Грехопадение

Четыре месяца спустя. Бирмингем, Англия.       Эта мысль неустанно зудела в голове уже четвертый час, перебивая своей тревожностью, казалось, всю Вторую магическую войну.       Гермиона тихо выдохнула, пытаясь вернуть разуму какую-никакую ясность, и с особым усердием сосредоточила взгляд на карте, развернутой на большом столе. Пыталась отвлечься от наваждения чем только могла: вслушиваться в бесперебойный монолог Кингсли, водящего оставшимися двумя фалангами указательного пальца по местам на территории Болгарии, отмеченным крестами; на то, что от ее свитера до сих пор за милю разило горьким бадьяном и кровевосполняющим зельем; на губы Рона, которые он успел за последние минут двадцать искусать до такой степени, что они припухли и кровоточили. Грейнджер украдкой посмотрела на Гарри, который стоял слева от нее, уперевшись ладонями в стол, и, стянув брови на переносице, неотрывно следил за пальцем Бруствера. Слишком хорошо она знала Поттера, чтобы тут же понять, что ему и дела не было до местоположения убежищ Ордена в близлежащих странах. Его пустой взгляд говорил о многом. Последние месяцы Гарри был сам не свой: сказка о крестражах, ставшая устрашающей явью; вечные кошмары, от которых он поначалу вскакивал весь в поту посреди ночи, шипя что-то на парселтанге, а после и вовсе перестал спать, подсадив организм на бодрящие зелья; смерть Сириуса и Люпина чуть больше месяца назад, подкосившая каждого члена оппозиции; и, в довесок ко всему, поступок Асмодея Нотта при битве за Хогвартс.       Страшнее всего то, чего ты не в силах осознать. Золотое трио длинными днями и ночами ломало голову над причинами диверсии в рядах Пожирателей смерти, а также над их последствиями. Волан-де-Морт после непродолжительного затишья словно сорвался с цепи. Рейды тьмы стали беспощаднее и кровожаднее, ужаснее настолько, что считалось святой благодатью получить Аваду в грудь и быть растоптанным, испустить последний хриплый вздох прямо под ногами столпотворения тёмных и светлых сил. К такому выводу они пришли после того, как после набега на один из штабов Реддла обнаружили Лаванду Браун в темницах. Обнаружили то, что от нее осталось. Гермиона помнила ту картину настолько четко, будто ее выжгли пламенем на внутренней стороне век.       Лаванда пропала три дня назад. То ли по глупости Пожирателей, то ли по опытности Люпина, они довольно быстро отследили похитителей и наспех организовали спасательную операцию. К тому моменту, когда орденовцы добрались до места — оно уже было пустым. Выглядело брошенным много лет назад, но свежие окурки в пепельницах и стойкий запах кислого пота говорили о том, что здесь кто-то был ещё совсем недавно. Грейнджер подумала, что кто-то до сих пор мог находиться внутри и выжидать, наблюдать за их попыткой спасти кого-то из «своих». Даже помнила, как повернулась к Гарри, чтобы озвучить мрачное предположение, но впилась взглядом в его стремительно удаляющуюся спину. Он бежал за Роном. Уизли будто исчез, испарился, лишь по звуку тяжелых шагов, раздававшихся где-то в глубине заброшенного дома, они смогли понять, что он бегал по убежищу в поисках Лаванды. Парни скрылись в узком коридоре, и Гермиона, медленно обернувшись, вытянула палочку и пробормотала поисковое заклинание. Их было пятеро: Невилл, Гарри, Рон, Гермиона и Грюм, которого приставили к неуемным студентам за старшего. Грейнджер судорожно считала вибрации, исходящие от палочки, отсчитывающей количество людей, находящихся в радиусе мили вокруг нее. На пятом импульсе, после которого проследовала благоговейная пустота, она смогла выдохнуть, опустить палочку и уже было шагнуть во мрак вслед за Поттером. Но древко завибрировало шестой раз.       В ту же секунду оттуда, куда убежал Рон, раздался ужасающий звук. Это не был крик или вой, это было нечто большее. Так звучало отчаяние и бессилие. Гермиона зажмурилась, громко сглатывая, тело бросило в дрожь, а этот звук эхом отдавался где-то внутри черепной коробки, словно бладжер, рикошетящий от хрупких стен. Мимо нее пробежали Аластор и Лонгботтом, а Гермиона не смогла и рта раскрыть, чтобы предупредить их о госте. Ее ладонь была крепко прижата к губам, она старалась дышать как можно тише и, сморгнув горячие слезы, вновь подняла палочку и двинулась в другую часть дома. Пол предательски скрипел под ее ногами, казалось, даже под чарами заглушения.       Тени бесстыдно гуляли по ее лицу, тусклый лунный свет пробирался сквозь лопнувшие стекла окон и облизывал ее скулы. Где-то далеко за спиной Рон сокрушался отчаянными рыданиями, но Гермиона, пытаясь притвориться глухой, медленно продвигалась туда, где, казалось, было темнее всего. И она услышала: тонкий, едва уловимый звук, пустивший по ее коже полчище колючих мурашек. Тихая-тихая мелодия лизала перепонки. Грейнджер опасливо заглянула в одну из приоткрытых дверей и замерла взглядом на клавишах старого пыльного рояля, игравших до боли знакомый мотив, только вот вспомнить, где Гермиона могла его слышать, не хватило духа. Она отшатнулась, врезаясь лопатками в стену позади себя. На белых и черных плитках не было пальцев.       Глубоко вздохнув, вобрав в легкие целый кубометр воздуха и забитой намертво гриффиндорской храбрости, она ногой ударила дверь и ворвалась в комнату. Занавешенные белыми простынями предметы мебели казались ужасающими призраками, готовыми вонзиться в ее плоть и сожрать заживо. И лишь ткань на рояле была отдернута, обнажая клавиши. И на тех, которые плавно двигались, наполняя комнату мелодией, она различила стертую пальцами пыль.       — Гоменум Ревелио,— пробормотала она и задохнулась от ужаса, когда палочка пришла в незамедлительное движение и бесперебойно вибрировала.       Как она бежала, сокрушая плечами углы стен, от которых не было возможности и времени уклоняться. Бежала на звук рыданий Уизли, что становились громче с каждым ее шагом и с ужасом обернулась, заметив шевеление за спиной.       Но там никого. Лишь тени, плавно плывущие по пятам за Грейнджер.       Она ворвалась в комнату, из-за двери которой горел чей-то тусклый Люмос и сообщила о том, что они в ловушке. Что они окружены, что снаружи десятки Пожирателей смерти. Ее речь становилась медленнее с каждым словом по мере того, как ее взгляд опускался на тело, что крепко сжимал в руках Рональд. Желчь подкатила к горлу, Гермиона молниеносно отвернулась и закашляла, пытаясь сморгнуть противные слезы. Ужасный трупный запах бил по ноздрям, Лаванда не могла, ну просто не могла разложиться так быстро. Всего три дня, милостивый Годрик, трое суток. Она была полностью обнажена, одежда пропитана кровью и жалкими лоскутами была разметана по полу. Между ног Лаванды — кровавое месиво, на ее теле ни сантиметра кожи, лишь иссушенные вакуумом мышцы, шевелящиеся от полчища паразитов, пожиравших мертвую плоть. И лишь лицо Браун оставалось нетронутым, белесая коса все также свисала с плеча, утопая в крови, коснувшись груди. И ее лицо: спокойное, даже безмятежное. Глаза открыты и казались живыми. И улыбка на губах, нарисованная кровью. Гермиона помогла Гарри оторвать Рональда от пола. Грюм и Невилл уже выбежали в вестибюль и, притаившись, выглядывали из окон в поисках путей отступления. Гермиона шла медленно, провожая туманным взглядом спины друзей и вдруг что-то заставило ее остановиться. Такое премерзейшее чувство, будто за тобой следят. Она повернула голову к окну и впилась взглядом в силуэт, стоявший, сливаясь с тьмой, у кромки леса, обвившего дом.       