Грехопадение

      А время, казалось, совершенно утратило чувство размеренности, с которым текло когда-то. Часы стали жалкими секундами, дни часами, а недели днями. К середине марта растаял последний снег, обнажая сырую землю на территории Хогвартса. Первые зелёные ростки пробивались вверх, дабы дотянуться до солнца, лучи которого стали заметно теплее. Пахло весной.       И пахло смертью.       — Давай еще раз,— пробормотал Тео, нехотя оторвавшись от губ девушки.       Согревающие и заглушающие чары, наложенные на двух студентов Слизерина, что нашли уединение на берегу Черного озера, куполом накрывали их головы, мерцая в солнечном свете. Джорджия, вздохнув, прикрыла глаза и сосредоточилась, всячески игнорируя томное покалывание в кончиках пальцев, которое дарило ей присутствие Теодора в такой непомерной близости.       Внешний шум, такой как плеск воды озера и дуновение ветра, стал совсем тихим. Слух ласкал шелест крыльев и свист воздуха.       Теодор учил ее собранности, учил, что нужно сосредоточиться на чем-то, что мгновенно помогало абстрагироваться от внешних раздражителей. В пример он приводил собственный способ: Тео представлял себе водоем и круги на водной глади, монотонно расходящиеся от центра к берегам. Когда тело обретало покой, нужно было представить свои воспоминания и мысли некой системой, которой можно легко управлять. Сознание Нотта было похоже на стеллаж в кабинете Дамблдора, заставленный пузырьками с воспоминаниями. И, как и у Грейнджер, передние ряды занимали совсем неважные воспоминания, вроде первого полёта на метле или прогулки по саду Нотт-мэнора когда-то в детстве. Но чем дальше ленигилимент погружался бы в сознание Тео, тем труднее ему было бы добраться до самого важного. По мере углубления, стеллажи начинали дребезжать и ломаться и все пузырьки слетали с полок, разбиваясь вдребезги. В практике это означало, что человек теряет сосредоточенность и все то, что он так самозабвенно прятал, вот-вот вырвется и предстанет в неглиже перед волшебником, вторгшемся в голову. Но Теодор не дурак. Он целенаправленно сделал свой сознательный стеллаж хрупким, чтобы полки дрожали от малейшего посягательства на них и, разбившись, пузырьки низвергали содержимое на пол, и прочесть, различить хоть что-то в этом океане мыслей становилось просто-напросто невозможным.       Нотт был убежден, что при попытке отразить заклинание Легилименс, совершенно точно не нужно было полностью огораживать сознание, как это утверждалось в учебниках. Это простая человеческая психология: если стоит защита - значит есть, что красть. Свой ум необходимо было держать полностью открытым, наполняя передний план воспоминаниями совершенно ненужными и неважными, а действительно ценные мысли хранить в тени.       С Джорджией Теодор был непомерно ласков, он проникал в ее голову осторожно, так нежно, как умел. Хотя и знал, что готовить Нортон стоило к худшему, но просто не мог причинить ей боль. Даже мысль об этом вызывала в нем отторжение и гнев. Об этом Теодор несомненно ещё пожалеет, но значительно позже.       Сейчас же он наблюдал за лицом девушки, сидящей напротив него, замечая, как расслабляются ее мышцы. Морщинка между бровей постепенно разглаживалась, веки переставали трепетать, и даже дыхание становилось более глубоким.       Он вторгся в ее сознание не предупреждая, воочию наблюдая за системой, которую выбрала для себя Джо. Перед Теодором произрастало большое дерево, от ствола которого в разные стороны стремились сотни ветвей, обделенных зеленью. Толстая кора покрыта темно-зеленым мхом, что был единственным ярким пятном в открывшейся Теодору картине. Землю окутал блеклый туман, вздымающийся при каждом движении Нотта. Под его ногами тихо хрустели сухие ветви и опавшие листья, пока он, медленно двигаясь ближе, наблюдал за женским силуэтом у основания дерева. Он слышал лишь шелест сотен крыльев, со всей округи к дереву, что казалось до ужаса мертвым, слетались угольно-черные вороны, рассаживаясь на ветках. Силуэт стоял неподвижно, закинув голову назад и наблюдая за тем, как мысли, перевоплощенные в птиц, занимали уготовленные им места на передних и задних рядах ветвей. Те вороны, что были ближе, были до умопомрачения крикливыми и подвижными, тем самым отвлекая Теодора от особей, остававшихся во мраке. Они же, словно неподвижные стражи, снисходительно наблюдали свысока, не роняя ни единого звука. Птицы были гораздо больших размеров чем те, что ютились на нижних ярусах, и вызывали мурашки даже у Тео.       — Впечатляет,— признался он, морщась от эха собственного голоса.       Джорджия медленно обернулась и Теодор отшатнулся. Каре-зеленая радужка пропала, являя взору лишь белизну глазного яблока. Взгляд девушки был пустым и устрашающим, из-за отсутствия зрачков было неясно, куда она смотрит. Но даже так он чувствовал, что Нортон буравит взглядом его внутренности, видит насквозь.       —Тео?       Нотт моргнул. Ее глаза были в порядке, а брови стянулись к переносице. Выпустив скопившийся в легких воздух, Теодор тряхнул кудрями и нырнул дрожащими ладонями в карман толстовки.       — Просто устал,— отмахнулся он, разглядывая голые ветви над ними,— мрачновато, не находишь?       Джо ухмыльнулась, оборачиваясь к птицам. Она вытянула руку и один из тех, что были поменьше и поближе, каркнув, расправил крылья и опустился на ее предплечье, обхватывая тонкую руку когтистыми лапами.       — Я всегда завидовала птицам,— призналась она, аккуратно перебирая смоляные перья в пальцах,— они единственные, кто по-настоящему свободен в нашем мире,— взмах руки и ворон прыгнул на плечо Теодора,— хотят - и могут улететь куда угодно, не обращая внимания ни на что, кроме дуновения ветра в перьях.       Птица изогнула шею и заглянула прямо в глаза Нотту, а он, словно под гипнозом, утонул в черноте крохотной бусины. Джо показала ему свое первое воспоминание о Теодоре. Он увидел себя ещё первокурсником, ловко запрыгивающим на стул посреди Большого зала. Морщится, когда на голову опускается Распределяющая шляпа и закатывает глаза, когда старинный артефакт во всеуслышание заявляет присутствующим, что со своей храбростью Теодор Нотт бы прекрасно чувствовал себя на Гриффиндоре.       Тео усмехнулся, стряхивая с себя ворона и тот, вновь каркнув, взлетел, возвращаясь на ветку.       — Должно сработать,— подытожил он, тупя взгляд в листву под ногами.       — Но?       — Но?       Джо закатила глаза.       — Я знаю этот твой взгляд,— усмехнулась она,— всегда есть «но».       И правда видела насквозь.       — Я должен протестировать твоих птичек в стрессовой ситуации,— нехотя признался Тео,— Пожиратели или он не будут ждать, пока ты рассадишь всех по веткам. Ты должна быть собрана в любой момент времени, будь то битва или завтрак в Большом зале. Все вороны должны быть на своих местах постоянно,— он указал пальцем на верхние ветки,— а вон те ребята выглядят ну слишком уж примечательно. Сразу заметно их отличие от нижних.       Джорджия поджала губы, вновь оборачиваясь к дереву. Пару раз цокнув языком, она призвала самого большого из всех и он, величественно расправив крылья, спикировал вниз на бешенной скорости. Размах его крыльев завораживал, по размеру он был всего в два раза меньше Тео. Обдав их ветром, поднимая лежащие на земле сухие листья в воздух, ворон приземлился перед Ноттом и, на мгновение смерив его взглядом, слегка склонил голову. Теодор бегло взглянул на застывшую Джорджию, что неотрывно наблюдала за птицей поджав губы, и, лишь на мгновение заколебавшись, коснулся черной головы ладонью.       Нотт замер, когда перед глазами всплыло его собственное лицо. Их первый поцелуй. Тот самый вечер, когда он раскрыл Джорджии свои планы и был принят ею, вместе со всей его внутренней скверной, в которой тонула некогда чистая душа. Взгляд ворона гипнотизировал, Теодор не мог оторваться, продолжая следить за воспоминанием. Все моменты их близости проносились перед глазами, все касания, все тихие вздохи и ощущения губ на коже. Птицы, остававшиеся на дереве, принялись истошно голосить, нахохлив перья и расправив крылья. Медленно моргнув, Нотт попытался более настойчиво проникнуть глубже в ее сознание. Туда, где скрывался один из главных ее страхов. Он нырнул в бездну вороньего взгляда и наткнулся на тьму. Тьму, с расширенными зрачками и черными волосами, аккуратно зачесанными назад. Краем уха он услышал сдавленный вздох Джорджии, а птицы, будто обезумев, сорвались с веток и обрушились на Теодора нескончаемым потоком. Острые клювы вонзались в кожу, черные когти раздирали лицо, отгоняя чужака от ценного воспоминания. Калейдоскоп мыслей завертелся вокруг Нотта.       Оборотень. Первый полет на метле. Сироты в приюте с беззубыми улыбками. Шипящий звук свежих ожогов. Каре-зеленые глаза. И вновь он. Вновь Асмодей, вышагивающий посреди всего этого хаоса, будто он был ему хозяином. И когда тонкие нити вен, скрытых под бледной кожей, принялись молниеносно чернеть, а темные глаза стали теплее на оттенок, превращаясь в карие, левую бровь Асмодея рассек до боли знакомый Теодору шрам.       — Хватит.       — Ты должна контролировать птиц, Джо,— выдохнув пробормотал Тео, касаясь пальцами тех мест, куда вороны впивались когтями,— такая агрессивная защита сознания только раззадорит Волан-де-Морта и он…       — Да с чего ты вообще взял, что ему будет дело до моих воспоминаний?       Ее взгляд был суровым, испытывающим. Нортон задала настолько правильный и логичный вопрос, что Нотту ничего не оставалось, кроме как замереть с приоткрытым ртом и застыть взглядом на выступивших в уголках ее глаз слезах. Все эти уроки окклюменции отдавались тупой болью в висках Джорджии с самого первого дня их тренировок, но она стойко терпела, игнорируя назойливую мигрень, потому что видела, насколько Теодору важны были их занятия. Вначале она и вправду думала, что он учит ее для того, чтобы навсегда скрыть в ее голове его собственные секреты. Но как только его тон становился тверже, а неудачные попытки Джорджии вызывали разочарование, мелькавшее в глазах Тео, она поняла, что за всем этим стоит что-то большее.       Нотт протянул руку к ее щеке и едва уловимо погладил кожу.       — Я знаю это чувство,— устало выдохнул он, отстраняясь,— как будто череп раскалывается на части, а мозг раскален, словно лава,— похлопал себя по карману в поисках пачки сигарет,— с практикой это уйдёт.       — Ты не ответил на вопрос.       Первый вдох никотина обжигает легкие, мерно расползаясь по организму.       — А ты обещала их не задавать.       Джорджия, поджав губы, следила за тлеющим огоньком, укорачивающим сигарету, словно фитиль, стремящийся к динамиту.       — Грош — цена моим обещаниям,— пробормотала она, откидываясь на спину.       Взгляд понемногу становился чётче, слезы отступали, боль притуплялась, превращаясь в хроническую. Тео молча курил, сверля взглядом водную гладь. Даже отсюда Нортон могла заметить, что его глаза абсолютно пустые, мысленно он за тысячи лик отсюда.       Их молчание всегда было уютным.       — О чем ты мечтаешь?— внезапно спросил он все ещё не оборачиваясь.       — О доме,— тут же вырвалось у Джо.       Нотт усмехнулся.       — Сколько этажей?       — Я не о здании,— выдохнула она, прикрывая глаза,— я про ощущение.       Тео обернулся, скользя взглядом по умиротворенному лицу девушки, спокойствие которого нарушала лишь слабая улыбка. Он мог поклясться, что Джорджия давным-давно осознала причину его настойчивости на тренировках окклюменции. Догадаться было совершенно не трудно. Но ни он, ни она не решались произнести вслух.       Ведь как только это сорвется с чьих-то губ, то станет реальным. А реальность, что сгущалась над ними, была пропитана замогильным смрадом.       Иронично, что и Джорджия и Теодор намеренно умалчивали о самом главном. Иронично, что как только и он и она нашли в жизни что-то, что заставляло восприятие действительности пестреть совершенно новыми для них красками, на горизонте маячило то, что разобьет воцарившуюся идиллию в пух и прах.       Не оставляя ни следа от безмятежности, которую они ощущали находясь рядом друг с другом. ***       Асмодей давным-давно утратил способность чувствовать хоть что-то. За многие годы он позабыл, что такое страх, счастье, любовь, смущение — всевозможные чувства, доступные человеку, прекратили существовать для него девятнадцать лет назад. Может быть дело было в том, что Асмодей, как таковой, человеком никогда и не был.       Постороннее присутствие в мэноре он уловил ровно за секунду до того, как в библиотеке поместья послышался скрип старого кресла. Нотт—старший шел по коридорам не спеша, заведя руки за спину. Ленивым взглядом бездонных глаз он скользил по портретам предков, прячущих взгляд каждый раз, когда хозяин мэнора подходил слишком близко. Его тень на стене, оставленная слабым освещением свечей в доме, замерла вместе с ним. Но лишь на мгновение. Десятки теневых змей расползались от его ног по поместью в поисках незваного гостя, но их отголосков Асмодей не слышал. Так и продолжил медленно идти к библиотеке, лишенный даже собственной тени на старой стене.       Дверь тихонько скрипнула, а тёмный маг замер на пороге. Змеи устремились к сидящему в кресле спиной к Асмодею, застывая в ничтожных миллиметрах от цели. Нотт—старший почувствовал дрожь где-то внутри— так обскур сообщал ему о своей находке.       —Нечасто можно застать тебя врасплох,— этот голос врезался в перепонки, верить собственному слуху Асмодею совершенно не хотелось, — но оно, наверное, и к лучшему. Потому что говорить буду я.       