Грехопадение

      Настал день, когда Теодор Нотт, хоть и совсем немного, но позавидовал кому-то.       Узнал бы отец - и Тео не миновать беды. Поблагодарив Салазара, что Нотт-старший за тысячи миль отсюда и вообще не особо интересуется школьными успехами своего наследника, Теодор, морщась от чертовой боли в руке, вновь обратил уставший взгляд на сборище профессоров возле своей койки. Во рту все ещё стояла горечь от Костероста, который заставляла пить Помфри. Честно? Нотт бы предпочел и вовсе остаться без руки, чем растить кости заново. Глотку жгло так, что казалось чистокровная душонка вот-вот покинет тело, не выдержав такой пытки. Каждый раз сглатывая слюну с остатками зелья, он невольно задумывался, какое же дерьмо в совокупности дает такой мерзкий вкус. Лениво повернул голову к прикроватной тумбе, касаясь горячей щекой прохладной наволочки. Приятно. Итак, прищурил глаза, вглядываясь в этикетку на бутыле. Китайская жующая капуста, рыба-собака, скарабей. К горлу подкатил желчный ком, лучше бы не знал. Поморщившись, отвернулся, впиваясь взглядом в потолок. Виски сдавливало так, что хотелось оторвать голову и положить рядышком, пока не пройдёт. Все тело горело, била мелкая дрожь, заставляющая покрываться холодным потом. Тео чувствовал себя грязным и неопрятным, хотелось в душ. И с каких пор в палату к тяжелобольным пациентам пускают кого ни попадя? Будь то директор Хогвартса, сам министр магии или, мать его, Салазар Слизерин. Никакого уважения к клятве Гиппократа. Моргнул, встречая в темноте прикрытых век танцующие разноцветные пятна.       В этот день Теодор Нотт впервые позавидовал Джорджии Нортон, которая до сих пор не пришла в сознание после удушающего заклятья и не слышала этого мерзкого шума из нескольких голосов, постоянно о чем-то причитавших. А, и ещё она не пила зелье из рыбы-собаки. Точно, завидовал.       А профессора, словно клятые заговорщики, ни слова не говорили Теодору о том, что ждёт его за нанесение тяжких телесных повреждений сокурснице и ее за то, что вынудила Теодора пить треклятый Костерост. Он, на самом деле, и не переживал о последствиях. Все живы, почти здоровы, обычная подростковая шалость, за нее не исключат. Теодора в принципе не могут исключить из Хогвартса, просто потому что он Теодор Нотт.       —Хорошо, что вы очнулись, мисс Нортон.       Тео медленно моргнул, переводя взгляд на больничную койку напротив своей. Мазнул глазами по ее шее, отмечая багровые отметины от невидимой удавки, сам того не заметил, как искривил рот в презрении.       Только вот на вопрос о том, к кому это презрение он чувствовал, ответить не смог. Хоть и, наверное, знал ответ.       Джорджия очнулась и первое, что сделала, судорожно захватала ртом воздух, будто задыхаясь. Тонкими пальцами вцепившись в свое горло, пытаясь оттянуть невидимые путы, царапая ногтями кожу не находя верёвки , с настороженностью в глазах пялилась на собравшихся вокруг нее, будто-то это Дамблдор, Макгонагалл, Снегг или Люпин прокляли ее. И, чуть сильнее распахнув глаза, вспомнила, как вообще сюда попала. Будто магнитом взгляд каре-зеленых скользнул по противоположной койке и она замерла, увидев Нотта, пристально наблюдающего за ней. В голове сработал громкий щелчок и, собрав себя по кусочкам, на лицо вновь опустилась маска безразличия, хотя кровь, быстро бегущая по венам, кажется, превратилась в лаву.       Теодор заметил это и, едва заметно, вскинул брови. Тряхнув кудрями, перевел взгляд на спины учителей, стоящих теперь лицом к его сокурснице. Мадам Помфри мельтешила возле Нортон, как над больным младенцем, пытаясь предотвратить приступ панической атаки, но с каждой секундой ее движения замедлялись, а глаза расширялись до размера кнатов, наблюдая за мертвецким спокойствием на юном лице.       —Не слишком ли участились наши встречи, мисс Нортон?— Дамблдор склонил голову вбок.       Мысленная галочка рассекла разум Нотта, вспоминая что-то о так называемым Блейзом «ночном рандеву» полукровки с полукровкой Снеггом. Зачем он это запомнил и для чего вообще об этом думал - загадка, даже для Теодора. А головоломки он любил.       