***
Возможно, мне не стоило с таким резким негативом относиться к людям. Может, они не так ужасны, если Бог нашёл в них что-то хорошее. Наверное, мне стоило быть лояльней – я от окружающих недалеко ушла, ведь менее человечной, в самых отвратительных понятиях этого слова, за обе жизни не стала. Но сложно быть не предвзятой, когда из груди торчит стрела. Накаркала блять. Грудина пробита, как и горло. Голосовые связки очевидно повреждены. В этот раз сражение напоминало настоящую бойню. Мне кажется, что это должна быть решающая битва. И она явно проиграна. В глазах всё смазывается, из рук выпадает оружие. Я поняла, что не могу даже хрипеть – горла словно не существует. От этого кровь, стекающая по ключицам, кажется насмешкой. Земля перестала чувствоваться под ногами. Я сначала не поняла, что произошло, но после услышала гулкий удар. Это моё тело свалилось на землю, будто кукла с подрезанными нитями. Игрушка, забытая хозяином или мёртвая кошка, упавшая в снег от холода и голода. Вокруг пахнет гарью – кто-то додумался поджечь стрелы. Огонь лижет тело и наверняка сжирает плоть. Мне почти не больно. Лишь грустно и горько. Собственная шея, наверняка залитая кровью и превратившаяся в ошмётки мяса и кожи, зудит в той мерзкой нужде, которую я бы презирала в иной ситуации. Я хотела прочесть молитву, но не могла произнести ни звука. Иногда мне хотелось стать псом. Хотелось, чтобы Его Высочество посадил меня на цепь и поставил чёткую цель. Я была бы так счастлива носить ошейник, до слёз и трепета – нет у меня иного желания, чем быть полезной Богу. Я бы усмехнулась, слушайся меня тело. Предсмертные глюки уже явили себя. А может просто перед кончиной потаённые желания вываливаются наружу. Это ещё хуже. Но даже без звериной шкуры и вытянутой пасти я ощущаю себя бездомным животным. Лишь бы только проявили каплю ласки, только бы позволили отдать сердце!... Теперь в моей груди дыра, но всё хорошо. Ведь мне нечего терять – я давно отдала гниющий орган Богу. Даже если тот ему не нужен. Даже если это подношение до позорного ничтожно. Кожа головы стянута, волосы собраны в высокий хвост и сейчас это ощущается до отвратительного явно. Чужая прядь, — милый-милый Бог даже тогда старался дать мне защиту — испачкана в моей и чужой крови, от чего кажется красной. Как нить судьбы, и я лишь надеюсь, что это повяжет меня с определённым Небожителем. Какой позор. Губы безмолвно дёргаются в последний раз, немо произнося имя Божества, и я встречаю холод как давнего знакомого. Лёд едва не урчит в восторге, старается забрать мысли и оседает вокруг белым пеплом. Хлопья чьего-то горения плавно спадают на мои окровавленные ладони, а мне в бреду мерещится Принц. Пальцы судорожно дёргаются, смещая пепел в середину ладони. Ваше Высочество. Глаза не закроются, я знаю. Так и будут открыты, застыв в трепете и сожалении. Я умру, хоть и обещала жить во имя Бога. Но, возможно, мой милый Принц примет в качестве извинения жертву этой ничтожной верующей? Умереть за Вас в бою – величайшая честь. Грудь окончательно замирает. Губы так и застывают в движении, а холод, словно голодное животное, набрасывается на разум. Вопреки этому, мне почти жарко. Изнутри греет любовь и преданность, и я понимаю, что бояться не нужно. Косвенно, но Бог спасёт моё существование и в этот раз. Это больше, чем я была достойна, намного лучше всего, что могла ожидать. От любви в груди так по́лно, что пустота не чувствуется. От преданности так горячо, что холод вынужден обломать зубы. Мне не страшно. Мне жаль, мой Принц и Бог, но я перестану дышать. Позвольте мне эту слабость и клянусь, что стану сильнее. Избавлюсь от оков смертного тела и стану истинным монстром, только Вам — никому более! — преданным. Я буду достойна стоять рядом, так и не нарушив клятвы. Только пожелайте, и весь мир кину к Вашим ногам. Принесу голову небесного императора на блюдечке в качестве подарка. Посажу Ваших слуг на цепи, чтоб до конца существования те корчились от невозможности уйти и нужды служить. Заставлю всех пожалеть, что когда-то смели мешать Ваше имя с грязью. Перед глазами всё темнеет, сознание мягко засыпает. Слышите, мой Бог? Я вернусь, всегда вернусь. Только, пожалуйста, извините наглость моей просьбы – последнего желания. Дышите. Вместо меня.***
