«… по всему миру продолжается зверская серия убийств. В разных странах продолжают находить человеческие останки, обезображенные до такой степени, что не удается идентифицировать ни одну жертву. Очевидцы сообщают, что некоторые убитые совершенно точно были последователями лорда Волан-де-Морта, но данная информация не подтверждена нашей редакцией. Остаётся только гадать с кем же магический мир имеет дело сегодня: маньяк-душегуб, возомнивший себя новым антагонистом, или же великим карателем, освободителем земли от скверны, оставшейся после Второй магической войны…»
С тихим вздохом Гермиона опустила газету на колени и скользнула взглядом по солнцу, утопающему в океане. Зверски хотелось яблок, зеленых, этим она займется попозже, проводив ещё один минувший день на дно. Фарерские острова пленили ее в ту же секунду, как ноги Грейнджер утонули в белоснежном песке после аппарации. Здесь было тихо и спокойно, она находилась вдали от всего того ужаса, что развернулся в столице Англии. Ни репортеров, ни назойливых поклонников, хотя совы не прекращая кружили над ее домом, кидая ко входной двери разношерстные конверты с приглашениями на интервью, радио и логова других средств массовой информации. Последняя выжившая Золотого трио, долгое время заточенная в плену у одного из генералов Волан-де-Морта. Гермиона теперь была символом женской независимости и силы духа. Она и не пыталась рассказать правду, не хотела. Ей не хотелось лишний раз терзать свои нервы, да и выгораживать, по сути, было тоже некого. Ведь Теодор Асмодеус Нотт объявлен пропавшим без вести. А даже если бы он все ещё находился рядом с Гермионой, то обелить его имя было просто-напросто невозможно после всего того, что сделал Тео. И мотивы его поступков не волнуют никого. Океанский бриз колыхнул кудри, и Гермиона, не удержавшись, втянула соленый воздух носом, зарываясь босыми ступнями в песок. — Не отморозь ноги,— послышалось из-за спины,— день был не слишком то жарким, песок мог не прогреться. Не в силах сдержать улыбки, Грейнджер обернулась. Кто бы мог подумать, что ему так пойдет загар. Его отросшие волосы, переливаясь в лучах уходящего солнца, в полном беспорядке из-за ветра колыхались возле острого лица. Рубашка расслабленно выпущена из брюк, верхние пуговицы расстегнуты, являя миру боевые шрамы. Драко опустился на скамью рядом с Гермионой и, взяв в охапку ее ноги, положил их на свои бедра, взяв ступни в ладони и потирая их, чтобы согреть. Малфой мазнул взглядом по газете и нахмурился, уловив суть статьи, которая привлекла Грейнджер. Гриффиндорка отложила «Пророк» и опустила голову на грудь Драко, прямо туда, где под хлопковой рубашкой зиял самый уродливый шрам. — Нарцисса прислала сову,— сообщил он,— ждёт не дождется, когда сможет вырваться к нам. Благодаря бесконечным связям Малфоев, после смерти Волан-де-Морта Нарцисса забрала Драко в Китай. Его поместили в специальное лечебное учреждение, специализирующееся на лечении тёмных проклятий. Малфой открыл глаза на сорок второй день после того, как в его грудь ударил зеленый луч. — В этот раз я настаиваю на том, чтобы приготовить ужин самой, без помощи Милти,— заявила Гермиона,— дай ей выходной, она кружится вокруг меня двадцать четыре часа в сутки! — Ты же знаешь, она свободна,— Грейнджер чувствовала, как Драко усмехнулся ей в затылок,— не могу же я заставить ее перестать заботиться о тебе? Его рука опустилась на едва заметный животик, скрытый под безразмерным бордово-золотым свитером. — Я беременна, а не больна,— улыбнулась Гермиона. Последний луч утонул в голубой лазури. Малфой накручивал на палец непослушные каштановые кудри, не веря собственному счастью. После всего того, что они пережили, сидеть вот так, не опасаясь быть увиденными, пойманными и убитыми, было высшей благодатью. Он не понимал, чем заслужил все это. Чем заслужил ее рядом с собой. Лишь при мысли о том, что Гермиона ухаживала за ним все то время, пока Драко находился в состоянии между жизнью и смертью, его пробирало до самых костей. Губы медленно растягивались в улыбке при воспоминании о том, как он увидел ее после Китая. Только вот вспомнив, где произошла их долгожданная встреча, уголки губ медленно ползли обратно, а брови неумолимо тянулись к переносице. — Как думаешь, где он сейчас?