***
Оставалось всего ничего — от широких входных дверей до ворот, за которыми Кирю ждал чёрный автомобиль, который увёз бы «мертвеца» снова в страну Ёми, где всем заправляли Дайдоджи. Несколько десятков шагов — но как же трудно их пройти. Как же трудно раз за разом отвечать Маджиме: — Вы, должно быть, ошиблись. Я не тот человек, о котором вы говорите. Тот, настойчиво пытавшийся вывести Кирю на искренность перед Дайго и Саеджимой, в конце концов выдохнул, сдаваясь: — Хорошо, ладно, я поддержу твою игру, но всё же… — он обернулся, глядя непривычно открыто. Выражение его лица на секунду вдруг стало таким уязвимым, — нет нужды никуда торопиться, не так ли? «Пожалуйста, не оставляй меня снова так быстро, едва объявившись на горизонте». Горечь ржавыми иглами впилась в сердце Кирю. Он не был свободен в своих действиях. Он не мог ответить ему так, как им обоим хотелось бы. У него не было выбора… ведь правда? Ведь Маджима тоже понимал это? Посторонний шум отвлёк его от мыслей, смущающих душу. Заставил вновь сосредоточиться. Оказывается, всё ещё далеко не закончилось. Им нужно было преодолеть последнее препятствие — последний отголосок распавшегося клана Оми, жаждущий власти и славы былых лет. Конфликт куда более простой и понятный, нежели та битва, которую Кирю вёл со своими внутренними сомнениями и запретами. Не нужно было ничего говорить. Нужно было всего лишь сражаться — а он делал это с тех пор, как связал свою жизнь с якудзой. Больше не было причин прятаться. Обезличивающий костюм отброшен в сторону. Очки не скрывали более твёрдого взгляда. Дракон, явивший себя, словно бы не был лишь татуировкой на спине — вселился в него вновь яростным духом, готовый рвать и метать, защищать и отстаивать то, во что Кирю верил. И в этот раз он не был одинок в своей решительной готовности. Бросая взгляды на товарищей, он думал: с каждым из них хотя бы однажды у него был бой. Дайго многому у него научился, весь его вид кричал о том, что он оправдывает Эмму, сурово взирающего с его спины на врагов председателя. Саеджима — воплощённый тигр, спорить с этим мог бы только слепой. И Маджима — бешеный демон, уже успевший нанести первую рану в этом сражении. Это стоило ему потерянного кинжала, но лишь подстегнуло боевой азарт. Как иронично, что прежде, чем узнать их всех как следует, Кирю пришлось пройти через череду сражений. Но, видимо, таков был один из его способов сближаться с людьми. Неудивительно, что с самым близким он провёл бесчисленное число боёв. Знал досконально его тело и повадки, сонастраиваясь на одну волну, когда адреналин попадал в кровь, чувствовал каждое движение, словно оно было его собственным. Понимал без слов. Без слов Кирю ринулся вперёд и прежде, чем встретиться с одним из неприятелей, окруживших их, он подобрал с земли танто и бросил его в сторону Маджимы. Повернул голову — и на короткое мгновение замер в немом восхищении. С кинжалом наперевес, в смертоносном прыжке заслоняя солнце, Маджима был прекрасен — завершён. Оружие завершало его. Битва завершала его. Кирю завершал его — и сам чувствовал себя как никогда цельным бок о бок с ним. В неразберихе сражения все четверо быстро потеряли друг друга из вида — врагов было много, но они были не ровня легендарным якудзам Тоджо. Кирю видел остальных лишь короткими эпизодами. Вот Дайго выворачивает руку подонку с пистолетом, выбивая огнестрел из рук и припечатывая коленом по лицу. Вот Саеджима, раскрутив какого-то бедолагу, бросает его в толпу, отчего та беспомощно валится, как кегли в боулинге. И вдруг отчётливо и ярко, будто вспышка молнии — Маджима проносится мимо, оставляя за собой вопящих от боли, держащихся за кровавые раны противников. Он остановился, чтобы всадить танто под бок очередному ублюдку в тот же миг, как Кирю оглушил его апперкотом. Враг повалился, не в силах даже скорчиться или закричать. Время остановилось, когда взгляды Кирю и Маджимы пересеклись. Это была их стихия. Это была непреодолимая сила, влекущая их друг к другу. Это была искра, пожар от которой не унять никакими запретами. Они подались навстречу одновременно, наплевав на всё. Для Маджимы это было чем-то естественным. Для Кирю — тем, что всегда пробуждалось в нём рядом с Маджимой. Короткий поцелуй обжёг губы кровью — на целую вечность, в которую превратилось мгновение. Когда вечность кончилась, они снова стояли спина к спине. Маджима, скалясь и перехватывая танто, захохотал: — Смотрю, ты из тех, кто не прочь переспать с незнакомцем, а, Джорю? Кирю лишь хмыкнул, блокируя удар нового противника и бросаясь в битву с удвоенным рвением. В конце концов, выбор есть всегда — было бы желание. В конце концов, он слишком устал от всего этого дерьма — с якудзами, бандитами, полицией, секретными группировками и цепями обязательств, которыми он был скован всю свою жизнь, вынужденно ли или по доброй воле. В конце концов, ему и правда пока что некуда торопиться.***