Незнакомец медленно поднялся на ноги, все ещё всматриваясь в окно перед собой.       —Я знаю, что ты ищешь,— продолжил он.       Асмодей, все ещё не в силах пошевелиться, наблюдал за реакцией своих теней, скопившись возле ног гостя. Они будто преклонялись перед ним.       — И я знаю, где ты можешь это найти.       Человек по-хозяйски прошел к ближайшему стеллажу, проводя пальцами по корешкам книг, пока не остановился на одном из них, словно точно знал, где искать. Взмахом руки он отлевитировал увесистый том к столику рядом с креслом. Ещё один взмах — и комнату заполняет шелест страниц, пока не открывается нужная.       — С чего ты взял, что мне нужна помощь?— тихо спросил Асмодей, поглядывая на книгу.       — О, я знаю, что ты справился бы и без меня,— плечи незнакомца дрогнули в ухмылке,— и делаю я это не для тебя.       Человек медленно обернулся и щелчком пальцев создал перо. Его скрип о страницы книги на секунду нарушили тишину.       — А для себя,— кивком указал на столик,— просто хочу быть уверенным, что у тебя точно хватит времени, чтобы найти.       Асмодей не мог отвести взгляда от глаз напротив.       — Что привело тебя?— спросил Нотт—старший.       — Ошибка,— буднично ответил гость, подходя ближе.       — Чья?       Слабая ухмылка искривила до боли знакомые губы.       — Надеюсь, что моя.       Человек взглянул вниз, а тени, доселе остававшиеся неподвижными, встрепенулись и вновь устремились к Асмодею, сливаясь с ним. Нотт—старший ухмыльнулся.       —Сколько их у тебя?       —Два,— ответил Асмодей.       Незнакомец удовлетворенно кивнул, вновь впиваясь взглядом в пол. Его брови на мгновение сошлись на переносице.       — Когда ознакомишься с чтивом, советую навестить Крауча,— человек медленно обошел Асмодея и остановился за его спиной,— и почаще смотри под ноги,— его голос опустился до еле различимого шепота,— можешь поскользнуться.       Они стояли спиной друг к другу, вслушиваясь в гробовую тишину.       — У меня получится?— вопрос вырвался сам, Асмодей не успел остановить его.       — И да, и нет,— тихий скрип пола под подошвой ботинок,— и я хотел сказать тебе спасибо,— грустная ухмылка,— но не успею.       Незнакомец аппарировал прочь, оставляя Нотта—старшего так и стоять в дверях библиотеки поместья. И даже сейчас он не чувствовал абсолютно ничего. Медленным шагом он прошел внутрь и остановился возле стола, вчитываясь в восемь букв, выведенных аккуратным почерком. Взгляд скользнул по названию главы, а губы тронула еле заметная ухмылка.       — Никки.       Хлопок.       — Хозяин?       — Навести мисс Паркинсон,— Асмодей прошел к окну, вглядываясь в небольшой лесной массив, расстилавшийся за мэнором. ***       —Расслабься,— пробормотал Тео, наклоняясь чуть вперёд,— или боишься, что тебя увидят на свидании с сыном самого дьявола?       Джорджия нервно закатила глаза, слегка опуская голову, чтобы пряди закрыли ухмылку и предательский румянец.       —Каком ещё свидании…— пробормотала Нортон себе под нос, кидая беглый взгляд на толпу студентов, шумевших за соседним столиком.       Теодор, на самом деле, мог показать ей весь мир. Как минимум, потому что он был чертовски богат, как максимум - он мог аппарировать из любой точки Хогвартса, слава Салазару, он был достаточно умен, чтобы составить рецепт того самого зелья. Он мог перенести ее в Париж, Барселону, Рим — в любую точку, Джорджии лишь стоило указать изящным пальчиком на точку на карте. И всего за одно прикосновение к ее запястью и взмах палочки, он создал был портключ до указанного ею места .       Но настоящим шармом он считал совсем иное. Тео не мог сдержать улыбку, глядя на то, как розовеют ее щеки. Как Джо прячет взгляд, боясь пересечься им с кем-то знакомым. А ведь это всего лишь старые-добрые «Три метлы». Настоящий шарм — ее эмоции, и ее ощущения от первого в ее жизни свидания, словно они были обычной парочкой. Совсем неосознанно, но Теодор старался наполнить жизнь Нортон простыми, тривиальными вещами, такими как прогулки по берегу Черного озера, посиделки за кружкой сливочного, украденные поцелуи в тёмных нишах коридоров замка. Он старался дать ей все то, что было отнято жизнью у некогда одинокой и нерадивой слизеринки. Сейчас же, если он смотрел на Джорджию, то видел лишь жизнь. Совершенно неосознанно он пытался успеть все это за столь короткое время, что у них оставалось.       —Нортон, клянусь Салазаром,— Тео театрально схватился за сердце и нахмурил брови,— ещё секунда и я подумаю, что ты стыдишься моего общества.       