Галчонок

Фраза, произнесенная хриплым, низким тоном, поднимает волосы на загривке. Возбуждение и тревога сплетаются вместе, стекая с кончиков пальцев тягучей, темной смолой. Если слизать каплю — свяжет рот, лишив способности молвить хоть слово. Осторожно развернувшись, Кощей вновь подходит к княжичу. — Мне мнилось, что некоторые вещи слишком очевидные, чтобы их проговаривать, — протягивает мужчина, тоном, заставляющим сердце его собеседника заходиться в быстром, волнительном темпе. А карие глаза блестят яро, так зорко сокол смотрит с высоты полета, и лишь дернется на земле тень от дичи — стремглав упадет на землю, поймав в когти. — Какие именно? — неловко улыбнувшись, тихо произносит Кощей: «Не стоило уходить без его прямого повеления?» Это будто игра, в которой ты должен угадать правильный ответ, только вот его никогда нельзя знать наверняка, лишь с разной степенью вероятности подозревать. — Что ты — мой, — и широкая ладонь ложится на голову, вплетаясь в волосы, притягивая к себе с силой, подтверждающей твердость произнесенных слов. От этого юношу ведет, словно кончиком хлыста прошлись по тонкой коже, пустив стекать дорожку крови. Чувство и пьянящее, и пугающее одновременно. — Я знаю, — Кощей, не отводя глаз, смотрит в лицо Мстислава, — Знаю, княже. В этот момент все его внимание сосредотачивается на том, чтобы прочитать эмоцию на лице мужчины- уголки глаз, губ, не появилась ли морщинка меж бровей? Насколько сильно злится мужчина, полоснет ли сейчас в плотном от напряжения воздухе хлестким, горячим гневом? Кощей ощущает себя выхаживающим по тонкому деревянному настилу меж раскалённых углей — стоит потерять равновесие, и ты обожжёшься. «Я чертовски сильно провинился», — словно только сейчас до него доходит осознание, ложась на тело холодной испариной страха. На деле Кощей, проваливаясь в прошлый, болезненный и тяжелый опыт нарушения заданных хозяевами рамок поведения, весьма преувеличивает степень гнева княжича. Но тело помнит все слишком хорошо, поэтому, когда вторая княжеская рука поднимается лишь для того, чтобы коснутся острой линии юношеской челюсти, он рефлекторно зажмуривает глаза, втягивая голову в плечи. — Ты боишься, что я ударю тебя? — вместо удара в воздухе раздается вопрос. Мстислав с долею досады всматривается в откровенно испуганное выражение лица напротив- конечно, обжимания слуги с дружинником совершенно не пришлись ему по нраву, но юноша явно уже выразил степень необходимо сожаления. «Пугливый такой…», — думает мужчина, ощущая от этого вида странное чувство, в котором покровительство смешивается с поднимающимся возбуждением властности. «Боже, нет дурака хуже меня», — мелькает в голове Кощея, когда, раскрыв глаза он видит в карем взоре удивление, граничащее с разочарованием. Ответить сейчас правду — значит утвердить, что Мстислав способен на это, а судя по усмешке княжича, это было бы весьма значительным оскорблением для его чести воина. — Считаешь, что заслужил-таки? — хмыкает он, притягивая побледневшее лицо слуги еще ближе. — Нет, — отвечает Кощей спустя паузу, буквально усилием воли заставляя свои плечи опуститься, отжавшись от ушей, — В смысле, я не… — он нервно сглатывает, пытаясь объяснить то, что имел в виду и не ухудшить при этом ситуации, — Не мне судить заслужил ли, но я не думаю, что… — Разве тебя хоть раз избивали с того момента, как ты стал жить при дворе? — нахмурившись, произносит Мстислав, отступая на несколько шагов назад, устраиваясь на краю постели и утягивая юношу за собой. Тот покорно следует, опускаясь коленями на мягкий ковер из шкуры медведя. «Да, и то правда, что нет…», — думает Кощей, улыбаясь кончиками губ, осторожно укладывая ладони на бедра княжича — «Еремей разве мог дать подзатыльник или затрещину, но то разве избить… А как он к Ратко меня отправил, так вообще живу, не зная забот». — Нет, — и тело наконец действительно расслабляется, позволяя холодной струне вдоль позвоночника раскрутиться, — Дурная привычка, само собой… «Раньше его видимо часто били», — размышляет Мстислав, проводя ладонью по впалой щеке, спускаясь пальцами по шее — достаточно медленно, чтобы