Джорджия, переведя стеклянный взгляд на директора, ответила:       —Слишком,— голос был хриплым из-за травмы горла, но оставался все же различимым.       —Профессор Дамблдор, это моя вина,— Римус, опустив взгляд в пол, свел брови на переносице,— я..       —Конечно, это ваша вина, Люпин,— прервал его Северус, — вы не только не годитесь в профессора, вы ещё и двух детей разнять не в состоянии, я уже неоднократно…       —Видимо ваши слова и предостережения , профессор,— Римус повернулся к нему,— не возымели должного эффекта на учительский совет.       —Да как вы смеете,— Снегг цедил слова сквозь намертво стиснутые зубы.       —Довольно, вы оба,— встряла Макгонагалл, теряя терпение,— вы можете оставить свои распри при себе? Вы же в больничном крыле, святой Мерлин!       Тео усмехнулся, вспоминая, как несколькими минутами ранее именно скрипучий, натянутый голос Минервы отражался от стен помещения и бил, словно ножами, в каждое его нервное окончание, раздражая.       Альбус же, сосредоточив все свое внимание на Джорджии, мыслями улетел за тысячи лик от Хогвартса. Игнорируя балаган за своей спиной, он, не двигаясь, смотрел прямо в ее глаза, глубоко задумавшись. Прошлую ночь, после того, как его кабинет покинул Люпин, Дамблдор провел не смыкая уставших глаз. Он медленно бродил по кабинету, в тысячный раз считая кирпичи, которыми были выложены стены. Останавливался возле портретов, чьи обитатели были не в силах отойти ко сну из-за его шаркающих шагов, и спрашивал их мнения о случившимся. Сияние Омута Памяти, к которому он вновь и вновь возвращался, вызывало боль в глазах, но Альбус не обращал на это внимания. Он снова и снова выуживал из седого виска тонкие нити воспоминаний о конкретных людях, случаях, и окунал их в мутную жидкость. Десятки раз просматривал и анализировал свою первую встречу с Джорджией семь лет назад. Сотни раз прокручивал все, что знал о Теодоре и его отце. Нахмурив седые брови, лишь один раз он вновь увидел смерть своей сестры Ариадны, дольше обычного задержавшись на ее убийце.       Окклюменция Альбуса, честно признаться, под утро уже трещала по швам. Пытаясь отгородиться от всего, что мешало ему принять решение, Дамблдор понял, что не в силах сделать абсолютно ничего. Лишь одно ему было предельно ясно: этих двоих необходимо держать друг от друга подальше, в идеале - исключить кого-то, предотвратив всяческий контакт. Однако, тяжело вздыхая, Альбус ясно понимал, что игры со временем - затея довольно опасная и, честно признаться, бесполезная. Он не знал, какое из его решений в итоге вновь приведёт Джорджию Нортон из будущего в свою спальню в подземельях. Это равносильно могло быть как и его решение развести их в разные стороны, так и решение оставить обоих в стенах школы. С первыми лучами солнца в его кабинете, словно ураган, появился Аластор Грюм, долго и, в своей обыкновенной манере, самозабвенно он покрывал треклятым матом всю семейку Ноттов. Они долго спорили, пока бывалый мракоборец, сплюнув на пол, не убрался восвояси, чертыхаясь, ведь понял, что пререкаться с директором Хогвартса бесполезно.       Оценив свое положение, как безнадежное, Дамблдор все же принял решение. И уповал на святую Моргану, чтобы та смиловалась над магической Британией.       —Довольно,— строгим тоном он оборвал все ещё спорящих за его спиной учителей и, дождавшись гробовой тишины, немного отошел назад так, чтобы мог видеть лица учеников,— подобное поведение в стенах школы недопустимо, я надеюсь вы понимаете это. Хогвартс - семья, все мы всегда должны быть в состоянии заботиться друг о друге и, в часы острой нужды, придти к близким на помощь. Очень жаль, что в вашем возрасте, я должен объяснять вам столь элементарные вещи. Если вы решили вести себя, как неразумные дети, то и наказание я вам подберу соответствующее,— он обернулся к профессорам, застывшим за его спиной,— так как мисс Нортон уже назначены исправительные работы до конца учебного года, мистер Нотт составит ей компанию. Я надеюсь, разделив общее бремя, возложенное на ваши плечи, вы забудете о предрассудках и найдете общий язык и,— обернулся вполоборота,— ещё одна такая оплошность и вы вылетите из Хогвартса быстрее, чем успеете моргнуть.       