Грехопадение

      Это казалось наваждением.       Они, запертые в четырех стенах, остались наедине друг с другом и своими чувствами, в которых не могли разобраться. Все это было таким новым для обоих, что моментами перехватывало дыхание.       Мимолётное касание пальцев, когда передавали друг другу кружку. Осторожные взгляды из—под опущенных ресниц. Ощущение постороннего дыхания рядом. Странный трепет внизу живота, когда за закрытой дверью ванной комнаты включалась вода. Разговоры обо всем на свете, после стольких лет молчания. Щекотание каштановых кудрей на плече, когда Тео засыпал на диване во время чтения. Запах мяты и жасмина, которым Нотт пропитался, кажется, насквозь. Движения ее тонких рук во время приготовления завтрака. Ощущение полного духовного единения, когда заканчивались слова. И тепло чужого тела рядом с наступлением ночи.       В четырех стенах, где они, казалось, были заперты, Теодор и Джорджия обрели ту свободу, о которой и не мечтал ни один из них.       — Когда они выпустят нас?— пробормотала Нортон, отгоняя назойливую сонливость.       Тео опустил взгляд к ее макушке, покоившейся на его груди. Ему порой было трудно сосредоточиться на словах, когда она лежала вот так. Джорджия неосознанно поглаживала его торс, лениво наблюдая за медленными движениями своих рук. Ее волосы огненной волной струились с его серой футболки на белые простыни. Теодор пальцами очерчивал шрамы на ее плече, которые та больше не скрывала. Только не перед ним.       — Я тебе так надоел?— ухмыльнулся он.       Джо едва заметно улыбнулась и блаженно прикрыла глаза, оставляя вопрос без ответа. Нотт, почувствовав, что она прижалась к нему чуть сильнее, обнял ее второй рукой и уткнулся носом в макушку, делая медленный глубокий вдох. На их телах танцевали тени от падающих снежных хлопьев за окном, все это напоминало утопию, в которой хотелось остаться навечно. Но реальность гильотиной нависла над ними, ведь оба знали, что как только они покинут башню старост, их вновь ждёт неизведанное будущее. Будет ли оно приятным и счастливым? Они были бы глупцами, если бы верили в это.       Теодор изучил момент, когда Джорджия засыпала до мельчайших деталей. Сначала ее дыхание всегда ровное и непоколебимое, затем ее пальцы, да, точно они, кончики слегка подергиваются, сжимая его футболку, а сама Нортон прижимается чуть ближе. Ее хрупкое тело безвольно обмякает, и финальная нота — легкий протяжный стон с глубоким выдохом. Этот звук проникал в тело Тео гулкой теплой волной и скапливался где—то внизу живота, даря то самое ощущение парящих бабочек, о котором все говорят. За те семь дней, что они провели в комнате, Нотт высыпался так, словно до этого не смыкал глаз годами. Его не мучали кошмары, о которых он не помнил наутро, он не просыпался по несколько раз и не боролся с желанием накачать себя зельем Сна-без-сновидений. Тео заметил, что даже курить стал намного реже. Казалось, что все, что ему нужно — в его руках. С копной рыжих волос, разметанных по его груди, нежными пальчиками, скользящими по телу и вырисовывавшими одной ей известные узоры на ткани футболки. С убийственным ароматом, которого он прежде никогда не слышал, со шрамами и искалеченной душой. С мучительным прошлым и тяжелым настоящим. Джорджия, на самом деле, несла в себе столько немыслимых противоречий, делающих ее неповторимой, что Теодору иногда казалось, что внутри нее не стандартный набор внутренних органов, а целая вселенная. Вселенная, в которой он хотел бы утонуть.       И была она, кажется, настолько непорочной, что лишь при одной мысли непристойного характера, все естество Нотта яро протестовало. Он впервые в жизни делил с девушкой постель, не пытаясь получить физического удовольствия. И Тео был поражен, насколько сильно отличается моральное удовлетворение от телесного. В одну из таких ночей вся его уверенность в том, что его система познания человеческой сущности, которой он придерживался многие годы, дала трещину. Ведь девушка, что так забвенно спала лишь в его объятиях, до сих пор казалась ему чем-то неизведанным. Хоть и выучил повадки Нортон, Тео никогда не уповал на то, что прочел ее полностью. Ее взгляды никогда не были похожими друг на друга, каждый раз в глубине каре—зеленых глаз плескалась совершенно новая эмоция, которую он не видел в них раньше. Каждое движение ее рук, головы, ног, да и всего тела, хоть с первого взгляда и казались похожими, но Теодор видел в них совершенно разные сигналы.       