ощутить, как по телу юноши бегут мурашки. — А я разве хоть раз обходился с тобой дурно? — продолжает он. И говорит абсолютно искренне, нет в этом издевки, или намерения передать тонкую, жалящую воспоминанием угрозу: Ты же не хочешь, чтобы это повторилось? Просто Мстислав ведь совсем не из таких — тех, кто может обидеть слабого лишь из бессмысленного каприза, во всяком случае, таким княжич себя считал. Та, в его сознании, маленькая оплошность, совершенная когда-то в беспамятстве здравого духа, совершенно размылась, и галчонок виделся ему птицей пусть и прирученной им, но из тех, что сами с большим удовольствием клюют из протянутой ладони. «Я был достаточно терпелив с тобой», — хмыкает мужчина, подхватывая ладонью подбородок и проскальзывая пальцем по нижней губе чуть приоткрытого рта, — «И ты бы лукавил, если бы говорил, что тебе не нравится». Кощей же на долю мгновения замирает, затаив дыхание, всматриваясь в покровительственный взор, что окидывает его сверху вниз. Где-то внутри него испуганный юноша, еще почти мальчик, который знает, который помнит страх, сковывающий до омертвения, пронзающую плетью боль, от которой невозможно убежать, стыдливое, униженное чувство, когда по коже разливается не то кровь, смешанная с семенем, не то семя, смешенное с кровью. В этом мальчишке живо воспоминание о каждой леденящей дрожи, что стекала от затылка по позвоночнику до самых стоп всякий раз при мысли о том, что он снова увидит затянутой мутной поволокой желания взгляд, ощутит, как до боли сожмутся сильные ладони на его тонких запястьях. Кощеевы руки ложатся на его уста, тонкие ладони с длинными пальцами прикрывают глаза. Тихо — шепчет уже его голос, смыкая дрожащую фигуру и запирая ее в тень. Ты же не хочешь, чтобы это повторилось? Что это? Было ли что-то? Потеплевший взор карих глаз льется на него сладкой, топящей властностью патокой. Есть только один правильный ответ. Ты же не хочешь сейчас все испортить. Ничего не было? Ничего не было. В повисшей тишине Кощей прикрывает глаза, укладывая голову на мужское колено. — Нет, княже, — в конце концов тихо произносит он, пропуская палец, надавливающий на губу в рот, проскальзывая по нему кончиком языка, обводя подушечку. В конце концов, он уже достаточно хорошо выучил, что нравится его хозяину. — Хорошо, — с удовлетворением протягивает Мстислав, — С девкой какой спутаешься-побалуешься еще ладно, но чтобы того, что было, я больше не видел, ясно? В ответ Кощей молча, едва заметно кивает, улыбаясь самыми кончиками губ. «Если ревнует, то ему не все равно», — думает он, медленно поднимаясь на ноги и так же плавно сбрасывая с тела одежду, — «Хоть что-то я значу для него…». И плотоядная пристальность взора, с которой княжич наблюдает за этим действием, разливает по его венам горячее пламя, сшивая крупной иглой и грубой нитью борозды на сердце. Широкими стежками вожделения по израненной нежности — если повезет, и плоть не загноится, останется шрам, но срастётся. Ведь пока он желанен, он нужен, разве не так? Кончики пальцев подрагивают в возбужденном нетерпении, хочется просто упасть в крепкое, сильное объятье, но вместо этого юноша, медленно снимает сначала один княжеский сапог, после второй. Затем приходит череда пояса, штанов, от всего этого он избавляет полюбовника постепенно, даже отчасти дразняще-медленно. «Если бы он только смотрел на меня так всегда…», — с затаенной надеждой думает Кощей, бросая взгляд на любовника из-под ресниц, проскальзывая ладонями по оголенным бедрам, мягко выцеловывая дорожку к томящемуся желанию княжича. Да, вид нагого галчонка меж своих разведенных ног, с ярко блестящими глазами и ничем не прикрытым собственным возбуждением распаляет Мстислава лучше многих терпких вин. Очень щекочущее чувство, в котором, казалось бы, ты повелеваешь происходящим от А до Я, но одновременно не в силах отказаться от сладкой власти дарующего наслаждение, смиренно следуешь за руками раба. «Я определенно его недооценивал», — думает мужчина, наблюдая за тем, как влажный рот раскрывается, вбирая его плоть. Кощей же гонит прочь мысли обо всех тех, кто так же стоял перед