Случайный поцелуй, мелькнувший в пылу сражения, был всего лишь аперитивом. Крючком, потянувшим за собой целые вагоны воспоминаний. Уловкой, на которые Маджима был так горазд, — и на которые Кирю попадался раз за разом. Ханава предпочёл не заметить, как агента Джорю утянули буквально у него из-под носа. Дайго предпочёл не заметить, как один из его лейтенантов скрылся из виду, Саеджима закрыл глаза на то, что его брат задумал очередное безумство. Снова, как пятнадцать лет назад — первый попавшийся лав-отель, тесная комната, куда помещались лишь кровать и пара тумбочек, запах средства для чистки полов, задёрнутые шторы. И чужие губы, всё ещё разгорячённые после битвы, на бьющемся пульсе, на взмокшей шее и побитых скулах. Кирю потянул голову Маджимы выше, ещё одним поцелуем говоря, как сильно скучал, как все эти годы ему не хватало этого — и ощущая чужое жадное нетерпение в ответ. — Здесь тебе некуда прятаться, — пророкотал Маджима ему в губы, стаскивая с него галстук и пиджак. — Ты снова попался, — он усмехнулся и цокнул языком: — Джорю-чан? Тебе теперь так больше нравится? — Зови меня так, как нравится тебе, — выдохнул Кирю, освобождаясь из рукавов и позволяя чужим пальцам заняться пуговицами своей рубашки. — Ладненько, Кирю-чан, — протянул он заигрывающе, и от того, как его собственное имя перекатывалось у Маджимы на языке, Кирю ощутил знакомую слабость в коленях. — И чёрт, этот костюмчик вполне в моём вкусе. В нём ты весь из себя тайный агент. Запретный плод, — Маджима впился в приоткрывшееся плечо поцелуем, который очень быстро перетёк в нежный укус. Хихикнул: — И впрямь сладкий. Он никогда не скупился на похвалы, порой насмешливые, а порой вгоняющие в краску, и Кирю таял от них, отдаваясь его рукам, которые уже избавили его от рубашки и, дразня, перебрались к пряжке ремня. Сквозь дымку страсти он вдруг сообразил, что эти руки сейчас сделают — и, главное, что они там увидят. — Эм-м, ниисан!.. Кирю попытался оттолкнуть его, но тщетно. Маджима опустился перед ним на колени, стремительно расправляясь с застёжкой брюк, рванул их вниз… Замер. Хмыкнул от неожиданности. Хрюкнул от подступающего к горлу смеха. И в конце концов мелко затрясся, вцепившись в бёдра Кирю, не давая ему и шанса отстраниться. Щёки Кирю пылали, он закрыл лицо ладонями, без слов отпуская ругательства одно за другим. Он совсем забыл об этом. И чёрт, чёрт, чёрт, это было так некстати и сбило весь настрой. — Золотые? Золотые, серьёзно? — взвизгнул Маджима, бесцеремонно оглядывая нижнее бельё Кирю. — Вас, агентов, что, по уставу обязывают носить золотые трусы? — произнеся это, он громко расхохотался. — Н-нет… господи, нет… — теряясь от стыда, неразборчиво промямлил Кирю. Нашёл в себе силы отнять руки от лица и посмотреть вниз — Маджима был заворожён открывшимся ему видом и при этом никак не мог перестать смеяться. Кирю попытался оправдаться: — Они… В них… Удобные они, и чувствуешь себя… увереннее… — к концу фразы он понял, что каждое следующее слово делает только хуже, и снова закрылся руками, когда Маджима взорвался новым приступом хохота. Его толкнули в бок, и, потеряв от неожиданности равновесие, Кирю повалился на кровать. Взглянул на Маджиму растерянно — тот, наконец кое-как успокоившись, улыбался хищно и голодно. — Мой золотой приз, — наклоняясь, прошептал он, обеими ладонями обхватывая лицо Кирю и оставляя на нём ещё больше смазанных поцелуев. — Моя отлитая из золота статуя. Мой золотой мальчик. Кирю судорожно вздохнул, когда одна из рук опустилась ниже и провела по гладкой золотистой поверхности. Прикрывая глаза, смог расслабиться под чужими ласками, отринув остатки смущения. И как он мог забыть, что у него роман с сумасшедшим, который от подобной несуразицы заводится только больше?