Дракон и демон

Время потерялось где-то в тёмных углах спальни. За окном мелькнул проблеск света — проехал ещё один поздний автомобиль. Маджима проводил усталым взглядом косой тусклый луч, упавший на потолок от зажжённых фар. Протёр глаза — в здоровый словно песка засыпали, а левая глазница глухо ныла, как будто кто-то вдавливал давно утерянное глазное яблоко внутрь черепа. В такие ночи, когда сон не шёл, он одевался, брал в руки биту или засовывал танто под пояс штанов, выходил на ночные улицы Камурочо и становился их кошмаром. Но сейчас он не мог — рядом на кровати лежал и тихонько посапывал Кирю, повернувшись на бок, спиной к Маджиме. Только дурак будет поворачиваться к Маджиме спиной. Но то, сколько доверия проявлял к нему Кирю, нельзя было оправдать даже глупостью. То, что он раз за разом вёлся на все уловки, пускай и делал вид, будто они его утомляют. То, что он делил с ним одну миску рамена, одну бутылку пива и одну кровать. То, что он засыпал в его квартире умиротворённый, не пытаясь найти отговорку и уйти — а уж отговорок у Кирю всегда было предостаточно. Но он не использовал ни одну из них. После всего этого тревожить его сон было бы кощунственно. Тихо выскользнув из-под одеяла, Маджима подобрал с пола пиджак и наощупь нашарил в нём пачку сигарет. Неслышно ступая босыми ступнями по полу, прокрался на кухню и только там, включив свет, обнаружил, что случайно в темноте вынул сигареты Кирю. Но тот вряд ли обидится. Они и так вечно стреляли друг у друга. Приоткрыв форточку и найдя зажигалку, Маджима прислонился к стене и закурил. Проблемы со сном начались ещё в Сотенбори. Удивительно, конечно, что только со сном, а не со всем остальным изломанным и перемолотым в Яме телом, но физическая боль никогда не действовала на него так, как агония измученного разума. Смены в «Гранде» начинались по меркам кабаре рано, а заканчивались поздно. А менеджер должен был быть на ногах ещё до того, как заведение открывалось, и не смыкать глаз до тех пор, пока не забрезжит рассвет. А потом отсыпаться днём на футоне таком тонком, что проще было бы вовсе спать на полу, и тщетно задёргивать шторы, чтобы солнце не раздражало слипающийся глаз. И даже несмотря на то, как он выматывался в «Гранде», он порой не мог уснуть до самого вечера, когда у него оставались жалкие пара часов на отдых перед новой сменой. Он лежал и ненавидел себя. За Саеджиму. За собственную слабость. За отвратительную работу, от которой он не мог избавиться, и ещё более отвратительного Сагаву, которому он не мог не то что врезать заслуженно по морде — даже слова поперёк сказать. И за то, что он, чёрт возьми, не мог уснуть, когда ему это было так необходимо. Сотенбори исчез из его жизни. Разломанный режим сна остался. Иногда Маджима мог вырубиться посреди дня, прямо на диванчике в офисе своей семьи. Иногда сутками наворачивал круги по Токио, потому что минутная сонливость тотчас сменялась почти болезненной бодростью, и в эти моменты хотелось расхохотаться так, чтобы едва не задохнуться — всё, чтобы не начать кричать. Иногда ему даже удавалось загнать себя в кровать. И иногда он даже не просыпался посреди ночи — даже не из-за ставших всё более редкими кошмаров, а просто… Просто потому, что его тело отказывалось спать, как другие нормальные люди. Прикрыв глаз, он ещё раз затянулся, и, выдыхая, услышал звук со стороны двери. Поднял взгляд и хмыкнул: — О, с добрым утром, Кирю-чан. Кирю, застыв в дверном проёме и щурясь от света лампы, посмотрел на часы. — Всё ещё доброй ночи, — уточнил он. Оглядел Маджиму и спросил с лёгким беспокойством: — Что-нибудь случилось? — А, — тот махнул рукой с зажатой сигаретой, — так, херня всякая в голову лезет. — И мешает спать, — Кирю даже не спросил — понимающе кивнул. Моргнув ещё пару раз и привыкнув к свету, подошёл к раковине и налил себе стакан воды. Сделав пару глотков, произнёс: — Иногда в тюрьме я мог не спать всю ночь. Знал, что днём будет… просто ужасно, потому что прилечь не дадут до следующего отбоя. Но ничего с собой не мог сделать. — Всё думал? — Маджима хмыкнул. Хотя, в общем-то, поводов для смеха не было. Ничего смешного в том, чтобы десять лет подряд засыпать за решёткой, не было. И в том, чтобы гонять по кругу десять лет одни и те же мысли, которые не позволяют провалиться в сон, тоже. Но и в том, чтобы подскакивать посреди ночи, чтобы лишь в сигаретах найти успокоение, не было ничего смешного. И тем не менее, когда он думал об этом, Маджиму каждый раз пробивало на истерический смех — очень многие реакции его психики давно уже перестали соответствовать хоть какой-то норме. — Старался не думать. Но это мало помогало, — Кирю осушил стакан до дна и теперь следил, как рассеивается сигаретный дым, который только что выдохнул Маджима. Повисло молчание, но оно не ощущалось чуждым или натянутым. Ночи подобает быть тихой. Ночью хотелось с кем-нибудь помолчать — о том, что обоим понятно без слов. — К счастью, в последнее время мне стало лучше, — проронил наконец Кирю, ставя стакан на стол и оказываясь рядом с Маджимой. Тот повернул к нему голову — и только сейчас вспомнил, что забыл надеть повязку. Правильно, он ведь спал без неё, а, уходя на кухню лечить бессонницу табаком, и не подумал, что Кирю составит ему компанию. А сейчас… сейчас это его совершенно не волновало. — С тобою мне спится особенно хорошо, — признался Кирю, дотрагиваясь до чужих пальцев и осторожно вынимая из них сигарету. Маджима, оскалившись, хихикнул: — Ну да, весь дом слышит, как ты… — он замолк на середине фразы, потому что Кирю посмотрел на него с лёгкой обидой. Вздохнув, Маджима сжал его ладонь в своей и, в кои-то веки отбросив всю язвительность, ответил: — Мне тоже спится с тобой особенно хорошо, Казума.