Грехопадение

И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. Глава 13. Откровения Иоанна.

42 года назад. 1955 год.       Имя Кантанкеруса Нотта часто мелькало на слуху во многих странах. Все знали об одержимости старого мага к подчинению времени его воле. Многие шептались о реальных причинах, многие выдумывали свои. И сказать, что было ужаснее — правдивые или лживые— не решался никто. Лишь одна только мысль о том, что можно разорвать временное полотно и вмешаться в ход истории, ведомый собственными, может даже эгоистичными мотивами — приводила людей в ужас. Шептались о неудачных попытках, о бесконечных взрывах и временных воронках, образовывавшихся возле Нотт Мэнора. Шептались о судьбах жертв экспериментов Кантанкеруса, которых больше никто никогда не видел. О многом, честно говоря, шептались, ведь впервые столкнулись с такой могущественной волей со времен самого Мерлина. И впервые эта воля была темной, темнее была лишь у самой Морганы.       Проклинали и насылали порчи, а Кантанкерусу хоть бы что. Так и продолжал изучать запретную магию, укрывшись в стенах своего поместья. И, казалось, все сойдёт ему с рук, хоть он, в итоге, и не добился своей истинной цели, но маховик, все же изобрел. И вышел сухим из воды, продолжая посещать званые вечера и рассказывать о своем достижении. И жил припеваючи, воспитывая чудесную дочь.       Только вот одна из порч, что звучала ужаснее прочих, все таки настигла род Ноттов. И настигла тогда, когда Кантанкерус и вовсе не ожидал. Жена не доносила наследника всего месяц, когда того удушила его же пуповина. И следующий ребенок, тоже мальчик, так и не увидел света. Великая династия Ноттов была на грани угасания, ведь некому было продолжать род, некому передавать великую фамилию. У Кантанкеруса так и не родился сын.       Его единственная дочь, его прелестная Ирма, выйдя замуж за достойного мужчину, столкнулась с той же проблемой, что и ее мать. Колдомедики поставили ей страшный диагноз в январе 1957. Бесплодие. Мало кто знал подробности. Красавица Ирма все чаще представала перед гостями исхудавшей и с синяками на бледной коже. Бил ли ее тот мужчина, казалось, достойнейший из всех, за то, что она не могла родить ему ребенка? Никто не знал. Ее муж пропал безвести в феврале 1958, при самых странных обстоятельствах. Поговаривали, что самосуд совершил никто иной, как отец ущемленной Ирмы, тот самый Кантанкерус Нотт.       Но подробностей и достоверных фактов так никто и не узнал. А последний мужчина в семье, взяв сломленную девочку под руку, повел ее к магу, что к тому времени уже вершил свое темное правление на окраинах магической Англии. Стоял на коленях и молил молодого Тома Реддла, чтобы тот помог ему, взамен пообещав свою верную службу. И, о Мерлин, как тот был благосклонен! Реддл согласился, только вот служба дряхлого старика, хоть и был тот некогда величайшим, Тому и вовсе была ни к чему. Ирма осталась в его пристанище, хоть и плакала, молила отпустить, чувствуя как душу заживо сжирает темная магия, коей было пропитано его логово.       Том Реддл, созвав верных ему целителей, темных целителей, помог бедной мисс Нотт зачать ребенка. Это было величайшим прорывом в медицине тех времен, ведь младенец, которого носила Ирма под сердцем, был искусственно введен в ее чрево. Чудо заключалось в том, что для зачатия не понадобилось ДНК мужчины, поэтому ребенок юной девушки должен был родиться наичистейшим Ноттом, не имея иной примеси в крови.       Кантанкерус не видел дочь долгие девять месяцев. Умолял темного господина дать им возможность увидеться, но, к огромному счастью окружающих, попал под горячую руку Тома после одного из разгромных сражений против последователей Альбуса Дамблдора. В ту ночь, когда зеленый луч непростительного заклятия ударил в грудь мистера Нотта, на свет появился долгожданный наследник великой семьи. Здоровый, крепкий малыш, с копной угольно—черных волос. Младенца вырвали из рук Ирмы сразу после рождения, а ее саму жестоко убили прямо в акушерском кресле одной из больниц, принесших клятву верности Темному Лорду.       Опьяненный жаждой власти и негодующий с череды поражений на поле боя, Том Реддл видел в крохотном дитя великую победу и смертоносное оружие. Первое в своем роде, уникальное, доселе неизведанное. Темный маг передал младенца специально обученным колдомедикам, а сам продолжил вести войну, свято веря в то, что когда мальчик вырастет, то поможет завоевать Волан-де-Морту все человечество. 38 лет назад. 1959 год.       