированную харю.
—Не могла бы ты постоять на страже выхода? И, что бы ты не услышала, не входи.
Пожалуйста,—последнее слово прозвучало настойчиво и веско, а меня вдруг окутало беспокойство.
—Гэгэ меня извести хочет,—чуть нахмурились, стараясь сдержать дрожь пальцев. Чужая энергия ласковой кошкой тёрлась об внутренности, до невозможности прекрасно уравновешивая мою нестабильную дрянь, что кидало из жгучего мороза до судорожного жара. Мне было до абсурда хорошо. Если бы не сама ситуация, то вовсе растеклась по полу, театрально закатив глаза и изредка переворачиваясь с бока на бок.
—Гэгэ же не планирует делать что-то глупое?—жалостливо уставилась в чужие глаза, ловя и так не уходивший от меня взгляд и изгибая брови.
Я знала, что выгляжу сейчас скорее потешно – мои глаза были узкими, лисьими, совершенно непригодными для умилительных гримас. Но Бог принял и такое, улыбаясь, казалось, ещё мягче и делая собственный голос тише:
—Я не умру,—это должно было меня успокоить? Собственное тело тут же напряглось, голова внезапно заболела. Конечно же, Божество могло выкинуть что-то удивительное, доведя меня до инфаркта в столь молодом возрасте. И сейчас он явно собирался это сделать.
—Ваше Высочество, Гэгэ,
Принц, ради всего святого или хотя бы проклятого,—рука, сжимающая прядь волос, заныла. По появившейся влаге я поняла, что оцарапала ладонь собственными ногтями. Хотелось позорно заскулить.—Давайте дождёмся подмоги? Я уверена, что ваши псы уже бегут сюда, вывесив языки наружу до самых колен.
Принц тихо хмыкнул, явно недовольный тем, что я открыла правду о истинной су
чности его слуг, но промолчал. Лишь устало откинул голову назад, невольно открывая мне взор на голое горло и подрагивающей кадык, но я даже не опустила взгляд.
Чудовищное наваждение уже спало, а стыд и вина отлично сработались в паре и умело гнали хоть намёк на похоть.
Тишина долго не продлилась. Вскоре снаружи послышались крики, явно нецензурные от сук и чуть более сдержанные от слуг. И запах палённого.
Не сморщилась я лишь чудом, неохотно отлипая от стены, до которой чуть ранее доползла. Раздражать Принца своей тощей тушкой не хотелось, особенно когда из-за столь презренного яда он горел желанием свернуть мне шею.
От яда ли?
—Ваше Высочество, ты здесь?—псы дружно ворвались в пещеру, ловко находя Бога взглядом. Я перевела взгляд от их тут же перекосившихся морд обратно на Бога, тихо выдыхая.
Бабочки преданно жались к пальцам Принца, игриво приподнимали редкие прядки волос и вальяжно сидели на голых плечах. Сам же Бог с улыбкой смотрел на это безобразие полуприкрытыми глазами, что в свете серебра мерещились мне застывшим янтарём.
В груди сладко заныло.
—Я здесь,—Принц аккуратно приподнял руку, прогоняя созданных мной тварей со своих пальцев. Насекомые затрепетали крыльями, перелетая на макушку Божества. Я вдруг поняла, что смотрю на это уж слишком пристально. Любая малейшая чёрточка уже накрепко отпечатана в сознании, но отвести взор казалось пыткой.
Дальнейшие слова уже не слышала. Я больше не могла здесь находиться.
Успела лишь склониться в подобающем поклоне и наплести какой-то бред о больной на голову сестре, чтоб тут же рвануть прочь. Потрясённые крики уже не слышала. Голова шла кругом и я отчаянно не понимала истинную причину этого.
В горле пересохло, а чужая энергия пыталась протолкнуться к ране. Я не позволяла, усилием отгоняя прочь. Терять столь желанный дар не хотелось настолько сильно, что даже помереть во время бега не казалось ужасней.
Дорога стёрлась из памяти. Последнее, что мне удалось уловить – испуганный выкрик А-Лин. А дальше темнота.
Пришла в себя от нещадно бьющего по глазам луча солнца. А может от грохота и тихой ругани одной определённой тварюшки, кто уж разберёт.
Застонала, тут же вспоминая происходящее ранее, до потери сознания. Лицо почти что вспыхнуло в глубоком приступе стыда.
И смысл был навязываться с Богом, если в итоге всё закончилось позорным бегством?
На мой звук отчаяния тут же отозвались чашей с водой, местами треснутой и протекающей прям на мой воротник. Недовольно фыркнула, но покорно хлебнула речной водицы.
Мгновение между нами царило молчание, пока тварюшка не решила прервать столь уютную тишину. Я внезапно вспомнила, что вернулась с пустыми руками.
—Т-ты... Я думала, что ты умрёшь...—на глазах Лин выступили слёзы. Я ещё пару мгновений выжидала, подозревая, что пиявка сейчас воскликнет нечто вроде "а жаль что не сдохла!", но такого всё не происходило. От девушки несло такой искренностью, что замутило. А может и не из-за чужих эмоций – меня резко стошнило. Быстро отвернула голову в сторону, дабы не захлебнуться в собственной рвоте. Со стороны А-Лин послышалось копошение.
—Ох, родная...—я была уже готова слезливо уверить, что просто так не сдохну, всенепременно рада её заботе и ценю всё то, что она сделала для меня, но...
—Нас не связывают родственные узы,—дурында тихо всхлипнула, с недоумением глядя на моё лицо.
—...Какая же ты тупая,—уверено заключила я, тут же выметая из головы любые крохи сочувствия. Возмущённое "вот скотина, я всё для неё, а она!..." вежливо проигнорировала.
Собственная рука продолжала сжимать прядь волос.
***