Джо ухмыльнулась и, втянув носом воздух, расправила плечи и подняла взгляд. «Три метлы» был наводнен учащимися, решившими скоротать теплый мартовский субботний вечер распивая пиво. И что скрывать, она действительно иногда ловила неоднозначные взгляды в сторону их столика, хоть и уединились они в самом дальнем углу заведения.       —Может быть я открою тебе тайну,— улыбнулась Нортон,— но не все крутится вокруг тебя, Теодор.       —О-хо-хо, Те-о-дор,— передразнил он, хоть и не скрывал удовольствия, услышав свое полное имя из ее уст,— странно, а я уж было думал мир вращается вокруг,— он кашлянул и взглядом указал на свои брюки,— ну ты знаешь. Уж я-то точно его вертел.       —Мерзость,— отмахнулась она, уводя взгляд.       А Теодор вновь расплылся в улыбке, видя как ее щеки становятся практически пунцовыми. Он заказал два бокала сливочного и они, молча отпивая алкоголь маленькими глотками, предавались уютной тишине, обволакивающей их. Их взгляды будто магнитом притягивало друг к другу, казалось, что будь у них целая вечность впереди — так бы и провели ее, рассматривая ставшие до боли незаменимыми лица напротив. Изредка они перебрасывались односложными фразами, которые, казалось, не значили ровным счетом ничего, им важно было лишь слышать голоса друг друга. Все это было похоже на наваждение, что неминуемо тянуло на самое дно. В груди Джорджии приятно дрожало каждый раз, когда Нотт слегка поглаживал большим пальцем кисть ее руки, когда задерживал на ней взгляд дольше обычного, а она совершенно точно знала, что он просто-напросто исчезал из действительности в эти минуты. Знала, потому что теряла с ней связь сама каждый раз, когда медово-каряя радужка была в поле зрения чуть дольше положенного.       Глядя на них сейчас, было трудно сказать, что ещё в начале учебного года Джо и Тео мало того, что не разговаривали — вообще не замечали друг друга. Словно насмешка — каждый из них нашел то, что искал, казалось, всю жизнь, прямо рядом с собой — только руку протяни, и оно твое. Нортон завораживало то, что с течением времени им совершенно не требовались слова, чтобы понять друг друга. Если бы она верила в судьбу или что-то такое, то точно назвала бы их родственными душами. Мертвыми душами.       Джо давно свыклась с тем, что они предпочли брать все от каждой отведенной им минуты, не задаваясь вопросом о будущем. Свыкся с этим и Теодор. Но с каждым днем сохранять самообладание становилось все тяжелее по мере того, как развивалось их общение. С каждой стрелой, поражавшей сердце, было тяжелее осознавать, что то, чего ты так давно жаждал и обрел совершенно недавно, может отнять у тебя простой случай. С каждым днем, часом, минутой, секундой, черт побери, мгновением, Тео и Джо проникались друг другом настолько, что казалось умри один из них внезапно, как в каком-нибудь треклятом романе, второй канет в объятия Смерти вслед за первым не раздумывая. И это ощущалось таким правильным, что кровь просто-напросто стыла в жилах. Правильное неправильное.       Ведь именно для того, чтобы избежать романтизации психологических отклонений на фоне эмоциональной привязанности, они и пообещали друг другу не влюбляться. И это обещание они нарушили.       Как не пыталась игнорировать, но не могла. Все время искала подходящего момента, чтобы начать утомляющий своей ненужностью разговор, но не находила слов. И каждая секунда, ускользавшая от них словно песок сквозь пальцы, чувствовалась роковой. Последней.       Потому что если произойдет что-то, что разделит их навечно, то она никогда не узнает. А не узнает, потому что, черт побери, пообещала не спрашивать.       Но разве теперь Теодор мог обвинить ее в клятвопреступности, когда был повинен сам не меньше?       Ей нужны ответы. Нужны, чтобы успокоить совесть и понять причины его поступков.       Втянув такой необходимый воздух носом, будто бы он предал ей смелости, Джо, подняв взгляд к его лицу, спросила:       — Почему ты считаешь, что Волан-де-Морту понадобится проникать в мое сознание?       