И если бы у Нотта был выбор: выйти и завершить начатое или остаться здесь, с ней, он умер бы, но изучил всевозможные формы защитных чар, которые бы наложил на стены их пристанища, и не выпускал бы ее из объятий до последнего вздоха. И ее и своего. Ведь ему, казалось, и целой жизни не хватит, чтобы быть уверенным в том, что вездесущий и наблюдательный Теодор Нотт изучил Джорджию Нортон.       Почувствовав, как ротовую полость стянуло от обезвоживания, он, нехотя, аккуратно переложил Джо на соседнюю подушку. Ее брови слегка нахмурились, когда она коснулась кожей прохладной простыни, и прежде, чем успела проснуться из—за того, что Тео больше не касался ее, он наложил на нее согревающие чары и поднялся на ноги, не сводя взгляда с умиротворения, растекающегося по ее лицу. С совершенно пустой головой он подошел к двери и приоткрыл ее. И как только та со скрипом отворилась, его кудри колыхнулись от едва уловимого порыва ветра. Тео нахмурился, когда все его тело пробрало знакомой энергией. Кинув косой, почти незаметный взгляд в сторону Джо, и убедившись, что она спит, он медленно вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь.       — А ведь Дамблдор так старался над новым барьером,— пробормотал он.       В гостиной, плохо освещенной ночным светом через маленькое окно на кухне, казалось, никого не было. И можно было бы подумать, что вздумалось Теодору Нотту поговорить с самим собой в столь поздний час. Но лишь знающий мог ощутить чужое присутствие, взглянув на тени на стенах. Они двигались. Ползали, словно змеи, вот только не шипели и были бесшумными. Тео медленно обернулся к дивану, стоящему посреди комнаты.       — Дамблдору пора понять, что магия не стоит на месте и постоянно совершенствуется,— изрек до боли знакомый голос,— и если я прошел сквозь барьер один раз, значит и последующие помехой не станут.       — Я полагаю, что причина, по которой ты пришел проведать меня, не из приятных, — невесело усмехнулся, скользя взглядом по силуэту,— отец.       — О, причина ужаснейшая,— лениво отозвался Асмодей, взмахивая рукой.       Его магия была неуловимой, как и он сам. Этим жестом он мог как и истребить все живое в замке, так и призвать стакан огневиски. Но звона стекла Теодор, к сожалению, не услышал.       — Сдается мне, что Хвост был прав,— лицо Нотта—старшего оставалось скрытым в ночном сумраке, оттого его размеренный бархатный голос казался невообразимо пугающим. Он звучал словно ниоткуда и отовсюду,— ты отвлекаешься.       Тео даже не осознал, что все ещё не сдвинулся с места, закрывая собой дверь. Дверь, за которой спала она.       — И я даже не буду спрашивать,— продолжил Асмодей,— что именно вынудило тебя пренебречь планом в ту ночь.       Сложнее отношений между единственными живыми представителями династии Нотт была, наверное, лишь сингулярность в полном своем явлении. От философской к математической, а от нее к гравитационной. И даже если и существовал человек, который сполна бы познал данное явление во всех его проявлениях, не факт, что и он смог бы охарактеризовать эти взаимоотношения отца и сына.       Тео не ненавидел отца, и, наверное, не боялся. Но и не уважал. Иногда казалось, что он и вовсе ничего не чувствует к Асмодею, и от этого становилось не по себе. За все годы мучительных тренировок, холодных нравоучений и тяжелых травм, он, по идее, должен был всецело возненавидеть Нотта—старшего. Может и ненавидел когда—то, но все это давно было стерто из Теодора. Не чувствовал. Ничего.       И Тео был уверен, что отец придерживается того же. И, казалось, единственное, что их связывает —знаменитая фамилия.       Асмодей медленно наклонился вперед, позволяя ночному сумраку осветить его бледное лицо.       — Я знаю, что ты спас ту девушку, Теодор,— пробормотал он.       Нотт—младший неосознанно замер, краем глаза уловив движение теней в его сторону. Они ползли по каменному полу и у самых его ног расступились, проникая в щель под дверью, которую так яро, хоть и неосознанно, защищал Тео. Асмодей сощурил черные глаза.       — Ее запах здесь повсюду,— он скользнул взглядом к лицу сына,— не знал, что ты так сентиментален.       — Зачем ты здесь?— отрезал Теодор.       За дверью раздался шорох, звук которого, казалось, был настолько громким, что Нотт еле смог сдержаться, чтобы не сглотнуть ком, давивший на гортань. Но движение горла выдало его, и Асмодей заметил. Шорох. Тишина. Еле уловимый вздох. Тихие, почти неслышные шаги. Стук ногтей о ручку двери. Скрип петель. Тео резко обернулся и впился взглядом в лицо Джорджии, которое было всего в нескольких сантиметрах от его собственного. Он видел в ее глазах беспокойство, зрачки были расширены из—за темноты, а грудь вздымалась чаще обычного. Но взгляд ее был направлен куда—то сквозь и блуждал по дивану за его спиной.       — Она не видит нас,— пробормотал Асмодей,— и не слышит.       Его рука вальяжно взметнулась вверх, и Джо застыла на месте. Нотт—старший медленно поднялся на ноги и подошел к ней, оказываясь плечом к плечу с сыном.       — Она знает кто я для тебя?       — Да,— едва слышно ответил Тео, не в силах пошевелиться.       Его рука инстинктивно прижалась к карману брюк, в котором лежала палочка.       — Нет необходимости, Теодор,—заметил Асмодей,— ее я не трону.       Он приблизился к ней и слегла наклонился ближе к застывшему лицу. Скользил взглядом по шрамам на лбу и щеке, отмечая поразительное сходство с одной рыжеволосой девушкой, которую видел однажды. Голову которой отделил от ее тела одним движением руки.       — Ты знаешь, как умерла ее мать?— он вдохнул ее запах.       Тео молчал, чувствуя как в жилах стынет кровь. Он не мог вынести и мысли, что Асмодей будет так близко к Джорджии. И то, что происходило сейчас, отшибло здравый смысл ко всем чертям, выпуская на волю недавно задремавших внутренних демонов.       — Зачем ты здесь?— вновь спросил.       — Убедиться, что твое увлечение не помешает возрождению Волан-де-Морта,— пробормотал Нотт—старший.       Он медленно поднял руку и уже почти коснулся рыжих прядей, как на его запястье мертвой хваткой сомкнулись пальцы Теодора. Асмодей удивленно поднял бровь и медленно обернулся на сына.       —Attrahenti, — бархатный голос проникал в сознание, скручивая извилины в тугой узел, хоть хватайся за голову и вой от боли,— Amor periculosus, filius, venustus et perniciosus est.       — Ego faciam quod promisi,— Теодор поднял пустой взгляд на Асмодея, сильнее сжимая его руку.       — Конечно сделаешь,— он опустил руку,— но я должен быть уверен.       Нотт—старший вновь направился к дивану, а Тео, услышав скрип старых пружин, впервые за все это время смог сделать крошечный вдох. Асмодей вновь взмахнул рукой. Гнетущую тишину нарушил гаденький смешок из тёмного угла.       — Непреложный обет, Теодор, будет достаточной гарантией твоего успеха,— изрек Нотт.       Петтигрю, ехидно посмеиваясь, выудил из дырявого кармана свою палочку и поравнялся с Асмодеем. Тео медленно моргнул, поднимая взгляд на Джорджию, что так и стояла неподвижно. Сжав губы в тонкую полосу, он медленно развернулся и, прежде чем встретиться взглядом с отцом, стёр с лица всякие эмоции, что так и рвались наружу. Твердым шагом он подошел к дивану и протянул руку, оголяя предплечье. Нотт—старший лениво оглядел его бледную кожу и, задержавшись взглядом на паре маленьких шрамов от открытых переломов, которые когда—то оставил сыну в качестве урока, ухмыльнулся.       — Темная метка будет прекрасно смотреться на тебе. Если ты сделаешь все так, как мы договаривались, я лично прослежу за тем, чтобы Темный Лорд сделал тебя Верховным Пожирателем.       Тео поднял глаза к черным безднам и, немного вздёрнув подбородок, ответил:       — Тогда чего мы ждём?       Асмодей улыбнулся, обнажая ряд белоснежных зубов. Когда руки Ноттов соединились в крепком рукопожатии, Хвост взмахнул палочкой. Тонкая серебряная нить связала их предплечья.       — Клянешься ли ты, Теодор Нотт, сдержать свое слово и вернуть к жизни великого лорда Волан-де-Морта?       — Клянусь.       Нить уменьшилась в размерах, туже затягиваясь вокруг их рук. Там, где серебряная полоса касалась кожи, чувствовалось жжение.       — Клянешься ли ты, Теодор Нотт, приложить все необходимые усилия и, если потребуется, убить любого, кто встанет на пути воскрешения великого Тёмного Лорда?       — Клянусь.       Жгло так сильно, что любой бы человек взвыл от боли. Но за руки держались словно и не люди вовсе. Асмодей неотрывно всматривался в мертвецки спокойное лицо сына.       — Клянешься ли ты, Теодор Нотт, отречься от собственных желаний, которые помешают тебе исполнить свой долг?       Тео стиснул зубы.       — Клянусь.       Нить впиталась в кожу, оставляя красный след там, где касалась ее. Скрылась внутри и запечатала нерушимую клятву.       Асмодей скользнул взглядом к девушке, стоящей в дверях и, кивнув Хвосту, отпустил руку сына. Петтигрю исчез, а тени на стенах вновь пришли в движение, сплетаясь у ног Нотта—старшего.       — Не подведи меня,— пробормотал он.       — Как будто у меня есть выбор,— ответил Тео, поднимая взгляд к отцу.       Они стояли некоторое время, вглядываясь друг в друга. Асмодей улыбнулся краем рта и, обернувшись тенью, исчез, оставляя после себя могильный холод и тишину, что казалась гробовой.       Джорджия медленно моргнула, оглядывая гостиную. Ее тело подрагивало, она неосознанно обхватила себя руками в попытке согреться. И прежде, чем паника полностью охватила ее и она смогла произнести те заветные три буквы, что так и рвались изнутри, слева послышались тихие шаги. Она обернулась и облегченно выдохнула.       — Я разбудил тебя?— Тео стоял в дверном проеме кухни со стаканом воды в руках.       — Я..— Джо поморщилась, оглядывая комнату,— тебя не было и…       Нотт подошел к ней и взглянул сверху вниз на ее трепещущие ресницы.       — Хочешь?— протянул стакан.       Нортон взглянула вниз и увидела дрожь в его пальцах.       Когда Тео и Джо вновь оказались в объятиях теплой простыни и одеяла, она, словно это было таким обычным, что и не подвергалось сомнению, опустила голову на его грудь и прикрыла глаза. Но заснуть в ту ночь не смогла. Слишком громко билось его сердце.       Слишком громко. ***       Джорджия иногда поглядывала на Тео, отмечая, что последние двое суток он был словно сам не свой. Они едва ли разговаривали, большую часть времени он проводил на диване и неотрывно смотрел в одну точку, крутя в пальцах сигарету. Ей казалось, что она не в праве рыться в его голове и расспрашивать о причинах резкой смены настроения, но все это, почему—то, словно убивало ее. А ещё она дала обещание не задавать вопросов. Дала его своим молчанием, знаменующим согласие.       К вечеру они вновь устроились на диване, выбрав на этот раз какой—то незамысловатый роман. Книга повествовала о двух влюбленных, чьи чувства не имели права на существование в том мире, в котором их придумал автор. Множество испытаний, моральных и физических, которые буквально кричали о неестественности данного союза, поджидали их чуть ли не на каждой странице. И любой бы сдался, не выдержав такого давления, но только не они. Пробираясь через тернии преград на своем пути, главные герои вновь и вновь возвращались друг к другу. Но, как и в настоящей жизни, счастливого конца автор им не позволил. Джо лениво бегала взглядом по строчкам, вслушиваясь в размеренное сердцебиение Теодора под ухом. Героиня умерла, ослепленная любовью. И, честно признаться, ее душевные муки были описаны так подробно и красноречиво, что, казалось, лезвие кинжала, пронзившее ее сердце, было подобно укусу комара. А герой плакал, держа ее в руках, плакал и кричал. А ее кровь, что с каждой секундой текла все медленнее, образовывала вокруг них огромную лужу. Нортон перечитала момент ее смерти трижды, прикидывая в голове то, как бы героиня могла избежать столь трагичного конца. И только спустя несколько минут Джорджия заметила неладное.       — Ты не переворачиваешь страницу уже минут 10,— тихо пробормотала она, поднимая взгляд к лицу Тео.       Его глаза словно застыли и смотрели куда—то сквозь книгу. Но на самом деле взгляд был прикован к одной единственной строчке, которая вынуждала его сердце сжиматься под натиском тревоги.

«Ведь Дастин считал себя сильным, раз позволил себе вновь почувствовать любовь. И сила эта его же и погубила. И погубила его любовь».