княжичем на коленях, глухо постанывая, в тот момент, когда в волосы вновь вплетаются сильные пальцы. Ласкает со всем старанием, стремясь загладить вину, но все ж таки больше дразнит, вскоре проскальзывая на постель, в горячие руки. — Этого не было раньше… — получая возможностью наконец разглядеть полюбовника как следует, юноша нахмуривается, касаясь кончиком пальца шрама, идущего вдоль ребер, — Глубокая рана, верно? Вообще, шрамов у Мстислава было мелких и не только — целая карта боевых побед и поражений. Но ничто из этого Кощея не отвращало, вызывая скорее чувство среднее между тревожным трепетом и уважением — сам он едва ли мог управляться с мечом или иным оружием, достойным мужчины. Разве что кинжалом приходилось орудовать, да и то, не вполне умело. — Да так, мелочь, задело вскользь мечом, — отмахивается княжич, приподнимаясь на локте, — Меж боями, знаешь ли, дай бог если зашили вообще. — Зашивали грубо, — склонив голову, задумчиво резюмирует Кощей. — Ты бы зашил лучше? — подняв бровь, мягко усмехается Мстислав. — Да, — спокойно и серьезно отвечает юноша, и это отзывается в мужчине приятным удивлением, как и то, что вслед за словом Кощей накрывает шрам поцелуем. И не звучало ведь в его интонации ни сомнения в себе, ни бахвальства — и будто распори сейчас кожу и дай в руки лекаря иглу, он бы с легкостью подтвердил сказанные слова. Юношеские старания находят вознаграждение — сильные руки притягивают к себе, прижимают со всей страстью, до хруста костей, переворачивают, подминают под горячее, уже давно распаленное ласками тело. Княжеские губы скользят по шее, спускаясь к острым ключицам и прикусывая их до хриплого стона, руки оглаживают грудь и впалый живот, накрывают возбужденную плоть, не скупясь на ласки. «Похорошел, все же», — думает Мстислав, любуясь лиловыми глазами с поволокой, пока галчонок мечется под ним, отзываясь и откликаясь на каждое касание, податливо насаживаясь на растягивающие его персты. Когда мужчина, уложив одну ладонь на впалый живот, а другой согнув колено, в одно движение входит в полюбовника, выбивая дух, тот и вовсе забывает о том, как проклинал тот день, когда не покинул своего хозяина, чувствуя, как все внутри трепещет от каждого касания этих рук. Обвивает руками шею, обхватывает острыми коленками бока, плавится, тает, отдаваясь полностью и без остатка, раскачиваясь навстречу и позволяя себе в бесстыдстве и несдержанные стоны, что еще сильнее распаляют Мстислава. — Голосистый какой ты сегодня, — прикусывая мочку кощеева уха, шепчет княжич. — Мне…тише? — хрипит тот, уцепляясь в мощные плечи почти до царапин, с трудом складывая слова в осмысленное предложение. — Нет, — усмехается мужчина, закрывая его рот поцелуем, а после вгрызаясь в шею. «Буду опять с пятнами ходить», — только и мелькает мысль в голове, но сейчас ни о чем не сожалеет юноша: ни о новой волне возможных слухов и перешептываний, ни о косых взглядах, ни о почившем сопернике. И когда волна удовольствия пробегает от макушки до кончиков пальцев, изливается со сладким стоном, обмякая в безвременье, чувствуя острое послевкусие, пока Мстислав выбивает из него собственное удовлетворение. — Иллин шен мар, — после тихо, едва слышно произносит Кощей, устраиваясь на княжеской груди, осторожно скользя пальцем вдоль ключиц. Эта фраза не что иное как: Я скучал по тебе Он бы ни за что не произнес иначе, хоть бы меч к горлу приставили, потому что даже сказанное на чуждом княжичу языке, он ощущал это признание слишком смешным, на грани нелепости. Несмотря на очевидный проигрыш собственным чувствам, чрезмерной наивностью Кощей не страдал. Было бы весьма неловко услышать в ответ молчание, да и в целом, негоже холопу ставить хозяина в неудобное положение подобным выражением чувств, но удерживать их было почти невозможно. Ему просто хотелось сказать хоть что-то из того, что вызрело и расцвело в груди. Пусть хотя бы сегодня прозвучит в воздухе, осядет сладкой пылью на оголенную и распаленную страстью кожу. За этим есть еще глубже и тоньше то, что он пока даже иноязычно озвучить не готов: Я люблю вас, вы знаете, княже? — Ты что-то