С этими словами он быстрым шагом направился к выходу из больничного крыла, чувствуя на спине ошеломленный взгляд Минервы, Люпина и Снегга, а также злобные от учеников.       Дамблдор принял это решение от безысходности и, скрипя зубами, сделал ставку на то, что в нужный момент сам будет в состоянии предотвратить неизбежное. Оставив обоих в школе, он уповал на то, что будучи они под его присмотром, он сможет переиграть время и не допустит краха магического мира в будущем. И, как бы то ни было банально, именно в этот день Альбус Дамблдор собственноручно подписал приговор всей Британии, положив начало Второй магической войне. И, взвесив все домыслы, единственным вопросом в его голове остался не «Повлиял ли я хоть на что-то?», а «Сколько у нас осталось времени?». ***       Нортон выписали в тот же вечер, заверив, что здоровью ничего не угрожает. Мадам Помфри, по больше части, убеждала в этом саму себя, так как на лице слизеринской ученицы не было и следа от прежнего удушья, и лишь багровые синяки на шее напоминали о случившемся.       Теодор же растил свои косточки ещё двое суток, попивая Костерост в перерывах между сном. Его пару раз порывались навестить Блейз и Пэнси, но целительница строго запретила тревожить ее пациента. Таким образом Нотт наслаждался лишь ее компанией все эти дни. Был лишь один посетитель, нарушивший ее запрет. На следующее утро после дуэли с Нортон Тео проснулся из-за шелеста крыльев возле своей койки. Приоткрыл заспанные глаза и уставился истуканом на угольно-чёрную сову с белым пятном на груди. Желтые глазища, казалось, смотрели на него с тем же выражением, что и смотрел бы ее хозяин. Взгляд скользнул по маленькому свитку пергамента , прикрепленному к лапке, и темно-зеленой печати с гербом его семьи. Здоровой рукой подцепил послание, невербальной магией наколдовав орешки для почтальона и, проводив пернатого в открытое окно, развернул записку:       «Веди себя достойно. Бьешь - убивай».       «Краткость - сестра моего отца»,- подумал Теодор, сминая дорогущий пергамент во внезапно взмокшей ладони. «Следовательно и моя тётка».Взмолился к Салазару, чтобы папочка отделался лишь миленьким письмом и оставался там, где он был. Где бы он не был. ***       С наслаждением вдохнул свежий воздух, не ощущая в нем горькой примеси бадьяна и настойки полыни. За пределами больничного крыла дышалось проще. Ещё раз вдохнул, чтобы убедиться, и, встряхнув кудрями, побрел, довольный, с новенькими косточками к астрономической башне. ***       Если бы у каждого ученика Хогвартса спросили: «Какой он из себя, этот Теодор Нотт?», то над многообразием полученных ответов пришлось бы ломать голову годами. Кто-то сказал бы, что он весельчак и вообще хороший парень. Кто-то, что он серьезный и амбициозный юноша. Кто-то точно попытался бы заверить спрашивающего, что Тео ангельски добр и дьявольский красив. А кто-то, точно бы кто-то нашелся, сказал бы, что он тот ещё мудак. Проблема в том, все эти ответы были бы и правдой и ложью одновременно. Для кого-то Нотт был задорным весельчаком, для кого-то амбициозным, добрым, серьезным, красивым, по-большей части, конечно мудаком, и одновременно ни одно из этих описаний не было верным. На самом деле, никто не мог сказать однозначно, что точно знает, кто такой Теодор Нотт. Многоликий, словно Боггарт, но играет не со страхами, а, наоборот, словно потакает окружающим, чтобы избавить себя от лишних хлопот. На самом-то деле, Тео и не пытался потакать, каждый его знакомый выбрал себе ту черту Нотта, которую хотел. Опять же, чтобы избежать хлопот. Так он и учился все семь лет, меняя маски чаще, чем накрахмаленные рубашки.       А что же с его истинным я?       