***
Я со сложными эмоциями смотрела на Бога, что лежал в пыли. Он спал прямо на земле, в своей военной одежде, расположившись недалеко от лагеря с изолированными людьми, что жрать теперь могли сразу в несколько ртов. Я пошла сюда не пойми зачем, как и всю последнюю неделю, слепо скитаясь по различным местам, лишь бы не оставаться в знакомом святилище дольше необходимого. Прихватила с собой только связку с некоторыми вещицами, да немного монет. Единственное, что у меня осталось. Тихо фыркнула, вынимая старое, местами заплатанное одеяло, и легко накидывая его на Принца. Тот даже не вздрогнул, никак не отреагировав на присутствие постороннего. Я беззвучно выдохнула, наконец ощущая хоть что-то. Впервые за неделю во мне вспыхнуло раздражение. Бог так старается всем помочь, выжимает из себя последние силы, что просто падает в обмороки на ровном месте. А что же народ? А народу этого мало, им мгновенного исцеления хочется, чтоб в процессе ещё старые болячки ушли и хер здоровенный отрос. Медленно опустилась рядом, решив посторожить Принца, пока его слуги шлялись неизвестно где. Сил на привычную ненависть не нашла. Лишь прикрыла глаза, тем не менее, обращаясь в слух. Головокружение стало постоянным гостем в последнюю тройку дней. Или пару? Я не могла понять точно. Мне вообще иногда казалось, что время замерло, захолодело и сдохло, окончив свой ход. Конечно, это было не так, и запашок загнивающего трупа мне лишь мерещился. Время бежало вперёд, подминало под себя и довольно чавкало теми, кто не успевал приспособиться. Я долго учила себя подстраиваться, была вынуждена это уметь ради выживания. Сначала только своего, после и сестры. Но в этот раз не получалось. Я в каком-то оцепенении существовала словно по привычке, механически добывая пищу и отрубаясь от изнеможения. Уже несколько дней тело прошибает озноб, просыпаться с каждым разом всё труднее. Дышать тоже стало сложно. Наверное, я умираю. С явным усилием поднялась на ноги, стоило лишь интуиции намекнуть на скорое появление слуг Бога. Я мысленно огрызнулась на это подобие заботы, до сих пор осознавая за собой намёк на обиду. Почему же интуиция не проснулась раньше? Почему молчала в том сражении? Сморщилась от болезненных ощущений в теле. Мышцы не хотели напрягаться, но я лишь молча двинулась в ближайший лес, игнорируя сопротивление строптивых частей тела. Рука с татуировкой почти не ощущалась. Будто мне её оторвали. Отдышка появилась слишком быстро и я опустилась около ближайшего куста. Стоило лишь перевести дыхание, как заприметила среди листвы ягоды. Красные, вызывающие. Идея проклюнулась в черепушке, завладев вниманием. Местные считали, что спустя семь дней от смерти можно разделить с погибшим пищу, призвав душу. Я не знала слов, поэтому лишь понадеялась, что мой посыл найдёт адресата. Тянулась к ягодам бездумно, не переживая об их возможной ядовитости. Я бы испытала облегчение, будь они отравой. Мысли бессвязно плавали в голове, пока я пережёвывала находку. Глаза слипались, сонливость вновь одолела тело. Моральных сил на сопротивление не осталось. Легла прям там, где сидела, сжавшись в плотный комок возле куста. Холод любовно лизнул кости, с каким-то ехидством напоминая о себе. Я закрыла глаза, мечтая не проснуться.***
Смотрела я на невъебенных размеров статую из золота, что держала ещё более пиздецких размеров строение, и, вопреки ожидаемому, чувствовала лишь горечь. Часть стены, что окружала территорию дворца, обвалилась. Обломки уже успели растащить, но кучи людей, состоящие из коленоприклонного народа, вызывали ощущение мерзкой липкости. Чем-то схожей с каплями пота, что рождались на побледневшем лице Бога. Принц сидел в позе для медитации и казался неподвижней собственной статуи. Идеальный и красивый, надежда всего народа и его спасение. Я же видела до смерти уставшего юношу, что едва не трясся от навалившейся на плечи тяжести. В прямом и переносном смысле. И в душе моей цвела такая явная беспомощность, что замутило. Я же не могла ничем помочь — не имела сил и влияния, знаний, понимания