***
Я счастливым попрыгунчиком мелькала в воздухе, крутилась вокруг Бога и изредка лезла под руку, даже если он просто шёл. Принц редко и с какой-то ленцой обращал на меня внимание, но чаще лишь в моменты, когда я осмеливалась подать голос, опасаясь, как бы возлюбленный не споткнулся. Он же вовсе не глядел под ноги, брёл как в полудрёме! Сам Принц не прогонял надоедливую и, по сути своей, бесполезную меня, относился как к глупому ребёнку, придирчивому, но оставленному подле из жалости к юродливому. Я не возражала и пользовалась моментом, тихо протянув что-то о необходимости мне быть рядом с Его Высочеством, пока мои воспоминания не устаканятся достаточного, чтоб понять в какую сторону мне лететь, дабы начать защищать того самого дорогого человека. О том, что он идёт рядом, я разумно умолчала. Меня же переполняло непонятное счастье, едва ли не заставляющее развеяться от своей силы. Невыносимо хотелось ластится к моему личному Миру-Богу, но остатки приличия вовремя дёргали чебушную меня за поводок. Только и оставалось неугомонной мухой летать туда-сюда, так и не выпуская Принца из поля зрения. Но это не сложно, когда то самое поле раскидано во все стороны. В какой-то момент даже стало любопытно почему я ещё не корчусь в агонии от перегрузки информацией. Пришла к выводу, что это из-за отсутствия возможности драматичным мешком свалиться в реку. Тела ведь нет. Не берусь судить, сколько мы ещё так шли, подгоняемые редкими ветрами, но в какой-то момент мои акробатические кувырки прервал сам Бог: —Почему ты желаешь защитить, а не забрать с собой, подобно иным неупокоенным душам со схожей ситуацией? —голос его не звучал заинтересованно, скованный холодным любопытством из вежливости. Я мысленно пустила скупую слезу, но ответила учтиво и тихо. Если Бог задал вопрос только сейчас, значит, что до этого он размышлял о нём, не так ли? —То, что Вы назвали, — не любовь, —на едва заметный наклон головы, выражающий немой вопрос, ответила даже тише предыдущего.— Упомянутое Вами схоже с одержимостью. Я же хочу, чтоб он был счастлив. Даже если не со мной. Даже если забудет. Так, наверное, даже лучше. И замолчала. Заметила ранее, что Бог, стоит мне начать излагаться более красочно и эмоционально, как-то по-особенному замирал и всматривался тёмным до черноты взглядом. Я не была последней дурой и быстро смекнула, что могу так нарушить недо-обещание, в сути которого лежит неразглашение подзащитному о моём существовании, так что говорила отныне более официально. Помогало плохо. Бог, несмотря на то, что чаще вёл себя подобно усталому хищнику, безошибочно хватался за любые зацепки на кружеве моих речей, даже если они звучали совсем скрипяще-вопяще, напоминая зажёванную пластинку. Тот же дворовой диалект, как я назвала непроизвольно вырывающиеся недо-ругательства, Принц вылавливал с ужасающей и восхищающей точностью. Правда Се Лянь, заслышав это в первый раз, едва не споткнулся, что вообще на него не было похоже. И тут же вцепился с разумным вопросом, ответ на который мог вывести меня на чистую воду: —Почему ты так говоришь? — не знающий Принца предположил бы, что это он так интересуется неизвестным для него словом. Мне же было отлично известно, что он и его значение знает, и ещё сотню вариативных применений по памяти зачитать сможет. В мыслях я неловко и нервно захихикала, внешне же с показательной небрежностью сообщила, что являлась при жизнь частью низшего сословия, вот и понахваталась в своих кругах. Поверил же Принц в такое оправдание или нет — не ясно. Мне вообще Бога оказалось сложновато читать. Он просто не позволял этого, а добавляя мою невнятную рассеянность и старание не влететь в дерево, выходило вообще печально. Какое-то время мы шли молча — точнее я плыла возле бредущего куда-то Божества, пока тот целеустремленно тянулся в определённую сторону. Я ничего не говорила, Принц же выглядел как человек, которому невыносимо сложно и неохото задавать вопросы. Но, несмотря на это, он повторно протянул: —Подобные тебе часто становятся демонами. Мне следовало бы развеять тебя, пока ты не причинил кому-то вред, —чужие слова тянулись плавно, но холодно. До безобразного напоминали ледяные реки, подобные тем, рядом с которыми даже находиться до дрожи отвратно. Только я не боялась мороза. —Но ответь мне на этот раз