Грейнджер вздрогнула от глухого удара: Кингсли бросил на стол, прямо на ту самую карту, расколотую пополам маску Пожирателя смерти. Смысл его речи давно ускользнул от Гермионы — так глубоко она окунулась в воспоминания. На ее губах дрогнула нервная ухмылка. Подумать только, отвлечься от тревожной мысли, съедавшей ее заживо, она могла только вспоминая все те ужасающие вещи, которые вынуждена была лицезреть.       Глубоко вздохнув, она невнятно пробормотала подобие извинений и направилась к двери. Как только та распахнулась, а уши заложило магическим вакуумом, на Гермиону нахлынула волна истошных воплей и бессильных хриплых стонов. Заглушающие чары, наложенные на импровизированный кабинет Кингсли, на несколько недолгих минут помогли ей отдохнуть от звука смерти. Она бегло осмотрела койки, орденовцев, лежащих на них и изнывающих от разной степени полученных увечий и, вновь вздохнув, направилась к Падме, на ходу обеззараживая руки заклинанием.       Патил, закусив изнутри щеку, трясущимися пальцами накладывала обезболивающие чары на гниющую рану на ноге Маклаггена. Девушка дежурила в лазарете вторые сутки подряд и не успела уйти на заслуженные несколько часов беспокойного сна, служивших отдыхом, когда группа вернулась с очередной вылазки. Точнее то, что от этой группы осталось. Жестокость Пожирателей поражала: они совершенствовали темную магию самыми немыслимыми способами. Гермиона насмотрелась, правда насмотрелась на ужасные последствия заклинаний, которыми поражали ее товарищей. Проклятые раны никогда не затягивались полностью, но она, Падма и Ханна Аббот изо всех сил пытались хотя бы облегчить их боль.       Сегодня утром, когда в штаб ворвался разъяренный Грюм, искусственный глаз которого был безжалостно вырван с лица, Гермиона поняла, что они вновь потерпели поражение. Она, руководствуясь бездумным автоматизмом, от которого тошнило, бросилась к стеллажам с различными травами и склянками в поисках запасов бадьяна и других целебных зелий, но с ужасом осознала, что партия лекарств, транспортируемая из убежища на острове Дуглас, ещё не успела до них дойти. А запасы в Бирмингеме были катастрофично ничтожны.       Она не любила это, но по-другому нельзя. Взбежав по хлипким лестницам в свою комнату на втором этаже, она рухнула на колени возле комода, чуть ли не с петлями вырывая нижний ящик и, сгребая в охапку горстку галеонов и пузырек с мутной жидкостью, выкрутила пробку и одним большим глотком осушила содержимое. Оборотное зелье ползло по венам, закупоривая кровеносные сосуды своей вязкостью. Ее руки беспорядочно бурлили, принимая новый облик. Даже не взглянув в зеркало на свое сегодняшнее лицо, Грейнджер аппарировала в Лютный переулок.       — Подай бинты,— бормотала Падма, морщась от нескончаемых хрипов Кормака,— прижми вот здесь.       Гермиона слепо следовала инструкциям Патил, успевшей набить руку в целительстве. Брюнетка вечно была в крови и гное, вечно грязная и уставшая. Грейнджер помнила, что ещё в Хогвартсе, казалось, это было так давно, Падма говорила, что не переносит вида крови.       — Придется ампутировать,— заявила Патил, поджав губы.       Гермиона проследовала за ее взглядом и нервно сглотнула. Лодыжка Маклаггена безвольно свисала на тонких сухожилиях, его кожу разъедало быстрее, чем срабатывал бадьян.       — Займи его рот чем-нибудь,— пробормотала Падма, стискивая в дрожащих руках палочку и направляя ее на участок ноги, которые ещё не успел подвергнуться проклятью.       — Давай хотя бы парализуем его,— шептала Гермиона,— он же в сознании..       — Не успеем,— отрезала девушка, глядя исподлобья на Кормака,— быстрее, его ремень.       Пальцы нещадно тряслись, Грейнджер наспех расстегнула пряжку и одним мощным рывком выдернула ремень из петель. Поместив его между зубов Маклаггена, чьи глаза были до жуткого широко распахнуты и направлены на Падму, Гермиона шумно выдохнула и, натянув, кивнула Патил.       — Я сделаю это быстро,— брюнетка сдула налипшую на лоб прядь угольных волос и принялась бормотать заклинание.       Кормак извивался, бился в агонии, а Грейнджер, содрогаясь вместе с ним в каждом порыве конвульсий, прикрыла глаза, вслушиваясь в мерзкий звук разрывающихся сухожилий.       Из отражения мутной лужи на Гермиону смотрел кареглазый брюнет. Она мельком оглядела свои мужские руки и заметила, как те дрожали. Засунув ладони поглубже в карманы, Грейнджер быстрым шагом направилась по уже хорошо заученному маршруту. Сегодня здесь было как-то иначе. Она с сомнением осознала, что переулок был почти пуст. Разгромлен и разрушен, пуст и безлюден. Ветер по-хозяйски гулял в узких проходах, вороша не ее волосы под капюшоном. К ногам прибило грязную газету, с насквозь вымокших страниц на нее смотрел Гарри. Нежелательное лицо номер один.       Привычный звон над головой, и ноздри улавливают запах лечебных трав и зелий. Искать не пришлось — Гермиона точно знала, на каких стеллажах, какой полке лежат нужные ей лекарства. Сгребая в охапку все, что могло помочь им пережить последствия очередного военного разгрома, Грейнджер молилась, чтобы ей хватило денег. Вся оппозиция финансировалась личным наследием Гарри, подаренным ему родителями. И просто поразительно, что за четыре месяца войны внушительная гора золота превратилась в щебень, расфасованную по крохотным мешкам и карманам. Они выживали.       Это целая симфония, оркестр поражения. Душераздирающие крики постепенно сменяются бездушными стонами, переходят в хрип и, наконец, спустя безграничное количество часов и потерянных конечностей, затихают. Все это время Гермиона старалась не вслушиваться в предсмертные мольбы, не встречаться взглядами с умирающими товарищами. Ведь как только она начнёт осознавать масштаб их бедствия — сойдёт с ума в ту же секунду. Она не спала, днями она пропадала на вылазках, помогая Кингсли и Грюму перевозить выживших и провизию из одного штаба в другой, и в лазарете, пропитываясь болью, запахом лекарств и отчаянием. Ночами Грейнджер не могла сомкнуть глаз: в любой момент могли напасть, в любое мгновение могла потребоваться ее помощь раненым. В любой момент ее могла осенить мысль, почему же лорд Волан-де-Морт выжил после того, как все части его души были уничтожены его собственным верным псом. Она от заката до рассвета сидела на подоконнике, сверля взглядом горизонт, будто могла увидеть за той гранью ответы на все вопросы.       Догадка была. Она была настолько очевидна, что становилось тошно. Гермиона была уверена, что Гарри думал о том же. Но никто не решался сказать об этом вслух. Ведь как только страшные предположения прозвучат и повиснут в воздухе смертоносной гильотиной над их головами — пути назад не будет.       