Галчонок

Сколь непросто было переживать долгую, казавшуюся бескрайней разлуку, столь же непросто стало по возвращении княжича. Кощей буквально не знал куда себя деть, сам дивясь тому чувству, что зудело под кожей, лишая возможности смирно сидеть на месте. Неведанное доселе для него ощущение — когда пуще дыхания кажется необходимым увидеть лицо человека, коснуться хочется с силой невыносимой. Но юноша терпеливо выжидает, стараясь дотерпеть до своего часа — все ж таки княжич так долго не был дома, разумеется, у него есть дела важнее полюбовника. Они сталкиваются спустя несколько дней, в коридорах терема, в который, если душой не кривить, юный лекарь искал лишний повод заглянуть. — О, Кощей, как вымахал ростом, — по губам мужчины, что ненадолго замедлил шаг, заприметив слугу, пробегает короткая улыбка, которая сразу разливается внутри юноши теплом, — А с носом что? Мстислав за многие месяцы, наполненные долгим путем, сражениями, жизнью в чужих землях, конечно, в ласках иных рук себе не отказывал, совсем позабыв, что оставил на родине прирученного галчонка. От того сейчас, глядя на былого полюбовника испытал пусть приятное, но мимолетное припоминание, что возникает, когда видишь вещь, которой раньше имел обыкновение с удовольствием пользоваться, а сейчас почти запамятовал, что имел. — Так, сломал зимой, — улыбается в ответ Кощей, смущаясь пока разве что самую малость. — Экий горбатый стал, прямо клюв вороной, — добродушно усмехается Мстислав, не замечая, как вытягивается лицо его собеседника, — Знахарство твое как, ладится? За год почти поди многому научился? — Ладится, спасибо, княже… — растерянно произносит юноша, а мужчина ответ его едва слушает, отвлеченный другими обитателями терема, показавшимися изо поворота. «Вороной…клюв?», — повторяет он мысленно, и поклонившись, торопливо уходит, невольно прикрывая нос рукой. Острое чувство собственной неправильности, неказистости затапливает с головой. Не больно он думал раньше об этой горбинке, легко пропуская мимо ушей шуточки на сей счет, да только сейчас стало совсем не смешно. После пристально всматривается в зеркало, и чем больше смотрит, тем горше становится, и одновременно зло — право слово, такая мелочь, подумаешь, а все равно свербит внутри тревогой. «Это…некрасиво ведь, такой нос?», — рассуждает он, вспоминая взгляд княжича, в котором была то ли снисходительность, то ли легкая, беззлобная, но уколовшая насмешка. — Сам виноват, верно? — резюмирует Кощей, обращаясь к мирно спящему в сенях лебедю, — Под ноги смотреть надо было. Тот хозяину ничего не отвечает — у самого клюв весьма длинен, но в его птичьем случае было простительно. И все же княжич, испытав потребность в плотском насыщении, удовлетворяет его самым привычным и доступным образом, затащив слугу в покои, мало интересуясь куда тот держал путь до этого момента. Кощей, почти не верящий, что наконец касается желанного мужчины, буквально дрожащими руками раздевает Мстислава, ему не хочется отрываться от губ, хочется растянуть удовольствие сладкой, медленной и томительной негой. Имей смелость подумать об этом начистоту, юноша мог бы признать, что ему отчаянно хотелось нежности. Такой, что закрыла бы собой печаль разлуки, стерла ее, как первые лучи солнца высушивают росу. Княжич явно имел на то иной взгляд, желая скорее утолить жажду тела и никаких сентиментальных чувств, в отличие от партнера, не испытывал. Потому просто и быстро оголяет его, переворачивая на живот. Кощей сдавленно стонет, сжимая добела покрывало, отвыкшее от всяких ласк тело ощущается до предела чувствительным, болезненность смешивается с прожигающим до костей удовольствием, быть может, больше эмоциональным, чем телесным. — Что, соскучился по такому, да? — опаляет ухо игривый шепот, от которого по телу словно удары молнии бегут, срывая