Грехопадение

      Ему не стоило приходить. Не стоило искать ее общества, ловить взглядом в толпе. Ему не стоило даже думать о ней, не стоило касаться ее кожи. Ему не стоило приходить в ее комнату и держать ее в объятиях всю ночь напролет, ведь наутро он, словно наркоман, не мог и мысли допустить, чтобы уйти. Кажется именно в такие ночи план Теодора начинал трещать по швам.       Он ушел от нее ранним утром, пока Джорджия все ещё спала. Ушел, приняв решение, которое разрывало его гребаную грудь на части. Мог поклясться, что чувствовал, как тысячи иголок пронизывают его изнутри, болезненно впиваясь во внутренние органы, отчего те гудели болезненным спазмом. Но лучше сейчас, пока он все ещё мог бороться сам с собой.       Первые дни давались особенно тяжело, ведь она смотрела. Тео старался думать о миссии, ведь приближалось неизбежное. Нотт не хотел, чтобы она была рядом с ним, когда все случится. Не хотел думать о ней в тот момент, когда завершит начатое. Боялся, что пострадает, что осудит, возненавидит. Боялся.       И с каких пор Теодор Нотт вновь стал ощущать страх? Хоть и отдавался он лишь мелкой дрожью в пальцах, но стоило задуматься хоть на секунду больше и хоть на дюйм глубже, и его тело лихорадило полностью. Дурак. Гребаный дурак, зачем ввязался в это?       Как позволил себе утонуть в этом омуте? ***       Избегал ее месяц, чувствуя, как что—то надламывается внутри. Днем упрямо и взгляда в ее сторону не бросал, хотя чувствовал, как в спине горит дыра. А ночами пропадал в библиотеке, обложившись ветхими книгами. В те разы, когда глаза ну просто физически больше не выдерживали чтения, Теодор пускался во все тяжкие. Скачущие на нем девочки менялись со скоростью Хогвартс—экспресса, кажется, он даже лиц не успевал различать. Помнил светлые волосы, темные волосы, ярко-голубые и розовые, ну до чего модно. А на лицах сосредоточиться не мог, особенно тяжело, когда девушек было по двое. Его мир превратился в прогулки по окрестностям замка, бесперебойное курение, в ветхие страницы в старых переплетах и развратные хлюпающие звуки, вперемешку со стонами, которых Тео уже и не различал. Даже не слышал. Двигался по инерции, только бы занять чем—то руки, голову и, получается, член.       Тратил дни и недели, экспериментируя с антиаппарационным барьером, пока не добился результата. Миртл настороженно наблюдала за угрюмым Теодором из унитаза после того, как он рявкнул на нее за попытку заговорить. А тот размеренно помешивал содержимое котелков, каждый раз меняя ингредиенты. Использовав собственную разработку зелья, смог свободно аппарировать незамеченным из школы и обратно, а когда бродил по Лютному переулку, то не брезговал парочкой шлюх, оставляя на их телах синяки и ссадины, так он вымещал свою злость на себя. Нотт стал разъяренным подобием сущности, что лишь очертаниями напоминала человека. От него, на самом деле, в Теодоре не оставалось и следа.       Ближе к Рождеству Тео стало проще, ведь и Джорджия, уловив резкую перемену в его отношении к ней, и, о, он был уверен, наслушавшись сплетен о его секс—марафонах, стала мелькать перед его взором все реже и реже. Где она была — не знал. С кем — тоже. И он впадал в ярость, срываясь на каждого, кто делал хоть малейшие попытки заговорить с ним. Злился, потому что все ещё, блять, думал, где она и с кем. Хоть и не должен был. И хоть с виду оставался холодным и безучастным — внутри него была преисподняя, что лизала языками пламени екающее сердце.       