Под ногами скрипит серый снег, совсем не схожий с застывшей водой. Скорее как пепел или кости, звук тоже мерещится последним. Мне не холодно – до смешного жарко. Грудь горит изнутри и ноет в неясной тоске. Небо не далеко цветом ушло, лишь темнее на несколько тонов. Под ногами ломаются тонкие ветки-травы, окрашенные в чёрный. Будто они совсем недавно горели. Я осознала, что стою на возвышенности, на заснеженном холме. Впереди бескрайней очередью чернеют люди, схожие с муравьями. Нутро велит идти к ним и становиться в ряд, ожидая развязку. Я почти двигаюсь, словно в помешательстве приподнимаю ногу, и застываю в гулком недоумении. Взгляд опускается вниз, слепо бегая по рукам. Одновременно с этим сзади раздаётся голос, знакомый, но неизвестный. Я не понимаю. И не помню. —Я думала, ты на побольше задержишься. Разве не ты вещала, что тебе нельзя умирать, ведь ты обещала кому-то там жить ради него?—я не отвечаю, всё так же гипнотизирую взглядом свои ладони. Смертельно бледные пальцы, поломанные и неверно сросшиеся в нескольких местах, длинные и тощие, покрытые мозолями и шрамами, сменяются гладкими и холёнными, как у домашних белоручек. И наоборот. И вновь, и вновь продолжается непонятная пляска под взглядом. У них одно лишь сходство – те и те покрыты кровь. Человек сзади пару мгновений молчит, может переваривая моё молчание, а может тоже глядя на эти руки. Одновременно такие знакомые и чужие. Последнее предположение подтверждается с невнятным мычанием и тихими словами, что постепенно становятся громче: —...Это объясняет твои выкрутасы и совершенно непонятные слова. А так же кривую мораль. Не первая жизнь, ого? Да и ужасная зрячесть левого глаза тоже тут. Тебе в прошлый раз зёнки вырвать пытались, но успели лишь одного лишить что-ли? Ужас, выглядит болезненно. Я поднимаю голову, вновь глядя на уходящую за горизонт вереницу людей. Беззвучных и тихих. Немых. —Я же ещё думала, что это за ритуалы сомнительные? А ты меня просто по известным тебе обычаям хоронила. Я развернулась, тихо выдыхая. И только тогда осознала, что не дышала всё это время. Но дискомфорта так и не ощутила. Перед глазами стояла девушка, скрестившая руки на неподвижной груди, чьи ладони виделись мне покрытыми инеем. И сквозная рана в теле чернела ямой. Кровь не лилась. Я в каком-то непонятном стремлении дотронулась до своей шеи, тут же увязнув в холодной, мерзкой и хрустящей каше. Кровь, кожа и мясо мешались и мёрзли на окружающем морозе. Вновь взглянула в чужое лицо, понимая, что взгляд временами слепнет на левую половину. Скорее всего упомянутое ранее отсутствие глаза. Девушка неотрывно смотрела на место моего прикосновения к шее. Пальцы, повинуясь мимолётному желанию, надавили сильнее, увязнув по костяшки. Говорившая неуловимо скривилась, передёрнув плечами. Я ощутила в груди признак слабого удовлетворения от проделанной шалости. —Дерьмо,—звучно проговорила собеседница, даже если я не произнесла ни слова за всё это время. Я не была уверена, что вообще могла говорить.