с уст жалобное поскуливание. Жаркие губы скользят по шее, прикусывают загривок, руки смыкаются на бедрах сильно, властно. Не то чтобы сегодня эти ладони щедро одарили его лаской, но юноша плавится лишь от прикосновения кожи к коже, от ощущения тяжелого тела над собой, от самого чувства столь долго желанной близости. Со сладострастным рыком Мстислав в несколько особенно резких толчков изливается, и Кощей, с тонущем в подушке вскриком, урывает и собственное удовлетворение, что рассыпается искрами, оседает помутнением в голове. Повернувшись к мужчине лицом, он тянется губами к губам, получая легкий, небрежный поцелуй. И по тому, как быстро мужчина отстранился, перед этим коротко огладив по голове, юноша понимает, что ему скорее следует удалиться. Оказавшись за дверьми горницы, юноша ловит себя на смутном чувстве неудовлетворённости, которое на самом деле куда ближе к огорчению. Но, мотнув головой, Кощей отгоняет от себя все это. Да, хотелось остаться подольше, уложить голову на широкую грудь, отринув смущение, расспросить о дальнем походе… «Просто в другой раз», — думает он, отказываясь прислушиваться к собственной острой интуиции, с легкостью улавливающей ветер перемен. Быть может, и встало бы все на круги своя, да внезапно, знахарствуя над очередным занедужившим, Кощей впервые за то время, что жил в новых землях, заболевает сам. Несмотря на внешнюю хилость, организм у него был крепкий, хвори липли к нему редко, да все ж таки смогла прицепиться зараза. Не смертельная, не страшная, но неприятная — жаба села на горло, сдавив глотку, разогнав в теле жар, что буквально повалил с ног. — Говорил же, если кашляют, еще и с гноем, держись подальше, — мягко журит юношу Ратко, укладывая на лоб вымоченное в холодной воде полотенце и отпаивая отварами. А спустя две недели, окончательно окрепнув и встав на ноги, Кощей со всей горечью, что может проснуться в отвергнутом сердце, обнаруживает, как скоро ему нашлась замена. Мстислав, так или иначе, был из того сорта мужчин, что предпочитают новизну постоянности, необычное рутинному, неизведанное привычному. И пусть взгляд лиловых глаз, что смотрели на него с явственным желанием, вызывал чувство удовлетворения, оно же отчасти начинало навеивать скуку, ибо ушла новизна, ушло тонкое чувство охоты. И поэтому, когда галчонок перестал с завидной постоянностью мелькать перед его взором, мужчина быстро и легко перекинул внимания в сторону другого. Тот, к слову, в сторону княжича активно посматривал, кидая длинные взгляды и широко улыбаясь. И напросившись на желаемое, совсем не сопротивлялся. Кощей обнаруживает все это почти случайно, хотя звоночки были и до этого — перешептывания за спиной, что у княжича дескать, новый полюбовник, легкий на нрав и пригожий лицом музыкант Никодор, которого совсем недавно взяли к терему за чудный слух и голос. «Глупости, слухи», — отмахивается Кощей. Он, как и всякий слепец в любви, до последнего стремится не замечать очевидного всем остальным. «Быть может, занят княже, давно не был дома, наверняка много и тут дел скопилось у него», — размышлял юноша, находя оправдание тому, что Мстислав едва бросает на него лишний взгляд. И все ж таки, тревожилось сердце, чувствуя неладное, и огорчается от того, что так редки теперь встречи с мужчиной. В один из вечеров, забирая от двери Осипа пустые склянки, он юркой тенью проскальзывает в тот коридор терема, в котором покои княжича. Сам не знает зачем — быть может, решился бы постучать, войти, нашел бы повод завязать разговор, а быть может и не только… Только оказавшись напротив столь знакомых резных дверей, юноша слышит оттуда не менее знакомые звуки. Склянки буквально чудом не выпадают из рук. «А…вот оно что», — на почти негнущихся ногах Кощей уходит прочь. На другой день Никодор ничуть не скрывает на