Сколько ещё человек должно умереть, чтобы они решились на отчаянный шаг?       Грейнджер сквозь окно уловила движение во дворе и впилась взглядом в силуэт Гарри, вышедшего во двор штаба. Он сгорбился, уперевшись ладонями в колени, и стоял, больше не двигаясь. Гермиона нервно поджала губы.       Вывалив на прилавок все, что уместилось в не ее руках, Грейнджер принялась судорожно отсчитывать монеты. Лишь спустя несколько секунд она поняла, что продавца нет. Врожденная вежливость и правильность сверлили мозг очевидным советом «Позови», но гроши в ладони, весившие практически ничто, заталкивали всю ее доблесть куда подальше. Нервно оглянувшись по сторонам и не найдя никого, Гермиона одним махом скинула все, что вместилось, в сумку, схватила оставшиеся пузырьки влажной ладонью и быстрым шагом направилась к выходу, зажмурившись от громкости собственных шагов и крика совести. Грейнджер перестала верить в святых примерно четыре месяца назад, когда они, отвернувшись, бросили их на попечение собственной слепой добродетели и морализма. Но сейчас, Годрик, почему-то именно сейчас ей казалось, что взор всех тех, кто скрыт от человеческих глаз, обращен прямо на нее. Затылок прострелило мнимым осуждением и презрением. Она нервно усмехнулась чужими губами.       Зато не Авадой.       Ночная прохлада лизнула исхудавшее лицо. Она подошла к Гарри, который ни на дюйм не сдвинулся за все то время, которое потребовалось Гермионе, чтобы натянуть теплую мантию, застыть взглядом на крошечной сумочке, вышитой бисером, взять ее и спуститься на улицу. Она встала рядом с ним и скользнула взглядом по границам защитного барьера, окружающего штаб.       — Снова?— спросила.       Поттер молчал. И это было самым красноречивым его ответом из всех возможных. Грейнджер втянула носом воздух, чувствуя, как он проникает внутрь и охлаждает. Гарри мучали мигрени, его сны участились, приобретали наиболее яркие краски и, как он рассказывал, он практически мог ощущать все то, что видел. На физическом уровне.       — Мы…       — Должны уйти, да,— закончил он, медленно выпрямляясь.       Не нужно быть гением в прорицаниях, чтобы понимать, какую основную цель преследовал Волан-де-Морт, уродуя и убивая членов Ордена Феникса.       — Сейчас?       — Сейчас,— раздался позади тихий голос Рона.       Гермионе пришлось замереть в дверном проеме, так и не выйдя на улицу. По переулку тянулась шеренга Пожирателей. Она вжалась в темный угол и, задержав дыхание, наблюдала за их смертоносным шествием. От этих масок начинало тошнить, Грейнджер видела их в кошмарах, видела и наяву. Ее взгляд зацепился за одного из них, медленно идущего позади всех. Он вальяжно крутил в облаченных в перчатки пальцах волшебную палочку и оглядывался по сторонам, рассматривая окрестности. Было так тихо, казалось даже сердце перестало биться, Пожиратель будто нарочно замедлился возле магазинчика, в котором притаилась Гермиона. Она слышала его дыхание, слышала, как он… насвистывал, пресвятой Годрик, гимн Хогвартса. Как хрустели мелкие камешки под толстой подошвой его ботинок. Как он….остановился прямо за дверью. Грейнджер сжала палочку и поджала чужие губы. Виски резко обожгло болью, да такой сильной и острой, что она ненароком зашипела, хватаясь за голову. Склянка с бадьяном падала из ее рук настолько медленно, что гриффиндорка успела сосчитать в уме скорость, с которой она неслась к полу. Тело оцепенело, будто под Петрификусом.       Бах. Осколки скользят по деревянному полу, жидкость впитывается в старые доски, а дверь медленно открылась, скрывая за собой Гермиону. Она зажала рот и нос рукой, чтоб не издать ни звука или, в лучшем случае, полностью лишить себя кислорода и рухнуть замертво прямо к ногам Пожирателя. Он медленно вошел в магазин и остановился возле темного влажного пятна на полу. Он не оглядывался по сторонам, палочки в его руках больше не было, Грейнджер успела увидеть, как она лениво болталась в кобуре на его поясе. Маг медленно опустился на одно колено и провел пальцем по почти впитавшемуся бадьяну. Поднес перчатку к маске и втянул ноздрями запах. Гермиона вытянула древко и нацелилась в его затылок. Плечи Пожирателя содрогнулись, будто в усмешке, он также медленно поднялся на ноги и замер, стоя к ней спиной.       Бесконечно долгих несколько секунд они стояли так, неподвижно, Грейнджер судорожно перебирала в голове заклинания, которыми будет защищаться. И атаковать. Но ничего кроме Авады в голову не приходило.       Пожиратель снова замычал, что-то напевая себе под нос и медленно разворачиваясь к выходу. Поравнявшись с Гермионой, затаившейся за дверью, она услышала, тихим-тихим голосом:       — Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс…       Таким знакомым, Годрик, голосом:       — Научи нас хоть чему-нибудь…       Она не знала, сколько времени простояла также неподвижно, прячась, с тех пор, как он ушел. Но с той секунды, с той самой, когда по перепонкам ударил знакомый баритон, Грейнджер познала сполна понятие слова «паранойя». Она бежала обратно к точке аппарации, моля себя не оборачиваться и не вызывать ещё больше подозрений. В ее затылок словно кто-то дышал, преследуя по пятам. И даже на секунду, когда пространство вокруг нее исказилось в заветной воронке, Гермионе показалось, что он стоял в переулке напротив и просто смотрел, как она сбегает.       Она запомнила его маску. И никогда не сможет развидеть ее.       Асмодей уничтожил не все крестражи. Дамблдор ошибся. Их было не семь. Оставались ещё. Всегда ли были? Создал новые?       Сколько их?       Гермиона аппарировала их в Королевский лес Дин глубокой ночью. В этой части Англии было заметно холоднее, середина октября укрыла пожухлую листву, опавшую с деревьев, тонким слоем инея. Три облачка пара воспарили вверх, развеваясь на ветру и испаряясь в пространстве. В абсолютном молчании Золотое трио разошлось в разные стороны. Гарри и Рон ставили палатку за ее спиной, Грейнджер создавала защитный купол вокруг места их ночлега на ближайшее время. Холод пробирал до костей, она наложила на себя согревающие чары и сосредоточила всю свою магию на заклинаниях, которые бормотала под нос. Магия изливалась из палочки с треском, Гермиона не могла отогнать, отодрать с кожи налипшую паранойю. Даже сейчас, за тысячи миль от цивилизации, ей все ещё казалось, что он здесь. Тот Пожиратель, которого она видела в Лютном. Был ли это кто-то из сокурсников? Или же он был предан Темному лорду ещё до ее рождения?       Древко накалилось и обожгло ладонь, Гермиона шикнула, потирая ее о мантию.       Она могла поклясться всем Орденом, что он знал, что кто-то в той забытой святыми лавке был. Почему не обыскал? Почему отпустил?       