или хотя бы элементарной удачи. Лишь могла проговаривать вечные молитвы. Только на это мне хватало энергии в собственном неподъёмном теле. Липкий пот выступал и на моей тушке. Всё время хотелось смыть с себя грязь, кровь и телесные жидкости, но знакомая мне река пестрила разлагающимися трупами. Даже не могла более пить ту воду. Благо, что и нужды не испытывала – жажда почти не мучила. Молча склонила тяжёлую голову, не до конца уверенная, что смогу её поднять. Собственная ладонь держала белый цветок, ставший для меня чем-то сакральным, ассоциирующимся с Богом. Вторая рука плетью висела вдоль тела. Я прикрыла глаза, беззвучно шепча молитву-поддержку. Не просила сил или спасения, не желала победы или чуда. Лишь благодарила за уже сделанное и за родившиеся когда-то попытки. Я гордилась своим Богом и не стала любить его меньше, даже если отчётливо видела, что его действия ничего уже не решат. Сяньлэ почти не дышало и сгнивало по часам всё больше. Разлагалось живьём, причиняя страдания не-мёртвым. Я не смогла услышать в своей душе нотки ехидства от этого факта. Не могла испытать облегчение, что ненавистное государство вскоре сгинет в огне болезни, войны и голода. Я не могла ненавидеть то, за что сражался мой Бог, что так отчаянно любил и старался урвать у судьбы воздух для дыхания, даровав шанс на спасение. Не могла насмехаться над погибающим во благо Сяньлэ, когда унесла с поля брани бездыханную сестру. Не смела топтать в грязи чужие ценности, когда сама собиралась сдохнуть в очередной бойне во благо нелюбимого королевства. И плевать, что изначально стою лишь ради Бога. Всё один итог — сгнию в земле на пример сестры и других вояк. Тихо фыркнула. Смешно. Горела такой жгучей ненавистью, а в итоге лягу в братскую могилу со своими обидчиками. Никто даже не поймёт, что в мире стало на одну дворнягу меньше. Даже Бог. Ведь всю энергию, так щедро дарованную столь бесполезному существу, то бишь мне, я влила в умирающее тело сестры. И лишила свой холод намордника. Медленно приблизилась, игнорируя зорко следящую за моей фигурой стражу и сотни прихожан. Цветок мягко лёг возле ног Бога, не потревожив чужой разум. Безмолвно и тихо. Незаметно. Помру я схожим образом, словно твердили мне интуиция и холод. Я лишь боялась, что в этот раз у меня не выйдет вырваться из леденящей тьмы. Окончательно кану в небытие. Ранее, в той жизни, подобное казалось бы мне неплохим концом. Но здесь у меня есть тот, ради кого я буду обязана вернуться. Встряхнулась на подобии мокрой псины, с вспышкой верности и твёрдости глядя на любимое лицо, искажённое усилием. Мои переживания вынуждены подождать, а лучше вовсе сдохнуть наперёд меня. Ведь я не брошу Принца одного. Никогда не покину и останусь верной, пока имею право существовать. Пока он сам не прогонит. Развернулась, решив больше не раздражать стражу своим присутствием. Не хотелось, чтобы после Богу елозили мозг напоминанием о моём присутствии. Да и у меня были дела — Мен-Мен до сих пор ждёт возвращения возлюбленной. На мгновение приложила руку ко лбу, переживая новую вспышку слабости. Кожа под пальцами показалась мне ненормально холодной. Но я вновь забыла об этом, когда мысли начали очередной пляс в черепе. Ноги двинулись в сторону борделя.***
Мен-Мен осталась спокойной, услышав новость о смерти Лин-Лин. Лишь на мгновение замерла, тут же расслабляясь и едва заметно кивая. Словно ей не важно, что моя сестра сложила голову на поле боя. Так казалось, пока она не схватила со стола цветную шпильку. Красивую и старательно выполненную. Я узнала в ней подарок Лин-Лин, что мы вместе выбрали, успев в процессе сцепиться с продавцом и чуть не убив его. При понимании я только тихо фыркнула, ничего толком не чувствуя. У подарков сестры была одна особенность – те имели острые края и в любой момент заменяли оружие. Мен-Мен умирала молча и добровольно. Просто вонзила в собственный глаз подаренное украшение, что явно было ей дорого. Я ничего не сделала, не остановила. Лишь после, глядя на остывшее тело, в тот момент так сильно похожее на засыпанную землёй сестру, поняла, какой втык мне устроят на том свете. Почувствовала при этом какое-то извращённое волнение. Теперь Лин-Лин точно подождёт меня. Когда Мен-Мен прикрыла глаза, даже не посмотрев на меня в последний раз, я заметила в себе признак облегчения. Сестра не будет одинока, дожидаясь мою душу. Это даже хорошо, что они обе мертвы. Ведь теперь навсегда останутся вместе. И, выходя из покоев, в которых оставила мёртвое тело, уловила часть разговора: —...