— тихо спросил Драко. — Не знаю,— тут же ответила Грейнджер, тихонько вздыхая, будто думала о том же самом. На небе зажглись первые звезды. — Думаешь это его рук дело?— слабо кивнула в сторону газеты. Драко, почему-то, был уверен в этом. И каким бы Теодор Нотт не был засранцем, при мысли о том, что он сейчас где-то там, наедине с собственным горем, выплескивает всю свою ярость на сбежавших Пожирателях смерти, губы Малфоя стягивались в тонкую полосу. Грейнджер рассказывала ему о том месяце, что провела бок о бок с Ноттом, и Малфой не мог быть не благодарен Теодору за то, что он сделал. Все то, что имеет сейчас Малфой, было благодаря ему. Не дождавшись ответа, Гермиона привстала и обернулась. — Как думаешь, может быть мы уже можем… — Нет,— резко ответил Драко,— я больше, чем уверен, что сова вернётся с недоставленным письмом, а если и нет, то мы не можем рисковать и выдавать его местоположение. Ветер колыхнул страницы «Пророка», они с тихим шелестом перевернулись. С первой полосы на них смотрели до боли знакомые глаза. «Нежелательное лицо #1». Гермиона закусила губу, вглядываясь в ставшие родными черты лица. — Скоро ее день рождения,— прошептала она. Малфой кивнул. — Если Вольтер даст тебе разрешение на такой длинный скачок, то мы обязательно навестим ее. Улыбка Грейнджер была вымученной, так бывало лишь тогда, когда они вспоминали о Джорджии и Теодоре. Драко не хотел, чтобы Грейнджер расстраивалась, но и упрямо не упоминать их он тоже не мог. Ведь все они — Гермиона, Малфой, Нотт и Нортон — связали себя неразрывной кровавой нитью, и никогда не смогут изменить этого. Тихо вздохнув, Драко зарылся пальцами в волосы в попытке зачесать их назад, и склонился к Грейнджер. — Идём,— легкий, целомудренный поцелуй в веснушчатый висок,— становится прохладно. Песок приятно шелестел под босыми ступнями. Обнявшись, они скрылись в дверях небольшого домика, оставляя газету на растерзание ветру. *** Возвращаться сюда было больно. Воспоминания сковывали нутро каждый раз, когда Гермиона обводила взглядом Нотт мэнор с давно потухшими окнами. Поместье было оцеплено, на всю территорию Министерство наложило сигнализирующие чары, чтобы журналисты или мародеры не могли пробраться внутрь. Она оглядывала темные стены, возвышающиеся на соседнем холме, зажевав губу. Взявшись за руки, Малфой и Грейнджер спустились к небольшому озеру у подножия горы. Шли в молчании, вслушиваясь в пение птиц и шелест листвы над головами. Она всматривалась в окружающие их стволы деревьев как никогда внимательно, в надежде разглядеть силуэт, но как обычно их встречала лишь многолетняя кора. Почти у самой кромки озера они остановились возле серого монумента с до боли знакомым именем. Словно ритуал, Гермиона избавила камень от налипшей от дождей грязи, очистила близлежащую землю от сорняков и наколдовала небольшой венок белых лилий. Драко каждый раз наблюдал за плавными движениями Грейнджер и не мог не заметить, как дергались вниз уголки ее губ. На могиле Джорджии они всегда проводили не меньше часа: много молчали, иногда Гермиона что-то тихо нашептывала бесчувственному камню, будто тот мог ей ответить. По старой привычке, ей просто жизненно необходимо было что-то рассказать Нортон. И от этого ее сердце разрывалось каждый раз. Сегодня же они задержались, намеренно. Драко, вставший поодаль, курил, облокотившись на один из стволов, и внимательно вглядывался в спину Грейнджер. Она постоянно оглядывалась, оборачивалась на каждый доносящийся до нее звук и, не найдя никого, кроме птиц, взлетевших в небо, или белок, спрятавшихся в дупле, опускала взгляд на надгробие и грустно улыбалась, будто просила прощения у Джорджии за то, что он не пришел. Когда первые сумерки тронули вершину горы, Малфой, поджав губы, заклинанием согрел одежду Гермионы и обнял