Хриплый голос вновь пропел строчки школьного гимна, где-то внутри, глубоко-глубоко в голове. Хваленная внимательность к мелочам забилась в уголки сознания и ничтожно трепетала: у Гермионы всегда была хорошая память, она всегда замечала незначительные детали и подмечала их, будто это могло помочь ей в жизни или, смилуйся Мерлин, на экзамене. Голос — это не чертова родинка не предплечье, не пылинка на мантии. Это что-то такое, что обязательно должно отложиться в памяти. Версия сокурсника одержала верх. Тембр, звенящий в памяти, буквально заставлял ее ладони потеть. Это было сродни играм на выживание с маньяком, милостиво наметившим тебя в жертвы. Он всегда где-то рядом, наблюдает за тобой из темноты, бросается фактами из твоей жизни, чтобы показать, что знает о тебе все. И ты понимаешь, что пока не вспомнишь кому принадлежит гребаный голос — все будут казаться опасностью. Пока в мыслях не всплывет его лицо, он так и останется твоим личным Боггартом, чем-то неодушевленным, эфемерным, забирающимся под кожу, фаршируя тебя страхом изнутри.       Гермиона вздрогнула, молниеносно обернувшись. Ребята успели расставить палатку, успели войти в нее и зажечь внутри лампы. Она сжимала губы от неверия и злости одновременно. Также они успели что-то разгромить внутри, и весь свой путь Грейнджер следила за их силуэтами на плотной бежевой ткани. Они толкали друг друга и что-то бормотали, видимо, чтобы не слышала Гермиона.       Она набрала в грудь побольше воздуха и уже готова была отчитать их в своей уже такой привычной манере, сложившейся за семь лет бок о бок. Но замерла, отодвинув ткань. Гарри душил Рона, сидя на его груди. Уизли царапал ногтями запястья Поттера и яростно хрипел, цвет его лица показался Гермионе близким к точке невозврата и она, встрепенувшись, заклинанием откинула Гарри в другой конец комнаты и подбежала к Рональду, падая рядом с ним на колени.       — Да какой черт на вас нашёл?— шипела она, оглядывая багровые синяки на шее Уизли.       Рон не мог дышать, он хватался за горло и широко распахнутыми глазами смотрел на Гермиону.       — Анапнео,— пробормотала Грейнджер и отпрянула.       Уизли перевернулся на бок и зашелся в яростном кашле, испепеляя взглядом дальний угол палатки.       — Гарри, какого черта?— Гермиона вскочила на ноги.       — Давай, сукин ты сын, повтори!— голос Рона был неузнаваем.       В его бы положении лечь и дать телу придти в себя после такого, но он словно с цепи сорвался. Еле передвигая ногами, он пытался подняться, тут же падая обратно на пол.       — Повтори, ты, ублюдок!— хрипел он.       Гермиона оглядела палатку и застыла взглядом на разбитой фоторамке, лежащей у одной из кроватей. Ее передернуло. Усыпанная тонкими осколками, ей посылала воздушный поцелуй Лаванда. Грейнджер зажевала губу и нахмурилась, судорожно рассуждая. Рональд был близок с Браун, достаточно близок, чтобы после ее смерти выпасть из реальности на несколько тяжелых дней. Он не появлялся в штабе, Гарри и Гермиона не на шутку начали переживать, когда от Уизли не было вестей около четырех дней. Где он пропадал — они не знали. Возвращаясь с очередной вылазки, они нашли его спящим во дворе штаб-квартиры в Бирмингеме. Его лицо было до неузнаваемости опухшим и избитым, алкоголем разило на несколько футов вокруг. Следующие несколько дней он ни с кем не разговаривал и не ел, заперся в комнате Лаванды, а темными ночами, сидя на своем подоконнике, Гермиона слышала его глухие рыдания и невнятное бормотание. Утешить его хотелось, но что сказать? Какие слова будут правильными в этой ситуации? Хотел ли Рональд слышать хоть что-то? Война беспощадна, и не оставит прежним никого. Это нужно принять, пережить и двигаться дальше. Когда Уизли понемногу вернулся в бурную жизнь оппозиции, Грейнджер аккуратным почерком вывела на пергаменте несколько слов, которые сочла единственно верными и положила на кровать Рональда рядом с небольшим свертком из крафтовой бумаги. В записке говорилось: «Пока живем мы — живут и они».       Эту фоторамку Гермиона упаковывала своими трясущимися пальцами.       — Гарри,— позвала она, вынырнув из тоскливых воспоминаний и повернув голову к Поттеру,— ты…       Его взгляд был нечеловеческим. В них сверкала неподдельная, животная ярость. Челюсть стиснута до такой степени, что желваки, выступившие на ее линии, нервно подрагивали. Гарри источал что-то темное, что-то, что заставляло внутренности болезненно сжиматься, а пальцы невольно сомкнуться вокруг палочки немного крепче.       — Какого черта ты таскаешь с собой весь этот хлам?— выплюнул Поттер, обращаясь к Рону.       — Гарри!— Гермиона не верила своим ушам.       — Мы что, в семейный поход по-твоему направляемся, а?— казалось еще немного, и он начнёт плеваться желчью,— Думаешь, мы будем делиться счастливыми воспоминаниями, жить на веселеньких полянках и бегать за бабочками? Жарить сосиски? Пить сливочное пиво и рассказывать страшилки друг другу, сидя у костра?       — Гарри,— тихо позвала Грейнджер, но он не слышал ее.       — Я не возьму в толк, на кой черт таскать с собой гребанные фоторамки с людьми, которых уже, блять, даже в живых нет?       — Гарри!!!       — А ты?— он яростно кивнул на Грейнджер,— Стоило оно того, а, Гермиона?       — Я не понимаю о чем ты гово…       — Если ты думала,— он медленно подходил к ней,— что я не замечу, то я, блять, заметил.       — Гарри, что ты…       — Из-за тебя умер Сириус,— прошипел Поттер, подойдя почти вплотную.       — Ты совсем свихнулся?!— взревел Рон.       Но Гермиона не слышала его крика. Она утонула в зеленых глазах Гарри, испепеляющих ее дотла. Задохнулась от кома, вставшего в горле. Глаза защипало, слезы собрались в уголках и вот-вот готовы были сорваться неконтролируемым потоком по щекам. Грейнджер внимательнее вгляделась в лицо напротив, отмечая припухлость кожи вокруг шрама на лбу Поттера, нервное подергивание сухожилий на его шее и сцепленные зубы.       — Это говоришь не ты, Гарри,— просипела она.       — Забавно, правда, Гермиона?— Поттер сощурил глаза и сделал ещё один шаг ближе, заставивший девушку невольно отступить,— Мы всегда стараемся защитить близких нам людей,— Грейнджер продолжала пятиться до тех пор, пока не коснулась лопатками туго натянутой ткани-стены,— Ты пыталась защитить его, подставилась под Аваду, ну какая храбрость,— он шумно втянул воздух,— пахнет настоящим духом Гриффиндора,— Гарри уперся ладонью слева от головы Гермионы и приблизил лицо настолько близко, что его горячее дыхание обожгло ее скулы, Грейнджер зажмурилась и отвернула голову, лишь бы избежать взгляда,— только вот Сириус тоже учился на Гриффиндоре. И ты, блять, была ему близким человеком.        —Я не пыталась никого защитить,— пробормотала она, все ещё не в силах встретиться с Гарри глазами,— то, что ты говоришь, это из-за…       — О-хо-хо, нет, Гермиона, нет,— на мгновение, на короткое, он улыбнулся, — я точно знаю, какое заклинание летело в спину Малфоя,— Поттер коснулся кончиком носа ее уха и прошептал,— потому что именно я произнёс его.       Последняя его фраза слишком долго витала в воздухе, словно разносилась эхом по пространству палатки, которая, казалось, сжалась до размера оставшегося расстояния между Гермионой и Гарри. Ментальная библиотека задрожала, стеллажи вибрировали, книги падали на пол, раскрываясь и выпуская наружу все те воспоминания, которые Грейнджер так самозабвенно прятала в самых тёмных уголках, чтобы не отвлекаться. Чтобы не сойти с ума. Как выяснилось, та ночь отпечаталась в памяти настолько твердо, будто была вбита гвоздями и напоминала крышку ее собственного гроба. Гермиона закрыла уши и сползла по стене, жмурясь.       