—В следующем перерождении можешь немой родиться. Жуть. Чужая голова вильнула из стороны сторону, будто стряхивая навождение. Я поймала взгляд, тяжёлый и глубокий, а так же до ужаса уставший. Знакомый. —Впрочем, не так уж и важно, это не обязательно. Пошли, Мен-Мен заняла нам очередь. Здесь холодно. Среди других душ не лучше, но хотя бы можно поговорить. Расскажешь, что произошло после моей смерти. Не поверю, что ты всё это время ничего не делала,—кривая, робкая улыбка расцвела на лице напротив. Девушка двинулась ко мне, почти дотрагиваясь, но тут же застывая, стоило лишь мне задать разумный вопрос: —Знакомы? Собственный голос ударил по ушам жутким скрежетом и подобием вопля. Что-то пару раз булькнуло и замолкло. Уголок губ у меня дрогнул, наверняка растягивая рот в ужасной гримасе. Девушка так и замерла с протянутой рукой. И лишь через минуту свистяще выдохнула, вид при этом принимая такой взъерошенный, словно ей мгновение назад сообщили о крахе мира. —Н... Не важно, ничего страшного. Я расскажу, всё хорошо. Пошли, пошли. Я всё расскажу в очереди. Девушка шагнула вперёд, в этот раз робко, лишь кончиками пальцев трогая моё предплечье. Голова запульсировала болью, на языке родился протест. —Нет, мне нужно идти,—глаза сощурились, я ощутила в себе подобие агрессии. Девушка вновь застыла, но в этот раз замешательство долго не пролилось. Чужая рука опустилась, но я продолжала чувствовать прошлое касание, словно раскалённым металлом прошлись по коже. Нахмурились, опуская взгляд. Или причина не в касании? —Не глупи, Хун-эр. Не всем душам удаётся получить шанс на перерождение! Оставь эти глупости! Ох, чёрт!—собеседница в ярости вскинула руку в направлении очереди, и невнятно помахала ладонью. Я уловила это краем глаза, вновь щурясь и силясь разглядеть рисунок на руке. Нет-нет. Это надпись. —Почему ты опять это делаешь? Даже с отсутствием памяти!—в чужом голосе мерещились слёзы. Я не подняла взгляд. Се -... —Всегда, всегда Он! Ты не помнишь меня, ладно – причиной может служить то, что ранее ты помнила первую жизнь, что на тебя очень даже похоже, и сейчас смерть просто отыгрывается, забирая всё,—я беззвучно задвигала губами, пытаясь разобрать вторую часть узоров. —Но хоть раз, ты можешь просто... Подумать о себе? Эта преданность на грани с помешательством просто сотрёт тебя в порошок!—я улыбнулась краем губ, наконец поняв, что оказалось выбито на отражении моей души. Се Лянь. Подняла голову, глядя в слезящиеся глаза собеседницы. И улыбнулась шире, обнажая зубы. —Мне нужно идти,—мой голос не стал лучше. Наоборот, в этот раз казался даже хуже. Чужие губы дрогнули в гримасе то ли ярости, то ли обиды.—Я ведь клялась вернуться. Я ведь обещала помнить. —...Тогда прощай,—спустя недолгое молчание произнесла собеседница. Я увидела, как чужие плечи опустились в поражении.—Не знаю, сможем ли мы встретиться до того, как ты вновь сдохнешь во имя своего Светила. По крайней мере, это больше не мои проблемы. Я то ничего помнить не буду. Я слабо кивнула, разворачиваясь. И замерла, слыша тихий скрип поломанных костей — это снег, это снег — за спиной. —Стой,—я нахмурились. Горло никак не отреагировало на произнесённую фразу. Шаги за спиной остановились. Всё внезапно замолкло, тишина давила на плечи. Я ощутила на своей спине уйму взглядов и повернула голову, напарываясь на тысячи чернеющих глаз всей очереди. Одна из рук упала вдоль тела, пальцы дрогнули несколько раз, царапнув шею. Мой мир со скрипом и скрежетом приобрёл ясность. —Разве ты верила в перерождение? И, когда в чужом взгляде вспышкой пронеслось осознание, когда знакомая незнакомка — Лин-Лин, опять ты вредничаешь — дёрнулась ко мне, словно в попытке схватить и насильно утащить следом, всё замерло. Руки приобрели стабильность, замерев на образе тонких и худых пальцев, один из которых оказался повязан алой нитью. Оба глаза стали зрячими. Кожа на горле запузырилась и срослась, оставив под пальцами ощущение рванности шрама. Холод, знакомый компаньон, взвыл, на мгновение оглушая. В груди загорелись эмоции, построенные на верности и любви. Я улыбнулась. И проснулась.***