ее за плечи. — Нам пора,— прошептал он. Драко заметил тонкие мокрые дорожки на щеках Грейнджер. Быстро утерев слезы рукавом, она кивнула и, вновь присела к камню, кладя на него ладонь. — Я уверена, что он приходит к тебе чаще, чем мы думаем,— пробормотала она тихо, но Малфой слышал каждое слово. Они медленно поднимались вверх по холму, и Гермиона не могла остановить себя, чтобы не оглянуться ещё около десяти раз. И каждый раз, не увидев никого, тихонько вздыхала, продолжая идти. В сумерках Нотт мэнор выглядел жутким и одиноким. Мазнув по поместью взглядом, Грейнджер вложила ладонь в руку Малфоя и, шумно выдохнув, кивнула. И в ту самую секунду, когда пространство вокруг них завертелось в пространственной воронке, ей всего на мгновение показалось, что рядом с могилой Джорджии Нортон вырос человеческий силуэт. Она бездумно протянула руку, но не успела остановить перемещение. Быть может ей и вовсе показалось. *** Тихонько скрипнула дверь, ветер вогнал ворох листьев в старую хижину и разметал по идеально новому, отремонтированному полу. Стук тяжелых ботинок, ровно тринадцать шагов до кровати, но прозвучало лишь семь из них. Внимание отвлек небольшой сверток с печаткой, лежащий на комоде. Остатки духа перехватило, а пальцы предательски задрожали. Бумага рвалась, липла ко взмокшим ладоням. Кое-как избавившись от обертки, пальцы обжег холодный металл. Провел подушечкой по каждому изгибу, не веря своим глазам. Хотелось покончить со всем раз и навсегда прямо сейчас, но, отчего-то, продолжал стоять и смотреть на артефакт, приятно вибрирующий в ладони. *** Грейнджер не могла сомкнуть уставших глаз той ночью, она ворочалась, сминая простыни, бродила по дому, даже выходила на пляж, но успокоиться так и не смогла. Отражение луны утопало в волнах, покачивалось, словно танцевало. Гермиона заворожено наблюдала за океаном, мыслями уносясь к тому самому озеру. Ну не могло, просто не могло показаться. Только не в этот день. Что-то ей подсказывало, что если она не зацепится за это видение, то никогда больше не увидит его. Никогда не сможет вновь обнять и прошептать о том, что ей очень жаль. Несправедливо, пленительно прекрасно, но так несправедливо, что Гермиона теперь имеет все, чего когда-либо желала, а Теодору достался лишь пепел собственной жизни, осевший на руках. Если бы она могла, Годрик, если бы только могла разделить с ним свою утопию, вот так вот просто приглашать его в их с Драко дом, сидеть теплыми вечерами у костра и вспоминать былое. Не то, что вывернуло всех троих наизнанку, другое, прекрасное, хоть его и было мало. Ладони нещадно зудели, и Грейнджер, ведомая бушующими гормонами, тихонько вернулась в дом и подошла к шкатулке. Среди всех украшений, хоть и немногочисленных, ее интересовало лишь одно единственное кольцо. Найдя нужное, она вернулась на пляж и тяжело вздохнула. Ведь если не попытается, то просто-напросто не сможет с этим жить в своем прекрасном мире. Сомкнув кольцо в ладонях, Гермиона приложила его к губам и прошептала: — Пожалуйста. Металл нагрелся, в груди порхали бабочки, будто она маленькая девочка, ждущая чуда. Пожалуйста, Мерлин. Но окружали ее лишь волны, песок и небольшой домик. Грейнджер зажмурилась, чувствуя влагу в глазах и, оставив руки безвольно висеть, развернулась, чтобы войти внутрь. Но остановилась, распахнув глаза. — Привет. Всхлип вырвался из груди против ее воли. Не глядя развернулась и бросилась к нему в объятия, едва ли не сшибая с ног. Он пах старым деревом и хвоей, будто жил где-то в лесу. Плечи ощущались шире, чем она помнила. Теплые ладони сомкнулись на ее пояснице, нос уперся в кудрявую макушку. — Я так боялась за тебя,— плакала Гермиона, не поднимая глаз. Боялась увидеть на лице отпечаток той боли, которую они так долго делили на двоих, вот только она — Грейнджер— смогла от него отмыться. Гормоны подводили, слезы выходили из под контроля, она просто повисла в его объятиях и плакала. — Ты был там? Сегодня? Я видела… — Да. Теодор сжал ее в объятиях чуть сильнее, по его рукам пробежалась