Она все ещё чувствовала фантомные касания кончиков его пальцев на своем обнаженном плече в ту самую секунду, когда их окружили. Она пятилась назад, соприкасаясь спиной с Гарри и Сириусом, пятилась прочь от кольца черных мантий с серебряными масками, что воинственно сужалось вокруг них и так и норовило раздавить их до хруста костей. Пожирателей было больше, чем их, и Грейнджер невольно впустила в сознание единственную лезущую в голову жизнь. «Вот и все». Ее палочка в руках готова была треснуть от силы хватки Гермионы, она медленно переводила кончик с одной маски на другую, сжав губы, судорожно вспоминая заклинания, которые, как назло, улетучились из головы, уступая место страху.       Их спасло бы только чудо. Ее, Гарри и Сириуса, возвращающихся с очередного задания в штаб-квартиру.       Чуть позже оказалось, что у этого самого чуда по всему телу затаились крошечные тонкие полосы побелевших шрамов от Сектумсемпры. Его пальцы совсем недавно стали подрагивать, и дрожь эта становилась хронической, что не могло не беспокоить Гермиону. Чудо пахло табачным дымом, меркнувшим на фоне древесных ноток одеколона, его глаза были устрашающе серого цвета, что иногда казалось зловещим, но абсолютно завораживающим.       Позади Пожирателей в землю ударила мощнейшая Бомбарда, заставившая их отвлечься от пойманных орденовцев и потерять строй.       У чуда были белоснежно-платиновые волосы, которые не мешало бы слегка подстричь.       Гермиона не понимала, что произошло, но этот взрыв сорвал все ее тормоза. В ту ночь Грейнджер впервые произнесла Непростительное. Вложила в него столько ярости и страха, что зеленый луч буквально ослепил ее, пока не скрылся в груди одного из приспешников Реддла. Она оглянулась, готовая вцепиться в Гарри и Сириуса и аппарировать их отсюда как можно быстрее, но уткнулась взглядом лишь в маску из темного металла, смотрящую на нее сверху-вниз. Все внутри охладело, хотелось отпрянуть подальше, но сил двигаться не было. Жуткие глазницы обрамляли золотые витиеватые узоры, устремляющиеся ко лбу и обнимающие что-то наподобие кубка, высеченного на лбу. Грейнджер с ужасом осознала, что не увидела цвета глаз Пожирателя— отверстия для глаз были заполнены тьмой. Кубок пускал золотые корни, устремляющиеся к носу. Жесткий прямой рот, сшитый прочными прутами, а за обездвиженными губами оскал белоснежных зубов, от которого бросало в дрожь. Он просто стоял, стоял в такой непосредственной близости, что Гермиона слышала, даже сквозь разразившееся вокруг них сражение слышала, как Пожиратель медленно втягивает воздух сквозь металлические узкие ноздри. Его голова, словно в усмешке, склонилась на бок, от чего стало настолько жутко, что Грейнджер, все же, рухнула на копчик к его ногам и истуканом уставилась в металлическое лицо.       — Гермиона!       Красный луч, посланный Гарри, угодил бы Пожирателю прямо в грудь, если бы он не растворился в воздухе, став черным дымом.       — Вставай!— Поттер тянул ее за руку, пытаясь поднять,— Идем! Вставай!       Но Гермиона следила за удаляющимся столбом и ее передернуло. Он ударил в землю недалеко от того места, где их поймали, и материализовался рядом с другим Пожирателем, тихо стоящим в стороне и просто наблюдающим за происходящим. Гарри вновь отвлекся, отражая заклинания, а Грейнджер содрогнулась всем телом, ведь вторую маску она узнала молниеносно. Она держала ее в трясущихся пальцах ещё совсем недавно, а непрошеные слезы, скользнув по щекам, падали и разбивались, стекая по неглубоким трещинам на поверхности. Тот, что в темной маске, наклонился ближе к Малфою, словно собирался что-то сказать ему. Картинка заставляла кровь стыть прямо в жилах, Драко медленно поднял взгляд на Грейнджер.       Позабыв о всяких мерах предосторожности, Гермиона поднялась на ноги и рванула следом за Поттером и Сириусом, зачищающим путь к отступлению. Она не могла не чувствовать, как он приближается к ней, как мчится сквозь темноту, сливаясь с ней. Столб дыма проплыл прямо возле нее, обгоняя, и ринулся вперед, к Гарри. Что же он делает? Что он…       Сириус оглушил преследователя, как только его ноги коснулись земли. Тот отлетел в сторону и Гермиона могла поклясться, что время буквально замерло где-то на кончиках ее пальцев, пока темная материя капюшона сползала с головы, обнажая белоснежные волосы. Пожиратели продолжали нападать, и она, вобрав в легкие побольше воздуха, со всей мощи, которая оставалась, выкрикивала заклинания, помогая Гарри отбиться от троих, окруживших его. Тот оглянулся в сторону Малфоя и застыл на нём взглядом. Рядом с ними ударило мощное взрывающее проклятье и все вокруг объяло пламя, оглушая Гермиону. Она вновь повернулась в сторону того в темной маске, он так и продолжал стоять в стороне, огненные языки танцевали в отражении черного металла, блуждали в его черных зрачках.       Она устала. Как же она устала от всего этого. Как же хотелось закрыть глаза и проснуться в родительском доме. Учуять запах блинчиков, смазанных кусочком сливочного масла, и свежесваренного кофе. Услышать мамино «Завтрак!», доносящееся с кухни и, лениво протянув в ответ «Уже встаю», потянуться на собственной кровати, нежась в лучах рассветного солнца, мягко скользящего через окно. Место, где бы она хотела оказаться сейчас больше всего на свете. Место, где тебя любят и оберегают.       Зеленый луч пролетел возле Грейнджер, буквально чуть не щекотнув ее нос. В ту самую сторону. Гермиону неосознанно затянуло в пространственную воронку и следующее, что она увидела — расширенные от ужаса глаза Драко, лежавшего на земле, и зеленый отблеск, выделивший ее силуэт в отражении его зрачков. И глухой удар тела о землю. Только вот позади нее.       Воздуха категорически не хватало. Когда Грейнджер в ужасе распахнула застланные слезами глаза, то увидела лишь мутные очертания Гарри и Рона, снова вцепившихся друг в друга. Вздох застрял в глотке и обжигал пламенем. Задыхаясь в панической атаке, Гермиона выползла на улицу и рухнула лицом в сырую листву, надрывно хрипя. Ее колотило, ей было страшно. Воздух никак не хотел проникать в легкие, Грейнджер до ужаса испугалась, что может умереть прямо здесь. Не от руки Пожирателя и Реддла, не от старости, что вообще становилось маловероятнее с каждым днем. От собственного страха. От самой себя. Она ползла в сторону защитного барьера, вонзаясь ногтями в сырую землю. Голова кружилась так, что ее начинало тошнить. Вакуум оглушил, Грейнджер рвано захрипела, вытаскивая ноги из-за барьера и коснулась спрятанного под одеждой кольца, висевшего на тонкой леске.       Портключ перенес ее в старую хижину, она забилась в угол, все ещё не в силах совладать с паникой. Зажмурилась, стискивая зубы. Сознание уплывало прочь, казалось вот и конец. Ничтожный, грязный и настоящий. Но даже сейчас это проклятое ощущение не покидало и заполняло разум до краев. Чувство, что за ней наблюдают.       