Маленький Асмодей, имя которому дала неприметная медсестра, дежурившая в ночь его рождения, рос в лаборатории, что располагалась высоко в горах. Рос абсолютно здоровым и крепким ребенком, что не могло не радовать ежедневно бравшую у него кровь на анализ женщину, которую сам Реддл назначил куратором своего нового проекта. До пяти лет Асмодей был поистине счастлив, ведь, хоть и нехотя, но каждый работник привязался к нему, то и дело скрыто балуя ребенка такой необходимой ему нежностью и заботой. Малыш был веселым, задорным, иногда, конечно, пакостил. Его учили ходить, учили говорить, учили читать и писать, а мальчик, ну просто вундеркинд, схватывал все практически налету. После своего пятого дня рождения, в одно утро, которое казалось абсолютно обычным, маленький Асмодей вновь сдал кровь на анализ и отправился к медсестре, к которой ну всей душой прикипел, ведь та его практически вырастила, в игровую комнату.       А Сальма Стоун, заведующая лабораторией, шла в процедурную, положив ампулу с кровью в карман белого халата. Попивала кофе, наблюдая за показаниями на диаграмме и сладко потягивалась, вслушиваясь в размеренную пульсацию красных областей над очередным образцом. Светлые пряди то и дело спадали на узкий лоб, а та заправляла их за ухо, задевая аккуратные очки. Строила планы на неделю, ведь должна была увидеться с подругой, посетить врачебную конференцию, посвященную очередному выявленному заболеванию у магов. Прикинула свой отчет для Реддла, который отсылала ему еженедельно. И Сальма бы встретилась, посетила бы, и написала бы ровным почерком, что изменений по-прежнему нет. Но звук пульсации исказился впервые за пять лет, а Стоун почувствовала как холодеют пальцы. На диаграмме Асмодея появились небольшие серебряные области, отвечающие за волшебство.       А это означало лишь одно. Маленький Нотт пробудил в себе магию в возрасте пяти лет. А это означало лишь то, что проект «Обскур» только сегодня по—настоящему вступит в действие.       К полудню, когда мальчик уснул после плотного обеда, Сальма собрала всех колдомедиков, работавших в лаборатории и неустанно наблюдавших за взрослением юного Асмодея, и объявила о начале операции. И в гробовой тишине слышала лишь едва уловимые вздохи и причитания, ведь каждый из присутствующих осознал , что детство Нотта подошло к концу.       Но приказ есть приказ, а в гневе Темный Лорд был страшен настолько, что никто не смел его ослушаться.       Почти никто.       Велма, та самая медсестра, что жертвовала личной жизнью, беря сверхурочные смены чтобы проводить больше времени с мальчиком, после собрания закрылась в своей комнате и долго-долго плакала, осознавая неизбежность своего положения. Какой бы сильной и волевой не была эта девушка, но осознанно причинять вред ребенку, к которому она привязалась настолько, что считала почти родным, было выше ее сил. И Велма ослушалась. И Велма неминуемо поплатится за свою слабость, сыграв тем самым роковую роль в становлении Асмодея, но гораздо позже.       Целью проекта «Обскур» было создание армии, подвластной лишь одному Темному Лорду. Перед колдомедиками была поставлена задача, чтобы объект эксперимента, пробудив эту силу, смог преодолеть установленный возрастной порог, ведь дети-обскуры в большинстве своем доживали лишь до десяти лет. К этому возрасту темный паразитический сгусток, появляющийся по причине намеренного подавления самим ребенком собственных магических способностей, полностью высасывал жизненные силы из своего носителя, сводя детей в могилу. Сальма Стоун, с горящими глазами слушавшая воодушевляющую речь Реддла, вызвалась курировать исследования по собственной воле, будучи уверенной, что сможет найти лазейку в становлении обскура. Ее опьяняла одна лишь мысль об идеальной армии темных существ, которой будет под силу истребить скверну в виде магглов. Она считала идеологию Темного Лорда о чистокровном мире утопией, и желала внести свой неоценимый вклад в развитие нового мира. 1964 год.       Мальчик не знал, что за ощущение пронизывает каждую клеточку его тела. Он чувствовал покалывание в пальцах, которое, если прислушаться, буквально потрескивало на их кончиках. Он много раз видел, как Велма меняла ему постельное белье лишь взмахом волшебной палочки, как придавала увядшим в ее комнате цветам новую жизнь одним лишь движением руки. Асмодей был очарован, он мечтал как можно скорее ощутить собственную магию, чтобы творить те же чудеса, что творили взрослые вокруг него. И этот день, наконец, настал.       Проснувшись после обеда, он увидел в углу своей комнаты Велму, сидящую в кресле. Нотт хорошо ее знал и видел, что человека, что был ему ближе прочих, что—то волновало до смертельной бледности. Завидев, что Асмодей проснулся, она бросилась к его кровати и, стоя перед ней на коленях, держала в своих ладонях теплые мальчишеские ручонки и умоляла. Плакала и умоляла мальчика, чтобы он никогда не использовал свою магию при посторонних. Асмодей так сильно любил Велму, что не стал ей возражать и тут же безоговорочно подчинился, подавив бушующие внутри волны волшебства в первый раз.       Хотя и был маленьким мальчиком, но сразу же почувствовал, что отношение окружавших его людей к нему изменилось. Они стали неразговорчивы, не играли с ним, лишь неустанно следили за движениями его рук и диаграммами над его головой. А Асмодей любил Велму. Любил и по этой самой причине подавлял любое желание воспользоваться магией, которая, как назло, так и рвалась наружу.       