сказал? — переспрашивает Мстислав, не расслышав в сочетании звуков четких слов. — Сказал, что славно, что вы с дружиной вернулись из похода целыми и невредимыми, княже, — улыбнувшись кончиком губ роняет Кощей, устраивая голову на широкой груди. «Что ж, хоть кто-то», — внутренне усмехается Мстислав, и от его внимательного слуги не утаивается задумчивость, промелькнувшая в карих глазах после этой фразы, — «Многим было бы проще, если бы я остался где-то там, Осип с Мирославом с радостью устроили бы прекрасный поминальный костер…». Но опасение Кощея, что княжичу ответ не пришелся по душе рассеивается, когда мужчина касается его темени мягким поцелуем, прижимая к себе плотнее. Окончательно убедившись, что на ночь из теплой постели не погонят, от себя не отстранят, позволят остаться, юноша блаженно выдыхает, вытягиваясь на покрывале, прислонившись к полюбовнику всем телом. И проваливается в сон быстро, убаюканный поглаживанием по плечу. Мстислав же, в целом погруженный в собственные, далекие от любовных думы, нет-нет да скользит взглядом по прильнувшему к нему телу. «Ноги длинные, не у всякой девицы даже такие», — хмыкает мужчина, когда заворочавшись во сне, Кощей забрасывает на его бедро свою ногу. Галчонок действительно оперился, а он и не заметил: и хоть остались угловатость и острота черт, облетала отроческая неловкость, осталось изящество линий. По утру, как обычно, Кощей выскальзывает из господской постели тихо и осторожно, чтобы покинуть княжескую часть терема еще до того момента, как его обитатели проснутся. Выйдя на крыльцо, он вдыхает свежий воздух, в котором еще стоит влажность росы. Пока еще тепло, но осень уже начинает заявлять свои права, заставляя вечерами укутываться тепло. «Ох, Мими, я так смеялся над тобой всегда, и где я теперь?», — задумчиво хмыкает юноша, устраиваясь на ступенях и обнимая локтями колени, — «Думал, что это никогда меня не коснется…». Потому что именно эта ночь наконец дала то, что отчаянно жаждало сердце долгие месяцы. Только вот какова цена была? Хладный труп на дне озера, непрошенное внимание, обернувшееся нечаянной удачей? «Я не смогу вечно поддерживать его интерес, если все, чем я буду для него — постельной грелкой», — с печалью резюмирует Кощей, всматриваясь в поднимающееся над горизонтом солнце, — «Ревность… Сегодня мне повезло, но разжигать ее опасно». И все же, юношеские губы расходятся в улыбке — как бы то ни было, эта ночь с княжичем была его и только его. Возвращаться в избу, и сталкиваться там с осуждающим — отчего-то, он абсолютно уверен, что он будет именно таким, — взглядом Ратко не хочется, поэтому Кощей лишь привычным образом приносит в сени несколько ведер воды, и неслышной тенью выскальзывает прочь. Ему как раз нужно было дойти до городища, забрать у ткачихи новые льняные мешки для трав взамен прохудившихся, да и лебедь, спугнутый Митько, все еще не показался. Поэтому сначала Кощей идет в лес, к озеру. Оглядевшись, с волнением в сердце свое животное не видит, но замечает в камышах свежий пух, который осторожно собирает: пригодится в подушки, или для чего другого. «Вернется, наверное», — поджав губу, размышляет он, — «Вот надо было ему его хватать…». По дороге к городищу он проходит кругом, через деревню, еще загодя дивясь странному шуму. Сегодня, вроде бы нет никакого праздника, а народ несмотря на белый день ни в полях, ни в мастерских, а вывалившись на улицу, толпится в центре поселения, возле кострища и столпов идолов. Слышны женские и мужские крики, ругань, толпа гонит камнями да палками женщину. Кощей ее узнает: Ратко рассказывал, что в селении есть одна, занимающаяся целительством, но среди деревенских и холопов, и в основном по родам и женской части. Та, взлохмаченная и простоволосая, в порванной одежде мечется в окружающем ее кольце людей, пытаясь выбраться, но натыкается только на тычки и удары, детвора, потворствуя взрослым, подбирает с земли камни и бросает в гонимую. — Ведьма! — шипят голоса. — Да, бейте ее! — подначивают другие, пока одна баба хватает жертву за волосы, поваливая на землю, — Будет знать! «Лучше держаться подальше, в другой раз с