Ледяные ладони обхватили ее влажное от пота лицо и последнее, что ей удалось разглядеть, были испуганные глаза Драко. А слух уловил слабое, но различимое: «Дыши, Грейнджер». ***       Он повидал за свою недолгую жизнь всякого. Казалось, что ничего не может выбить Малфоя из привычной колеи, в этом помогала и отточенная долгими годами окклюменция. Здравый и ясный рассудок давал больше шансов выжить в хаосе. Хладнокровность и спокойствие — два верных спутника, восседающих на острых плечах Драко всю сознательную жизнь и направляющих его в определенном направлении.       Можно ли было назвать этот путь верным?       Ком предательски подкатил к самому горлу, по ноздрям ударил запах гнили разлагающихся тел. Волан-де-Морт не удосуживался убирать за собой трупы из темниц, зловоние смерти создавало для него естественную среду обитания, а остальным Пожирателям приходилось литрами глотать зелья, чтобы притупить рвотные позывы, находясь в Малфой мэноре. Драко же плевал на все эти вспомогательные моменты и каждый раз упрямо и самозабвенно шагал в подземелья родного поместья, потому что остался единственным, кто хранил память.       Видеть ее такой — безумие. Понимать всю суть происходящего — подобно слабоумию. Самому ужасному кошмару, который никак не благоволил кончиться. Она перестала разговаривать тридцать четыре дня назад. Перестала цепляться безвольными пальцами в его мантию и плакать, перестала просить о помощи, перестала просить позвать его, вразумить его, выпустить ее оттуда, перестала дрожать.       Она перестала быть собой тридцать четыре дня назад. Ровно в тот же день, когда Драко по приказу бросил голову Римуса Люпина в ее камеру.       Малфой был беспомощен, он не мог сделать ровным счетом ничего, чтобы помочь ей. Чтобы помочь хоть кому-то. Даже себе. Импульсивные порывы возвращали его в старую хижину, где всегда ждала Грейнджер. Сковывающий страх за жизнь матери не позволял рассказать Теодору о том, что происходит в подземельях каждый Мерлинов день.       Окклюменция трещала по швам каждый раз, когда ему удавалось спускаться в темницы. Он не мог вынести всего этого, но продолжал цепляться за призрачные шансы все исправить. Драко осторожно опустился на корточки рядом с ней и заправил выбившуюся, спутанную рыжую прядь за ухо. Вновь шептал извинения, обещал, что придумает что-то. Обещал с целью воззвать к ней прежней, а в ответ густая тишина, которой Малфой захлебывался каждый раз, когда не получал в ответ ни кивка, ни слова.       Ни взгляда. ***       Происходило что-то странное. Что-то, что определенно ему не нравилось. Палочка приятно вибрировала в руке, извергая из кончика залпы Круциатуса. Симфония криков обволакивала подсознание и все это приводило Теодора в странное состояние транса. Нейроны бешено пульсировали и рыскали по черепной коробке в поисках раздражителя, но, сталкиваясь с тьмой, отступали назад, скуля, словно дворовые собаки. Будто что-то не давало ему понять. Не давало вспомнить.       Если представить голову Теодора в виде апельсина, то цедра — мозг— была поделена на две части: светлую и темную. Плод был явно сгнившим, с душком, так как черная область, словно опухоль, постепенно разрасталась, захватывая власть. А корка невредима, словно внутри ничего и не происходит. Корка — загон, в котором происходила его собственная война, хоть и не вторая магическая.       — Ещё немного и ты убьешь его,— прошипел Волан-де-Морт где-то за плечом Нотта.       — Подобный мусор не достоин служить вам, повелитель,— тут же ответил Теодор, медленно моргая.       Корбан Яксли извивался перед ним в приступах агонии, его голосовые связки вот уже несколько драгоценных секунд как были сорваны, и Тео до мурашек под мантией наслаждался его хрипами. Яксли был старой закалки, он сопровождал Реддла в его первом восстании, и, словно верный пес, тут же прибежал, виляя блядским хвостом седых волос, когда хозяин свистнул ему спустя девятнадцать лет. На счету Корбана сотни успешных рейдов, тысячи трупов магглов и магглорожденных — но вот он, на коленях, в луже собственной рвоты и крови перед «молодняком», как любил выражаться сам Яксли.       — Я ценю твою преданность, Теодор,— Том медленно обошел его и остановился перед лицом,— но на него у меня ещё есть планы.       Метка загорелась, готовая прожечь своим пламенем ткань мантии, и Тео, не шевельнув ни единым лишним мускулом на лице, опустил палочку.       Словно очередной верный и преданный пес.       Нотт оглянулся, пробегаясь ленивым взглядом по залу. Да, может сегодня он немного перестарался. Люциус, казалось, вот-вот подохнет, забившись в угол. Амикус Кэрроу ещё больше был похож на трупа, чем обычно, а его клятая сестра, премерзейшая Алекто, ооо Теодор чувствовал ее присутствие за закрытой дверью даже отсюда. Ее страх вонял гнилой рыбьей требухой и потом. Гойл—старший, Альфред Паркинсон, и с десяток недотеп-новобранцев лежали у его ног, восстанавливая силы. А Нотт даже не успел сбить дыхание, оставаясь спокойным. Волан-де-Морт наворачивал круги вокруг Тео, шелестя подолом своей мантии. Крутился, рассматривая, словно ребенок, который выбирал новую метлу. Забавное стечение обстоятельств, ведь в его присутствии, отчего-то, Тео никак не мог отделаться от этого блядского спокойствия и хладнокровности. Хоть и боль, затаившаяся внутри, так и жаждала вырваться наружу неконтролируемым потоком. Она зудела под кожей, вибрировала в венах, отдавалась тупой болью в груди, но Теодор так и не мог понять причины ее появления.       — Остался последний,— голос Реддла вновь слышался из-за спины.       Нотт перевел взгляд на Драко, стоящего возле выхода. Он был неподвижен и бледен, на лице все ещё плясали отголоски очередного неудачного рейда и понимания, что ждёт его в следующие несколько минут. Не проронив ни слова, он коротко поклонился Теодору и подошел ближе, обходя дергающиеся в конвульсиях тела. Волан-де-Морт молча отошел, присаживаясь в кресло, и, подперев подбородок костлявой рукой, наклонил голову, выглядывая из-за спины Тео. Палочка приятно загудела, магия скопилась на кончиках пальцев, Нотт, не медля, поднял ее, направляя кончик на Драко, склонившего голову в смиренном жесте и произнёс:       — Круцио.       Это, черт побери, было до одури приятно. Теодор возглавлял каждый рейд, целью которого было выследить и схватить клятого Поттера. На его плечах лежала задача по утверждению плана действий в ходе операции, выстраиванию тактики боя с повстанцами, а также наказание Пожирателей в случае отрицательного исхода. Эта часть была его любимой. Теодор был лишь дирижером, он всегда оставался в тени сражения и раздавал указания, наблюдая за боем со стороны. Его руки окрашивались в красный лишь здесь, и кровь на его ладонях принадлежала тупицам, которые вновь упустили мальчишку. Малфой, захлебнувшись вздохом, рухнул на колени, не сводя взгляда с Тео. Все его тело прошибало судорогами, прокушенные губы кровоточили, но не пропускали ни звука, словно вечные стражи. Теодора раздражало это. Необузданная ярость наполняла его до краев каждый раз, когда дело доходило до наказания Драко Малфоя. Он всегда молчал, всегда проживал агонию Круциатуса, не роняя ни единого звука. Древко кусало пальцы, Тео не заметил, как стиснул зубы, потеряв самообладание. Ему хотелось, чтобы Малфой кричал и умолял его прекратить. Он вложил в новый залп заклинания всю свою ненависть, до последней капли. Но Драко лишь рухнул на пол, ударяясь виском о подножие ступени, на которой стоял Теодор и открыл рот в немом крике. А затем обмяк, потеряв сознание.       