Грехопадение

      Теодор убил двадцать три человека. Четверо из них были женщины, двое — старики. Кажется, остальные были мужчинами, но среди всего этого бордового буйства и смешения крови на грязном асфальте и не разберёшь. Пусть будет так. Кровь на руках ощущалась чем-то до тошноты обыденным и со временем перестала вызывать дрожь в пальцах. Маска Пожирателя мешала дышать, давя тугим ремнём на макушку, но и к этому он привык. Палочка намертво приросла к ладони, паранойя кусала мозжечок острыми зубками, издеваясь.       Схватив в охапку несколько футляров, Тео оглянулся на Фенрира. Сивый, рыча, вгрызался челюстями в случайного волшебника, оказавшегося не в том месте и не в то время. Хруст разрывающихся сухожилий уже не вызывал кома в горле, и это заставляло, наверное, задуматься. Обойдя стороной беснующегося оборотня, которому даже и не нужно было перевоплощаться в зверя, чтобы быть им, Нотт присел возле забившегося в угол старика и связал ему руки. Тот не сводил испуганного взгляда с кровавого месива, оставшегося от человека, морщинистое лицо бледнело с каждой секундой все больше и больше.       — Вам не о чем беспокоиться, сэр,— усмехнулся Теодор, проверяя хорошо ли затянута веревка на тонких запястьях,— вы слишком худощавы даже для закуски.       Старик поджал губы и зажмурился, дрожа всем телом.       — Позвольте,— пробормотал Нотт, натягивая на его голову мешок.       В Косой аллее царил настоящий хаос: люди, визжа, бежали прочь от разрушенной лавки Олливандера, попутно пытаясь достать из-под завалов хоть кого-то, кто мог сойти за живого. Подхватив футляры, Теодор поднял старика свободной рукой и, подтолкнув к выходу, остановился перед дверью.       — Тебе бы на диету,— кинул он через плечо, осматривая разрушенную улицу сквозь тонкие щели для глаз, — голод надо контролировать.       Хохот Фенрира был шершавым, как наждачная бумага. Отбросив бездыханное тело в сторону, он медленно поднялся на ноги и, облизав окровавленный палец, медленно побрел к выходу, забирая заложника у Теодора. Запах гари бил по ноздрям, Нотт вышел на улицу и, обменявшись кивками с Сивым, аппарировал.       Вернувшись в родное поместье лишь за полночь, он устало потянулся и побрел к своей комнате. Портреты сегодня были необычайно молчаливы, лишь кидали мимолетные взгляды на кровь на руках молодого хозяина и его острые скулы. Теодору до умопомрачения шла его новая действительность, теперь все, кто хоть когда-либо называли его монстром, могли спать спокойно, ведь он таковым и в самом деле стал. А та легкость, с которой ему давались убийства и бесчинства, положенные Пожирателям в рейдах, вселяла всепоглощающий страх и изумление даже у старшего поколения приспешников Темного лорда. «Сын своего отца»,— так думал каждый из них, когда Нотт—младший возвращался с каждого задания перепачканным в крови и саже, а надменность на лице будто вросла под серебряную маску. Тео знал, на что идет и давал темным силам то, чего те от него ждали.       Форма Пожирателя с тихим шелестом летит на пол и тут же испаряется с помощью эльфийской магии. Голые ступни на холодном кафеле и горячие струи воды, стекающие по давно побелевшим шрамам и мышцам. Лишь в уединении в родовом поместье он находил отдушину, ведь только переступив порог особняка выпускал наружу клятые мысли, вибрирующие в склянках ежесекундно. Образ рыжеволосой девушки был недоступен ему при исполнении тёмных обязательств, но, тем не менее, становился лишь ярче, когда Теодор давал волю воспоминаниям темными ночами.       Вода стекала на пол, оставляя за ним влажные следы ступней, ведущих к шкафу. Обычная одежда чувствовалась чужеродно — так он привык к черному облачению. Но вряд ли его настоящая сущность будет воспринята должным образом там, куда он собирался. Схватив со стола заготовленную стопку бумаг, последний раз глянув на свой внешний вид в зеркало, Теодор, вздохнув, быстрым шагом спустился к камину в гостиной и сгреб летучий порох.       