Грехопадение

      Теодор посчитал, что так будет правильно. Хоть и полный смысл этого понятия перестал улавливать уже довольно давно. Рамки стираются со временем, меняя привычное окружение, но все же он старался, правда старался не растерять их полностью, оставить хоть что-то, что должно было быть прежним, даже если он сам давным-давно таковым не являлся.       Он продолжал так считать и все те минуты, безбожно растянувшиеся в мучительно долгие часы, которые провел в спальне Нарциссы, вслушиваясь в ее беззвучные рыдания. Поглаживал хрупкие, дрожащие женские плечи, хмурясь от неприятного ощущения соприкосновения пальцев и дорогого кружева и ее сломленного шепота, из раза в раз повторяющего одно и то же: «Мой сын, мой мальчик». Горе Нарциссы Малфой сочилось из нее, словно смола из коры дерева, была такой же вязкой и липкой, казалось, она намертво врастает в те участки кожи Теодора, которые соприкасались с подавленной женщиной, которую он держал в объятиях.       — Вам нужно взять себя в руки,— мягко, насколько мог, проговорил Тео.       Пол под их ногами вибрировал от шума, сквозь толстые стены Малфой мэнора, даже тут, на третьем этаже поместья, было слышно громкий голос Волан-де-Морта и собравшихся внизу гостей. Теодор положил ладони на плечи миссис Малфой и медленно отстранился, вглядываясь в припухшие веки и красные от слез глаза.       — Вы знаете, он не потерпит слабости,— голос понизился до шепота,— он использует ее против вас.       — Мне плевать,— выдохнула Нарцисса, поджимая дрожащие губы.       Ее грудь несколько раз медленно поднялась и опустилась, Теодор следил за тем, как натягивается тонкая, почти прозрачная бледная кожа о выступающие ключицы, и снова прячется, когда его лицо обдавало теплое дыхание. Метка неприятно зудела, Волан-де-Морт звал главного гостя этого вечера присоединиться к празднованию, а он, тот самый гость, все ещё пытался воззвать к благоразумию убитую горем мать, потерявшую единственного сына. Миссис Малфой медленно отвернулась, утирая уголки глаз, и подошла к зеркалу. Невнятное бормотание — и ее лицо вновь приобретает привычный оттенок так называемой аристократической бледности, губы розовеют, а взгляд мрачнеет с каждой секундой, покуда возводятся окклюменционные стены вокруг расшатанного сознания. Спина, словно тонкая струна арфы, натягивается, казалось, до хруста в торчащих из-под кожи позвонках, скрытых под великолепным пышным платьем. И вот она — та самая Нарцисса, лицо которой так привычно мелькало в кругах Тома Реддла. Собранная и холодная, способная пробрать одним лишь взглядом до самых костей и переломать каждую из них. Поправив дрожащей рукой выбившийся из пучка локон, миссис Малфой быстро развернулась и твердым шагом направилась к двери. Тео успел перехватить ее запястье прежде, чем тонкие изящные пальцы коснулись чугунной витиеватой ручки.       — Нарцисса,— осторожно позвал он,— вы должны проявить мудрость и не совершать опрометчивых поступков.       В ее взгляде мелькнуло пламя, тут же скрывшееся внутри высоких ментальных стен. Она лишь слегка вздернула подбородок и, прищурившись, прошептала:       — А не то что, дорогой, убьешь меня?       Хоть и остался неподвижен, но внутри, все же, что-то дрогнуло.       — Рад, что вы это понимаете.       Что-что, а роль личного цепного пса лорда Волан-де-Морта нехотя отпечаталась на личности Тео, а он, в свою очередь, уже и перестал ей сопротивляться. Тонкие губы миссис Малфой дернулись, пытаясь собраться в снисходительную ухмылку, но остались лишь осторожным оскалом. Она вырвала руку из хватки Нотта и шагнула за дверь, оставляя его одного. Он дольше, чем следовало бы, провожал ее гордый силуэт до винтовой лестницы, ведущей в саму преисподнюю.       Когда-нибудь она поймёт, что другого выбора у Теодора не было. Он шагнул следом. Поймёт и поблагодарит Теодора, если доживет до этого дня.       