дрожь и Гермиона почувствовала ее всем своим телом. Гриффиндорка отстранилась, обхватывая Нежелательное лицо #1 ладонями и долго-долго смотрела в потухшие карие глаза. Он не изменился, все такой же, каким она помнила. Такой же одинокий и опечаленный, полностью разбитый и уничтоженный собственной судьбой. — Тебе идет загар,— пробормотал Тео, едва заметно улыбаясь, хоть улыбка и не тронула глаз. — Помолчи, Теодор, просто помолчи,- смутилась Гермиона, пряча улыбку в его груди, вновь прильнув к нему. Сколько они так стояли знал один Мерлин, это мгновение растянулось, казалось, в целую вечность, но было таким коротким одновременно. Грейнджер вдруг испугалась, что если отпустит его хоть на секунду, то Теодор вновь исчезнет. Гермиона схватила его за руку. — Идем в дом,— потащила, но остановилась, услышав скрип двери. Драко не выглядел сонным, словно не спал все это время вместе с Гермионой, чувствуя буквально на себе ее волнение. Он замер взглядом на коротких кудрях, терзаемых ветром, и почувствовал, как что-то сжимается в груди. Теодор вяло ухмыльнулся. — Рад тебя видеть, блондиночка. Грейнджер, всхлипнув, медленно отошла в сторону, когда Драко спустился по деревянным ступеням к ним, но руку Нотта так и не смогла отпустить. Лицо Малфоя не выражало ничего, было сложно угадать, о чем он думал в тот момент, ведь их с Теодором история была не такой, как с Грейнджер. Там не было столько взращенного из пепла понимания, была лишь недосказанность и холодный расчет. Драко, на самом деле, долго думал о том, что сделает, если увидит Тео вновь. Должен ли был он злиться? Конечно да. Злился ли? Малфой прижал к себе Теодора так сильно, будто готов был раздавить насмерть и тем самым отомстить за то, что сделал Нотт. Нет, не злился. Не мог. — Спасибо, что позаботился о ней,— прошептал он едва слышно. Тео, хоть и в свойственной ему манере — совершенно необузданной, непредсказуемой— подарил Драко все то, за что он благодарил Салазара каждый гребаный день. И плевать на то, через что они прошли. Теодор был и всегда останется для Малфоя близким другом. — В расчете,— коротко ответил Тео и отстранился. Гермиона заметила странный проблеск в глазах Нотта и тихо ахнула, поняв, о чем он говорил. Ведь Драко был рядом с Джорджией в нужный момент. Тогда, когда сам Теодор был не в силах позаботиться о ней самостоятельно. — Идем в дом,— тихо сказала Грейнджер. Нотт держался позади, чувствуя себя чужим. Из тени наблюдал за Драко и Гермионой, что-то мило шепчущих друг-другу, пока они расставляли посуду. Грейнджер не могла не поглядывать на Тео, не задавать ему вопросов, чтобы втянуть в разговор. Но он держался отстраненно, и это печалило гриффиндорку. Скребущее чувство печали засело где-то в груди и, наверное, так будет всегда. Заваренный чай разнесся по комнате терпким ароматом, чашки уютно дымились на журнальном столике возле дивана. Теодор словно врос в стену, завороженный их идиллией. Он ловил все короткие касания, улыбки, легкие поцелуи в макушку от Драко, Нотт не мог не радоваться за то, что хоть у кого-то есть шанс на нормальную жизнь после всего того, через что они прошли. Но пустота, цветущая внутри него, лишь растягивалась, заволакивая Теодора полностью. Он завидовал, но, к счастью, все же что-то человеческое оставалось в Нотте, ведь завидовал он по-доброму. — Садись. Тео вздрогнул от неожиданного касания на своем плече. Гермиона провела его к дивану, не в силах отвести взгляда от лица — так сильно она скучала и беспокоилась о нём. Когда они расселись вокруг столика, воцарилось молчание. Выбирать тему для обсуждений следовало очень тщательно, не хотелось тратить такой вечер на обсуждение ситуации в мире да и в целом на негативные эмоции, ведь Гермиона не знала, сколько таких вечеров им ещё уготовано урвать. Она начинала осторожно: рассказывала об островах, о замечательном рынке в миле отсюда, об океане, о дельфинах, чьи плавники можно увидеть рано утром, если выйти на пляж. Драко молчал, потупив взгляд на свои руки, лишь изредка кивал и давал короткие