Помимо образования колдомедика, Сальма Стоун имела многолетнюю практику в человеческой психологии. Она различала мотивы и настроения людей лишь взглянув на мимику их лиц, на жестикуляцию, на манеру речи. И если все вокруг нее думали, что Велма Смит была выбрана для работы над проектом по таким же критериям, как и они сами, то быть им глупцами до конца их дней. Как и ожидала Стоун, молоденькая медсестра очень сблизилась с мальчиком и тому была причина, ведь судя по записям в ее личном деле Смит несколько лет назад потеряла маленького братика.       Холодный расчёт привел Сальму к успеху. К успеху, масштаб которого пока ещё не представляла даже сама Стоун. 1967 год.       В качестве подарка на восьмой день рождения Асмодей Нотт получил свою первую психологическую травму. С самого утра он не мог отыскать Велму, чтобы провести этот день вместе с ней, как и семь лет до этого. Бегал по белым пустынным коридорам лаборатории и заглядывал в каждую дверь в поисках любимой рыжей макушки. В тот день мальчик нарушил свое обещание, данное Смит, и, спрятавшись под одеялом в своей комнате, наколдовал, хоть и неумело, из своей наволочки прелестный белый шарфик для своего единственного друга. Запрятав его под свитер, он искал Велму, чтобы обрадовать ее и поблагодарить за ту любовь, что она дарила ему. Девушка сразу предупредила Асмодея, что когда они будут на виду у остальных работников, она будет к нему также холодна, как и они. Потому что так они смогут быть вместе всю жизнь, ведь если Велма не нарушит прямого приказа Сальмы, ее не смогут уволить. И она была холодна, как и обещала. Но когда день подходил к концу, они закрывались в его комнате и с головой уходили в чтение сказок, в многочасовые разговоры и веселые игры.       Так и не найдя ее, Асмодей, надув губу, побрел к игровому залу в надежде скоротать время до появления Смит. Оказавшись возле нужной двери и уже схватившись за ручку, Нотт застыл, услышав пронзительные крики внутри. И узнал голос. Он бы из тысячи его узнал. Ведь именно этим голосом ему пели колыбельные и читали книги всю его жизнь. Дрожа от ужаса, он вбежал в комнату и остановился на пороге. Дверь за ним медленно захлопнулась, а Асмодей стоял на том же месте, пуская слезы по щекам. Одежда на Велме была изорвана в клочья. Ее прижали лицом вниз к столу двое молодых работников лаборатории, окружив с двух сторон. В виду юного возраста Нотт не совсем понял, что они делали с ней. Не понял, почему брюки у обоих были спущены до колен, не понял, почему руки Велмы были связаны сзади стетоскопом. Не понял, что означает фраза: «Спрячь чертовы зубы, сука, это не закуска».       Единственное, что понял Асмодей, что его единственному другу было больно. Ведь плакала Велма так, что, казалось, дрожали стены.       Услышав, как позади них захлопнулась дверь, все трое обернулись. Мужчины оскалились, делая ей ещё больнее, а сама Смит закусила губы до крови, пытаясь не издать ни звука.       — Не смотри!— пискнула она дрожащим голосом, а слезы так и катились из глаз.       Асмодей почувствовал жар во всем теле, ведь магия прилила к каждой его клеточке, вырываясь наружу.       — Нет!— кричала Велма, но тот, что был возле ее лица, рывком повернул ее голову к себе и заставил замолчать.       Тяжелое дыхание выжигало кислород из детских легких, он никогда в жизни не злился, и сейчас это чувство пугало мальчика. Волшебство пронизывало его и, казалось, как только Нотт сдвинется с места, оно вырвется. Подавляя его и сжимая крошечные кулачки, он рванул к двум ублюдкам и крича и вопя принялся колотить их, прося перестать делать Велме больно. Один из них оттолкнул Асмодея ногой, да оттолкнул с такой силой, что тот отлетел на другой конец комнаты, ломая своим телом столик, на котором когда—то учился писать. Ему было больно, ему было страшно. Пошатываясь, он поднялся на ноги и надрывно закричал. А его магия, скопившись в немыслимых количествах, вырвалась из его тела. Ведомый инстинктом, он навел ладони на одного из мужчин и откинул его в сторону. Да откинул с такой силой, что ублюдок, встретившись со стеной, ударился так сильно, что по мере того, как его тело сползало на пол, на белом кафеле оставался багровый след от раны на голове.       Велма истошно заплакала, а второй человек оторвался от нее и подлетел к Асмодею, хватая его за горло.

Проект «Обскур». Правило # 4. Если вы видите, как подопытный прибегает к магии, вам следует немедленно указать ему на то, что этого делать нельзя. При проведении меры пресечения использования волшебства подопытным, вы можете использовать любые методы, будь то строгий выговор или же физическое насилие. Главная задача не навредить подопытному больше, чем на 60% от его максимальных показателей здоровья.