правду. Почему ты остался? Почему отказываешься от шанса на перерождение? —и остановился. Я, не сразу заметив это из-за попытки верно сформулировать мысль, пролетела ещё на пару шагов вперёд да так и зависла. Не знала, смеяться мне или рыдать горючими слезами. Бог мне не поверил в тот раз, хоть изначально сам пришёл к прежнему выводу. От чего же сейчас изменил мнение? Я была излишне надоедливой или просто неубедительной? Вы же всегда мне верили. —Это правда. Тот, кого я люблю, всё ещё в этом мире, —прозвучало как-то жалко, почти вызвало у меня тошноту, но Принц лишь задумчиво сощурился. —Вы состояли в браке? —Нет, мы не провели церемонию, —к огромному сожалению. Я, по правде говоря, была готова самостоятельно предложить Се Ляню подобное в моменты особой дурости и смелости, но останавливало осознание собственной ничтожности. Здесь даже сравнивать стыдно: Его Высочество Наследный Принц-Бог и в пару к нему безродная псина без имени и приданного. Но на счёт имени уверенности не питала — я могла просто не помнить о его существовании, но то не отменяло наличие хоть какого-то прозвища. Наверняка плебейского, другого мне не получить, увы и ах. —Почему? —я натурально зависла, полыхнув недоумением. Что за вопрос такой? Как вообще на подобное отвечать? —Ты говорил, что будет лучше если он тебя забудет, —на «он» Принц не сделал никакого акцента и продолжил говорить ровно и почти мягко, будто местные не считали обрезанные рукава признаком долбоебизма.—Выходит, вы много общались, раз воспоминания есть. А если чувства взаимны, почему же не вступить в брак? Бог так и стоял, вцепившись в моё трепещущее тельце колким взглядом, где мешались между собой ожидание, тьма и подобие ласки, которую он всегда проявлял к незнакомым, но любопытным людям. Вроде уважения за сам факт существования. Меня же эта вежливость едва не добивала. —Не успели, —ответила резче, чем хотела, так внезапно напуганная возможностью подумать о взаимности моих чувств. Нельзя, когда Бог самолично отбил чистосердечное признание в мою же пустую черепушку. Это едва ли не грех.—И я лишь добивался взаимности. Держать лицо, не в прямом смысле, до ужаса сложно. Моя душа будто старалась обнажиться и вывернуться перед окружающим миром, что могло доставить проблем. Я не могла быть не искренней, от того предпочла просто недоговаривать. Засёк ли то Се Лянь? Это ли показалось ему фальшью в моих словах? Мрачно сверкнула языками пламени, находя в себе твёрдую решимость. Если кто-то считает, что смерть и невнятная попытка прогнать остановят мою дурость и преданность, то он ошибается. Я не уймусь, пока не получу чёткого приказа, а не размытого «забудь». Нельзя любить. Про защищать никто ничего не говорил. Служить тоже не запрещали. Всего-то и нужно делать это молча. Бог в ответ на мои слова застыл совсем бездвижно, даже дышать перестал. Я взволнованно вспыхнула и осторожно приблизилась. И, когда нас разделяло совсем немного, он бездумно продолжил идти. Вильнула в сторону, дабы не столкнуться и не послужить препятствием, и рванула следом. Принц молчал и больше не говорил. Я в каком-то истерическом веселье подумала, от чего же из нас двоих мертва я, а похож на призрака Бог. И внезапно запнулась. Внимание вонзилось в собственные мысли, теперь переворачивая и выискивая то, что насторожило больше всего. Интуиция яростно дёргалась, намекая на что-то важное. А потом осознание явилось вспышкой моего же пламени. Женитьба ведь была обещана, разве не так? И символом той клятвы служила бусина. Бусина, которую я закрыла возле могилы. Не важно чьей и почему — главное найти подарок Бога. Тревожно затрещала пламенем, тихо окликая Принца: —Ваше Высочество, —ответом служил тихий звук, схожий с дружелюбным рыком.—Я что-то вспомнил. Бог ничего не сказал, лишь молчаливо кивнул и продолжил свой путь. Я ещё некоторое время помелькала возле него и уточнила, невыносимо сильно желая увидеть хоть какую-то реакцию, отличную от непробиваемой вежливости: —Мне нужно уйти, —и, помолчав пару мгновений, продолжила.—Но я вернусь. Принц тихо фыркнул, недоверчиво и почти насмешливо. Но я не расстроилась: это всяким лучше безразличия. И, когда я начала неуверенно отплывать от Бога, стараясь понять в какую сторону дёргает интуиция, Се Лянь протянул теплее прежнего: —Не попадайся больше, —если бы я могла, то непременно улыбнулась. Божество совсем недавно запугивало развеиванием, а теперь советует этого избегать. Ваше Высочество, Вы всё так же милы. Я непременно выполню это поручение. —Слушаюсь. И трусливо сбежала, распространяя на округу счастливый треск, наконец определившись с направлением.***