своей шее алых пятен, и улыбается широко, явно не стыдясь того, что ночью мял господскую постель. Кощей же в тот миг буквально ощущает, как сердце падает вниз, но лицо сохраняет холодное, застывает обезличенной маской. «Я…что-то не так сделал?», — думает он, нервно раскусывая губу в кровь, — «Сказал не то? Ему не понравилось со мной, было плохо? Или это из-за носа?..». В груди словно поселяется гадкий, грызущей зверь, царапающей отчаянием и злостной печалью. Кощей бы рад его вырвать, но животное юрко убегало, прыгая то тут, то там в груди, сжимая горло комком, давя на ребра пудовым камнем. Он ищет встречи, лишний раз проходя мимо гридницы или по коридорам терема, да мало толку. «Я же сам как Варварушка теперь», — думает Кощей, и это простое осознание простреливает и горькой досадой, и печальной усмешкой. Да, теперь понятна ему и печаль в девичьих очах, и нервный перебор пальцами пшеничной косы. И становится от того смешно и злобно одновременно — как же нелепо он выглядит со стороны, маясь то тут, то там в надежде на случайный взгляд княжича, на былой кивок головы с улыбкой в самых кончиках губ, означающий не что иное, как очередную тайную встречу. И сцепив сердце в клешни, сжав волю в кулак, пытается вернуться в привычный ритм жизни, бескрайне злясь на себя то ли за то, что не может обуздать чувств, то ли за то, что не ведает, как вернуть все на круги своя. «Конечно, крутился этот пройдоха на пирах перед его носом», — с раздражением размышляет Кощей, пока его руки заняты измельчением кореньев в ступе, — «Улыбался, хлопал ресницами, наигрывал свои песенки… Ненавижу…», — и юноша сам не замечает, как каждое движение ладоней становится сильней и яростней, — «Вот чем он лучше меня? Красивей?.. Да, быть может… И что делать-то теперь?.. А чего я хотел вообще? Вокруг княжича столько и девиц, и молодцев, смешно просто, это в любом случае бы произошло… Рано или поздно», — в груди все сдавливается, на мгновение почти что до невозможности выдоха, — «Венок еще это… Хах, поплыл, не утонул ведь! Что бы еще хоть раз… А Никодор знай себе ходит довольный, еще бы!.. Ненавижу!», — поток сознания резко прерывается, когда из его рук буквально вырывают ступку. — Чего? — с недоумением вопрошает Кощей, переводя взгляд на старца, которого даже не заметил рядом. — Чего-чего…ничего! — сердито отвечает Ратко, окидывая юношу хмурым взглядом из-под густых седых бровей, — Сколько раз было говорено, что травы впитывают думы, нельзя к работе подходить в таком состоянии! Намешаешь сейчас, что от этого лекарства дохнуть будут! Старец по выражению кощеева лица прекрасно понимал, об чем все размышления. Сбылись его опасения — как быстро увлекся княжич, так и остыл, а слуга его оказался из другой породы, к тому же юный, не искушенный чувствами, провалился в них словно в болото, да и утоп, задавленный сверху мучащей ревностью. — Иди пройдись, — бурчит Ратко, скрывая в этом недовольстве тревогу, — Проветри голову. «А, и на это я еще ни черта не гожусь, прекрасно», — думает Кощей, и поджав губы, выходит прочь из избы. Ноги несут его в сторону леса, где он привык прогуливаться и по нужде, собирая коренья и ягоды, и просто для души, наслаждаясь тишиной. «Глупо, глупо, все это одна сплошная глупость…», — тоскливо размышляет он, откидываясь на мягкий мох, — «А самый большой глупец — это я сам», — а после сворачивается калачиком. «Княжич мне ничего не обещал», — мысли текут в голове потоком неиссякаемой тоски, — «А на что я надеялся вообще? Надумал сам себе что-то, я просто…просто». — Вещь, — одними губами произносит он, прикрывая глаза. Надоел княжичу — так тот нашел другую, все закономерно. «Мне стыдно жаловаться на жизнь», — Кощей переворачивается на спину, всматриваясь в небо, расписанное ветками деревьев, — «Сыт, цел, занимаюсь хоть чем-то