      — Ах ты гребаное ничтожество,—прошипел мужчина, сильнее сцепляя пальцы на тонкой шее мальчика,— как ты посмел, выродок?       Асмодей вцепился тонкими ноготками в кожу на его запястье и зацарапал ее, пытаясь вырваться из захвата. Его ноги дергались в судорогах, пиная каменное тело мужчины, а воздух стремительно покидал легкие.       — Если я ещё раз увижу, что ты пользуешься магией,— он приблизил его лицо к своему, Асмодей чувствовал вонь табака и алкоголя,— я убью гребаную рыжую девку прямо на тво…       — НЕТ!       Велма запрыгнула на его спину и принялась наносить хаотичные удары по лицу и шее, оставляя на коже мужчины красные полосы от ногтей.       — Пошла прочь, шлюха,— он магией отбросил Смит в другой конец игровой комнаты, а его внимание вновь вернулось к Нотту, — ты малолетняя мразь,— шипел он,— я от тебя и твоей подружки и следа не оста…       Асмодей, что уже выбился из сил, безвольно повис и почти не сопротивлялся, слышал угрозы, что стали приглушенными и звучали будто издалека. И даже когда упал на твердый пол, стукнувшись о плитку головой до потемнения в глазах, смог различить лишь смутные силуэты борьбы, что разразилась между Велмой и мужчиной. Глаза Нотта закатывались, перед взглядом мелькали черные пятна. Ему казалось, что это от удара, но на самом деле это было далеко не так. Асмодей вдруг почувствовал, что не может управлять собственным телом. Что то, что он поднялся на ноги, ему и вовсе кажется. Что то, что его рука медленно поднялась вверх, ему и правда кажется. Его горло раздирало, слышался отчаянный крик, а Асмодей даже и не понял, что кричал он сам. Витиеватая черная тень, напоминавшая дым, вырвалась из кончиков его пальцев, приняв форму огромной когтистой лапы. Она молниеносно устремилась к шее мужчины, который душил уже почти мертвую Велму и вонзилась когтями в кожу, пуская бордовую кровь. Все это казалось полным бредом, и когда шея была раздавлена до такой степени, что разорвалась и отделила голову от тела, рука тени покорно вернулась в ладонь Асмодея, а сам он упал и потерял сознание.       Наблюдавшая за происходящим Сальма, скрытая от взора полупрозрачным зеркалом, что висело в комнате, почувствовала, как в ее жилах застыла кровь. Дрожащими пальцами она сделала несколько пометок в своем блокноте и вновь взглянула на кровавое месиво, оставшееся от ее сотрудника.       — Поразительно,— ахнул стоящий ее за спиной аспирант,— просто поразительно.       Стоун поджала бордовые губы, глядя на то, как еле живая Велма в изорванной одежде ползет к лежащему на полу Асмодею, оставляя за собой багровый след от чужой крови.       — Это прорыв, миссис Стоун,— не переставал восхищаться юноша с выразительным русским акцентом,— Темный Лорд будет доволен.       Сальма сухо усмехнулась, доставая из кармана халата пачку сигарет.       — Темный Лорд будет доволен, когда мальчик сможет подчинить форму обскури собственной воле,— пробормотала она, щелкая пальцами,— пока что обскури владеет мальчиком,— затянулась, — но ты прав, Антонин, это уже что—то, учитывая что последние три года обскур никак себя не проявлял.       Блеклое облачко вырвалось из ее пухлых губ. Юный Долохов подошел к стеклу и припал к нему лбом, тяжело дыша. На поверхности тут же образовалось мутное пятно от его дыхания.       — А Велма и вправду была одним из ваших удачнейших решений,— пробормотал он, вслушиваясь в приглушенные стеклом рыдания.       Сальма устало потёрла переносицу, пытаясь унять дрожь в ледяных пальцах. Дело принимало новый оборот, и оборот этот был смертельно опасен, ведь теперь Асмодей стал представлять угрозу жизни.       — Приберись,— пробормотала, затягиваясь.       Долохов, кивнув, поспешил покинуть комнату наблюдений. Стоун внимательно следила, как он, позвав себе в помощь ещё двух парней, зашёл в игровую и забрал Нотта. Велма ещё какое—то время пролежала на полу, свернувшись клубочком, можно было заметить, как ее плечи постепенно успокаивались, что говорило о том, что Смит перестала плакать. Сальма же, увидев как та поднялась на ноги, отъехала на своем стуле к соседнему столу и принялась заполнять отчет, небрежно стряхивая пепел. Дверь позади нее тихонько скрипнула.       — Ты переигрываешь,— пробормотала Стоун, вытягивая из пачки новую сигарету и , не глядя, протянула ее вошедшему,— выглядит дёшево.       Сигарета выскользнула из ее пальцев.       — А я и не актриса,— Велма, очистив от крови и починив свою одежду заклинанием, облокотилась поясницей на стол, за которым сидела Сальма.       Та ухмыльнулась, затягиваясь. 1969 год.       