Зал на первом этаже поместья сегодня не напоминал братскую могилу. Он был начисто вычищен эльфами и украшен в темно-зеленых и серебряных тонах — ещё одна дань великому Салазару. Сверху все присутствующие были для него лишь сборищем лысеющих затылков и немыслимых причесок, натянутых на макушку так сильно, что глаза бедных женщин напоминали азиатские. Весть о великой победе — хоть война и не была ещё закончена, пока оставались функционирующие очаги сопротивления— разнеслась в кругах Волан-де-Морта подобно смертельному вирусу. Этот вечер был особенным для Реддла, ведь он, наконец, поймал того мальчишку, которого поганый волшебный мир смел ставить с ним наравне все те годы, которые Тому приходилось выживать и искать пути возвращения. Он был уверен, что как только новость о том, что знаменитый Избранный пал от его руки дойдёт до каждого участвующего в войне солдата — о, а он уж позаботится об этом— исход всего этого затянувшегося фарса будет предрешен. Ведь как только люди потеряют надежду, у них просто не останется сил на сопротивление. Сил ни физических, ни моральных.       Теодор позволил себе напоследок вздохнуть не загаженный дорогим парфюмом и парами алкоголя воздух, затаившись в тени высокой колонны, доходящей до второго этажа. Он ленивым взглядом обводил собравшихся здесь сегодня волшебников и поражался, как глубоко Реддл сумел запустить свои когти в соседние страны. Чиновники, тут же присягнувшие великому Темному лорду, которых Теодор точно помнил. Премьер-министр магической Болгарии, выдавший координаты всех убежищ Ордена, разбросанных по его стране, со своей женой и двумя близнецами-дочками. Президент Румынии, поставлявший темной армии яйца драконов, которые сейчас выращивались в специальных волшебных инкубаторах в горах Швейцарии, с женщиной, больше напоминавшей дорогую шлюху, чем супругу. Министр Польши, чьи поставки ингредиентов для зелий поставили крест на сотнях жизней отравленных всевозможными ядами орденовцев. Все эти люди, что собрались здесь, все они с самого начала спонсировали победу Реддла и собственную неприкосновенность.       Ловко маневрирующие между гостями официанты с подносами на руках и чугунными ошейниками на шеях — плененные магглы, на положенном, как убежден Том, им месте, прислуживают магам. Окинув весь этот праздник взглядом, Теодор пришел к одному единственному выводу — лорд Волан-де-Морт одержал победу.       Но все это меркло перед той мыслью, что неустанно зудела в голове с той самой секунды, как оцепеневшее тело Гарри Поттера рухнуло на землю на острове Оуси три дня назад.       Скоро все будет кончено и он увидит ее.       — Господа,— усиленный Сонорусом змеиный шепот прорезал звучащую на фоне музыку и сотня голосов, до этого мгновения ведущая такое же количество разношерстных бесед, смолкла,— я рад приветствовать вас на моем скромном торжестве.       Волан-де-Морт плавно выплыл в центр зала и все вокруг расступились, будто отшатываясь от прокаженного. Его поступь сегодня не была похожей на обычную. Сегодня Том Реддл буквально парил над мраморным полом, окрыленный собственной силой и тем страхом, что питали к нему собравшиеся, хоть и пытались это скрыть за вычурными скупыми улыбочками. Он медленно ходил по радиусу образовавшейся окружности, иногда кивая в качестве приветствия самым высокопоставленным гостям.       — Все мы знали, что этот день, несомненно, настанет. Сегодня наш идеальный мир, к которому все мы с вами так отчаянно стремимся, шагнул к нам навстречу. Вы годами слушали легенды о великом Мальчике-который-выжил, который, якобы, станет тем, кто отнимет мою жизнь, великого, милостивого Темного лорда и изгонит скверну из этого мира.       Зал разразился хохотом. Теодор, не меняясь в лице, продолжал наблюдать за этим праздником фальши все также затаившись там, где ему и было место. Там, где он чувствовал себя хозяином. В тени.       — Ну что вы, друзья,— продолжал Реддл, скривив тонкие губы в кривую ухмылку,— хоть мы и понимали, что дело, начатое Альбусом Дамблдором, не стоит выеденного яйца, мы, все же, прежде всего должны оставаться людьми и отдать почившему волшебнику дань,— Том обнажил гнилые острые зубы,— он сумел подогнуть под себя многих. Смог ввести магический мир в сильнейшее заблуждение, которое привело к масштабному кровопролитию и геноциду. Вот уж точно, самый светлый маг за всю историю мира.       И он рассмеялся. Расхохотался так, что смех его звучал, словно старая заезженная пластинка. И все вокруг последовали его примеру, схватившись за свои животы.       — Добра и зла не существует, друзья,— Реддл раскинул руки и медленно обернулся вокруг себя, ненадолго задерживаясь взглядом красных глаз на каждом лице, собравшемся вокруг него,— есть только сила. И мы единственные, кто достоин заполучить ее. Потому что мы единственные, чьи взгляды остаются неизменными испокон веков и уходят корнями к нашим самым далеким предкам,— он приложил кулак к груди,— к моим предкам. К великому Салазару Слизерину!       Словно заведенные марионетки, гости проскандировали троекратное «Ура!». Отсюда, со второго этажа, все происходящее напоминало дешевый спектакль.       — Каждая капля пролитой чистой крови — моя личная трагедия и утрата, я предлагаю почтить память отдавших свои сердца волшебников, что храбро сражались во имя нового, идеального мира. Ваши отцы, матери, — он обернулся к затаившейся за спинами гостей Нарциссе,— сыновья.       Тео мазнул взглядом по непроницаемой маске, которую намертво прямо при нём вшила на себя миссис Малфой несколькими минутами ранее. Отдать должное — ни один мускул не дрогнул на ее лице. Нарцисса присела в легком реверансе и выдала Волан-де-Морту уважительную улыбку, добавляя к своему жесту легкий кивок головы.       — Давайте же поднимем бокалы за тех, благодаря чьим жертвам все мы, друзья, сегодня стоим здесь и празднуем наше новое общее начало!       Сотни бокалов взметнулись в воздух, сотни голов опустились вниз и воцарилась тишина. Воистину гробовая.       — А теперь, я хотел бы пригласить сюда своего самого верного и ценного товарища, благодаря которому мы сможем, наконец, покончить с омерзительной легендой об Избранном мальчике,— Волан-де-Морт точно знал, где стоял Теодор. Он поднял взгляд к тени, что отбрасывала массивная колонна, и слабо кивнул,— спустись, Теодор.       Он силой заставил себя не сбежать во винтовой лестнице, перепрыгивая через две, а то и три ступени, лишь бы поскорее покончить со всем этим и получить то, ради чего он продолжает существовать. Скользя ладонью по гладким перилам, Нотт медленно спустился и направился к Реддлу. Гости зашептались, едва слышно, почти неуловимо, они расступались перед ним, и лишь единицы смогли посмотреть Теодору прямо в глаза. Он видел все это лишь боковым зрением, все его внимание было приковано к фигуре в центре зала.       — Вы, верно, слышали об ужасном предательстве, совершенном отцом Теодора Нотта, Асмодеем,— ладонь Тома опустилась на плечо Нотта,— и я, честно признаться, друзья, поначалу опасался…рецидива. Но, как оказалось, Теодор вобрал от своего родителя лишь самые лучшие качества: хладнокровность, покорность и жестокость. А склонность к обману я из него искоренил в ту же секунду, как сделал Теодора своей правой рукой.       Шепот усилился, Реддлу заметно приходилось напрягать свои голосовые связки, чтобы его речь не осталась неуслышанной. Он дернул шеей и обвел мрачным взглядом собравшихся, и те молниеносно стихли.       — Скажи мне, друг мой,— Волан-де-Морт слегка наклонился к Тео, придавая разговору оттенок интимности,— как тебе удалось поймать мальчишку?       Нотт вновь обратился взглядом к Нарциссе, неустанно наблюдавшей за ним из-за сотен спин.       — Все как вы и учили, мой лорд,— ответил Теодор, возвращая взгляд к Тому,— использовал его слабость против него самого.       — Потрясающе,— Реддл оскалился и похлопал его по плечу,— воздадим Теодору должную славу, друзья!       Зал взорвался аплодисментами, тихими, нарастающими, переросшими в оглушительный шум.       — А теперь, случится то, ради чего все мы сегодня собрались!       Массивная дверь медленно распахнулась, двое Пожирателей, полностью облаченных в форму, втолкнули в зал то, что осталось от Гарри Поттера. Его одежда была изорвана и покрыта кровью, лицо до безобразного искалечено, лишь шрам на лбу остался неприкосновенным, чтобы все точно видели, чтобы точно узнали в этой бесформенной груде мяса Мальчика-который-выжил.       Теодор отвлекся на движение справа от себя. Сквозь толпу, прямо в сторону Тома, пробирался один из официантов. Он отличался от других какой-то неуместно вспыхнувшей яростью во взгляде, что сразу же привлекло внимание Тео. Прикрыл глаза, сосредотачивая мощь обскура на стремительно меняющих цвет с русого на рыжий волос и отдал немой приказ. Тень вырвалась и под крики собравшихся рванула к закованному в ошейник лжемагглу. Толпа расступилась, тьма просочилась в его ноздри, глаза, рот и уши и официант замер, не сводя взгляда с Теодора. Нотт медленно открыл глаза и, тихо вздохнув, кивнул головой в сторону. Всего секунда и крики смолкли, а противный хлопающий звук разрываемого изнутри тела заполнил густую тишину. Останки рухнули на пол, заливая кровью все вокруг, и действие Оборотного зелья тут же утратило свою надобность, являя толпе истинный облик затаившегося среди них врага.       