      Тео медленно моргнул, слегка встряхивая влажными после душа кудрями. Но с ответом так и не нашелся. Джо поднялась и села рядом, поджимая ноги и обнимая колени руками. Ее голова немного склонилась вбок, пытаясь разглядеть взгляд Нотта. Он казался ей потерянным, и это приводило Джорджию в замешательство. От того Теодора, с которым они чуть не убили друг друга на уроке ЗоТИ в начале года, не оставалось и следа. Иногда его заносчивость и цинизм проскальзывали в мимике, но тут же исчезали без следа. Его глаза будто стали более теплого оттенка, хотя может ей и казалось. Хоть Нортон и понимала, что рядом с ней он становится совершенно другим, сейчас его состояние было нетипичным даже для последней недели, которую они провели в вынужденной изоляции рядом друг с другом. И как помочь ему она не знала. Говорить что-то было бессмысленным. Ведь в конце концов за людей более красноречиво говорят их поступки. И все, что Джорджия могла сделать — просто быть рядом. Быть рядом на тот случай, если Теодору понадобится поддержка.       — Книга мерзкая,— пробормотал Нотт, захлопывая пожелтевшие страницы и отбрасывая том на столик перед ними.       — Может и так,— согласилась.       — Я думал девчонкам нравятся слезливые истории любви,—усмехнулся.       — Может и так.       Тео медленно перевел взгляд на лицо девушки и нахмурился, не скрывая немого вопроса. Джо улыбнулась уголком рта:       — Я считаю то, что Элли бросилась загородить Дастина от кинжала — бессмысленным,— призналась она.       — Ух ты,— наигранно удивился, а на самом деле взаправду,— а как же любовь до гроба?       Нортон пожала плечами:       — Если судить по истории их отношений, то можно считать, что смерть одного равна смерти другого. Ведь ни один из них больше не сможет спокойно жить или хотя бы существовать, потеряв второго.       Тео внимательно слушал каждое ее слово, наслаждаясь мелодичным голосом. И, честно признаться, его поражали ее рассуждения.       — Человек — тварь, по природе своей,— Джо уткнулась подбородком в острые колени и поджала пальцы на ногах,— и всегда будет приспосабливаться к среде вокруг себя, какой бы токсичной она не была,— вновь вернув взгляд к Нотту, она мягко улыбнулась,— инстинкт самосохранения всегда берет верх над остальными, и не даст так просто ринуться защищать другого, а это,—кивнула в сторону книги,— лишь романтизация психической нестабильности.       — То есть ты хочешь сказать, что если человек влюблен, то он автоматически становится психом?— брови Тео поползли вверх, а на губах, впервые за двое суток, блуждала улыбка.       — Человек становится психом, когда ведомый лишь чувствами совершает опрометчивые поступки,—ответная улыбка коснулась губ Джорджии.       Нотт сощурил глаза, изучая ее лицо.       — Любовь приходит и уходит, Теодор,— пожала плечами,— в жизни нет ничего вечного,— вновь кивнула на книгу,— разве что дыра от кинжала в сердце Элли останется навечно,— коротко вздохнула,— как и дыра в сердце Дастина.       — И как ты думаешь они могли бы избежать всего этого?       Джо лениво нахмурила брови, раздумывая над ответом. А Нотт и не в силах оторвать от нее взгляда.       — Прежде всего они должны быть партнерами,— пробормотала,—например, если бы они сели и обдумали свое положение, то уж точно не пришли бы к разъяренному Колину и не попали бы под горячую руку,—пошевелила пальцами на ногах,—но нет, Дастина обуяла ревность, а Элли страх за Дастина. И ведомые лишь чувствами — вот они, на полу в баре Колина, в луже крови,— вздохнула.       Тео вяло усмехнулся.       — Звучит резонно,— согласился.       Нортон улыбнулась и поднялась на ноги, потягиваясь.       — Я иду спать.       Он взглядом провожал ее силуэт к двери спальни, обдумывая их разговор. И прежде, чем он смог себя остановить, окликнул ее.       — Джо?       Она остановилась, медленно оборачиваясь к дивану. Застыла взглядом на кудрях, спавших на глаза, на длинных пальцах, крутивших перстень.       — Пообещай мне кое—что,—медленно поднял взгляд.       — Не много ли обещаний ты берёшь с меня за эту неделю?—улыбнулась.       Уголок рта Тео дрогнул вниз, пальцы замерли, подрагивая. Колкий комментарий проигнорировал, ведь если отвлечется — никогда не попросит. Не наберется смелости.       — Пообещай, что не влюбишься в меня.       Улыбка медленно сползла с лица Джорджии, а пальцы неосознанно вцепились в дверную ручку. Ее брови стянулись к переносице, взгляд упал к полу.       Что ж, если с обещанием не задавать Теодору вопросов она вполне справится, то…       — Потрясающее сочетание эгоцентризма и идиотства,— закатила глаза. Но вся спесь тут же отпала, когда в его взгляде она уловила неумолимую решимость и серьезность. Сглотнула, натягивая улыбку,— я и не собиралась.       …то второе обещание она уже, кажется, нарушила.       Но все ещё отказывалась принимать этот факт.