После того рокового дня, когда обскур, сидящий внутри Асмодея, проявил себя, жизнь маленького мальчика изменилась до неузнаваемости. Вместо привычных игр и чтения, все его дни крутились в одной комнате. В испытательной лаборатории. Нотта помещали в анабиоз и транслировали в его сознание чудовищные видения. Группа ученых, выстроившись в полукруг под парящей диаграммой с жизненными показателями Асмодея, неустанно наблюдала за его реакцией на увиденное. Обскур стал брать контроль над телом мальчика все чаще и чаще, только вот, к сожалению Сальмы, паразит совершенно не развивался, оставаясь на прежнем уровне. Это были лишь теневые отрывки, выползающие из тела, которые за считанные минуты теряли мощь, испаряясь. Вместе с этим здоровье Нотта резко ухудшилось, он сильно исхудал и был очень нервным. Мальчик совершенно ни с кем не разговаривал, ведь чувствовал, что вокруг него лишь плохие люди. Все, конечно же, кроме Велмы, которая продолжала пробираться к нему в комнату каждый вечер, когда объявляли отбой.       Спустя десятки экспериментов, проведенных над Асмодеем, Сальма, наконец, поняла причину. 1973 год.       Велма Смит, пряча в кармане халата несколько небольших яблок, по обыкновению своему направлялась к Нотту, искоса поглядывая по сторонам. Так случилось, что она специально была нанята для того, чтобы сблизиться с мальчиком. Это было прописано в ее должностной инструкции, и должно было быть не более, чем простой игрой. Но Велма и правда прикипела к мальчику. Каждый раз наблюдая за тем, как его тело истязали, чтобы вытащить наружу темную материю, ее сердце замирало, но лицо оставалось непроницаемым, ведь она знала, что Сальма наблюдает. Девушка жила двумя жизнями, пронося сквозь года тайный план, который продумывала до мелочей каждую ночь, поглаживая угольные пряди на мальчишеской голове. И он практически был идеален, ведь Смит просчитала каждый возможный вариант развития событий, и на каждый вариант у нее была мера пресечения. Когда—нибудь она сбежит отсюда вместе с Асмодеем. Когда-нибудь.       Так уж сложилось, что Велма недооценила Сальму Стоун. А Сальма, в свою очередь, переоценила преданность Велмы. Но лишь поначалу. 1974 год.       Асмодей смотрел на свое отражение в зеркале абсолютно пустым взглядом. Его ребра торчали сквозь лабораторную хлопковую рубаху, под глазами залегли темные круги, а сам Нотт был бледнее самой Смерти, что неустанно ходила за ним по пятам с самого рождения. Каждый день он просыпался, желая умереть и прекратить все то, что происходило вокруг. Он не желал больше ни гребаных капельниц, иглы которых торчали из темно—синих вен на коже, ни гребаных анализов, которые сдавал по пять, а то и десять в день. Не желал чувствовать постороннее присутствие в теле, не желал ощущать внутренностями паразита, медленно сжигающего его день ото дня. К своим пятнадцати годам он потерял всякую надежду на нормальную жизнь, хоть даже и не знал, какова она. И лишь Велма, неустанно идущая с ним рука об руку, не давала ему сдаться. Хотя Асмодей и не понимал, к чему идет. Он и Велму то перестал понимать, ведь ни раз видел ее рядом с Сальмой на испытаниях, не понимал, действительно ли она его друг.       Но все же продолжал верить, нарекая себя величайшим из глупцов.       За металлической стеной послышались уже такие привычные шаги колдомедиков. Привычно скрипнула дверь, привычно их было трое. Асмодея сопровождали чуть ли не делегацией, ведь видели в нем угрозу. А Нотт, в свою очередь, и вовсе никогда не пытался причинить им вреда. Не хотел, ведь добрым был, хоть и рос в болоте лжи и лицемерия.       Его привели в кабинет для очередных исследований и закрепили кожаными ремнями к перекладине у окна. Дёрнув наручниками, Асмодей поморщился и обернулся вслед уходящим людям. Обессилено сел на пол и ждал, когда начнётся очередное вторжение в его голову. Он привык, ведь жил так уже больше десяти лет. Привык и не сопротивлялся. Просто ждал конца, чтобы вернуться к себе и вновь увидеть улыбку Велмы.       — Вы уверены, миссис Стоун?— Долохов переминался с ноги на ногу, поглядывая на Асмодея из—за тонированного стекла.       Сальма судорожно вздохнула, снимая очки и кладя их на стол рядом с собой.       — Ты отправил Темному Лорду последний отчет?       — Да.       Повисло гробовое молчание, оба они следили за прикованным к окну Ноттом. Раз отчет отправлен, значит Волан-де-Морт будет готов к последнему этапу проекта «Обскур». И если сейчас он потерпит крах, то Асмодея Нотта убьют, а на его место поместят нового младенца. Все ради науки. Все ради мира без грязной крови.       — Запускай,— пробормотала Сальма.       Пока Антонин копошился с кнопками на пульте управления, Стоун наложила на их маленькое логово защитные чары и медленно обернулась к стеклу.       Асмодей, слегка дёрнувшись от резкого звука, молниеносно поднял голову на всплывшую перед ним голограмму. На ней была Велма и он, но ещё совсем маленький. Он помнил тот день, Смит научила его писать собственное имя. Он помнил, как был доволен собой и просил ее быстрее научить его писать и ее имя. А Велма, мелодично рассмеявшись, склонилась к нему, обдавая маленького мальчика запахом лаванды, и принялась вырисовывать его рукой букву «В». Асмодей усмехнулся, вспоминая былые деньки. Картинка резко изменилась, теперь Велма шагала по коридору к кабинету миссис Стоун. Сдавала какой-то отчет, Нотт, на самом деле, не особо вслушивался в подробности, ведь тонул в забытых моментах счастья. Его взгляд привлекла игровая комната. Та самая, когда он пробудил тень впервые. По телу