стоящим, интересным… Почему просто нельзя взять и забыть, не чувствовать этих глупых чувств? Жил же раньше, бед не знал… Подумаешь, не хочет меня больше княжич, эка беда», — юноша с досадой царапает ногтями кожу на запястье, сильно, с нажимом, словно желая скрыть в физической боли душевную. Из мыслей его вырывает знакомый птичий крик. Поднявшись на ноги, он видит на глади воды птицу, и губы расходятся в тонком призраке улыбки. Та, так же завидев юношу, выходит на берег и вразвалку подходит к хозяину. — Пойдем домой, — тихо произносит Кощей, подхватывая животное на руки, — Что, летал куда-то далеко? Нагулялся? Лебедь в ответ словно утешая обвивает его шею своей, укладывая влажный клюв на грудь. — Это ведь пройдет, правда? — улыбнувшись печально, вопрошает юноша, всматриваясь в черные бусинки птичьих глаз, — Хоть что-то из этого… Кощей бредет обратно в сторону дома. В избе его встречает глубокий взгляд Ратко, наполненный досадливым пониманием. Оставив в сенях лебедя, что устраивается в углу, в припасенном для него корыте, юноша угрюмо проходит внутрь. — Жалеть не нужно, ясно? Не за что, — огрызается он, — все у меня в порядке. И устроившись на своей лавке лицом к стене, прикусывает губу отгоняя прочь всякое воспоминание о княжиче. Хуже них — только всплывающее в голове образы ласкающихся полюбовников, чьи думы от печали явно далеки. Ревность жжет крепче горькой полыни, Кощею буквально на физическом уровне хочется вгрызться зубами в скамью, проклиная тот день, когда вместо того, чтобы сбежать куда глаза глядят, он вернулся в княжеский шатер: «Интересно, а ему прозвище дал…», — думает юноша, унося в сон свои тяжкие думы. Не так много способов Кощей находит утолить печали, уходит в работу с головой, пытаясь хоть как-то отвлечься, благо, ее всегда находится предостаточно. Например, отправляется за травами, что растут особенно далеко, и до которых раньше не доходили руки. — А, Кощей, постой! — окликает его звонкий голос Никодора, когда он уже почти входит за ворота поселения, — Я с тобой. — Зачем? — не скрывая недовольства, произносит он, буравя юношу взглядом. — Ты же на ту сторону лесного озера, да? Там орешник хороший растет, срублю для новых свирелей, — улыбается Никодор, ничуть ничем не смущенный. — А может сам в другой день сходишь? — зло оскаливается Кощей в ответ, разворачиваясь и быстрым шагом двигаясь по тропинке ведущей к лесу, — Держись лучше подальше. «И вот хватило ему ума… Хотя, быть может, он не знает даже», — и от этого юноша испытывает особенно горькое чувство, не лишенное злостной иронии и досады. — Да что одному, скучно же… — простодушно отвечает его собеседник. Шумно выдохнув, Кощей лишь ускоряет шаг, надеясь, что непрошенный отстанет, заплутает, или еще каким образом милосердно лишит его своей компании. А все ж таки, сам обернувшись, косит взгляд, разглядывая жадно. Черноволосый, с красивыми кудрями, такого же цвета бровями, яркими зелеными глазами, Никодор явно был собой хорош. Парень болтает что-то, пересказывая какие-то теремные новости и сплетни, подмечая всякие лесные мелочи, а Кощей, не отвечая ни словом, ни полусловом, старается максимально отвлечься, чтобы не слышать его голоса. Так они добираются до лодки, что оставлена здесь служить переправой на другой берег. На нем росло несколько трав, что были особенно редки. Вместе с тем, Ратко строго наказывал ему вглубь той половины леса не забредать. На вопросы и недоумения лишь хмурил брови, бросая неопределенное, мол, там начинает размываться граница. Меж чем и чем граница старец тоже не объяснял, и Кощей про себя кратко резюмировал, что тот боится, что он потеряется, или станет жертвой зверей. «Разберусь по-быстрому и обратно», — мрачно думает юноша, забираясь в лодку, — «И если он думает, что я собираюсь ждать, пока он найдет свой орешник