Бродил по Выручай—Комнате, оставляя полосы от пальцев на пыльных поверхностях. Разгуливал среди залежей старинного хлама, ища гребаный шкаф. Все это бесило Тео. Стиснув зубы сорвал старое покрывало с громоздкой мебели и повернул скрипучие ручки на дверце, вдыхая полной грудью поднявшееся пыльное облако. Ночью того же дня, прихватив Малфоя, аппарировал в антикварную лавку «Горбин и Берк». Разговор с хозяином заведения получился довольно короткий. Хватило всего лишь пары сломанных пальцев и одного Круцио, и старик больше не был помехой. А когда собрался выходить, глянул косо на застывшего у стены Драко, в чьих глазах читался лишь страх. Проходя мимо, Теодор, не сводя взгляда с блондина, устало усмехнулся, оглядывая того с ног до головы. Выйдя на улицы Лютного, он шел чуть впереди, прикуривая очередную сигарету.       — Стой,— пальцы Драко вцепились в локоть Нотта.       Он медленно обернулся, выпуская блеклое облачко изо рта. Малфой боязливо оглядывался по сторонам, от напускного безразличия ни следа, а маска холодного чистокровного аристократа трескалась прямо на глазах у Тео.       — Ты серьезно сделаешь это?—прошептал блондин, бегая расширенными зрачками по лицу Нотта.       А Теодор, выгнув бровь, смерил его уничижающим взглядом и ответил, склонившись чуть ближе:       — Прячь свою грязнокровку, Малфой,— затянулся,— если все пойдет по плану, то в Рождество от школы не останется ни следа.       И аппарировал, схватив заранее накаченного зельем Драко за руку.       Раз, два, три, четыре, пять, из Хогвартса пора бежать!       Гостиная Слизерина была оживленной, как никогда. Вдоль стен лежали собранные чемоданы и сумки, а студенты, устроившись на мягких диванах, живо переговаривались о предстоящих каникулах. Тео сидел в самом дальнем углу, куда едва проникал тусклый свет, и попивал огневиски, наблюдая за собравшимися. Мельком прислушивался к разговорам, отмечая тех, кто собирался покинуть школу, считал.       — А ты как всегда останешься?— до его слуха донёсся бодрый голос Блейза.       Сделал большой глоток, вслушиваясь в ответ.       — Сам знаешь.       Шумно сглотнул. А глаза словно магнитом отправились к затылку Забини, который своим телом перекрывал взор на его собеседницу.       — Хочешь поехали со мной? Мама будет рада гостям,— пожал плечами Блейз, отпивая из стакана.       Пальцы Тео едва заметно дрогнули. Глянул на наручные часы, пристально следя за временем. Все должны будут разойтись через час, когда барьер с школы будет снят для свободной аппарации студентов домой.       — Будет весело,— уговаривал Забини,— может удастся слетать в Италию к моей тетке, там точно будет грандиозная вечеринка, она каждый год их устраивает.       Сигарета в руках дрожала, Нотт впился уставшим взглядом в свои колени, пытаясь расслышать их тихий разговор, звуки которого тонули в десятках других.       Соглашайся же.       Глоток.       —Я останусь в замке.       Тяжело выдохнул, устало прикрывая глаза.       Вот и сказочке конец. Но может это было и к лучшему. Теперь на его пути точно не будет помех. Так считал Теодор. Пытался считать. А кровь предательски забурлила в расширенных от алкоголя сосудах, ударяя в голову. Оттянул двумя пальцами галстук, что теперь был словно удавкой.       — Ну смотри, я предлагал, Нортон,— усмехнулся Забини.       