Она неделю не выходит. Всё брыкается, в последний раз даже укусила клиента. —Ну и дура. Сейчас и так почти никто не ходит, а она последний хлеб у нас отбирает. Сумасшедшая... —А ты не слышала? Она этого своего ждёт, Лин-эра. Верит, что он её заберёт и в жены возьмёт. —Совсем от влюблённости одурела. Кому она нужна-то, бордельная девка да и рабыня к тому же? Хотя не так важно теперь, хозяйка недовольна. Её к прошлому хозяину вернут, точно тебе говорю. —Плох же хозяин, от которого рабыни в бордель бегут. —Ну-ну, а я о чём? Если её хахаль в течении пары дней не явится с выкупом, то поминай лихом.... Это объясняло вспышку мгновенного отчаянья в глазах самоубийцы. Ушла я так же молча, как и заявилась. Тело даже не пыталась унесли – и собственным передвигала с трудом. Лишь на мгновение остановилась, зачитав наскоро сочинённую молитву об упокоении души. И двинулась прочь, подальше от ранее дышащих похотью, а сейчас отчаянием, стен.***
Толпа обезумевшего народа кидалась на Принца, что так и продолжал держать собственную статую под контролем. Я кинулась за ними следом, рыча и шипя, хватая мерзких тварей за патлы и дёргая в противоположную сторону от Бога. Се Лянь выглядел отвратительно. Его усталость и какой-то страх, смешанный с зачатками агрессивной защиты, проступали в линии челюсти, бровей, но ярче всего виднелись в бессильном оскале. Я же щёлкала клыками в открытой злости, продолжая свои жалкие попытки защитить. Ярость пузырилась в груди, даровала силы телу и сметала усталость бурным потоком. Во мне буйным цветом цвела обида. Не за себя. Почему стража ничего не делает? Почему за все эти дни лишь Императрица додумалась укрыть Бога от непогоды? Мысли бились об стенки черепа, вызывая почти что физическую боль. Недовольство назревало уже давно, но последней каплей стало понимание людишками того, что Бог знает способ исцеления. Идиоты просто не желали хоть на мгновение задуматься и понять, что если Принц молчит о том, что спасло бы так любимый им народ, то исцеление явно обойдётся дорого. Мысли мои оборвались, стоило по ушам ударить жуткому скрипу-вою. Я с внутренним оцепенением взглянула в сторону звука, тут же вздрагивая. Статуя из золота покачнулась и рухнула, прямо на глазах разбиваясь на осколки. Словно была сделала из фарфора. Люди пару мгновений промолчали, словно вторили пустоте в моих мыслях, и кинулись в рассыпную, вопя и ругаясь на ходу. Обломки строения, чьё название я так и не потрудилась узнать за эти дни, падали и давили под собой хрупкие тельца народа. Мне может тоже стоило бежать и спасаться, но я бездумно кинулась к Богу, что обессиленно распластался на земле. Дойти я не успела. Принц, когда мне оставалось до него лишь десяток метров, вскочил и рванул куда-то, едва не падая на ходу и явно шатаясь. Это зрелище едва не вызвало у меня слёзы. Я набрала в лёгкие побольше воздуха, тут же закашлявшись от поднятой пыли. Голова напомнила о себе болью и перед глазами всё завертелось. Ноги дрогнули под тяжестью собственного тела. Тихий болезненный стон сдержать не вышло. Я не смогла бы в таком состоянии догнать Бога или хотя бы докричаться. Всё, на что хватало моих сил – слезящимися глазами глядеть в след возлюбленному.***