Настоящего Теодора видели лишь хлипкие перила астрономической башни, скрипучая дверь, ведущая к лестнице и птицы, пролетающие на уровне его глаз. Но никто из них никогда никому не расскажет, насколько прогнившей была его душа, погрязшая в липкой мерзости уныния и насколько ледяным было его сердце.       Свесив ноги и облокотившись локтями на чугунные прутья перегородки, Теодор вяло выпускал в небо облака дыма зажатой в зубах сигареты. Он наблюдал за мельтешащими внизу точками, в которых совершенно точно не мог узнать никого, так высоко сидел. Скользил взглядом по острым верхушкам елей Запретного леса, по водной глади Черного озера. Смотрел и смотрел, иногда морщась от боли. Щелчком пальцев избавившись от бычка, расстегнул пуговицы рубашки и оголил правое плечо.       —Фините Инкантатем,— прохрипел, зажмуриваясь.       Кожу обдало ледяным ветром, задевая гниющую рану и вызывая табун мурашек по спине. Краем глаза осмотрел, напрягся. За неделю стало только хуже. Вместе с заклятьем невидимости перестало действовать и обезболивание, и Тео, громко выругавшись от адского жжения, зажмурился. Чувствовал, как тело била мелкая дрожь, отдающая в свисающих по бокам пореза кусках кожи. На лбу выступил пот. Думал, что пройдёт, что тот, кто нанес ему удар не так умён, чтобы проклясть. Надеялся, что просто мозгов не хватит. А, все таки, хватило. Нотт трижды почти вылечивал плечо, но на месте исчезнувшей раны возникала новая, и каждая новая была намного глубже предыдущей, так и бросил эту затею, спасаясь мазями и защитными чарами. Но, кажется, просчитался.       —К…,— дрогнул от нового порыва ветра, — Каве инимикум.       И тут же вздохнул с облегчением, когда боль отступила, а мерзкое зрелище, прижившиеся на его плече, словно родное, скрылось, оставляя всем на обозрение лишь чистую кожу, усыпанную родинками.       Об этом Теодор обязательно позаботится, но чуть позже. Поднял взгляд к выглянувшей из-за облаков луне, потянул в рот очередную сигарету. Так и сидел, думая. ***       Вылетев раньше всех с урока Прорицаний, Джорджия быстрым шагом направлялась к Снеггу. Ее до ужаса раздражал этот предмет и то, в какую степень абсолюта возводят в этом классе такие понятия, как «судьба», «карма», «аура» и тому подобный бред. Нортон всегда была уверена в том, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих, и так и жила, надеясь только на себя. Ее передергивало каждый раз, когда профессор Трелони разглагольствовала о бесповоротности судьбы и о том, что в попытках убежать от нее, люди, наоборот, сломя голову несутся в ее объятия. Якобы все уже давно предрешено и ничего, совершенно ничего изменить нельзя. Спорить и пререкаться с ней Джо, конечно же, даже и не думала. И вовсе не потому, что не имела достаточно оснований и аргументов, чтобы в пух и прах разнести всю трелонскую тираду, а просто потому что не видела в этом никакого смысла. Навязывать окружающим свое мнение никогда не было в привычке Нортон. Как и слушать чужое.       Остановилась лишь тогда, когда уперлась в массивную дверь кабинета профессора Снегга и, предвкушая бесполезность сегодняшнего вечера, которое проведет на отработке, постучала.       Ей и раньше доводилось бывать в обители декана Слизерина, и каждый раз она невольно разглядывала бесконечные стеллажи с ингредиентами для зелий, стеклянные банки с неизвестным содержимым, и полной грудью вдыхала аромат трав, аккуратно связанных небольшими жгутиками и до абсолютной педантичности ровно разложенных на полках. Снегг сидел за столом и, не оборачиваясь на гостя, пробубнил:       —Вас ждёт мадам Пинс в библиотеке,— расчеркнул пером в пергаменте, откладывая,— уверен, что без вашей помощи там невозможно справиться,— тянул гласные, выказывая, в очередной раз, лютое презрение.       Молча развернулась и ушла, хлопнув дверью. Снег на мгновение задержался взглядом на шатающихся от удара стеклянных сосудах и, когда те вернулись в состояние покоя, медленно опустил глаза фолиант, окуная кончик пера в чернильницу.       