то зря, в обратную сторону сам с ним поплывет в зубах». — Говорят, ты с княжичем был раньше близок, — протягивает Никодор, пока они плывут по озеру, — поэтому тебя лекарем и приставили к Ратко, это правда? Кощей, до того немалым усилием воли погрузивший себя в отвлечённые думы и смотрящий в сторону, дабы не видеть лица ненавистного соперника, теперь переводит весьма выразительный взгляд на юношу, такой, каким смотрят, желая прожечь дыру. — Ладно-ладно, не ярись, — хмыкает парень, — Любопытно просто. В Никодоре была определенная душевная простота, та самая, что хуже воровства, и вопросы он задавал, никакого злого намерения не имея, не задумываясь даже, раздражают они его собеседника или нет. А все ж несмотря на ту простоту, хотелось тоже от княжича место потеплее получить. Да и банально любопытно было, правдивы ли те слухи, что ходили тут и там. «Раз уж этого невзрачного и молчаливого дарили, то меня и подавно», — думает он, и не скрывая снисходительности скользит взглядом по осунувшемуся за последние несколько недель лицу Кощея. От вечно тянущего сердце и душу ощущения тот стал хуже спать и меньше есть, кусок буквально в горло не лез, так что сейчас вид у младшего знахаря был так себе. За серьезного соперника Никодор Кощея не воспринимал, считая, что и легкостью характера, и приятностью внешности юношу обгоняет. Но и не привечал Мстислав лекаря более, по крайней мере пока, да кто этих господ поймет, у них сегодня одно на уме, завтра другое, а служье дело малое, знай успевать подстраиваться. Подуй ветер в иную сторону, юноша не сильно бы огорчился, так, посетовал бы, что лишился господской милости. — Так что, разозлил его чем-то или просто наскучил? — от этой реплики, порожденной банальным любопытством, лицо Кощея натурально передергивается, а весла замирают над водой. — А может ты уже заткнешься? — не выдерживает юноша, ощущая, как внутри начинает закипать яростная злоба, — Сам, наверное, лучше меня знаешь, — цедит он сквозь зубы, искривляя рот почти что в оскале. — Да, не удивительно, что княжич на тебя не смотрит больше, ты ж смурной как печной уголек, — хмыкает Никодор, едва ли подозревая, как каждая его реплика, да и само его присутствие бередит чужие сердечные раны. Решив, что с лекарем каши не сваришь, юноша вместо того, чтобы смирно и молча сидеть в лодке, забирается на корму, оглядывая взглядом открывшийся перед ним пейзаж. «Какой он олух», — скрипя зубами думает Кощей, — «Что же Мстислав нашел в нем…». И в раздражении делает несколько более сильных, резких гребков веслами, лодка резко подается вперед, и Никодор, что в тот момент стоял на самом краю, теряет равновесие и падает в воду, словно камень или тюк с зерном. Раздается громкий всплеск воды, юноша сразу начинает бултыхаться и одновременно верещать. — Кощей! — руки нервно и беспорядочно загребают воду, — Помоги! — Еще чего, — фыркает юноша, даже не поворачивая голову к источнику брызг, — сам свалился, сам и выбирайся. — Да помоги же! Тону!!! — верещит Никодор. И тянеться кощеева рука к веслу, чтобы подплыть ближе к нерадивому, но замирает, одергиваясь. «Он хочет забрать то…», — и мысль замирает в голове юноши, — «То, что мне дорого. Да он уже почти забрал… И что, я так легко должен отдать? Еще и из воды его вытащить?». — Знаешь, Никодор…я вот во многих передрягах бывал, и не то чтобы мне часто помогали, — хмыкает Кощей, отирая попадающие на одежду брызги. — Я плавать не умею! Совсем! — в голосе отчетливо звучит отчаянная паника. — Да? — и юркой куницей Кощей проскальзывает к корме, опираясь на нее ладонями, всматривается в побелевшее от страха лицо, — А что ж тогда в лодку сел? И зачем вообще за мной увязался? — и его собеседник, из последних сил держащийся на поверхности воды видит, как мрачнеют лиловые глаза, — Позлорадствовать лишний раз