Дракон и демон

Очередное собрание патриархов клана Тоджо уже завершилось, но Маджима не спешил уезжать из штаб-квартиры. Уединившись в одном из пустующих кабинетов, он курил одну сигарету за другой, погружённый в смутные размышления. Единственный глаз, всегда горевший безрассудным пламенем, сейчас погас и потускнел, как у мертвеца. Выдыхая дым, притупляющий боль, Маджима не думал о дальнейшей жизни клана, как, впрочем, не заботился и о своей. Он думал о смерти. Он догадывался, что этот день однажды настанет. Просто надеялся, что сам умрёт раньше Кирю. Но жизнь распорядилась иначе. Ещё в машине, когда они с председателем и Саеджимой только направлялись в штаб-квартиру Тоджо, Маджима успел несколько раз перечитать его прощальное письмо. Ладно скроенное, как всегда, до зубовного скрежета правильное — у Кирю был прирождённый талант говорить «правильные» слова. Даже немного сентиментальное. И из всех сентиментальных фраз глаз Маджимы цеплялся за одну и ту же строчку. Она была написана теми же чернилами, тем же ровным почерком, но словно бы выделялась из потока мыслей Кирю. Словно бы вертелась у него в голове всё время, пока он писал завещание, но он никак не мог подвести к ней — и вот, не выдержав, оставил здесь. Пускай письмо было адресовано Дайго, эта строчка была явно не для него добавлена. «Не нужно за меня мстить». Председатель и сам был сторонником мирных переговоров, а не безжалостной вендетты. Или, скажем, тот же Саеджима, узнав о смерти Кирю, только плечами пожал: в его понимании, если человек погиб от чьих-то рук, то лишь потому, что оказался слаб, а значит, заслуживал смерти. Да и прочих членов Тоджо, которые несомненно уважали Кирю, но не настолько, чтобы разворачивать войну кланов в Ономичи, эта строчка не касалась. Эта последняя просьба предназначалась одному конкретному человеку, который утопил бы альянс Йомей в крови, если бы не слова Кирю. Боль которого всегда выливалась в гнев — но теперь он всего лишь поджигал очередную сигарету, не замечая, что пачка почти опустела. Маджима не будет мстить. Не будет пытаться чужими страданиями заполнить глухую пустоту в сердце. Хотя бы к последней просьбе умершего он прислушается без лишних вопросов — спрашивать-то больше некого. И было даже не так уж важно, действительно ли Кирю умер. Даже если ему удалось выжить, это прощальное письмо — яркое свидетельство того, что он желает оставаться мёртвым в глазах всех окружающих. И, быть может, наконец обрести покой. Довольно радикальный и жестокий способ начать новую жизнь. И Маджима, сцепив зубы, проглотит эту жестокость. В конце концов, ему не впервые приходится хоронить дорогих ему людей — и фигурально, и буквально. Его первая любовь. Его жена. Подруга его юности. Множество товарищей и заклятых друзей. Да если бы Маджима собрал всех, кого потерял, на одно кладбище, пришлось бы купить солидный участок земли. И могила Кирю лишь довершила бы череду каменных постаментов с выгравированными именами, встала бы ровно в центре этого печального парка. Только вот никто никогда не узнает о том, что чувствовал Маджима, посещая это «кладбище». Ни капли сожалений не отразится на его лице, он будет стоять, высоко подняв голову, глядя прямо и скалясь назло судьбе. Глядя прямо, маска Хання кажется объятой гневом, однако, стоит чуть наклонить — и на её демонический лик падает тень скорби. Но скорбеть, как и гневаться, он себе позволить не мог, — а потому, туша последний окурок в переполненной пепельнице, Маджима больше не думал о смерти. Он думал о жизни. Жизнь пойдёт своим чередом. Просто Кирю больше никогда не вернётся. Он был последним, к кому Маджима привязался так глубоко. Последним доказательством того, что Маджима умел любить — безумно, почти одержимо, отдавая всего себя. Жизнь без Кирю продолжится, но на его место больше никто другой не сможет заступить. Потому что Маджима больше ни о ком не захочет так сожалеть.