прошла волна мелкой дрожи, а в горле встал ком. Тот день он помнил лучше, чем хотелось бы. Ожидал увидеть ужасную сцену вновь, но вместо этого лицезрел другое. Велма кокетливо заигрывала с этими двумя ублюдками, и намёка не было на ссору, которая вылилась в изнасилование. Видел с ними Долохова, Сальму, которая давала какие-то указания. По ее сигналу, те двое, перешучиваясь, стянули брюки до колен и что-то весело кричали Смит. Асмодей считал пульс, бивший по перепонкам. А Велма игриво стянула с себя трусики, сама же изорвала свою одежду заклинанием и развратно продефилировала к столу. Ее голая грудь опустилась на гладкую поверхность, она, прогнувшись в спине, подмигнула парню, стоявшему сзади, и что-то мило пробормотала. А когда Стоун, перед тем как удалиться в скрытую дверь в стене у зеркала, что-то крикнула этой троице, Велма молниеносно заплакала и стала кричать. Молить о помощи, вырываться и брыкаться. А те двое, едва сдерживая похотливые улыбки, принялись жестко иметь ее с двух сторон, оставляя на молочной коже красные следы от шлепков и укусов. А потом Асмодей увидел себя, увидел обскура, вырвавшегося из его тела, увидел, как убил человека, как потерял сознание, как Велма, рыдая, ползла к нему по луже крови на полу. Видел, как его вынесли, как Смит свернулась в клубок и лежала какое-то время. А потом встала, как ни в чем не бывало, и направилась к той самой двери. Видел, как она и Стоун курили в маленьком помещении, как обсуждали результат.       Мир Асмодея рухнул в ту же секунду.       Следом понеслись и другие моменты, калейдоскопом сменявшие друг друга. И на всех была Велма. На всех была Велма, которая все это время работала на Сальму Стоун. Велма, которая обманывала Асмодея пятнадцать лет.       Нотт чувствовал, как покалывание в пальцах стало болезненным настолько, что слезы непроизвольно хлынули из глаз. Как он кричал, Моргана, как он кричал, до мяса сдирая кожу запястий, пытаясь вырваться из наручников.       Сальма же, наблюдавшая за ним, кинула косой взгляд на диаграмму, и сигарета, дрогнув, выпала из ее влажных рук, а по позвонкам побежали мурашки. Привычные темно-серые области, отвечающие за уровень активности обскура внутри Асмодея, сейчас были угольно—черными, и заполонили все показатели.       — Получилось,— бормотал Долохов,— получилось!       Стоун медленно перевела взгляд на Нотта. Тот сидел на полу, понурив голову, а от его часто вздымающихся плеч исходил черный дым. Поднимался вверх и скапливался в огромный силуэт человека позади него.       — Беги,— шепнула она, когда тень ринулась прямо к ним и с одного мощного удара пустила на прочном стекле лабиринт глубоких трещин,— беги.       Антонин поспешно аппарировал ровно за мгновение до того, как стекло разбилось вдребезги, разлетелось на тысячи осколков, устремившись к Сальме. Они оставляли порезы на ее руках и лице, изрывали в клочья халат, а она стояла, словно приросла к месту, ведь аура, окутавшая ее, не давала сделать и вздоха. Асмодей взревел с такой силой, что задрожали стены кабинета и всей лаборатории. Сработала сигнализация, механический женский голос призывал всех, кто находится внутри, срочно покинуть помещение. Позади Сальмы лопнула лампочка, вынуждая ее моргнуть. А когда Стоун открыла глаза, то впилась взглядом в грудь Нотта, стоящего всего в полуметре от нее. Она медленно подняла голову к его лицу и отшатнулась от сгустка тьмы, танцевавшего в его глазах. Тень, теперь служившая ему и щитом и орудием, пронзила грудь Сальмы Стоун насквозь и врезалась в стену позади нее, впечатывая в белый кафель вырванное сердце колдомедика.       Асмодей вырвался из комнаты, обернувшись обскури, и распространился по всей лаборатории, убивая все живое, что встречал на пути. Он не замечал ни криков, ни пропитавшейся чужой кровью одежды, что неприятно липла к телу, не замечал ошметков человеческих тел, запутавшихся в его волосах, что доходили до плеч. Он уничтожил всех, кто находился внутри. Всех, кроме одной.       Когда Асмодей явился за Велмой, она была в его комнате, сидела на кровати, прижав к груди листок с его детским корявым почерком, и плакала. Нотт приобрел человеческую форму, ступая босыми ногами на холодный пол. Кровь, что текла с него, громоздкими каплями падала на плитку, эхом отдаваясь в ушах Велмы. Он присел на одно колено, подхватив ее подбородок пальцами, и вынудил Смит заглянуть ему в глаза. И она не увидела там ничего. Ничего кроме бездны и собственной смерти. Вновь обернувшись тенью, он проник в ее организм через маленькие девичьи ноздри, через уши, через рот. Он разодрал Велму изнутри.       Медленно ступал по лужам крови и останкам тел, направляясь к выходу и лаборатории. К двери, что всегда была для него запретной и недосягаемой. Повернув ручку, он открыл ее. Резкий порыв ветра чувствовался легкой щекоткой на горящем изнутри теле. Он читал о снеге в книгах, но никогда не видел его в живую. Асмодей пылал, и снежинки, падающие с неба, не долетая до него таяли, превращаясь в дождь. Он прикрыл лицо ладонями, растирая по коже чужую кровь и вздохнул полной грудью, хрипло смеясь.       