Вся эта долбаная бюрократия заживо сгрызала остатки нервов, оттого и постукивание пальцев по поверхности лакированного стола. Гоблин, сидящий перед ним, то и дело поджимал тонкие губы и косился на источник клятого звука, но замечание о соблюдении тишины так и осталось невысказанным. Одного лишь взгляда на хмурого, молодого наследника династии Нотт хватало, чтобы вовремя сдержать раздражение внутри и тем самым спасти собственную жизнь. Тихий скрежет пера, как будто нарочито медленный и до невозможности скрипучий, выводил Теодора из себя. Но и он, не желая после тяжелого пожирательского дня устраивать показательную казнь в Гринготтсе, держал себя в руках. Как мог держал.       А когда последняя ниточка терпения натянулась до предела и надорвалась ровно посередине, гоблин, кивнув, позвал его проследовать в хранилища, закончив с оформлением бумаг.       Той ночью Теодор вернулся домой лишь под утро и, спрятав документы в дальний ящик своего стола, спустился на маленькую кухню, в которой обычно господствовали домашние эльфы. Никки порывалась помочь хозяину утолить его желание, но Тео хотелось хоть чем-то занять руки кроме бесконечных мародерств, побоищ и убийств. Приказав, чтобы ни один домовой его не беспокоил, Нотт—младший, в тягучей тишине, принялся маггловским способом заваривать себе кофе, находя в этом ритуале крохотную отдушину. Сознание тут же подкинуло воспоминание из башни старост, а улыбка впервые коснулась сухих потрескавшихся губ. Вдыхая аромат молотых зерен, он забрался на подоконник и впился уставшим взглядом в ночное небо, которое, почему-то, именно сегодня было поразительно чистым, являя тысячи звёзд на своем полотне. Сигарета давно приросла к его губам намертво, как и клеймо Пожирателя смерти. Теперь проникновение никотина в легкие, отчего-то, чувствовалось совсем иначе. Оно, в коем-то веке, расслабляло и кружило голову.       Теодор никогда не боялся собственной сущности, всегда открыто признавал свою чудовищность и никогда не прятал черноту внутри. Вот только теперь, когда она так и хлестала из него необузданными потоками, ему вдруг становилось не по себе. Ведь раньше, ещё каких-то полмесяца назад, в его жизни было то, ради чего он старался оставаться человеком. Хотел быть человеком, обычным, у которого есть право на ошибку. Оно, в общем-то, и сейчас есть, это самое то, но такая резкая нехватка, словно ломка у наркомана, наполняла остатки души осколками, пускающими кровь.       Кровь за кровь, в общем-то. И поделом ему, ведь этот выбор он сделал сам. И с его последствиями Теодору придется встретиться лицом к лицу лично, задыхаясь от удушья. Но а сейчас лишь запах табака, кофейных зерен и чужой крови, от которой ему уже просто не удастся отмыться. ***       Не бывает прогресса без регресса.       Но что делать, если регресс, обняв костлявыми пальцами, тянет на дно? Становится личным дементором, сопровождающим везде, куда бы она не шла. И при любой удобной возможности, как только в голове всплывает хоть что-то светлое — высасывает без остатка, оставляя звенящую пустоту внутри. Возможно ли вернуться на путь совершенствования, если единственное, к чему лежит душа — задержать дыхание и больше не позволить себе ни единого вздоха?       Именно поэтому Джорджия всегда повторяла себе, что никогда не хотела бы узнать что такое «любовь». Не желала знать чувство трепета в груди, ноющей истомы внизу живота и легкости в мыслях. Потому что как только ей удалось прочувствовать все превратности амурных дел — вслед за купидоновой стрелой в сердце вонзился кинжал.       Ей претила лишь мысль, что теперь она зависит от собственных чувств, ведь справиться с ними, утихомирить — все равно что ловить дым голыми руками. Дым от огня, что лижет стопы, протянутые над бездной. И это единственное, что ей хотелось бы чувствовать. Агоническую боль и жжение — но лишь бы не ту пустоту, оставшуюся внутри после исчезновения Теодора.       