Драко Малфою всегда доставалось больше всех, и все лишь потому, что Нотт не терпел, когда шум в голове не заполнялся мольбами о пощаде, или о более скорой кончине.       Тео опустил палочку, тяжело дыша. Хотел сорваться с места и забить громоздкими подошвами эту бледную рожу до хруста лицевых костей и влажных, хлюпающих звуков. Хотелось изгваздать ботинки в его крови, а потом заставить вылизать каждый миллиметр испачканной драконьей кожи. Он уже было и дёрнулся, но метка, вновь воспламенившись, удержала Теодора на месте и, блять, вновь пустила по венам чувство нерушимого спокойствия.       — На сегодня достаточно,— прошипел Том, щелкая пальцами.       Орда избитых домовиков аппарировала рядом с телами и, коснувшись каждого из них, вновь исчезла.       — Нет,— рявкнул Тео эльфу, подошедшему к Драко,— этого я заберу с собой и продолжу с ним позже.       Домовик, шевельнув ушами, бросил быстрый взгляд на Волан-де-Морта и через мгновение испарился. Нотт выпустил задержавшийся в легких воздух и конвульсивно дернул шеей, убирая палочку в кобуру. На его плечо опустилась когтистая рука.       — Не переусердствуй,— шепнул Реддл.       Кудри Теодора качнулись от молниеносного порыва ветра, и дышать сразу стало намного легче. Он, морщась от омерзения, схватил Малфоя за волосы, перепачканные кровью и аппарировал вместе с ним в Нотт мэнор.       Хоть и не предсмертные хрипы, но кашель Драко был все таки отдушиной для слуха. Тео раздраженно цокнул языком, наблюдая, как бордовые капли украшают темные полы поместья. Хотелось провести между всеми точками линии и посмотреть, какой узор получится сегодня. Призвав эльфа, чтобы тот вытер кровь и залечил раны Малфоя, которые больше всего мешали ему двигаться, Нотт опустился в пыльное кресло и достал пачку сигарет. Он наблюдал за происходящим слегка опустив уставшие веки и выпуская сизые кольца дыма. Четырех месяцев ему вполне хватило, чтобы оценить степень влияния Волан-де-Морта на собственный мозг. Как только Реддл пропадал из окружения, внутри начинало шевелиться что-то чужое, но, черт побери, Нотт все ещё не мог понять природу этого чувства. Спокойствие, которым делился Темный лорд, иногда казалось наркотиком, который выворачивал тело наизнанку. Иногда он скучал по этому, ведь чувствовать что-то, кроме умиротворения, и вовсе не хотелось. Пытки и убийства играли особыми красками, дарили наслаждение.       Также Теодору хватило этого времени, чтобы понять для себя одно — Поттер, черт бы его побрал, либо искусно избегал рейдов Пожирателей, либо блядский трус, прячущийся за спинами членов Ордена Феникса. Сколько повстанцев полегло от рук темной армии — не сосчитать. Особое удовольствие Теодор получил в ночь убийства Римуса Люпина. Он лично отдал приказ Фенриру. Нотт, на самом деле, слабо помнил, чем ему настолько не угодил бывший школьный учитель, да и плевать ему было вовсе. Но каждый раз возвращаясь в воспоминания о том рейде, его обуревало странное ощущение. Что-то неуловимое, осевшее горечью на языке, словно рвота. Что-то, что хотелось сплюнуть и забыть, но, отчего-то, никак не получалось.       Тео медленно моргнул, краем глаза уловив шевеление рядом с собой. Драко, хромая, подошел к его креслу и остановился возле, склонив голову.       — Не медли, блондиночка,— усмехнулся Нотт, вставая и, зажав сигарету в зубах, расставляя руки,— завтра у нас тяжелый день.       Малфой не дрогнул. Он услужливо стянул с Теодора мантию, очистил ее от накопившейся за день пыли, крови и грязи и магией отлевитировал в шкаф. Платиновая макушка раздражающе маячила перед глазами, пока Драко трясущимися пальцами пытался расстегнуть кобуру, портупею, чтобы сложить кожаные ремни в комод. Тео прикрыл глаза, чтобы не повестись на поводу у всеобъемлющей ярости и не свернуть щенку шею.       Нотта злила одна единственная мысль, которая с исчезновением Реддла из поля зрения начинала стучать изнутри черепной коробки отбойным молотом. Мысль, что он что-то упускает. Он чувствовал, как Драко опустился на колени и принялся расшнуровывать его ботинки.       Теодор никак не мог вспомнить, почему он так яростно пытался поймать Поттера?       Шевеление возле его ног прекратилось, Нотт вздохнул. Его инстинкты были остры как никогда, словно у хищника. Не открывая глаз, он зажал почти истлевшую сигарету в пальцах и произнёс:       — Пока я этого не видел, у тебя все ещё есть шанс сделать вид, что ты не совершаешь ошибку, которая будет стоить тебе жизни, Малфой.       В ответ тишина. Как же, блять, Теодор ненавидел тишину. Глаза, все же, пришлось открыть.       Кончик палочки Драко смотрел прямо промеж его глаз. То, что внутри — не страх, Нотт сразу понял это, как только его губы дернулись в усмешке. Он— океан ярости, бездонная яма с чертями, двинутыми на всю голову. Он животное, он демон, он не человек.       — И что ты сделаешь?— Тео прищурил глаза, все ещё не в силах подавить улыбку.       Его готово было разорвать от приступа внезапной радости. Будто с ним впервые за долгое время происходило что-то такое, что позволяло ему хоть что-то чувствовать. Драко сглотнул, его глаз нервно подергивался, но древко не дрожало, он был уверен в себе и своих силах.       Ведь он шел к этому четыре долгих месяца.       — Ты слышишь его?— спросил Малфой и, уловив немой вопрос во взгляде, где-то на глубине темно-карих глаз, где-то рядом с танцующим дьяволом, поспешил пояснить,— Асмодея?       — Заканчивай игры, блондиночка,— новый прилив ярости был сродни цунами, что-то неприятно кольнуло за корсетом ребер,— положи игрушки и отправляйся спать, пока я не разорвал тебя и всю твою гребаную семью на части.       — Это не ты,— Малфой помотал головой,— это он, Теодор,— Драко приблизился,— это Волан-де-Морт в тебе.       — Волан-де-Морт во всех нас,— гордо заявил Нотт,— просто у кого-то хватает яиц поддаться власти повелителя, а кто-то так и скачет по койкам с грязнокровными шлюхами.       Малфой проглотил это, видит Салазар, желание заавадить Теодора сейчас достигло опасного значения, но он смог совладать с эмоциями.       — Ты же прекрасно понимаешь,— прошипел Драко,— что если бы ты был полностью в его власти, то рассказал бы ему об этом в ту же секунду, как принял верховную метку.       Тео в неверии изогнул бровь. Какого черта он несёт?       — Настоящий ты все ещё внутри тебя, Теодор, и он, блять, борется!       