Ведро с водой в моих руках ходило ходуном. Я не решалась задумываться о причине: будь то слабость тела или подступающая истерика. Я шла в этот монастырь, что запомнился мне вечным присутствием рядом Бога, в надежде найти последнего. Я безумно хотела поговорить с ним, поддержать или хотя бы просто пересечься. Вот только никак не ожидала наткнуться на полыхающий храм, что пустовал без характерной статуи. Долго думать, кому он принадлежит, не приходилось — хозяин был так же очевиден, как и выбитые на постаменте речи. Очень знакомые. Храм моего Бога вышло потушить лишь спустя пару часов, и то не полностью. За это время никто так и не явился, а я из последних сил сдерживала желание то ли рухнуть и зарыдать, то ли пойти отрывать головы богохульникам. Сдерживала лишь слабость, уже привычная и успевшая надоесть. Мне казалось, что если бы не зачатки моей духовной силы, которые тратились на задержку непонятной болячки просто бочками, упала бы я ещё на подходе к монастырю. И не встала. Мелко вздрогнула, уловив яростный разговор подходивших к храму мужиков. Собственное тело тут же напряглось, вытягиваясь в струну. Я расставила ноги чуть пошире, удерживая равновесие, и повернулась к ублюдкам. В животе закипела ярость. В руках вандалов висели полупустые мешки. Я возмущённо сощурилась, скрипнула зубами. Мрази пришли грабить храм. Когда те подошли достаточно близко, на мгновение на чужих лицах появилась растерянность. Я стояла неподвижно, но была готова в любой момент кинуться в бой. —Хо, братец, ты здесь тоже за золотишком? Ты не переживай, мы не всё возьмём, и тебе достанется доля!—лицо одного из тварей разгладилось в намёке на ехидство и угодливость. Я почувствовала, как губы дрогнули в желании обнажить зубы. —Пошли прочь,—я не старалась повысить голос, сохраняя силы для атаки. Но мужики явно услышали это — вокруг было тихо, словно всё живое давно погибло. —Эй, не жадничай, пацан,—я чуть пригнулась, мысленно отсчитывая секунды. Чужая ярость на лице и гневные речи более не волновали. Мирно решить не выйдет. Но, справедливости ради, и не хочется. Вот они подошли ближе и один из них протянул руку, словно старался дотронуться до моего плеча. А вот я кидаюсь на него с рычанием, разрывая чужое лицо ногтями и зубами. Дальше всё смазалось. Я ощущала, что по мне наносят удары, но не чувствовала боли. Знала, что тоже рву и калечу чужие тела, но не замечала этого. Будто вовсе перестала в эти минуты думать. Лишь рычала и шипела в ярости, чувствуя, как все мои силы, моральные и физические, расходуются в этот момент с пугающей скоростью. Но, что удивительно, я побеждала. —Ах ты, сучий ублюдок! Мелкий проклятый демон! Мать твою, ты что здесь, жёнушку чести лишил? Для тебя эта развалюха — самое дорогое, что есть в жизни? Блять!... —Проваливайте!—собственный злобный крик мешался с рыком. Из рта капали капли крови, подобные тем, что стягивали кожу моего лица. Я не позволила им увидеть отдышку, что молила остановиться. Раньше я таких за минуты прогоняла. Что же изменилось? И лишь спустя мгновение поняла, какую совершила ошибку, позволив одному из тварей подойти сзади. Всё внутри меня сжалось, стоило лишь уловить шорох за спиной. Интуиция в истерике взвыла, но я не могла двинуть ни пальцем. Возможно, именно так ощущают себя олени, что замирают в свете фар. Как вдруг раздался гулкий удар и хруст поломанной кости. А потом вой. Не мой. Я дёрганно обернулась назад, заметив, что один из мужиков корчится в пыли, зажимая лицо окровавленной ладонью. Рядом лежал камень. Позволила себе переварить увиденное лишь на пару секунд, тут же выметая это из головы и вновь кидаясь на противников, пока появилась возможность. В этот раз те сражались менее уверенно, явно струхнув от увиденного. Уже через минуту те кинулись бежать, кидаясь проклятиями и обещаниями: —Мать твою! Погоди у меня! Погоди, я приведу ещё людей разобраться с тобой!—я могла лишь насмешливо ухмыльнуться, кривя лицо в издёвке. —Только посмейте вновь заявиться сюда, и вашим последним воспоминанием станут выпущенные мною кишки!