Но все это — лишь отголоски здравого смысла, которого Джорджия лишилась давным-давно. Ее реальность — бесконечно тянущиеся дни, надвигающиеся выпускные экзамены, неизвестность и боль, от которой больше не избавиться.       Удивительно, но с той роковой ночи к ней ни разу не подошел ни Римус, ни кто-либо другой, с намерением уличить в соучастии Теодору Нотту. Быть может Люпин самолично дал клятву тем, кто был той ночью на астрономической башне, что проследит за ней. Да и пусть, плевать. Больше ничего не имело значения и это было самой тяжелой ношей. Осознание того, что твоя собственная жизнь больше не принадлежит тебе, что ее часть теперь в руках того, кого рядом больше нет. Она прекрасно знала, что они ещё встретятся, ведь он не мог просто оставить ее одну. Она знала это точно и лишь этой мыслью тешила себя каждый клятый день, который проводила в разлуке с частью собственной души.       Лицо вновь приобрело сильно выраженную бледность, еда на вкус будто пепел, а огня в ее жизни и без этого хватало. Дни сменялись один другим: бессонная ночь, такие теперь ненужные занятия и, словно ритуал, Воющая хижина, стены которой видели всю ту боль, выходившую с горячими слезами. Поразительно, сколько их в человеческом теле, ведь, казалось, рано или поздно ну просто должны закончиться. Но каждый раз как первый, и тонкие мокрые дорожки щекочут дрожащий подбородок.       Десятки ночей, проведенных на астрономической башне и сотни пустых взглядов в небо, будто в попытке найти ответ в созвездиях. А когда становилось совсем невозможно, Джорджия шла к единственному человеку, который сполна мог понять всю ее горечь. Мускусный запах с тонкими нотками мяты дарили забытье, но лишь мнимое. Длинные пальцы Малфоя, так неожиданно нежно поглаживающие девичьи плечи, его ровное сердцебиение и взгляд, тяжелый, словно весил тонну, ведь и для него близился роковой конец. Десятки разговоров о Гермионе и сотни аргументов, что он поступил так, потому что это единственный возможный исход из всех. Нортон тихо плакала на плече Драко, дыша запахом его сигарет, что навевало такую беспросветную тоску, что, казалось, сердце готово разорваться на миллионы частей. Но, черт бы побрал, напоминало о Теодоре.       И это все, что ей оставалось — тешиться воспоминаниями, гадая где он и все ли с ним в порядке. Казалось, что ещё немного, и Нортон уверует во всех святых, чьи имена сможет вспомнить, дабы возносить к их именам бессвязные молитвы и прошения. И самое, блять, ужасное, что все они будут посвящены лишь одному человеку. Человеку, который оставил ее на растерзание собственной боли и скрылся во тьме, стелющейся за горизонтом. Человеку, на которого она не смогла бы даже немного злиться, даже если бы он убил ее собственными руками. ***       Гермиона не находила себе места. Как бы то ни было несвойственным для гриффиндорки, но все мысли об экзаменах странным образом улетучились из головы, а на подкорке маячило лишь предчувствие неминуемого. Дни тайного наблюдения за Джорджией и Драко в один прекрасный момент превратились в муку, о, она как сейчас его помнит. Дело было следующим вечером после того, как стало известно о внезапном исключении Теодора Нотта из Хогвартса. Об этом объявила Макгонагалл несколькими часами ранее, и Грейнджер уже тогда заподозрила неладное. Мало того, что непосредственного директора не было видно уже с неделю, так и весь преподавательский состав на очевидные вопросы учеников отвечали нервными шутками, спеша перевести тему. Она поглядывала на стол Слизерина раз в несколько минут, пытаясь не потерять нить разговора за столом собственного факультета, и лишь Поттер точно знал, где сейчас находятся все ее мысли. Отпив тыквенного сока, Гермиона, досчитав до трехсот шестидесяти, вновь кинула беглый взгляд к змеям. И обнаружила лишь Драко, нахмурившегося и смотрящего куда-то в даль. Проследовав за его взглядом, Грейнджер увидела удаляющуюся быстрым шагом рыжую макушку, а следом и самого Малфоя, спешившего за Джорджией.       — Ставлю голову на отсечение, что Нотт был с ними заодно, — предполагал Поттер тем же вечером в гостиной Гриффиндора,— тогда это все объясняет. Последний раз, когда я связывался с Сириусом, я, клянусь, почувствовал, что он что-то скрывает.       — Шш,— Гермиона наложила на их уголок заглушающие чары и нахмурилась, теребя подол школьной юбки.       Гарри быстро сглотнул и сел ближе к ней, понижая голос практически до шепота:       — Ты сама заметила: Дамблдора не видно, на Макгонагалл нет лица, ещё и внезапное исключение Нотта,— торопливо перечислял гриффиндорец, загибая пальцы. Все его нутро дрожало в предвкушении того, что они с Грейнджер стоят на пороге раскрытия какой-то тайны,— Орден неспокоен, Гермиона, я думаю, что…       Слова застряли в горле.       — Да, ты прав,— шепнула девушка, — после того, как Теодор перестал появляться в школе, Джорджия сама не своя. И то, что они вдруг сблизились с Драко…       И ее слова встали комом, как и у Поттера. Тягучее молчание обволакивало, нагнетая атмосферу. Верить в очевидное совершенно не хотелось, но игнорировать это больше не было смысла. Малфой, Нортон и Нотт всегда были заодно, вместе преследуя какую-то общую цель. Но озвучить даже в мыслях эту цель она все ещё не решалась, будто та, произнесенная даже мысленным голосом, станет неоспоримой и неизбежной истиной.       — Гарри, дело довольно серьёзное, — ладони предательски намокли,— мы должны перепроверить еще раз и убедиться окончательно, прежде чем..       — А как же Рон?— его голос стал еще тише, Поттер оглянулся через плечо,— мы не можем вечно скрывать это от него, он уже что-то подозревает. Я слишком хорошо знаю его и вижу сомнения на его лице.       Гермиона поджала губы, косясь в дальний угол гостиной. Уизли, хоть и выглядел как обычно довольно расслабленным, но беглые взгляды в их спины говорили сами за себя.       — Ты прав,— согласилась она,— но только после того, как мы точно убедимся в том, что они…       — Пытаются воскресить Волан-де-Морта, Гермиона. Называй вещи своими именами.       Остаток вечера гриффиндорка провела в раздумьях, прикладывая титанические усилия, чтобы не вспоминать встревоженный взгляд Малфоя, направленный в спину Джорджии.       Попытки заговорить с Нортон проваливались, даже не начавшись. Со дня рождения Рональда прошло уже достаточно времени, но выходка Поттера в тот вечер стерла все то, что успело выстроиться между Джо и Грейнджер. Как только гриффиндорка, собравшись с мыслями, решалась подойти к слизеринке, то, почему-то, останавливалась в нескольких метрах от нее. На Нортон словно не было лица, таким пустым ее взгляд не был ещё никогда и Гермионе приходилось лишь гадать, можно ли как-то связать ее состояние с делами Пожирателей Смерти, или же причина крылась совершенно в другом. Она наблюдала за ней на занятиях, искала взглядом в коридорах, но что-то вечно останавливало Грейнджер от такого простого «Привет», которое когда-то слетало с губ так просто и непринужденно.       Гарри начинал откровенно давить, настаивал на более грубом вмешательстве, но Гермиона стоически пресекала всего доводы. Какими бы темными не были времена, Грейнджер продолжала верить в добро, хоть оно и рассыпалось на глазах, словно хрупкий хрусталь. И осколки его ранили больнее с каждым днем, который гриффиндорка искала нужный подход к Джорджии.       Так прошел месяц. Нортон вновь ускользнула из Большого зала, и Гермиона проследовала за ней. Но вместо обычного маршрута к лестнице, ведущей к астрономической башне, Джорджия медленным шагом направлялась к выходу из замка. Там-то ее и догнала Грейнджер. Ей почему-то показалось, что как только рыжая копна волос скроется за высокими дверьми, так и вовсе пропадёт, словно все это время была лишь сном.       — Джо!— старалась держать голос как можно более непринужденным, но нотки опасения и беспокойства все же просочились наружу.       