Волан-де-Морт хлопнул в ладоши и вновь рассмеялся, переводя взгляд с Теодора на мертвого человека.       — Замечательно, просто замечательно!       Тео скривил губы. Чертова Джинни Уизли, видимо, опрометчиво прибывшая в одиночку на помощь Поттеру, стала сто девяносто третьим остановленным Теодором сердцем со дня битвы за Хогвартс. Где-то в зале раздалось жуткое, горькое рыдание, не нужно было быть пророком, чтобы узнать в искаженном болью голосе Избранного.       — Теодор,— Нотт медленно повернул голову к Волан-де-Морту,— ты сослужил мне прекрасную службу, я благодарен тебе.       Возникшие из ниоткуда эльфы за долю секунды привели зал в первозданный вид, забрав с собой останки девушки и избавившись от крови на полу.       — Ты можешь забрать свою полукровку. И, кажется, вокруг все стихло, хоть по помещению и продолжал гулять настойчивый шепот. Все вокруг Теодора замерло и он, лишь кивнув, развернулся на каблуках и прошел к выходу из зала. И не дрогнул, когда его собственный силуэт выделился на черном мраморном полу в свете зеленой вспышки. Не моргнул, когда толпа возликовала, заглушив криками звук упавшего бездыханного тела Гарри Поттера. Все это было неважно. Все это не имело никакого значения сейчас.       Тео не заметил, как с обычного шага перешел на быстрый, не заметил, как сбегал по сырым ступеням темницы, перепрыгивая их чуть ли не с полдюжины на каждом пролете. Казалось, так просто, войти внутрь самой дальней камеры, забрать ее и тут же аппарировать вместе с Джорджией в безопасное место. Прижать ее к себе и вдохнуть запах ее волос, чем бы они не пахли, воспоминания о ее аромате все также оставались запертыми под грудой каменных обломков его ментальных стен. И вот, казалось, когда цель так близка, протяни руку и пальцы коснутся холодной дверной ручки, Теодор замер и отшатнулся от двери, словно обжегся. Сердце неистово заколотилось в груди, изнутри почти ломая ребра, Нотт вдруг осознал, что его обуял животный страх. Виски сдавило, он оскалился, прикладывая ладонь к голове. К горлу подкатил тошнотворный ком и он не смог сдержать позыва. Вязкие капли желтой желчи, разбиваясь о каменную кладку, коей был уложен пол в подземельях Малфой мэнора, уродливыми пятнами оседали на ботинках. Его трясло, трясло так сильно, что, казалось, он вот-вот умрет. Теодор вдруг понял, что не может перебороть себя, выпрямиться и войти в камеру.       Что-то прорвалось и изливалось прямо в его голову немыслимым потоком, ни единого очертания не разобрать. Единственное, за что он успел зацепиться, это рыжий, почти адски пламенный цвет волос. И крик, женский пронзительный крик, тысячей осколков разрывающий его тело изнутри.       Ему потребовалось время, чтобы не то, что совладать с собственным страхом, а просто-напросто привыкнуть к этой пытке. Проморгаться, отдышаться и выпрямиться. Он зажмурился, нервно подергивая шеей, будто пытаясь стряхнуть с нее многотонный груз. Рука дрожала, пальцы соскальзывали с влажного металла. Он оскалился и одним мощным рывком дернул дверную ручку вниз.       Все те зловония, которыми насквозь пропитались стены темницы, отступили на второй план в ту же секунду, как дверь медленно отворилась, открывая Теодору путь в кромешный мрак. Из этой камеры не пахло абсолютно ничем, будто она и вовсе была пустая. Обскур, разбушевавшись где-то глубоко внутри, потянул его туда, где ему и место. Было, есть и всегда будет. И Теодор шагнул, ожидая, что рухнет в пропасть. Но подошва с глухим ударом встретилась с каменным полом, он сделал ещё один шаг и прислушался к ощущениям.       Камера не была пуста. Тени чувствовали чужое присутствие, чужое биение сердца. Нотт молниеносно развернул голову к дальнему углу темницы и, в нерешительности, распахнул губы, чтобы позвать.Но ее имя никак не хотело срываться с них. Сочетание букв казалось чужеродным, ядовитым. Тяжело сглотнул вновь подкатившую к горлу желчь, что теперь будто иглами впивалась в гортань прямо изнутри. Он дрожащими пальцами нащупал палочку на поясе и нерешительно направил ее в центр помещения.       — Л-люмос,— голос, все таки, дрогнул.       Блеклое свечение на кончике древка заставило сощуриться. Магия, будто трусливый зверь, затаилась в венах, не решая и носа показать. Люмос-то он наколдовал, но и его почти бесполезный свет не озарил и трёх дюймов вокруг Тео. Он все ещё стоял в полной темноте, все ещё неотрывно глядел в дальний угол, руководствуясь лишь импульсами тени. Звук его дыхания отражался от стен, возвращаясь к нему стремительным эхом, и как бы он не надрывался, ни одного другого уловить был не в силах. Ни вздоха, ни единого намёка на шевеление или….       Темница казалась лимбом, где отсутствуют запахи, ощущение времени и даже твои собственные чувства замирают, оставляя тебя в бесконечном нигде.       Он шагнул, но как хотелось врасти в каменный пол и притвориться многовековой статуей, чтобы не тревожить покой поглотившей его пустоты. Но тягу заполучить, наконец, ответы на все вопросы, о которых он давным давно забыл, вела его вперед. И как только впереди что-то блеснуло, Люмос отразился в мельчайших частицах сырости и влаги, что облепила холодные стены, Теодор и вовсе впал в ступор. Тень бурлила, показывая, что что-то находится прямо перед ним. Прямо там, где ну уж точно не было ничего, ведь Теодор видел гребаную стену своими собственными глазами. Палочка безвольно опустилась, и на периферии взгляда он смог уловить тот самый рыжий. Тот самый огненный цвет, казавшийся сейчас потухшим пепелищем.       Смертельно худая женская фигура, поджав колени к груди, сидела прямо возле его ног, не поднимая головы. Даже плечи не поднимались в такт дыханию, будто его и не было вовсе. Уткнув лицо в острые, торчащие колени, рыжеволосая девушка, обняв ноги тонкими руками и прислонившись спиной с неестественно торчащими даже сквозь тонкую кофту позвонками к той самой стене, Джорджия Нортон не двигалась. Не подавала признаков жизни.       Конечности онемели, хотелось отшатнуться от нее, рухнуть на пол и переломать себе все кости, отползти, покинуть темницу, запереть дверь и никогда, никогда блять не открывать ее снова. Он был не готов, не готов увидеть ее. Увидеть то, что от нее осталось. Казалось, Нортон вросла в эту гребаную стену, словно теплый мох в дубовую кору. И Теодор упал, но на колени. С глухим ударом приземлился прямо возле нее, а та даже не вздрогнула. Он дышал так часто, что из-за переизбытка кислорода голова шла кругом. Он резко почувствовал запах затхлой сырости и отчаяния и, о, последний был сравним лишь с могильным смрадом.       Заветные восемь букв, да даже жалкие три, все ещё не слетали с языка. Вросли в него, впечатались и ржавыми кривыми гвоздями прибились к нёбу. Он смог лишь поднять руку, не обращая и толики внимания на ее неестественную дрожь. Смог лишь коснуться ее плеча и вздрогнуть от обжегшего пальцы холода, чувствовавшегося даже сквозь тонкую ткань, отделяющую их кожу. Все ещё не двигалась. Потряс, нервно, отчаянно, и ее голова безвольно повисла на бок. Поднес Люмос ближе к ее лицу, чувствуя, как глаза предательски обжигают подступающие слезы. Убрал тонкий потухший локон за ухо и перестал дышать.       Ее глазницы были пустыми. Белыми, как декабрьский снег. Мертвыми.       Теодор не помнил, как нашел в себе остатки сил, чтобы подхватить ее на руки и аппарировать в Нотт мэнор. Не помнил клятых ярдов, которые пробежал с невесомым женским телом на руках по мрачным коридорам, чьи стены, словно зачарованный лабиринт, так и норовили раздавить его в смертельной ловушке. Бежал к одной единственной двери, за которой видел спасение. Ее спасение.       С ноги зарядив по массивному дубовому полотну, Теодор, практически обессилев, рухнул на колени в одной из давно брошенных гостевых спален и, не сдерживаясь, взмолился скупым:       — Помоги.       Пара карих глаз распахнулась при виде Джорджии. Если бы Теодору было дело, то он бы усмехнулся, заметив, как ненависть и гнев на лице Гермионы Грейнджер сменились на исступление, а затем превратились в страх.       Но дела ему не было. Он вдруг внезапно ощутил, что все ещё чертовски жив, ведь та боль, сковавшая остатки его сердца, сводила с ума.       И она ни на йоту не шла в сравнение с сигаретными ожогами, замысловатые узоры которых резко засаднили на его животе.