хотел, верно? Похвастаться, как люб стал княжичу? — и с каждым словом голос Кощея опускается до низкого, почти шипящего шепота, — А после меж слугами обмусоливать? — Прости, прости! Не собирался я злорадствовать! Вытащи меня! — верещит на все озеро юноша, да только никто его не услышит, окромя того, кто уже принял решение совсем не в его пользу. Злого умысла Никодор действительно не имел, едва ли подозревая, что на самом деле значит для младшего лекаря связь с княжичем. Кощей ничего не отвечает, лишь отступает от кормы лодки, окинув барахтающегося равнодушным взглядом. — Ты…ты же лекарь!!! — захлебываясь, кричит юноша, плеская плашмя руками по глади озера, создавая брызги и суету, что никак не помогает его бедственному положению, — Помоги! В ответ Кощей не удерживается от злобного, горького в уголках губ смешка. Да, лекари, кажется, спасают людей. И он с этим справляется неплохо. — Да, и знаешь… — юноша склоняет голову, всматриваясь в побледневшее лицо утопающего. Красивое лицо, пригожее, видимо, много лучше, чем его, — Думаю, ты болен глупостью, раз оказался в такой ситуации. Кто я такой, чтобы мешать богам излечить тебя от нее? И Кощей просто опускается спиной на дно лодки, закидывая ладони за голову и всматриваясь в голубое, безоблачное небо. «Надо ему будет — выплывет, если очень уж жить захочет. А если нет…», — и тонкие губы расходятся в улыбке, почти что спокойно-безмятежной. И в груди закручивается тяжелое, мрачное, с привкусом темной горечи надежды. Что ж, быть может, если перед мстиславовым взором перестанет маячить эта смазливая головушка, у него появится шанс? Никодор продолжает барахтаться в воде, истошно вопя, но Кощей и бровью не ведет. Спустя минут десять голос затихает, как и брызги и копошение, в воздухе остается только блаженная тишина, перемещающаяся жужжанием стрекоз и пением лесных птиц. Глубоко выдохнув, юноша садится в лодке и окидывает взглядом поверхность воды. «Что ж, так оставлять его точно нельзя», — холодным разумом резюмирует он, затаскивая всплывшее тело в лодку. Доплывает с ним до другого берега, тратит положенное время на работу — собирает травы, выкапывает нужные корешки. Найдя на берегу камень побольше, стягивая с мертвого тела пояс, одной стороной обвязывая камень, другой привязывая к лодыжке. Забрасывает труп вместе со всем в лодку, осторожно укладывает и мешочки с собранными травами и кореньями. И чувствует себя донельзя спокойно, почти умиротворенно, доплывая до самой середины озера. Всматриваясь в синюшнее лицо мертвого юноши, Кощей пытается прислушаться к внутренним ощущения, почувствовать, испытывает ли сожаление, но внутри, кажется лишь ни то покой, ни то усталость. Не без усилия он переваливает уже охолодевшего соперника через борт лодки, отправляя его на самое дно, к праотцам. Туда же следует и топор, чье лезвие сегодня так и не добралось до куста орешника. Не вернется Никодор ко двору, не сыграет веселой песни, не бросит боле горячего взгляда на княжича из-под длинных ресниц. «Никто особо и не видел, что он со мной ушел», — рассуждает Кощей, выходя из леса к городищу, — «Хватятся, конечно, да что с того? Не найдут». Конечно, Никодора ищут, обнаруживая пропажу спустя полутра суток. Но ищут без особого рвения, только два верных друга прочесывают лес, обходят городище, так только нет и следа. Кощей в слухи и объяснения произошедшему особо не вслушивается, на вопросы не видел ли пропавшего и бровью не ведет, отмахиваясь рукой, что у него других дел полно, чем за теремными музыкантами следить. Однако есть как минимум один человек, что связывает ниточки, что знает, что на самом деле скрывается за равнодушным и спокойным лицом лекаря, который, для стороннего взгляда едва ли выглядел огорченным или расстроенным в последние несколько недель. — Пропал куда-то