Нортон остановилась, медленно оборачиваясь на звук собственного имени. И только приблизившись, Гермиона смогла рассмотреть некогда ставшее непозволительно близким лицо. Слизеринка выглядела болезненно, цвет ее кожи, и без того обычно бледный, сейчас казался буквально прозрачным. Она совершенно точно сильно похудела, и худоба была явно нездоровой. Ком в горле моментально перекрыл доступ к кислороду и каким-то внятным словам, Грейнджер остановилась рядом с Джорджией и не могла оторвать от нее взгляда. Она выглядела так… так похоже на нее саму в первые недели после расставания с Драко. Нортон медленно подняла бровь, выжидая.       — Я хотела спросить,— пролепетала Гермиона, собираясь с мыслями,— мы давно не разговаривали и я.. я хотела извиниться за ту ситуацию на дне рождения Рональда,— она покачала головой,— я не знаю, что нашло на Гарри тогда.       — Но ведь оно нашло на Гарри, а не на тебя,— бесцветным голосом заметила Джо, пожимая плечом,— так что и извиняться следует не тебе.       —Да, ты права, но, он мой друг, и я…— Грейнджер прекрасно видела и знала, что одно неаккуратное слово и Нортон бесповоротно потеряет интерес к беседе, а ведь его и как такового было немного. Сглотнув, гриффиндорка расправила плечи и нахмурилась,— мы заметно отдалились после того случая, ты… ты в порядке?       Уголок рта Джорджии нервно дёрнулся, хоть взгляд и оставался отрешенным. Гермиона знала эту эмоцию, знала эту маску, ведь сама удачно скрывалась под ней, пока книги ее ментальной библиотеки заполнялись бесконечными мыслями о Малфое и их отношениях. Каждый подобный вопрос, звучавший в сторону Грейнджер от друзей в те дни, воспринимались как срывание корочки с недавно зажившей раны и были просто-напросто как красная тряпка для быка. А для того, чтобы сохранить остатки самообладания, приходилось заталкивать куда подальше рвущийся наружу ураган и отвечать…       — Да, спасибо,— ответила Джо.       Не дожидаясь дальнейших реплик Гермионы, Нортон развернулась и пошла к выходу.       — Джо, я…— не сдавалась Грейнджер,— я никогда не забываю людей, которые были добры ко мне. И я всегда готова выслушать и помочь всем, что будет в моих силах, так что если ты… ***       У Джорджии не оставалось сил на ярость, на хоть какие-то эмоции. Но, почему-то, сейчас, когда слова Гермионы звучали так блядски сочувственно и убедительно, захотелось сорваться. Сорваться и выплеснуть наружу все то, что медленно гнило в душе. «Давай, Грейнджер, прояви свою потребность спасать всех и каждого вокруг себя!». Но гриффиндорка была не виновата в той череде выборов и решений, которые привели Джорджию в состояние душевного анабиоза. Никто не был виноват в этом, кроме нее самой. И если Нортон уже тогда казалось, что она сполна захлебнулась в последствиях, о, Салазар, как она была наивна.       — Спасибо,— только и смогла из себя выдавить слизеринка и, покачнувшись, продолжила свой путь в никуда.       Все лица, попадавшиеся ей на глаза, размывались в смутные очертания. По привычке утерев глаза рукавом, не дай святые, хоть кто-то увидит, она ускорила шаг и скрылась в чаще Запретного леса. Каждое до боли знакомое дерево на пути дарило мнимое чувство побега от реальности, хоть и направлялась она туда, где квинтэссенция ее горечи витала темным сгустком среди полуразрушенных стен — там дышалось легче.       Старые ступени встретили привычным скрипом, запах затхлости и пыли больше не раздражал слизистую, все в этом месте стало родным. Свист ветра в щелях между досками даже успокаивал. Закрыв за собой дверь, Джорджия медленно сползла по ней и опустилась на пол. Подтянув поближе колени, уткнувшись в них носом, она в очередной раз дала волю чувствам и беззвучно расплакалась.       Солнце плавно опускалось за горизонт, уступая место звездному полотну, становилось холоднее. Может быть это ее клятая судьба? Замерзнуть насмерть в забытой Мерлином хижине со следами слабости на лице и с разбитым на миллионы осколков сердцем? Сил не оставалось даже на дыхание, голод и бессонница давали о себе знать, организм истощен. Обхватив себя руками в бесполезной попытке согреться, Нортон прикрыла глаза и вслушивалась в звуки своей боли. Тихие, ненавязчивые, разрушительно умиротворенные. Пустота — вот ее реальность. Все казалось шуткой, просто розыгрышем. Как же простой выброс эндорфина в кровь может повлиять на разум? Пощекотав нервы, испаряется, оставляя психически неустойчивую личность в дофаминовой яме, гнить.       