Пощечина. Рассекшая воздух и выбивавшая и без того шаткую землю из-под ног. Теодор медленно моргнул, тупя взгляд в поверхность стола, а пальцами обхватывая стакан, будто только он мог удержать его от падения. Он ждал этого. Ждал, готовился. Но готов все равно не был. Тео много ночей провел в раздумьях, взвешивая варианты развития событий. Ему особо нравилось маггловское выражение «Предупрежден — значит вооружен», но он не хотел вкладывать оружие в ее хрупкие руки. «Меньше знаешь — крепче спишь»- тоже идеально подходило на ответ, но, возможно, в их ситуации чем меньше ты знаешь, тем быстрее умрешь. Мысль о том, как бы сложилась ее судьба не будь он рядом, не покидала его последний месяц. С того самого дня в Лютном переулке. Мозг лихорадочно подкидывал способы, которые помогли бы исправить ситуацию и обезопасить ее от того ужаса, что привнесет Теодор в этот мир чуть больше, чем через месяц, и некоторые из них и вправду были достойными. Но все они разбивались о его внутреннего эгоиста, ведь все они велели ему держаться от Джорджии как можно дальше. Лишь при одной мысли, что он вновь вернётся в начало года и не поддастся искушению испробовать ранее ему неизведанное, в груди неприятно щемило. В этом случае Теодор намертво застыл в фазе отрицания и не собирался выбираться из нее, а ведь ему стоило лишь посмотреть на ситуацию с чистой головой. Но все его сознание было окутано огненно-рыжим пламенем, которое, в кой-то веке, не обжигало, а грело так сильно, что здравый смысл просто плавился от безысходности.       Он просто не мог отпустить ее. И он знал, что она бы не ушла. Они намертво встряли в собственных чувствах, хоть и клялись не допустить этого.       Глубокий вдох, чтобы собрать себя по кусочкам прямо со стола, и выпалить:       — Если что-то пойдет не так, он может использовать тебя в качестве рычага давления на меня.       Где-то внутри, глубоко, за корсетом ребер, екнуло так сильно, что боль отдалась прямиком во все тело. Но она ведь знала. Все это прекрасно знала, ей просто нужно было услышать это от него. И теперь, когда слова произнесены и витают над дальним столиком «Трёх метел» как грозовая туча, Джорджия с ужасом осознала, что легче от услышанного ей не стало.       Стало только страшнее.       А осознание того, что первая же мысль, мелькнувшая в голове, была не о собственной безопасности, а о безопасности Теодора, было сродни билету в один конец до Святого Мунго.       — Что может пойти не так?— голос дрогнул, как бы стоически Джо не пыталась держать его ровным.       — Всякое,— вяло пожал плечами Нотт,— я , знаешь ли, хоть и негодяй, но такое делаю впервые.       Слабая ухмылка тронула его губы, но не коснулась глаз. В них Нортон смогла разглядеть лишь хтоническое беспокойство.       —Я пытаюсь сделать все так, чтобы никому из нас— ни тебе, ни мне— не пришлось страдать из-за выбора, который я сделал.       Его пальцы дрогнули, а уголок рта нырнул вниз, но лишь на секунду.       — И честно признаться, что ни будь тебя, то все было бы намного проще,— рваный смешок.       Джорджия впервые видела его таким. От былого самообладания, которым кичился Теодор столько, сколько она его помнит, не осталось ни следа. И в этом, наверное, было самое страшное для нее. Она боялась, что если что-то вскроет эту его сторону, которой никто никогда не видел ранее, в какой либо из неподходящих моментов, то все пойдет крахом.       — Ты— моя сила,— пробормотал он,— но и моя слабость.       Звон в ушах, а мир, объятый пламенем, катится в тартарары. Она его слабость.       — Тео,— Джо придвинулась чуть ближе, игнорируя ком, намертво вставший в глотке,— скажи мне, что я должна сделать.       Он поднял на нее рассеянный взгляд.       — Что угодно,— продолжила Нортон,— я сделаю, что угодно,— ее дрожащие пальцы переплелись с его,— только скажи.       Он знал о чем она просит. Это было написано в ее взгляде, черт бы побрал этот каре-зеленый омут. Он предполагал тысячи способов, которые могут обезопасить Джорджию, но все они были непомерны даже для ноттовского извращенного понимания. Он мог просить ее вступить вместе с ним в темную армию, идти с ним рука об руку по дороге, выложенной трупами и пеплом. Мог просить, чтобы она принесла клятву Волан-де-Морту, чтобы убивала по его приказу, не разбираясь будь то маггл или маг, мужчина или женщина, дитя или старик. Мог просить ее стать его женой и запереть навеки в Нотт-мэноре, где она была бы заточена под чарами древней родовой магии, и продолжала великую династию. Мог просить о чем угодно. И Теодор знал, что она бы согласилась: вступила бы, шла бы, принесла бы, убивала бы, вышла бы замуж, смирилась бы с заточением, продолжала бы род — она сделала бы что угодно.       Но Теодор никогда в жизни не попросит ее ни о чем из этого. Он слишком… Ей нельзя… Она не….       Первый приступ панической атаки, задатки которой кололи где-то в легких, Теодор почувствовал в ту ночь в башне старост, когда на пороге их пристанища появился Асмодей. Он не показал этого своим видом, но внутри… внутри его сердце кульбитом перевернулось с ног на голову и крепко-накрепко стянуло вены в тугой узел.       