Плечи Нотта содрогнулись, тени вокруг них пришли в движение, лениво извиваясь на стенах.       — Ты помнишь ее?— не отступал Малфой,— помнишь Джорджию?       Тишина. Громкая. Лицо Тео медленно расслабилось, а взгляд пронизывал насквозь. Малфой ощутил давление на виски и стиснул зубы. Не время, сейчас не время, он не должен увидеть этого сейчас. Теодор лез в его воспоминания, но Драко был готов, он укрепил щит вокруг сознания и вытолкнул незваного гостя.       — Ты помнишь, ради чего все это делаешь?       Тени встрепенулись и устремились к Малфою, обвязывая его. На шее Теодора проступили черные нити, вздымающиеся от груди к глазам. Его дыхание сбилось, плечи нервно содрогались каждый раз, когда тьма сильнее стискивала шею Драко, будто причиняя боль ему, Тео вредил и самому себе. Малфой задержал дыхание, сосредотачиваясь на заклинании, которое выучил наизусть ещё год назад.       — Произноси слова четко,— в десятый раз повторял Асмодей,— каждый слог, каждую букву— иначе жди беды.       Он провел указательным пальцем по одной из строк заклинания, Драко неотрывно следил за его направлением.       — Здесь потребуется плата за пробуждение этой магии,— пробормотал Нотт-старший.       — И какова вероятность, что это сработает?— тихо спросил Малфой, поднимая взгляд.       Лицо Асмодея подсвечивало пламя свечи на столе, тени на скулах делали их острее, а глаза ещё более бездонными.       — Ее нет,— ответил Нотт,— но это единственный способ пробудиться от глубокого сна. И запомни,— он склонился ближе, переходя на шепот,— в какой бы момент острая нужда не вынудила тебя прибегнуть к этому заклинанию, раз и навсегда запомни, что ты не сможешь запереть тьму,— он отошел назад, оставляя Драко один на один со старинным фолиантом,— так что будь осмотрительнее со своими намерениями.       — Hic et nunc in forti umbra clamo…— второй рукой Драко вытянул из кармана фамильный кинжал и полоснул острым лезвием по ладони, в которой держал палочку.       Нотт нахмурился, опуская взгляд на свою грудь. Ему казалось, что все внутренние органы медленно разбухают, тело тяжелело и неумолимо тянуло его к полу, но он стоял, сопротивляясь тяге.       —…оstende fortitudinem tuam, et Servum Tuum Theodorus in servitutem demerge…— продолжал дрожащим шепотом Малфой, чувствуя, как вся его магия сконцентрировалась в кончиках пальцев и буйствовала.       Эта магия была древней, она существовала до и будет продолжать жить после. Все настоящее для нее — ничто, все войны и распри — детский лепет. Эта магия могла унести жизнь произносящего заклинание волшебника, если сочтет его намерения недостойными. Она самолично предрешала исход своего пробуждения от глубоко сна. Кровь Драко прикипела к рукоятке палочки и тонкими струями впиталась в древко, он чувствовал, как его покидает жизненная сила.       —…voluntatem tuam ac libertatem tuam compesce…— шепот становился хриплым.       Теодор стиснул зубы и отшатнулся, вцепляясь ногтями в грудную клетку. Он облокотился поясницей о какой-то стол и слышал, как за его спиной от удара падают на пол склянки с зельями. Лужа снадобий обтекала его ноги, меняя цвет и консистенцию. Тео чувствовал, как по лбу стекают капли холодного пота, застилая глаза, он зажмурился, борясь с танцующими пятнами перед закрытыми веками и прислушался к своим ощущениям. Что-то внутри него происходило: ощущение, будто его рвало на части, будто внутри в самом разгаре была совсем другая война, и ее исход определял будет Теодор жить или же умрет.       —…revela te mundo…— он почти не слышал Малфоя, его голос звучал словно через стену.       Обскур внутри безудержно буйствовал, разрывая мягкие ткани и выжигая из них частицы Черной метки, а на обугленных местах выстраивал новые связи, заполняя собой всю образовавшуюся пустоту. Тьма намертво вплеталась в ДНК Теодора, бурлила необузданным потоком, готовая прорвать человеческую оболочку и вырваться в мир, чтобы обрушить его к своим ногам.       —…et confirma fortitudinem tuam utendo servo tuo…— Малфой на собственной шкуре прочувствовал смысл выражения «второе дыхание»: на секунду ему показалось, что во взгляде Тео что-то судорожно видоизменяется, будто две личности, запертые в нём, развязали кровавую бойню за правление ноттовским разумом. И такой сигнал придал ему веры, и из последних сил, вкладывая в мощь заклинания немую мольбу о спасении, он прошептал:       —…Аmen.       Теодор замер. Темные нити скрылись под покровом одежды, оставляя открытые участки кожи, исполосованной шрамами, чистыми. Казалось, время остановилось. Драко тяжело дышал, не сводя взгляда с Нотта. Тот лишь стоял, медленно поднимая руки и разглядывая их, будто впервые видел. Малфой сглотнул, и в повисшей в поместье тишине этот звук казался подобным раскату грома.       — Ты не сможешь запереть тьму,— прошептал Теодор.       Драко отшатнулся. Воздух вокруг них загустел, заливаясь в дыхательные пути противной жижей, наэлектризовался и, казалось, вот-вот начнёт низвергать залпы молний. Он ослышался? Руки не слушались, следуя инстинкту самосохранения он поднял палочку и вновь направил ее на Нотта.       — Что ты только что сказал?— почти одними губами переспросил Малфой.       — А затем будь готов,— предупредил Асмодей,— будь готов встретиться с тем, что пробудил.       Разум Теодора был кристально чист, словно кто-то нагло вторгся прямо в его голову и вышвырнул к чертям всякий хлам и мусор, залежи которых вот уже давно гнили где-то на подкорке. Тысяча мыслей устремились в мозжечок, их обилие прострелило мозг шальной пулей, сдавливая и потроша виски одновременно. Так много картинок, так много воспоминаний, но во всем этом их многообразии, он не мог выделить ничего, за что хотелось бы зацепиться. Словно обычный шум. Помехи. И лишь один единственный голос, казавшийся самым важным, вырезал ножом одну единственную фразу:       — Ты не сможешь запереть тьму,— и голос его перестал быть подобным человеческому.       Теодор, казалось, был обычным наблюдателем, запертым за непроницаемым стеклом. Он не понял, почему лицо Драко исказилось гримасой ужаса и страха, но видел, что за его спиной клубится демон, готовый напасть и разорвать Малфоя на атомы. Тео был словно в вакууме, окруженный бурным потоком устремившихся в мозг мыслей, и мог лишь видеть, как блондин обернулся и выкрикнул заклинание, рассеивающее тьму. Залп белых искр ударил в тень и Теодор отшатнулся, падая, ведь обскур струился из его тела и напрямую был связан с Ноттом. Он не понимал, зачем он поднимается на ноги и говорит Малфою что-то. Он даже слов не мог разобрать. Драко в ужасе оглянулся на него и вновь направил палочку, выпуская оглушающее. Теодору легко удалось увернуться, он, сам того не желая и не понимая, искривил губы в зловещей усмешке и двинулся прямиком на Малфоя. И вновь удар заклинания, в самую грудь, а искры щекотнули ноттовское сердце, заставляя его кульбитом перевернуться в теле и перезапуститься.       Теодор надрывно вздохнул и схватился за горло. Он рухнул на колени и протянул руку Драко, а с губ сорвался бессвязный хрип:       — Какого цвета ее волосы?