Мысли, в общем-то, тоже требовали каких-то усилий. Проще существовать в лимбе. А там гляди и Дьявол распахнет свои пламенные объятия, и поделом ей.       Хлопок аппарации где-то справа казался галлюцинацией, не стоящей и толики внимания. Джорджия и так дергалась от каждого звука: оборачивалась, когда слышала в толпе похожий голос, закрывала глаза, чтобы вновь увидеть намертво вшитый на внутренней стороне век образ, вдыхала сигаретный дым, лишь бы никотиновая смола заменила пустоту внутри и напомнила о нем. Скрип пола рядом и вовсе срывает все ментальные тормоза. Она сходила с ума, искала его в каждой вещи, что окружали ее. Хотелось поддаться искушению и упиваться собственным безумием — лишь бы почувствовать вновь.       Почувствовать тонкие пальцы на своей руке, теплое дыхание, колышущее пряди волос. Прерывистый вздох, и тут же представить густые нахмуренные брови. О, он бы точно смотрел на нее именно так.       — Джо?       Услышать голос.       Слезы хлынули из глаз, голова намертво приросла к острым коленям и весила тонну, не поднять. Дыхание сбилось ко всем чертям, а из сжатых до боли губ вырвался судорожный всхлип. Ноздри заполнил знакомый запах, от которого внутри все растекалось подобно огненной лаве. И если это ее безумие — она готова хоть тысячи раз тонуть в нем, лишь бы слышать…       — Эй.       Лишь бы чувствовать…       Тепло чужого тела казалось огнём.       Лишь бы видеть…       Несколько долгих секунд на осознание происходящего, и всего мгновение, чтобы, зажмурившись до тёмных пятен, рвануть в объятия смерти.       Пальцы Джорджии по наитию зарылись в густые кудри, болезненно переплетаясь в них. Прижималась с такой силой, будто пыталась вдавить его в себя, чтобы больше никогда, никогда, блять, не отпускать. Не позволить миражу исчезнуть.       Учащенное сердцебиение под ухом, не ее. Чужое. Родное. Руки обнимают, губы прижимаются ко лбу, дыхание щекочет макушку.       — Тео…       — Открой глаза.       Замотала головой, будто в припадке, назло всем святым силам зажмурилась лишь сильнее и, отпрянув, на ощупь впилась поцелуем в губы напротив. Кусала, вымещая злобу, зализывала места укусов, извиняясь. Царапала кожу головы, кипя от ярости, вздыхала от тяжести его ладоней на щеках, благодаря Салазара.       Теодор и вовсе потерялся в ней. Вновь чувствовать ее в своих руках, иметь возможность целовать ее губы — все это казалось чем-то очень далеким и забытым. С их последней встречи для Нотта будто прошла целая жизнь, наполненная кровью и бесчисленными смертями. Возвращаться в Хогвартс — поступок самого последнего, безрассудного идиота. Но он просто не мог не придти.       Не мог оставить ее в этот день.       — Держись.       Джорджия даже не почувствовала аппарации, и без того голова кружилась настолько сильно, что как только под ее ногами вместо гнилых досок оказалась трава, она потеряла равновесие и рухнула на колени. И он рухнул вместе с ней. Они тянули друг друга в бездну, но каждый миллиметр погружения в преисподнюю стоил тех секунд, когда они были вместе. «Любовь разрушительна»,- сказал как-то Асмодей, и, о, Салазар, Теодор прочувствовал это сполна. Но во всей своей неправильности она была до омерзения идеальна. Его собственная пытка, которой он, клятый мазохист, наслаждался каждое мгновение.       Он держал ее в объятиях, пока дыхание девушки не пришло в норму. И лишь тогда она смогла поднять затуманенный взгляд, а Нотт ещё раз убедился, что его гребаное место в отражении зрачков Джорджии.       