Джорджия вошла в библиотеку следом за Теодором и они, выслушав свои задания на этот вечер от заведующей обителью знаний, полностью игнорируя присутствие друг друга, разошлись по разным сторонам, желая поскорее покончить с наказанием. Нортон потеряла счет часам, вручную протирая пыль со свитков, книг и журналов, покоящихся на стеллажах. Кроме уборки им нужно было расставить каждое издание строго по алфавиту, для более удобной навигации учеников. Джо бегала глазами по названиям на корешках, перенося книги от одной полки к другой и, вдруг, застыла, держа в руках увесистый том в потрепанной обложке. На коричневой коже, потертой и засаленной пальцами студентов, наверное, нескольких поколений ( Нортон, отчего-то, была уверена, что последний раз в библиотеке убиралась ещё во времена основателей Хогвартса, судя по количеству пыли и паутины), было выжжено название «Время. Путешествие в петлю. Исследовательское издание 1984 года.», вверху, потерев пальцем, она смогла прочесть имя автора. Соул Крокер. Поняв, что все равно не слышала о нем, а если и слышала, то точно не вспомнит, Джо опустилась на ближайший стул и, произнеся заклятие Люмоса, принялась читать. К ее великому сожалению, книга оказалась лишь работой одного из служащих Министерства Магии, если быть точнее, профессора, работающего в Отделе Тайн и посвятившего свою жизнь изучению магии времени. Но все же закрашивайся интерес заставил ее продолжить чтение.       «Маховик времени - предмет, позволяющий вернуться в недалёкое прошлое. Выглядит как песочные часы, посаженные на ось, которая в свою очередь крепится на длинной золотой цепочке».       Джо не заметила, как поджала губы. Святой Салазар, она подозревала, но как же надеялась, что ошибается. Глаза скользнули по странице и нашли картинку. Сердце дрогнуло, остановившись на секунду, когда в воспоминаниях всплыл кулон, который она видела на шее Гермионы Грейнджер. Он же и был проиллюстрирован в книге. Кажется. Не то, чтобы она видела его во всех деталях, ведь задыхалась от нехватки кислорода и могла перепутать. Джо обязательно рассмотрит его ближе, но чуть позже. Отгоняя от себя шепот, лизавший мозг фразой «Маховик у Грейнджер», она вернулась к книге.       «Как показывают наши текущие исследования, самый продолжительный период времени, на который можно вернуться в прошлое без нанесения серьёзного вреда путешественнику или самому времени составляет около пяти часов. Мы смогли поместить нестабильные чары перевода времени на час назад и воспользоваться ими в небольших зачарованных песочных часах. Волшебница или волшебник может носить часы на шее и, повернув их на количество оборотов равное количеству часов, вернуться в прошлое. Все попытки путешествий в прошлое на срок, превышающий несколько часов, окончились катастрофическими последствиями для задействованного волшебника или волшебницы. На протяжении многих лет было непонятно, почему путешественники на большие расстояния во времени никогда не выживали в таких путешествиях. Все подобные эксперименты были прекращены в 1899 году, когда Элоиз Минтамбл оказалась в ловушке на пять дней в 1402 году. Теперь мы знаем, что её тело состарилось на пять столетий во время возвращения в настоящее и было непоправимо повреждено, вскоре после того, как нам удалось вернуть её, она умерла в Больнице Святого Мунго для лечения магических болезней и недугов. Более того, пять дней проведённые ею в далёком прошлом стали причиной огромных искажений в жизни людей, которых она встретила, изменив ход их жизни настолько, что как минимум двадцать пять их потомков исчезли из настоящего, превратившись в «нерождённых». В довершение всего, в последующие дни после возвращения мадам Минтамбл появились тревожные сигналы того, что само время было повреждено таким серьезным нарушением его законов. Вторник после её возвращения длился двое с половиной суток, в то время как четверг пролетел за четыре часа. У Министерства магии было множество проблем с тем, чтобы замять это дело, и с тех пор к тем, кто изучает путешествия во времени, применяются самые строгие законы и взыскания».       