А когда руки его обессилено упали вдоль тела, он увидел его. Ведь лорд Волан-де-Морт получил последний отчет Сальмы и был заранее предупрежден Долоховым. И прибыл к лаборатории, чтобы собственными глазами увидеть успех проекта «Обскур». 1976 год.       Обладая навыками искусного оратора, Том Реддл склонил сломленного Асмодея Нотта на свою сторону. Он взял его под свое темное крыло и обучал как равного себе. И так уж сложилось, ведь судьба — та ещё шутница, что самые ожесточенные распри Первой магической войны пришлись как раз на те же года, пока первый искусственно выведенный обскур набирал мощь. Оппозиция набирала все больше сторонников, ставших представлять реальную опасность, эпицентром которой был Орден Феникса. Кучка праведников, сплотившихся под началом старого маразматика — так называл их Реддл, но лишь поначалу. Темный Лорд проигрывал одну битву за другой, и это вынуждало мага бесповоротно отступать, сдавая позиции. В перерывах между сражениями, Волан-де-Морт посвящал все свое время сбору единомышленников и тренировкам Асмодея. И Нотт, к величайшему облегчению Тома, был податлив, словно пластилин. Некогда сломленный мальчишка был до жути обозленным на весь мир за то, что делали с ним в лаборатории. Конечно же, Реддл ведь не дурак, он ни словом не обмолвился о том, что и был на самом деле инициатором создания проекта. Он умело отстоял Антонина Долохова, его вернейшего Пожирателя, когда Асмодей, завидев знакомое, до дрожи в костях ненавистное лицо, дал волю тьме, вырвавшейся из тела. И Нотт бы убил клятого русского, но Долохов оказался лишь двойным агентом, который по приказу Темного Лорда был рядом с мальчиком, чтобы спасти его. По крайней мере так говорил Том.       За три тяжелых года тренировок Асмодей стал поистине великим и устрашающим. В нем не осталось ни человечности, ни доброты. Юноша был переполнен злобой, ненавистью и тягой к разрушению — всеми теми качествами, которые так ценил Волан-де-Морт в своих людях. И когда он понял, что Нотт готов, он представил его другим на одном из собраний Пожирателей. И никто не посмел и взгляда косого кинуть на внезапно образовавшегося любимчика хозяина. Не только потому, что боялись нарваться на немилость Темного Лорда. Сам Асмодей не давал им возможности сделать этого. Ведь то ощущение, проникающее в организм когда тот находился рядом, то чувство, окутывавшее в его присутствии, было что ни на есть самым чистым страхом. И порой некоторым казалось, что страх этот затмевает тот, что наводит на них сам Том Реддл.       Но, конечно же, никто не решался сказать об этом вслух.       Он предстал перед всеми в родном Нотт Мэноре, в поместье своих предков, принадлежащем ему по праву крови. Ровно настолько же, насколько был ужасен, Асмодей был просто дьявольски красив. Угольно—черные волосы едва касались широких плеч, скулы острые, словно лезвия, того и гляди порежешься, если тронешь. Одет во все черное, словно тьма, что сидела внутри него. И глаза, Моргана, взглянув в эти бездны хотелось собственноручно вспороть себе брюхо тупым ножом, ведь лучше так, чем оказаться пленником во тьме. Он оставался холоден, маска беспристрастия вросла в него, впиталась в кожу, как и кровь тысяч людей, которых он убил к своим восемнадцати годам. Он беспрекословно выполнял указания Волан-де-Морта, избавляясь от магглов, магов — всех, кто был неугоден повелителю. Весь вечер Асмодей провел в тени, словно и был ею, лишь изредка ловя на себе взгляды Пожирателей Смерти. Он был совершенно незаинтересован в общении, знакомствах или вообще в чем либо. Единственной его целью было ничто. Нотт не был дураком, в столь юном возрасте он был научен горьким опытом, который раз и навсегда дал ему понять, что нельзя доверять абсолютно никому. Он просто делал то, что умел лучше всего. Приносил в мир хаос и разрушения.       Тем темным холодным вечером Темный Лорд назвал его своей правой рукой.       И когда мрачная гостиная, наполненная темными магами, разразилась бурными аплодисментами, хоть и были те неискренни, он увидел ее.       Евангелина вошла под руку со своим отцом, старым аристократом, чье лицо часто мелькало рядом с министром магии. Доверенный человек Волан-де-Морта в магическом правительстве, по глупости своей и по незнанию, привел свою единственную дочь к погибели в тот вечер, хоть и умрет Евангелина лишь спустя три года.       Асмодей дрогнул, встретившись с медово—карими глазами, что были настолько невинны, что в черной бездне, заменяющей ему душу, затрепетало что—то светлое, а Нотт и испугался, схватившись за лацкан плаща. Никогда не ощущал подобного, чего-то настолько чудесного и неизведанного. И Евангелина стала его лучом в царстве войны, крови и трупов, что горой лежали у ног Асмодея. Январь 1979 года.       Они встречались тайком вот уже два года, они были счастливы, словно дети. Сотни прекрасных, поистине светлых дней, наполненных неловкими касаниями рук и губ, и столько же ночей, пылающих страстью, какой не видел мир. Все то доброе, что проснулось в Нотте, немыслимым образом ослабляло обскура. А Темный Лорд, почувствовав неладное, стал отправлять его на миссии ежедневно, дабы поддерживать тьму в своем последователе.       