И каждый раз, каждый гребаный раз, все те ночи, когда он размышлял над их судьбой, он чувствовал эту колющую боль. Ещё задолго до того, как Джорджия нарушила обещание не влюбляться в Теодора, сам Теодор уже был влюблен в Нортон до тёмных пятен перед глазами.       Оставалось лишь признать это, прежде всего, перед самим собой.       И сейчас, поддавшись натиску хлынувших в мозг мыслей, он вновь чувствовал это. Это хроническое, он никогда не отделается от чувства страха за ту, что с ног до головы перевернула его действительность. Его пальцы задрожали, а дыхание предательски сбилось. Быстро пробормотав что-то напоминающее извинения, Нотт вскочил с места и ринулся к туалету в другом конце зала. А когда дверь за ним захлопнулась, чего он не услышал из-за собственного пульса, разрывающего черепную коробку, он выкрутил скрипучий кран и сунул ледяные ладони под струю кипятка, не чувствуя как кожа в миг покраснела, а раскаленный пар щипал глаза. Боль отрезвляла.       Джо же, проводив его пустым взглядом, уловила на себе пристальное внимание со стороны толпы студентов и потянулась к стакану с пивом, в попытке спрятать в нем дрожащую губу. Вот так просто: никогда не знавшая ни добра, ни заботы девушка готова примкнуть с силам тьмы только ради того, чтобы сохранить то чувство, которое ей дарил один из самых, наверное, опаснейших ее представителей. Холодный, расчетливый, эгоистичный, каковым Нортон раньше его считала, Теодор, в конце концов, был единственным, кто смог показать ей настоящую жизнь. Хоть и всего лишь ее крупицу, совершенно ничего не стоившую, но и она была наполнена таким спектром эмоций, количество которых всегда были недоступными для Джо.       И это было, наверное, самым простым решением в ее жизни — принять и свыкнуться с тьмой, что жила в Теодоре, и что зазывала саму Нортон с той самой ночи в Воющей хижине. С той самой секунды, когда она открылась перед ним, когда предстала в неглиже перед его взором — уже тогда она знала, что окончательно и бесповоротно утонет в бездне. Но главное с ним, главное держать его руку. И тогда не страшна даже смерть. Всех, кто окружает Джорджию, и ее собственная.       Главное, чтобы Теодор Нотт был рядом, и держал ее руку.        Она заметила его возвращение на интуитивном уровне, даже не глядя. Чувствовала, как он возвращается к столику и, как только тот качнулся под весом его ладоней, все ещё пряча застланные слезами глаза, пробормотала, зная, что он ее услышит:       — Я, может быть, совершенно не понимаю, о чем прошу,— глубокий вдох,— но я просто-напросто не знаю, как по-другому.        Теодор молчал, выжидая. Джо теребила салфетку на столе, разрывая ее на мелкие клочки, и продолжала говорить:       — Единственное, что для меня важно — ты,— слова смертоносным ядом оседали на губах,— и я пойду за тобой куда угодно. Только скажи.       Молчание длилось с минуту, Нортон упрямо не хотела поднимать взгляда. Она давала ему время, чтобы обдумать ее слова. Давала его и себе, что обдумать их же. Обдумать и понять, что ни за что на свете не забрала бы их обратно. Все так, как должно быть. Она там, где должна быть.       —Я помню этот вечер.       Голос Тео казался до невозможности пустым и надломленным. Пресным и прозрачным, будто тысяча дементоров склонились над его душой, жадно впитывая остатки этой ноттовской черноты. Они бы поперхнулись от переизбытка тьмы, которую она в себе хранила. Джорджия вздрогнула, совершенно неосознанно, но взгляд намертво прилип к столу.       — И я готов поклясться, что если бы и вправду услышал эти слова от тебя тогда, то все было бы по-другому.       Нортон не понимала, о чем он говорит. Его высказывания не имели никакого смысла и были абсурдными, словно он потерял нить разговора и говорит совершенно о других вещах.       — Я не понимаю,— призналась она, невольно поднимая взгляд к лицу напротив.       Рваный вздох разодрал ее гортань. Слишком часто Джорджия позволяла себе любоваться его чертами, слишком хорошо знала каждую из них, казалось, лиши ее зрения — лик Теодора все равно намертво будет вшит на внутреннюю сторону век. От осознания, что медленно закрадывалось в мозжечок, по коже бежали колючие мурашки, бесцеремонно пробираясь от рук к позвоночнику. Нортон вжалась в спинку диванчика позади себя, если бы не пульс в ушах — услышала бы хруст собственных позвонков.       Это сродни хаосу. На грани чистого безумия. А нос щекочет запах могильной гнили.       —Ты….       Ведь будущее, то самое, ужасное, от которого Джорджия так самозабвенно бежала, само пришло за ней.       Ладонь опустилась на губы, не дай Салазар она проронит хотя бы звук, а ведь всхлипы, что рвались наружу, казалось, разорвут ее горло на части. Его лицо расплылось, из глаз предательски хлынули горячие слезы, Нортон мычала в ладонь, рвано дыша. И даже сейчас, на грани истерики, даже не видя его лица так четко, как хотелось бы, пред ней намертво встал образ его абсолютно пустых, мертвых, пропитанных болью и сожалением глаз.       Теодор не тянул к ней рук, чтобы подарить успокаивающее прикосновение, не просил ее сохранять самообладание. Он продолжал молчать, впиваясь взглядом в ее глаза, будто хотел утонуть в их омуте.       —Я…— еле слышимое, практически нечленораздельное, рваное, бессмысленное,— я не хотел, прости.       Джорджии хотелось закрыть уши и зажмуриться до цветных пятен перед глазами. Но не могла, она оцепенела, вглядываясь в мутный образ перед собой.       Это не он. Это не Теодор. Это не тот Теодор, который существует с ней в одном времени. Этот Теодор был другим. Пустым, сломленным.       —Почему?— едва выдавливает она из себя,— почему ты вернулся?       Молчал, поджав губы. Утерев рукавом слезы, Нортон воспользовалась тишиной, чтобы рассмотреть его. Совершенно точно несколько новых шрамов на лице, костяшки пальцев избиты до кровавых ссадин. Он был худее, немного худее. Бледность его лица вызывала боль в груди. Джорджия блуждала взглядом по Теодору, пытаясь впитать его облик до самой последней капли. Но как только их глаза встретились вновь, весь воздух покинул девичьи легкие, а вторая рука взметнулась к первой, прикрывая рот.       Тонкая влажная дорожка на его острой скуле мерцала в теплом свете свечей «Трех метел».       —Почему?— повторила Нортон.       Тео зажмурился, его губы вяло прошептали заклинание и все вокруг замерло. Все студенты, официанты, гребаное время замерло на месте, и лишь сердце Джорджии продолжало неистово биться где-то в груди, оставляя гематомы с внутренней стороны тела. Он со свистом выдохнул воздух сквозь намертво стиснутые зубы и резко поднялся на ноги. Обошел стол в считанные мгновения и обхватил ее лицо ладонями, нависая сверху. Дыхание Нортон отражалось от его губ, он жадно вдыхал каждый ее выдох, насыщая легкие их общим воздухом. Он пристально вглядывался в ее лицо, а губы его вновь раскрылись.       — Если бы мне дали выбор каким способом уйти из жизни,— прошептал Тео,— я бы утонул.       Джо поймала себя на том, что игнорируя страх, сковавший тело, она тянулась к нему. Их носы соприкасались, девушка зажмурилась.       —Я бы утонул в твоих глазах, ведь, блять, это самое прекрасное, что я видел в жизни,— выпалил он, опаляя лицо Нортон дыханием.       Нотт зажмурился и, нервно дернув шеей, припал к ее губам. Жадно, необузданно, нагло. Он прижал ее к себе так сильно, насколько позволяла дрожь в его руках. Джорджия уперлась руками в его грудь, отталкивая, но Теодор этого будто и не чувствовал. Нортон сдалась через семь секунд.       —Я все исправлю,— шептал он прямо в поцелуй,— все исправлю,— читал словно мантру в перерывах на жадные глотки воздуха,— я все исправлю, Джо.       Она плакала вслух, не стесняясь. Боль в его голосе передавалась ей воздушно-капельным путем, проникая под кожу и оседая в крови. Мычала в поцелуй, чувствуя на губах соленый привкус слез. Хваталась пальцами за его куртку до хруста в фалангах. Теперь она прижимала его к себе.       — Что-то…— истерика не оставляла и шанса вымолвить хоть слово, — что-то пошло не так, да?       —Прости меня, блять, прости,— Теодор оторвался от нее, прижимая голову Джо к своей груди. Ему нужно было время, чтобы обуздать себя, но его было так мало. Он видел приоткрытую дверь, ведущую в туалет на другом конце зала, видел собственную руку, открывающую ее. Зажмурился, собирая себя по кусочкам,— спрячь это на самую высокую ветку.       Джорджия чувствовала, как он дрожит.       — На самую высокую, и никому,— ее лицо вновь в его ладонях, глаза в глаза,— никому и никогда. Все должно быть так, как должно быть. Иначе у меня не получится. Обещай!       —Обещаю.       Его губа вновь дрогнула, а слеза сорвалась с ресниц и разбилась о лицо Нортон.       — Прости меня.       И также быстро, как появился, он, с еле слышным хлопком, исчез, оставляя Джорджию посреди замерших в «Трех метлах» людей. Оставляя ее с дырой где-то глубоко, которую никто и никогда не увидит.       Она трижды обещала.