Тео прикрыл глаза, откидываясь на спинку кресла. Да и черт с ней, пусть сдохнет, как и прочие. Голова нервно дёрнулась в сторону, пока пальцы лихорадочно нащупывали сигареты в кармане. Если он сам не в силах справиться с мыслями о ней, то госпожа Смерть придет ему на помощь, забрав к себе Нортон. Взмокшие пальцы скользили, ударяясь друг о друга, срывая щелчок. Надо было самому ее прикончить. Перед глазами плясали цветные пятна. Ведь она — помеха. Из—за нее Теодор чуть не запорол свое дело. Слабая искра, возникшая на кончиках пальцев, обожгла кожу. А как только он вычеркнул ее из своего поля зрения — вон как дела пошли, все сделал, что планировал. И все подготовил. Вкус табака чувствовался как никогда горьким. Если Джорджия Нортон умрет сегодня — Тео сможет завершить начатое, получить обещанное и жить дальше. Зажмурился, отгоняя образ ее искалеченного трупа из головы.       И жить дальше.       Глаза скользнули к силуэту на противоположном конце гостиной.       Если Джорджия умрет.       Выпустил весь воздух из легких сквозь стиснутые зубы, разглядывая ее лицо, в тысячный раз изучая знакомые черты. Хотел сорваться и убежать прочь отсюда, ведь чувствовал, что проигрывает борьбу с самим собой. И как только его пальцы вцепились в подлокотники, чтобы встать, в помещении показалась Дафна Гринграсс.       — Ну что, змейки,— потрясла бутылкой и пузырьком, которые держала в обеих руках,— готовы к ежегодной рождественской традиции?       И все воодушевлённо взвыли, хлопая. Девушка прошла в середину гостиной и наколдовала на столе стаканы, количество которых было равным количеству собравшихся.       — В прошлом году вы плохо себя вели, — промурлыкала она, разливая алкоголь,— поэтому сегодня я внесла некоторое изменение в наши правила,— покружившись вокруг себя, Дафна продемонстрировала всем пузырек с прозрачной жидкостью,— в этом году Веритасерум не даст вам лгать.       Ее рука дрогнула над каждым стаканом и, взмахом пальца заставив их кружить в воздухе, приземляясь у каждого в руке, Гринграсс села на диван, закинув ногу на ногу. Подняв стакан, она оглядела всех и улыбнулась:       — Глоток для старта.       «Правда или действие» было неотъемлемой частью слизеринских утех в канун Рождества. Каждый год перед тем, как покинуть школу, змеи собирались в гостиной и играли, пока не напивались в хлам. Тео, которому ударил в голову выпитый ранее огневиски, безвольно обмяк в кресле, делая глоток из нового стакана. Он вдруг почувствовал себя настолько уставшим, что сил не оставалось ни на что абсолютно. Весь месяц он был на иголках, практически не спал, лишь изучал, размышлял, трахался, курил и пил. А ещё боролся с собой, что утомляло сильнее прочего. Тонизирующие зелья уже давно не действовали на адаптировавшийся организм, и сейчас, как назло, взяли свое, забирая из конечностей всю мощь. Казалось, даже язык онемел. Глаза слипались. В судьбу Тео не верил, и не считал, что появление Дафны — знак, который кричал ему о том, что нужно остаться. Нужно выбросить из головы чертову Нортон и напиться последний раз с теми, часть из которых к утру будет мертва. Нотт просто физически не смог встать.       — Итак,— улыбнулась Гринграсс,— я первая.       Ее глазки пробежались по лицам студентов и замерли на Блейзе.       — Правда или действие, Забини?       — Спрашиваешь? Действие!       Дафна закатила глаза.       — Раздевайся и сиди голым до конца игры,— хохотнула.       Блейз улыбнулся, ставя стакан на подлокотник кресла и вставая на ноги. Щелчком пальцев он избавил себя от одежды и, без толики стеснения, предстал перед всеми в чем мать родила.       — Ого!— расхохоталась Булстроуд,— так вот из-за чего такой сыр—бор!       — А ты будто не знала, милая,— усмехнулся Забини, садясь в кресло.       Нащупал сбоку небольшую подушку и прикрыл причинное место, говоря:       — Это чтобы барышни не отвлекались, — поиграл бровями,— моя очередь,— облизав губы, остановился взглядом на девушке напротив,— раз уж ты подала голос, Милисента, правда или действие?       — Правда,— тут же ответила брюнетка.       — Какого было, когда у Тео на тебя не встал?       Нотт вяло усмехнулся, вспоминая вечеринку в честь начала года. А Булстроуд насупилась под гнетом ехидных смешков от ребят вокруг нее. Но, горделиво вздёрнув нос и тут же расправив плечи, произнесла, заливаясь румянцем:       — Обидно.       Лгать не было смысла, ведь сыворотка правды давно проникла в организм и сметала попытки соврать к минимуму. Поджав губы, Милисента обернулась на Тео, сидящего позади.       — Кстати о тебе. Правда или действие?       Нотт лениво повернул голову в ее сторону, подпирая пальцами подбородок.       — Правда.       — Почему у тебя на меня не встал, Теодор?       Он замер на секунду, вспоминая о реальной причине. Глаза так и норовили скользнуть к ней, но он держался, хоть и из последних сил. Прислушался к организму, проверяя работу зелья, подмешанного Дафной. Подумал с полминуты и ответил:       — Потому что на меня смотрела Нортон.        Булстроуд медленно моргнула, переводя взгляд на Джо. Все взгляды теперь были прикованы к ней. А она так и сидела, уставившись в собственные пальцы, крепко обхватывающие стакан. Когда ее фамилия сорвалась с его губ, была сказана тем самым хриплым голосом, от которого она, казалось, давно отвыкла, внутри Нортон что—то оборвалось. Ведь слева в груди кольнуло так, будто ее насквозь проткнули копьем. Взгляда она не подняла, даже, казалось, бровью не повела, хотя и слышала, что все вокруг тихо переговариваются о ней.       — Правда?— спросила Милисента,— и как это помешало?       — Сейчас не твоя очередь задавать вопросы,— заметил Тео, смотря куда угодно, кроме Джо.       И повисло молчание, которое, почему-то никто не смел нарушить. Нотт сказал это совершенно без эмоций, и это и заставляло каждого невольно сжаться, ведь казалось, будто он и вовсе не человек. Дафна тихонько кашлянула:       — Ты прав, сейчас очередь твоя, Теодор.       Были ли у него вопросы хоть к кому-то? Он так не думал. Прежде всего он много о чем хотел спросить самого себя, но такая исповедь явно не предназначалась для чужих ушей. Забини, слегка поерзав голым задом в кожаном кресле, внимательно наблюдал за ним и за Джо, которые тут же изменились в поведении. Не мог скрыть улыбки, и нетерпеливо дожидался своей очереди, ведь такой вопрос придумал — ну просто закачаешься! Тео, не поднимая взгляда, пробормотал:       — Малфой, правда или действие?       А Драко, отчего—то, застыл, боясь вымолвить хоть что—то. Он впился глазами в кудрявую макушку Теодора, снисходительно склоненную в бок и шумно сглотнул, стараясь держать лицо.       — Действие,— пробормотал.       За эти месяцы отношение Малфоя к Теодору изменилось на сто восемьдесят градусов. Хоть они и дружили, казалось, с самого рождения и изучили друг друга вдоль и поперек, сейчас Драко абсолютно не знал, чего ожидать от Нотта. Правду выбрать не решился, потому что не знал, насколько тот изменился. А если спросит что—то касающееся Грейнджер, то все пропало. Тео взглянул на часы на руке, отмечая, что осталось всего сорок минут. Медленно поднял взгляд на побледневшего Малфоя и, закурив, пробормотал:       — Сделай то, о чем я тебя просил.       Драко успел заметить помешательство Нотта на времени, и сердце его рухнуло вниз. Молча встав, он поспешил выйти из гостиной в прохладные коридоры подземелья. Шел, постепенно переходя на бег. Бежал к Гриффиндорской башне. Слизеринцы проводили Драко изумленными и вопросительными взглядами. Тео же прожигал малфоевскую спину завистливым, ведь тот ещё мог сохранить то, что ему дорого. Хоть оно и уничтожит его позже, гораздо позже. Свое сокровище Теодор убьет сегодня сам.       — Вообще-то, — заметила Дафна,— сейчас должна быть очередь Драко,— оглядела присутствующих,— кто вместо него будет следующим?       — О, я!— час Забини настал. Он улыбнулся, обнажая ряд белоснежных зубов, в предвкушении своей шалости,— Теодор, правда или действие?       Нотт поднял бровь, завидев явное нетерпение, что так и рвалось из Блейза.       — Правда.       — Услада для ушей,— промурлыкал мулат, потирая большие ладони,— скажи—ка нам, Тео, ты когда—нибудь любил?       По гостиной разнесся тихий смешок учеников, ведь любовь и Теодор Нотт — вещи абсолютно несовместимые, и все знали это. Подумав, что Блейз изрядно напился, раз спросил такую чушь, никто и не обратил внимания на то, что сам Тео заметно напрягся.       — Ладно, можешь не отвечать,— поспешила ускорить игру Дафна, — можешь просто выбрать следу…       — Я по—настоящему любил лишь однажды.       Все ошарашено обернулись на Тео. Тот сидел, развалившись в кресле, и покручивал бокал огневиски, создавая внутри небольшое цунами. Следил взглядом за янтарной жидкостью, тщательно подбирая слова.       — Самую удивительную женщину на свете, — продолжил.       Джорджия поймала себя на том, что напрочь забыла о дыхании, стискивая в подрагивающих пальцах прохладное стекло. Взгляда не поднимала, но слушала так внимательно, что, казалось, вот-вот из-за напряжения лопнут перепонки.       — Она была моим другом, хоть это и смешно, ведь мы были почти незнакомы. Но она была первой, кто смог заставить меня почувствовать хоть что—то.       Ресницы Нортон затрепетали, а Блейз, который затеял все это ради того, чтобы выявить скрытую привязанность Нотта и Нортон, был так поражен услышанным, что совершенно не обращал внимания на девушку, сидящую рядом с ним. Он во все глаза вылупился на Тео, ведь ожидал от него чего угодно, но не такого сокровенного признания.       — Но по собственной же глупости я потерял ее,— голос Тео был тихим и хриплым,— и это, наверное, самая большая ошибка в моей жизни, за которую мне предстоит расплачиваться до своего последнего вздоха.       Где—то рядом раздался душераздирающий выдох, кто—то схватился за грудь, сочувствуя бедному Теодору. Как же они все, получается, ошибались, раз считали, что он не способен на любовь. А Тео замолчал, продолжая курить и наблюдать за плещущимся в стакане огневиски.       — И кто она?— не выдержал Блейз, поддавшись чуть вперед.       Нотт медленно поднял взгляд на Забини, и уголок его рта дрогнул.       — Твоя мать, Блейз.        Теодор не дурак. Теодор всегда готов к тому, что Альбус Дамблдор вновь вольет в него сыворотку правды, чтобы вывести на чистую воду. Теодор уже месяц назад включил в свой ежедневный рацион питания антидот к Веритасеруму.       Все затихли, а Забини, громко выдохнув, схватился за живот и как давай смеяться. Да так смеялся, что подушка, скрывавшая его достоинства, соскользнула на пол, а тот и не заметил. За ним последовали и остальные. Все, кроме одной. Джо так и не пошевелилась, стараясь унять невесть по какой причине ускоренное сердцебиение.       Отсмеявшись, смахивая слезы с уголков глаз, слизеринцы продолжили играть. А Нортон будто оглохла. Жгучая пустота зияла в груди, вытесняя воздух. И почему? Сама и не знала. Не думала же она, что он имел в виду ее? Конечно нет, Джо реалистка и в добрые сказки никогда не верила. Теодор — чудовище. И держаться от него и вправду следовало подальше. Так она и жила последний месяц, не смыкая уставших глаз. Жила и старалась выбросить его из головы, также как он выбросил ее. Нортон было без разницы, по какой причине Теодор стал игнорировать ее существование, ведь они жили так семь лет до этого года. И хоть и что-то, все таки, надломилось внутри нее, Джо продолжала волочить свое существование, как и в дни без Тео. Хоть и что—то, все таки, перевернулось внутри нее.       — Эй, Нортон, приём,— Дафна щелкала изящными пальчиками возле ее лица,— правда или действие?       Джо подняла уставший взгляд и, нехотя, пробормотала:       — Правда.       Глаза Гринграсс сверкнули. Она, стряхнув с плеча невидимые пылинки, ехидно улыбнулась сестре, сидевший напротив и, дождавшись кивка от Астории, повернулась к Нортон, поднося стакан к губам.       — Мы с Асти пару раз видели, как в дверь твоей спальни по ночам кто—то входит,— младшая Гринграсс звонко засмеялась, прикрывая рот,— только вот лица не видели. Не скажешь нам, кто это был?       Джо подняла на нее бесстрастный взгляд, а Дафна, которая ожидала увидеть растерянность там, где зияла пугающая пустота, невольно сжалась, хоть и старалась не показывать вида.       — Теодор Нотт,— ответила Нортон, упрямо не глядя в его сторону, хоть краем глаза и видела, как темные кудри колыхнулись.       Кто—то оценивающе присвистнул, кто—то зашептался. А Дафна, хлопнув ресницами, расхохоталась, наполняя гостиную мелодичным смехом. Обернувшись на Нотта, она подняла тонкие брови:       — Это правда, Тео?— продолжала смеяться.       — Нет,— тут же отозвался он, впервые за месяц встречаясь прямым взглядом с Джорджией.       Нортон смотрела на него совершенно неосознанно, как и он на нее. Джо вздернула бровь, изнутри закусывая щеку. Ей стало не по себе от той ярости, коей сочились его глаза. Из медово—карей радужка стала темной, желваки на его скулах говорили о сильно стиснутой челюсти, а пальцы, вцепившиеся в подлокотник до побелевших костяшек, говорили о том, что он был вне себя от гнева.       — Значит Нортон нам солгала?— удивилась Дафна, все ещё глядя на напрягшегося Нотта.       — И с какого бы черта мне шляться к ней по ночам, Гринграсс?— кивком указал на Джо.       Как же он устал от всего этого. Как устал от себя. На мгновение ему показалось, что проще будет если умрет не Джо, а сам Тео. Хоть ее лицо, по обыкновению своему, не выражало ничего, Нотт успел достаточно узнать ее, чтобы прочесть обиду, приправленную злобой. Прежде, чем сжигать мост, необходимо перейти его. А Тео, черт бы его побрал, встрял на самой середине и уже чувствовал жар от пламени, пожирающем дерево. Она вряд ли доживет до утра, так почему бы не облегчить эту утрату заранее? Облегчить самому себе ?       — У меня есть более интересные занятия по ночам, чем расхаживать по спальням полукровок,— выплюнул, откидываясь на спинку. Даже не заметил, как подскочил.       Джо вздрогнула, незаметно вцепившись ногтями в кожу на предплечье. Губы так и норовили дрогнуть, но терять лицо вот так перед всеми она не станет. Только не из-за Теодора. Особенно из—за Теодора. Хоть глаза и предательски щипало.       — И какие же?— промурлыкала Дафна.       Тео закурил. Она раздражала его, ведь была ярким примером вечных стереотипов о богатеньких девочках. Пэнси хоть и была из такой же состоятельной семьи, как сестры, но не была тупой сукой, и ей за это спасибо. А вот сестры Гринграсс — посмешище, жалкое подобие аристократок. Обычные школьные задиралы, падкие на интриги.       — Трахать тебя, например,— указал на застывшую Дафну пальцем руки, в которой держал сигарету,— твою сестру,— на Асторию,— трахать когтевранок, пуффендуек,— затянулся,— читать, слушать тупые шутки Забини, спать, пить,— выдохнул дым,— перестань строить из себя идиотку, Даф, ради Мерлина,— окинул взглядом присутствующих,— никому нет дела до того кто с кем спит. Никому нет дела кто к кому ходит по ночам. Одна ты вечно пытаешься лезть в чужое грязное белье, чтобы понабрать оттуда как можно больше сплетен,— усмехнулся,— ведь должно же что—то отличать тебя ото всех, да?       Тео, отчего—то, не на шутку разозлился. Он поднялся на ноги, покачиваясь, и медленно пошел в сторону Дафны.       — Ведь тебе просто необходимо скрашивать свое тупое бесполезное существование чужими жизнями, да?—остановился возле нее, глядя сверху вниз,— мой тебе совет, Гринграсс, следи лучше за дверью своей спальни,— наклонился ближе, понижая голос до шепота,— она ведь хлопает чаще остальных.       Сказал тихо, но услышали абсолютно все. Дафна шумно сглотнула, пытаясь унять дрожь в плечах. Тео усмехнулся и, впихнув ей в руку свой стакан, пошел к выходу из гостиной, когда услышал за спиной:       — Неужели тебя так задел вопрос про Нортон?— спросила Гринграсс, прищурив глазки.       Нотт остановился в дверном проеме и прикрыл глаза. Языки пламени, сжигающие мост, на котором он стоял, теперь лизали его стопы. Не оборачиваясь, выплюнул:       — Меня не задевает ничего, особенно то, что касается Нортон.       И вышел, оставляя после себя лишь изумленные взгляды студентов и одно кровоточащее сердце. А когда поднялся на первый этаж, то услышал позади себя быстрые шаги. Оглянуться не успел, как его толкнули плечом, а пьяный и уставший Тео лишь отшатнулся, оглядываясь. И провожал рыжую макушку вплоть до выхода из замка, пока та не скрылась во внутреннем дворе. Взглянул на часы.       Время пришло.       И, прикрыв глаза, привалился к ближайшей стене, чувствуя как ободок кольца на безымянном пальце раскалился докрасна, оставляя ожог на коже. ***       Шла прочь от школы, смаргивая предательские слезы. Слова, конечно, шрамов на теле не оставят, да и места для них уже нет. Но вот на внутренностях — да.       Снег уж две недели как укрыл территорию Хогвартса белой периной, скрипящей под ногами. Джо шла, а холода не чувствовала, хоть и была в одной толстовке. Все, о чем она могла думать — собственная ничтожность. Как могла предать себя и свои убеждения, доверившись кому—то? И не просто кому—то, а этому монстру? Ее предупреждали. А ведь ее предупреждали. А она, дура, не слышала. Слушала, но не слышала. И дело было далеко не в его отце, о котором ходили ужасные слухи, дело было в самом Теодоре. Он — воплощение скверны. Он — воплощение боли. Он — Теодор Нотт.       Перед глазами мелькали высокие стволы деревьев, снежинки, кружа в танце, опускались на рыжие пряди, а те, что пролетали перед лицом, превращались в крохотные капли, встретившись с горячим дыханием. Хотела убраться отсюда как можно дальше. Забыть, стереть из памяти все то, что причиняло боль. Подгоняемая собственной яростью и обидой, не заметила, как перестала узнавать местность. Не заметила, как убраться отсюда как можно дальше ей теперь хотелось не от внутренних переживаний, а от дыхания Смерти, щекотавшего затылок.       Снег громко скрипнул под подошвой ботинок, когда Джо все таки остановилась, прислушиваясь к ощущениям.       И ей было знакомо это чувство страха, что обволакивало органы липкой субстанцией. Она уже ощущала это прежде. Дыхание замедлилось, а затуманенный взгляд скользнул по пространству вокруг. Скользил, пока не остановился на силуэте человека, что стоял в нескольких метрах перед ней.       А пряди на затылке будто колыхнулись в порыве могильного шепота.       Так, кажется, ощущалась смерть.