Я с неясной запинкой уставилась на надгробие, что являло собой крупный камень, покрытый грязью и подтёкшей краской. Изначально вовсе не хотела обращать на него внимание, тут же кинувшись к месту хранения дорогой сердцу бусины, если бы не этот самый орган, которого у меня вроде и нет теперь, не сдавило в тиски. Вот и зависла я над чьей-то могилой, бессмысленно пялясь на надписи и стараясь их же разобрать. Невольно сместила внимание ниже, считая увиденное там интересней кривых каракуль. Около надгробия разместилась безобразная яма, подмёрзшая земля из которой была раскидала на несколько метров вокруг, что напоминало попытку дворовых собак вытащить зарытую кость или кошку. Но я понимала, что животные не стали бы так точечно копать. Могилу намеренно разворошили, тем самым, судя по местным традициям, плюнув в душу всем предкам и потомкам захороненного. Я было дело начала с наигранным недовольством клясть хулиганов, но застыла, наконец разобрав надпись.«Лин-эр»
…
«Хун-эр»
Повисела так несколько минут, испытывая неясное для себя волнение, и едва не плюнула на это дело, желая вернуться к первоначальной цели — поиску бусины. Но сама же себя одёрнула. Это не иероглифы, видимые мной ранее над вывесками лавок. А русские буквы, которые известны лишь мне и Богу. Значит, писала либо я, либо он. Почерк отвратительный, подтёки краски напоминают бывший рисунок, испорченный дождями и прочей дрянью. А ещё местные хоронят иначе. Надгробия здесь другие, если вовсе ставятся, без дополнительных приписок под именами, которые, кстати, тоже пишут полностью, а не детским сокращением. Да и не стал бы Бог хоронить кого-то в столь убогом месте — рядом находилось разваленное временем или дебоширами святилище. Это же не имеет смысла, когда у него в наличии водились деньги. А кого-то чужого Принц бы не хоронил, я знаю: его любовь ко всем и вся граничила с безразличием и холодной вежливостью. Ему этот мир был так же мил, как и чужд. Значит, это мои кривульки выбиты на камне. И этот «кто-то» дорог мне. Потому что я уж точно не стала бы морочить голову похоронами какого-то проходимца. Свои заскоки прекрасно знаю и в силах узнать. Полыхнула раздражением. Если бы ещё удалось вспомнить, кого это я так великодушно упокоила, то вовсе было бы прекрасно. Вновь задумалась, собираясь до конца добить свой мутный в этом теле разум. Я могла считать совпадением то, что после смерти встретила какую-то непонятную, но до боли знакомую дамочку, что явно относилась ко мне положительно, коли не погнала взашей из-за моего непрезентабельного в тот момент вида: я бы кучку окровавленного мяса на ножках не ждала и не приветствовала так радушно. Но дурой быть не любила, дырку в чужом теле прекрасно помнила, а место встречи всем намекает на подобие очереди к перерождению. На которое при жизни не уйти. Следовательно, эта девушка была мне дорога, ведь я к концу своего пребывания на том холме точно что-то вспомнила, и что-то важное. И наверняка бы до сих пор хранила то в памяти, если бы не эта непонятная жижа в голове, мешающая внятно думать. Уже то, что я решила откапывать бусину не имея конечностей, можно считать началом стремительной деградации. Уныло затрещала огнём, вновь возвращаясь к прежним размышлениям. Исходя из всех высосанных из пальца фактов и того, что похороненная и встреченная мою точно девушки, обе мёртвые, а так же знакомого мне клише о последнем разговоре с умершими, которое может иметь место и здесь, я решила, что это всё один человек. И могла бы драматично возвести очи к небу, делая вид, что только что отгадала истину мироздания и жду похвалу, даже если и буду отрицать сложность расчётов, стараясь выставить себя очаровательной скромницей, но оставалось одно «но». На самом же деле это больше походило на глупый тык пальцем в небо в надежде попасть хоть куда-то. Но интуиция довольно звякнула, а я предпочитаю верить тому, что способно заменить собой навигатор. А ещё загвоздка с именем вроде-как-близкой. Кто именно: Хун-эр или Лин-эр? Вильнула