Он встал, подав ей руку, стиснув в ладони тонкие пальцы Нортон и повел ее сквозь небольшую чащу, не говоря ни слова. Джо шла, не отрывая взгляда от его силуэта. Все ещё не веря своим глазам, она не произносила не звука, боясь спугнуть свою утопию. Вдали виднелись тусклые огни, к которым они, словно мотыльки, безмолвно двигались, будто к источнику жизни. Вырисовывались очертания небольшого одноэтажного дома, Нортон, постоянно утирая глаза рукавом, смогла различить два маленьких окошка по бокам от входа, взирающих на ночных гостей сквозь высокие кусты. Дом был полностью из круглых бревен и казался совершенно заброшенным и давно забытым, что в визуально делало ещё более гармоничным посреди хвойных деревьев в глуши леса. Небольшое крыльцо перед входом освещала керосиновая лампа над дверью, в лучах которой бесновались крохотные мошки. Темная двускатная крыша обнимала дом, защищая.       — Где мы?— прошептала Джо, разглядывая здание.       Она почувствовала, как Тео чуть сильнее сжал ее пальцы в ладони, а его острые скулы пришли в движение под натиском улыбки.       — Терпение, мисс Нортон,— ответил Нотт, останавливаясь возле деревянной двери.       Доски мелодично скрипели под ногами, и звук этот терялся в рокоте покачивающихся на ветру деревьев. Теодор нырнул ладонью в карман и выудил что-то металлическое. Он раскрыл ладонь Джорджии и вложил в нее маленький ключ.       — Открывай.       Ее пальцы дрожали, а скважина будто нарочно постоянно меняла свое местоположение, лишая Нортон возможности попасть в нее ключом с первого раза. Его пальцы накрыли ее, вбирая в себя дрожь, и они совместными усилиями расправились с замком. Дверь тихонько открылась, дыхание девушки перестало быть слышным. Их встречала необычайно просторная, выполненная исключительно в светло-бежевых тонах гостиная, укомплектованная всей необходимой мебелью. Тканевые серые диваны, кухонный гарнитур, гладкий паркет — внутри дома, казавшегося заброшенным, все пахло новизной и свежим ремонтом. Свечи на столе, стоящем посреди гостиной, отбрасывали на стены плавно двигающиеся тени, покачиваясь от сквозняка.       — Как красиво,— пробормотала Джо, делая несколько шагов вглубь комнаты.       Она проводила пальчиками по поверхностям, оглядываясь по сторонам, а Теодор, привалившись плечом к входной двери, наблюдал за ней, не в силах скрыть улыбки. Внимание Нортон привлекла дверь, она обернулась на Тео в поисках разрешения узнать что там и, получив одобрительный кивок, толкнула ее.       — Салазар…       Крохотная спальня, лишь с кроватью и шкафом, но взгляд Джорджии был устремлен на полностью стеклянную стену напротив, открывавшую вид на горы и океан.       — Нравится?       Шепот возле ее уха и проворные пальцы, танцующие на девичьей талии. Дыхание Тео щекотало шею, он медленно и нежно оставил дорожку поцелуев от виска Джо к ее подбородку, упиваясь восторгом, бушевавшим в ее глазах. Ее ладони накрыли его, Нортон прижалась к груди Тео спиной, чувствуя, как губы расползаются в восхищенной улыбке впервые за несколько недель.       — Здесь просто невероятно красиво,— прошептала она, оборачиваясь,— ты живешь здесь? Это твой дом?       Нотт улыбнулся, бегая взглядом по лицу напротив. Его пальцы соскользнули с талии Джо и обхватили ее руку, поднимая ладонью вверх. Кожи коснулся прохладный металл, Нортон опустила взгляд на тот самый ключ.       — Это твой дом.       Девушка медленно моргнула, хмуря брови. Теодор упивался ее замешательством, Салазар, как он любил ее эмоции. Бессонные ночи, проведенные здесь в попытках придать этому месту тот вид, в котором увидела его Джорджия, бесконечные вечера в Гринготтсе, наполненный шелестом сотен кадастровых бумаг — все это стоило того, чтобы увидеть ту самую морщинку над переносицей.       — Что?— переспросила Джо.       Тео мучительно медленно, даже для самого себя, приблизился к ее лицу и провел кончиком носа по губам девушки. Коснувшись их своими, он едва сдержал стон наслаждения, рвущийся изнутри, от той нежности и трепета, которыми были наполнены их поцелуи.       — С днем рождения, Джо,— прошептал он, не отрываясь от ее губ.