комментарии рассказам Грейнджер. Гриффиндорка неотрывно следила за реакцией Нотта на свои слова: казалось, будто Теодор всецело сосредоточен на ее историях, даже скупая улыбка появлялась на губах, но глаза, Мерлин, глаза Тео оставались пустыми. И вновь молчание, такое бывает, когда слова кончаются. Когда никто ему ничего не рассказывал, Теодор опускал взгляд в пол и просто сидел, практически не двигаясь, было видно, что он чувствовал себя некомфортно. Виной тому могли послужить десятки факторов: неизвестно где он был последние полгода, быть может ему и вовсе чужда вся это уютная обстановка. Драко и Гермиона настороженно переглянулись. Грейнджер, поджав губы, слабо кивнула в сторону Тео и, прочистив горло, пробормотала: — Я отойду ненадолго. Когда дверь в комнату тихонько закрылась, Малфой тяжело вздохнул. Он, на самом деле, хотел много о чем поговорить с Ноттом, задать ему десятки вопросов в надежде услышать ровно столько же ответов, но, почему-то, не мог. Язык намертво прилип к нёбу. Из всего вороха мыслей, крутящихся в голове, он смог выдавить простое: — Как ты? Теодор едва слышно усмехнулся, смотря в пол. — Живой, как видишь,— ответил он. Когда все стало так? Казалось, ещё совсем недавно они делили одну комнату в Хогвартсе, развлекались, как мальчишки, а сейчас? Сейчас друг напротив друга сидели мужчины, от детского азарта в глазах ни осталось ни следа, они прошли через многое бок о бок, и им предстояло научиться жить с этим. С тем осознанием, что ничего не будет как раньше, все иначе, все изменилось. Но они все ещё Теодор Нотт и Драко Малфой, а это, в свою очередь, что-то да значило. — Я говорил ей, что чай тебе будет неинтересен,— усмехнулся блондин, поднимаясь на ноги. Тео слышал, как Малфой прошел на кухню, соединенную с гостиной, открыл один из шкафчиков и достал стеклянную бутылку. Янтарная жидкость разлилась по стаканам, Нотт практически на автомате обхватил стекло и поднес его к губам, вдыхая запах виски. Один глоток, два: Драко будто сидел с роботом, делающим то, что ему скажут. От этого становилось критически не по себе, и продолжаться больше не могло. — Теодор,— позвал он, тихо, чтобы Грейнджер за стеной не смогла расслышать. Малфой слегка нагнулся к Нотту, шепча,— скажи, как помочь тебе и мы что-нибудь придумаем. Тео медленно моргнул, поднимая взгляд. И снова ничего на дне карих глаз, лишь усталость. Ещё один глоток, чтобы вместе с алкоголем толкнуть обратно подкативший к горлу ком, а затем спросить: — Могу я переночевать у вас? Драко замер, но все же спустя секунду кивнул, вновь облокачиваясь на спинку дивана и поднося стакан к губам. — Спасибо,— прошептал Теодор. Грейнджер вышла к ним спустя несколько долгих минут, застав в молчании. Она присела рядом с Драко, не сводя с него вопросительного взгляда. Малфой лишь качнул головой, показывая ей, что разговора не получилось, и Грейнджер, незаметно утерев подступающие слезы рукавом, вымученно улыбнулась, поворачиваясь к Теодору. Она говорила долго, обо всем на свете, игнорируя дрожь в голосе и его сиплость. На деле хотелось кричать, плакать, но Гермиона изо всех сил старалась создать вокруг Тео обычную обстановку, будто он не пропадал где-то шесть долгих месяцев и вдруг внезапно появился, как только она позвала. Будто он путешествовал, открывал новые для себя страны и, спустя время, вернулся к своим старым друзьям, чтобы рассказать об увиденном. Когда первые рассветные лучи скользнули в гостиную, Гермиона сдалась. Она помогла Драко разобрать диван и убрать со стола пустые стаканы. Малфой скрылся в их спальне, задержавшись на Теодоре взглядом лишь на секунду. Грейнджер же не могла сделать и шага прочь. Оставив палочку на столе, Нотт обернулся к ней и заметил скопившиеся в глазах слезы. Дрожащую улыбку, понимающую, ободряющую, которой ему так не хватало все то время, что он провел один. Глаза нещадно слипались, Гермиона, встав на носочки, обняла его. — Спокойной ночи, Тео. Спасибо, что пришел. Нотт прижался к Грейнджер сильнее, зарываясь носом в ее волосы. Она