из стороны в сторону, разворачиваясь — а может и нет, обзор никак не изменился — и направляясь куда дальше от безобразного признака прибытия здесь ранее каких-то вандалов. Думать об этом более не хотела, ибо смысла не видела — ничто струны моей души не дёргало, не сдавливало печалью и горечью, и, вопреки приличию, я ощущала от этого лишь облегчение. Солдату и слуге не нужны лишние чувства, когда Господин жив. Да и я перед смертью бессильна. Что же мне теперь, плакаться в холодную от недавних заморозков землю, причитая о несправедливости судьбы и смертности моих близких? В другой раз, у меня служба. К тому же я предпочитаю не замечать, как мои мысли сейчас цикличный и замкнуты, ворочаются вокруг одного и дёргают к определённой личности. Бог, Принц, Се Лянь, Гэгэ. Умершим ведь плевать на чужие слёзы, я знаю. А ещё мертвецы сами не умеют плакать, горевать и страдать. Им лишь своё желание выполнить хочется, вот и существуют. Этому миру просто не объяснили, что смерть — конец пути. Никто не вправе меня судить, если я этим воспользуюсь.***
Если бы кто спросил меня, каким это хером я оказалась на кладбище, то я бы приняла вид великого мудреца и промолчала, в мыслях хватаясь за голову и вырывая на ней же волосы. За те дни, что я была вдали от Бога, нехило похолодало. Даже в какой-то момент порадовалась, что теперь не имею тела, чтобы мёрзнуть, пока не вспомнила, что сама сейчас лишь сгусток холодного огня. От греха подальше я не приближалась к могилкам, не желая сталкиваться с возможность пакостью, прекрасно помня из страшилок давней жизни, что на кладбищах обычно происходит какой-то сомнительный движ, в который вот совсем не хотелось влезать — меня развеять проще простого, даже обычный человек справится. Вот и мелькала среди ближайшего лесочка, изредка залезая в листву и замирая так, пока старалась понять, куда мне дальше путь держать. Интуиции веры нет, не тогда, когда последние дни, после ухода от знакомой-незнакомой могилы, так велела лететь то туда, то сюда, каждый раз обещая наткнуться на Бога. Эти бессмысленные скитания меня невозможно раздражали, а то, что часто приходилось пробегаться по небезопасным сейчас городам, и вовсе выводило из равновесия. Вот теперь и выжидала подольше, дабы позволить плутовке-интуиции угомониться и тыкнуть в конкретную сторону. Сидела бы я на ветке дерева и дальше, изображая подобие какой-то горящей птицы, и с непонятной усталостью глядя на чужие могилы, если бы не уловила чей-то кашель. Рванула в сторону звука даже быстрее, чем успела переварить услышанное. И замерла, тут же вспыхивая радостью и облегчением. Принц сидел возле чьего-то захоронения, сгорбившись и держа что-то в руках. Со спины не было понятно что именно он так старательно обнимал, но меня больше волновало то, что Бог так легкомысленно уселся на холодной земле. Тут же начала подлетать ближе, но в какой то момент потрясённо застыла. Се Лянь, резко закинув голову назад, отхлебнул из пузатого бочонка алкоголь. Нет, я сначала не совсем поняла, что это такое, обоняние напрочь отсутствует и не в силах помочь, но после додумала, что на могилы здесь не редко ставят вино. И выпала из реальности. Да, я никогда не считала Бога образцом общепринятого идеала — таких людей просто не существует, и знала, что он был к человеческому ближе, чем считал ублюдочный и неблагодарный народ, за что безмерно Се Ляня любила, но Принц никогда до этого при мне не пил. Вот и возникло ощущение, близкое к подобию игривой обиды: мол, оказывается знакомому шалить можно и не запрещено, а он это делает в тихую и без меня. И я почти засмеялась от охватившей меня нежности, что вспыхивала буквально на каждое действие Бога, но лишь дёрнулась. Бог закашлялся и покачнулся. Я тут же рванула к нему, стараясь прижаться и сразу же испуганно понимая, что за время моего скитания сила, полученная от поедания собратьев, истощилась. Я просто прошла сквозь возлюбленного, никак не задев. Совсем уж панически залетала вокруг Бога, не на шутку напуганная своей невозможностью как-либо помочь, стараясь обратить на себя внимание мутного взгляда, и наконец осознавая, что просто так он бы не пил дешёвое пойло ночью на кладбище, но была вынуждена затормозить от тихого, какого-то убитого смешка, схожего со скрипом старой древесины. —Что это ты делаешь?***