—в конце голос сорвался в крик. Ублюдки побежали быстрее прежнего, но я уже не обратила внимание. Только кинулась к не успевшему затухнуть огоньку, яростно ударяя по нему ногой. В храм почти что заползла, останавливаясь около места, на котором должна стоять статуя. В груди что-то зашевелилось в помеси отчаяния и раздражения, но я не стала концентрировать на этом внимание. Потянулась к своей потрёпанной и пыльной сумке, доставая трепетно сложенный рисунок Бога, и размещая его вместо потерянной статуи. Не знаю, столько я стояла так, замерев и уперев взгляд в нарисованные своей рукой черты, но внезапно рисунок едва заметно дрогнул, будто до пергамента дотронулся ветер. Которого здесь не могло быть. А потом до тормознутого мозга дошёл и знакомый запах, и лёгкое прикосновение к моим волосам. Я дёрнулась, и, не контролируя голос, выкрикнула: —Ваше Высочество! Прикосновение исчезло. Знакомый и до боли любимый запах двинулся в сторону дверей, но я рванула следом, набирая в лёгкие побольше воздуха. Я внезапно поняла, что это может быть наша последняя встреча. —Постойте, прошу! Я...Я хочу кое-что сказать! Воздух в помещении показался затхлым, смешанным с пеплом и гарью, мешал дышать, хоть я и стояла на пороге. Но даже так уловила, что рядом с Богом стоят его псы. И буквально взмолилась, чтоб они исчезли. Я не готова открывать сердце перед другими. Сердце, которое сейчас болезненно сжималось в осознании, что Божество не желает говорить со мной. —Пускай… Ваши храмы сожжены, но… не переживайте! Я непременно построю ещё больше, величественнее, роскошнее, таких, с которыми ничьи храмы не сравнятся. Никто с Вами не сравнится. Я клянусь! Молчание опустилось на плечи. Присутствие слуг перестало ощущаться. Они ушли — Бог внял молитвам. Это придало мне сил. И, пока мозг не начал работать, я поспешно выкрикнула, давясь слезами и вкладывая в речи всю искренность: —Я люблю Вас, Ваше Высочество! И всегда буду любить!—я боялась не успеть и в этот раз. Страшилась, что история с сестрой повторится. И рушила собственноручно возведённые стены. Горло стянуло рыданием, но я не позволила этому вырвать наружу. Лишь замерла, ожидая вердикта. И дрожала изнутри. —...Но я не люблю тебя,—спустя минуту, что тянулась вечность, произнес Бог так устало и тихо, что на мгновение показалось, что мне мерещится. Воздух покинул лёгкие. Уши словно заложило, а голову сдавило в тиски. Я едва не свалилась прям там, где стояла. Даже если я ожидала услышать это. Даже если мысленно давно смирилась, что чувствам никогда не стать взаимными. Менее болезненно не стало. В глубине души я осознавала, что Принц отталкивает осознанно. Нельзя провести столько времени вместе и хотя бы не привязаться. В горле появился ком. Даже несмотря на это понимание, внутри меня что-то рухнуло, подобно статуе Бога, держащей то строение. И осколки острыми краями вонзились в душу. —Даже... Даже если так! Ваше Высочество! Ты слышишь?—в горле поселилась резь. Я вновь перескочила с уважительного обращения на более личное, чувствуя, как сердце трещит в грудине.—В моём сердце ты — божество! Ты — единственное божество, ты — истинное божество! Ты слышишь? Эхо разлетелось, казалось, по всей территории монастыря. Собственные слова множились и били по ушам набатом. В моей душе, ошарашенной и раненной резким отказом, встряхнулась привычная верность. То, что не вырвать уже никогда, ведь корни проросли в саму суть и служили смыслом существования. И это непоколебимо. —Забудь,—голос Бога, в этот раз до ужаса мягкий и успокаивающий, хранивший в себе какой-то надрыв, показался мне пощёчиной. Лицо прошибла судорога. —Что забыть?—в уме зародилось подозрение. Я догадалась о смысле дальнейших слов раньше, что Принц их произнёс. —Хватит. Скоро все меня забудут. Не мучай себя. Я оцепенела. Губы пару раз беззвучно двинулись, а голова бессильно опустилась. —Не забуду,—тихий шелест собственных слов вторил мыслям и вою души. Зажмуренные в мгновенном отчаянии глаза резко распахнулись, голова поднялась. Пальцы на руках пару раз дрогнули и сжались в тугие кулаки, невзирая на боль. Этот крик вышел даже громче предыдущего: —НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ! Вопль меня оглушил, но я даже не вздрогнула. Лишь вновь открыла рот, произнося в этот раз тише, но не менее твердо. —Я никогда тебя не забуду! До скончания веков, я останусь твоим верным последователем! И я не нарушу клятву.***