слышала стук его сердца, медленный, едва различимый, будто Теодора абсолютно ничего не могло вывести на эмоции, будто он не чувствовал ничего. — Ты позвала — я пришел,— ответил он, отстраняясь. Дольше обычного он вглядывался в лицо Гермионы, одну за другой стирая слезинки большим пальцем. — Тебе нужно отдохнуть,— выдохнул он, опуская руки. Грейнджер кивнула и, вздохнув, развернулась на пятках, чтобы последовать за Драко. Подобно ему, она остановилась у двери и оглянулась. — Увидимся утром? Всемогущий Мерлин свидетель — это не должно было звучать как вопрос, но надлом в женском голосе выдавал грейнджеровскую неуверенность в завтрашнем дне с потрохами. Теодор смотрел в окно, по его лицу скользили блики солнечных лучей, утопающих в океане. — Спи сладко, Грейнджер,— ответил он, не глядя в ее сторону. Как только дверь за ее спиной захлопнулась, Гермиона едва ли успела заглушить ее заклинанием, чтобы осесть на пол и разреветься. Драко ждал ее, сидя на кровати. Приложив ко рту ладони, Грейнджер зажмурилась. То, что происходило внутри, нельзя было выразить словами. Было так больно осознавать, что они с Малфоем не могут сделать ровным счетом ничего, чтобы помочь Теодору. Только быть рядом с ним столько, сколько ему потребуется, чтобы вновь начать жить. И если это все возможные варианты, то пусть так оно и будет. Драко помог ей лечь в кровать, укрыл одеялом и прижал к своей груди, поглаживая голову. Засыпая, Грейнджер продумывала их следующий день: как она встанет раньше Малфоя, тихонько прошмыгнет на кухню мимо спящего Нотта, приготовит им завтрак, сварит кофе. Как они проведут день на пляже, расстелив плед, поедая фрукты, и пусть даже будут также молчать. Плевать. Ведь нельзя менять все резко, предстояло много работы, и Гермиона была готова к каждому ее этапу, все для того, чтобы вернуть хотя бы частичку спокойствия Теодору, чтобы помочь ему. Проговаривая про себя рецепт блинчиков, который когда-то давно слышала от матери, Гермиона уснула, выбившись из сил окончательно. *** Было волнительно вновь оказаться в том самом месте, где он однажды чуть не умер, будучи ребенком. Сейчас же, он заново чувствовал, как замедляется сердце, пока глаза предательски долго скользят по выгравированному на сером монументе имени. Сотни раз он был здесь, и каждый раз становилось лишь больнее. К счастью, к боли он уже давно привык. Теперь она была его единственным стимулом. Ладонь увязла в сырой земле, а сердце безвозвратно утонуло в пучине отчаяния. Сомнений не было, это решение он принял уже слишком давно, чтобы оспаривать. Просто по-другому он не смог бы. Просто это был его долг. Он вернулся сюда, чтобы исчезнуть, потому что это место было единственно верным, чтобы начать заново. Чтобы помнить, ради чего он все это делает. ***«Я должен был убедиться в том, что оставляю после себя. Глядя на вас, на вашу связь друг с другом, я понял, что в итоге каждый сделанный мною шаг, хоть и шел я по раскаленным углям и битому стеклу, по крайней мере смог привести хоть кого-то к тому, о чем я всегда мечтал. Я думал, что любовь — слабость, но в итоге лишь она толкала меня к этому решению. Зная, что вы есть друг у друга, я могу, наконец, сделать то, что должен, не боясь за каждого из вас. Зная то, что вы позаботитесь друг о друге, я могу, наконец, уйти.»
Строчки, выведенные до боли знакомым ещё со школьной скамьи почерком, дрожали перед глазами. Драко моргнул, пытаясь унять дрожь в пальцах, державших записку, которую он нашел утром на столе в гостиной. Позади открылась дверь и Малфой обернулся. Понимание в глазах Гермионы всего за секунду прошло путь от отрицания к принятию. Она молча переводила взгляд с лица Драко на пергамент, не сдерживая рвущихся наружу слез. Оставив записку на столе, Малфой подошел к девушке и обнял ее так крепко, как только мог. Чтобы попытаться утешить, чтобы скрыть собственные дрожащие губы. Вцепившись в его футболку, Гермиона плакала, не сводя взгляда с фразы, которую ей удалось прочесть на лежащем клочке пергамента.«…я могу, наконец, уйти.»