Одним январским утром, стоя на коленях возле унитаза в своем поместье и держа кудрявые каштановые волосы Евангелины на ее затылке, Асмодей вдруг понял, что как прежде уже ничего и никогда не будет. Ведь любовь всей его жизни носила под сердцем их продолжение, их ребенка. Ему было страшно, ему было очень страшно. Ведь теперь он был просто обязан защитить свою семью. Уйти от Волан-де-Морта — приговор, остаться с ним — подвергать Еву и дитя ежесекундной опасности. Девушка плакала, уронив лицо на его грудь, а Асмодей пустым взглядом черных глаз сверлил стену, накручивая на длинный палец ее локон. Май 1979 года.       В рядах Пожирателей случилось немыслимое осквернение идеологии чистой крови. Кристофер Нортон, вот же безумец, влюбился в маггла. И никого иного, как свою правую руку, Том Реддл обрёк на вынесение приговора предателю. И Нотт вынес, потому что либо семья Кристофера, либо его. В старом доме на окраине Англии, под нескончаемый детский плач, он лишил жизни рыжеволосую девушку, обезглавив ее. Собирался было уйти, предав здание огню, но не смог. Выходя из горящего пристанища Нортона с младенцем на руках, Асмодей многое для себя понял.       И первым же делом, вернувшись к Евангелине, он аппарировал с ней на неизведанную человеком ранее землю, пряча свою возлюбленную от Темного Лорда. 4 октября 1979 года.       Обскур более не чувствовался внутри, даря телу легкость и свободу. Евангелина рожала больше суток, роды были тяжелыми, а Асмодей ни на шаг не отходил от ее мокрого от пота тела и был в ужасе, ведь ему предстояло самому помочь своему ребенку появиться на свет. В неприметной лачуге глубоко в лесу, при трепещущем свете от расставленных свечей, он, стоя на коленях, уговаривал Еву дышать глубже. Тени на стенах танцевали, ее крик разрывал сердце на части. А когда кровь, которой нескончаемым потоком истекала любовь всей его жизни, начала испускать пары черного дыма, весь мир Нотта вновь рухнул.       Обскур никогда не пропадал, он всегда был в нем, хоть и дремал, угнетенный светлыми чувствами Асмодея. И был в ней, окутывая своим щитом крохотное тельце в ее животе.       Малыш был абсолютно здоров. Евангелина подержала плачущего мальчика, прекрасного мальчика, на руках всего минуту, прежде чем испустила свой последний вздох с именем сына и покинула Асмодея Нотта.       А виной всему был он.       Пустота вакуумом засасывала где—то в легких. Отпустив охладевшую ладонь, он поднялся на ноги и аппарировал с младенцем на руках в Нотт Мэнор, поручая заботу о нем эльфам. А сам, выйдя из поместья, растворился во пространственной воронке едва за ним закрылась дверь.       Гнев пульсировал в венах, тяжело дыша, он рухнул на землю и закричал с такой силой, что тут же сорвал голос. К кончикам пальцев прилило такое количество магии, будто все волшебство мира сконцентрировалась в одном опустошенном теле, пытаясь заполнить его хоть чем—то. Леса Албании были беспощадны и необузданны. Предавшись своему горю возле старого заброшенного особняка, Асмодей не сразу заметил, что рядом с ним стояли семеро.       Семеро людей, которых он никогда в жизни не видел. О существовании которых даже не подозревал. Но все они, пришедшие на зов собрата, все семеро удачно завершенных проектов «Обскур», которые в одно время с Ноттом проводились по всему миру, стояли перед ним. Исходящие от них тени ожили, пробираясь к Асмодею по пронизанной древними корнями земле и слились с его собственной. А он, снова почувствовав небывалую мощь и тьму внутри себя, медленно поднялся на ноги и, запрокинув голову, закрыл глаза, широко расставляя руки.       Таким как они нельзя существовать на земле. Он не позволит.       Вены, тянувшиеся по его шее, молниеносно почернели. Обскур, пробудившись от долгого сна и напитавшись энергией собратьев, медленно полз к свету, желая поглотить все вокруг себя без остатка. А Асмодей задыхался, ведь тень в крови закупорила дыхательные пути, но остановить ее он не мог. Потому что не собирался.       Семеро отшатнулись, но слишком поздно. Из тела Нотта вырывался хтонических размеров столб черного дыма, накрывая тьмой все вокруг на много миль вокруг и убивая все живое, что попадалось на пути.       Все, кроме одного единственного не человека. 1981 год.       Реабилитировался в глазах Тёмного Лорда после нескольких лет отсутствия всего одной заслугой. Разыскал одного школьника и привел к Реддлу, а тот выдал тайну, запечатанную в его сердце заклятием Фиделиус. А несколькими часами позже Волан-де-Морт потерпел фатальное поражение и сгинул с лица земли, оставив после себя лишь небольшой шрам на лбу маленького темноволосого младенца.       Асмодей Нотт положил конец Первой магической войне, хоть и сам того не желал. Положил конец первой, чтобы через 16 лет начать вторую.       И да сохрани Господь всех тех, кто окажется в ее эпицентре.       У Смерти было лицо. И принадлежало оно Асмодею Нотту.