Никодор, тот, что на свирели играет, — протягивает Ратко в один из вечеров, когда становится все более очевидно, что загулявший- запропастившийся холоп не вернется. Кощей в ответ и слова не роняет, лишь пожимает плечами. — Говорят, он в тот день говорил с тобой… — протягивает лекарь, — И вроде даже в лес тоже собирался. — Да? Что ж, может быть, я не помню, — равнодушно роняет юноша, продолжая методично отделять листья от стеблей. Признаваться ни в чем он конечно же не собирается — это было бы ужасной оплошностью, сделанного не воротишь, а лишние проблемы ему точно не нужны. — Ты уверен? — продолжает вкрадчиво вопрошать Ратко. Кощей в ответ вновь пожимает плечами, едва ли отрываясь от своего дела. — Если сделал глупость какую, лучше скажи, — продолжает Ратко, всматриваясь в спину юноши. Тот этот взгляд меж лопаток буквально чувствует. Повисает пауза, в тишине которой можно отчетливо ощутить напряжение. — Если вы хотите спросить, убил ли я Никодора — нет, не убивал, — резко обернувшись и сверкнув глазами произносит Кощей, буквально ощущая, как давят на него интонации старца. Он действительно убийством это не считал — скорее закономерностью, в которую решил не вмешиваться. Ратко же опешив, даже отступил на шаг назад — настолько не ожидая такого прямолинейного ответа, и скорее его даже не подразумевая. И более того не ожидал столь спокойно-равнодушного взгляда лиловых глаз, в которых ни капли тепла, ни капли тревоги, ни капли сочувствия к так или иначе сгинувшему сопернику. — Вот как, — сухо роняет Ратко, помрачнев лицом. «А ведь…есть же в нем что-то такое. Никогда ни раны, ни крови не боится, смотрел всегда с любопытством даже, такое не всякий сможет…», — задумался лекарь, выходя прочь из избы. Видно, не соврал ему Кощей — промолчал бы скорее. А все ж таки, дело темное, и юноша явно сделал что-то нехорошее, а что хуже того — явно ни о чем не жалел и каяться не собирался. Потяжелело у Ратко на сердце, от того, как резко обернулся его прилежный и покладистый подмастерье, которого, он, как ему казалось, почти за год жизни изучил неплохо. «Молодость…горячесть сердец», — сетует внутри себя старец, — «Забыть бы ему скорее Мстислава, не будет меж ними никогда ничего хорошего». Кощей же, оставшись один, несмотря на спокойное, граничащее с равнодушным выражения лица, тоже ощущает, как внутри начинает колобродить, словно мутный ил никак не уляжется на дно, а крутится темным облаком. И когда они разделяют молчаливую трапезу, а старец, проявивший к нему немало доброты, смотрит хмуро, и не заводит привычным образом той или иной истории из своей молодости, юноша ощущает внутри мучительное неспокойствие. Поднимает от плошки глаза на Ратко, да молчит, прикусив губу. Не то стыд, не то сожаление, не то горечь от чувства, что разочаровал наставника, подтачивают изнутри. Ни сколько о гибели Никодора жалеет Кощей, сколько об утраченном доверии. Но разве бы не утратил бы он его в любом случае? Чтобы сделал Ратко, расскажи юноша правду? Подозрения подозрениями, а признание дело совсем другое. «Как вы не понимаете? Это невозможно, просто невозможно было терпеть, и он сам напросился, понимайте, сам? Какого черта вообще я должен терпеть, всегда терпеть склонив голову?! Неужели вы не понимайте, что княжич…», — думает Кощей, с лицом, что замерло в холодном опустошении. «От добра добра не ищут», — прерывает он сам собственный молчаливый отчаянный монолог, что старцу так и не озвучит, — «Рисковать я не могу, не хватало еще потерять и место при дворе, погонит — что я буду делать? Особенно без покровительства Мстислава». Так и не раскрыв рот, Кощей молча расправляется со своей частью трапезы. И с того дня словно ушла былая теплота из их отношений, повисла напряженная непроговоренность, общались сухо да кратко, во многом только по делам рабочим.