Тело накрыло волной то ли облегчения, то ли страха. Так значит путешествовать назад во времени нельзя более, чем на несколько часов, значит, что та, кто была в ее комнате, пришла из… следующего дня? Бред, Джорджия уже пережила тот день и.. чуть не убила Нотта, даже не пытаясь сократить его имя до первых трёх букв. Поморщилась. Значило ли это, что ей… той… Нортон не знала, как называть ее, но точно не местоимением, указывающим на свою принадлежность к той девушке. Остановилась на «она». Значило ли это, что она смогла переместиться больше, чем на несколько часов? Может дней? Или месяцев? Мерлин, а если лет? Тяжелый груз лежал на душе, ведь Джорджии начало казаться, что она опаздывает. Только куда - ответить не могла даже самой себе. Глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки и продолжить читать. Но отогнать рой мыслей, жужжащих в голове, теперь казалось невозможным. Блять, а ведь она старалась вообще не думать об этом и не вспоминать ту ночь.       Внезапно где-то в недрах библиотеки раздался глухой шум. Джорджия поднялась на ноги, оставляя книгу на столе, и огляделась, подсвечивая темное помещение палочкой. Мадам Пинс давно ушла, ключи, которые та передала Нортон, чтобы они, уходя, закрыли за собой дверь, теперь словно весили тонну и тянули тело к полу. Учитывая, что время было далеко за полночь, судя по лунному свету в окне, студентам не положено быть вне своих гостиных из-за часов отбоя. Почему-то последним, о ком подумала Джорджия, был Теодор, который имел полное право здесь быть из-за наказания.       Тишина стояла такая, словно Нортон оглохла. Медленно, пытаясь не издавать ни звука, она брела вдоль стеллажей, оглядываясь. Снова шум. Резко повернулась в ту же сторону и впилась взглядом в надпись «Запретная секция». Опустила глаза на замок, свисавший с открытой двери. Зайдя внутрь и прошептав Нокс, продолжила идти, различая силуэты книжных полок в лунном свете, пробивавшемся через панорамное окно. Теперь она оглохла от собственного пульса в ушах. Выжимая максимум из своего зрения, она продвигалась в глубину секции и, уловив краем глаза движение справа от себя, замерла. Снова раздался глухой удар и, как показалось ей, может от избытка адреналина, что теперь заменял кровь в венах, приглушенный стон. Глубокий вдох. Звать его она не собиралась, не могла терпеть его имя, даже мысль о том, что оно соскользнет с ее языка, отражалась спазмом в желудке. Так и шла, прислушиваясь.       И услышала.       Сбитое ко всем драклам дыхание.       От источника отделял всего стеллаж и, когда Джо, вобрав в себя столько храбрости, что хватило бы на весь Гриффиндор, собиралась завернуть за угол, мимо ее ног пробежала огромная крыса и, пискнув, выбежала из Запретной секции, цокая когтями на противных лапках. Проводив ее взглядом, Джо вздрогнула от голоса позади себя:       —Помочь пришла?       Оглянулась. Нотт сидел на полу, прислонившись спиной к стеллажу. На его переносице зияла свежая, судя по вытекающей крови, ссадина. Вокруг него разбросаны книги и свитки, а он так и смотрит на нее, прожигая взглядом. Джо нахмурилась, оглядывая Теодора с головы до ног.       —Оглохла?       Медленно моргнула. Закатив глаза, развернулась и пошла прочь, сводя брови на переносице.       Тео вслушивался в затихающие шаги и, когда скрипнула дверь, ведущая в секцию, поморщился от боли в переносице. Подобрал кончиком пальца скользящую к подбородку бордовую каплю и, тяжело вздохнув, откинулся головой назад, ударяясь о полку. Поднял испачканный палец чуть выше, оглядывая в лунном свете. Прикрыл глаза и провел по кажущейся во мраке абсолютно черной крови кончиком языка. Чистая.       С болезненным стоном от ушиба где-то в спине, поднялся на ноги.       —Локомотор.       Рукописи вспорхнули с пола и разлетелись по своим местам. Идя к выходу из Запретной секции, чуть сильнее запахнул пиджак, пряча за поясом книгу.