мешками разберусь», — думает Кощей, обходя галдящую толпу кругом. Увиденная картина не сильно его трогает, влезать в подобное опасно, себе дороже, но оставляет задумчивое непонимание. — За что с ней так обошлись? — решается он таки спросить у Ратко, пересказав увиденное, — До смерти ведь забили. — Ведовала, — поджав губы, вздыхает старец, к котором слухи о скандале прилетели еще быстрее, чем дошли ноги подмастерья. — Волхвы тоже ведуют, но их почитают и приносят жертвы, — возражает Кощей, — И она вроде знахарствовала помаленьку, и чем в итоге ее отблагодарили люди? — Она обращалась не к тем силам. К злым богам, Темной Матери, — нехотя поясняет Ратко, — И темные делала творила, бабам детей скидывала, заговоры делала. Порчи. Привороты. — Нет ничего хорошего в нежеланных детях, — фыркает юноша, и натыкается на строгий и хмурый взгляд, — И что, прям-таки никто не знал, что ведовала? Жили бок о бок, ходили к ней все деревенские. Тоже мне… «Да, есть за людьми такая нечестность», — с тяжестью на сердце думает старец, — «Небось показалось какой бабе, что мужика ее увела, или прознал кто, что помогла от дитя избавиться… Выдали старейшинам и все». — Тебе надо будет сходить в ее дом, быть может, там есть что-то важное. Сборы могли остаться, — произносит Ратко спустя паузу. «Значит, дела ее дурные, но это не помешает нам забрать труды ее рук», — внутренне усмехается Кощей, да и губы разводит в той же усмешке, на которую старец лишь тяжело вздыхает, — «Очень удобно». — Не гляди так, Кощей, — поморщившись, произносит Ратко, — Знаю, что нехорошо. Но там могут быть полезные травы, которые в правильных руках сослужат хорошую службу. А простой люд растащит, сжует не то, и хорони пол городища и селенья… Поэтому иди, и забери, если еще не все растащили — а увидает кто, скажи, что по моему, да княжескому приказу. Юноша в ответ молча кивает, отправляясь по поручению тем же вечером. Утварь и обстановку действительно уже разворовали, но то, что нужно ему трогать не стали — пучки трав и банки со сборами стоят на своем месте, на полке, прибитой к одной из стен. Подходя к ней, Кощей внезапно ощущает, что одна нога словно соскальзывает и проваливается вниз, проломив нечто деревянное. «Вот черт», — с досадой о количестве заноз, что скорее всего уже впились в кожу, думает юноша. И следующая мысль о том, куда собственно его нога провалилась — ведь в полуземлянке женщины не было никакого настила на утоптанном полу. «Любопытно», — нахмурившись, Кощей отступает на шаг, осторожно опускаясь на колени и ощупывая руками пространство вокруг. Его руки натыкаются на доску, которая прикрывала собой нишу вырытой ямы, небольшой, в локоть в ширину и длину. «Если она прятала что-то, то важное», — и Кощей решительно отодвигает доску, обнаруживая на дне тайника нечто, завернутое в лоскуты грязной ткани. Развернув это, он лицезреет перед собой толстую стопку бересты, испещрённую записями и пометками. Мельком вчитавшись, Кощей понимает, что это лечебник, или, во всяком случае нечто похожее на него. Так же находятся несколько маленьких, мутных баночек с неясным содержим и деревянные амулеты на шнурках, с символами юноше так же незнакомыми. «Если я принесу это в избу, Ратко с большой вероятностью отберет», — думает юноша, собирая в корзину вполне обычные пучки и вязанки трав, что подвешены под потолком и расположены на полках, — «Да и вообще…», — в голове всплывает образ жестокого избиения, — «Такое лучше не показывать лишний раз». Поэтому вернувшись ко двору, он сперва заходит на старую конюшню, находя самый темный и неприметный угол. Осторожно укладывает туда найденные записи, плотно укрывая сверху старым сеном. «Надо будет когда пойду в следующий раз в лес, унести туда», — размышляет он, поднимаясь на ноги, — «Тут все равно нет-нет да народ ходит». Оглядевшись, и удовлетворением убедившись, что схрон в глаза не бросается, Кощей выходит прочь с конюшни. Войдя в лекарскую избу, он обнаруживает ее хозяина сидящим на скамье с закрытыми глазами. Меж седых бровей залегла глубокая морщинка- не то дремлет Ратко и видит тяжкие сны, не то морщится от боли. — Что-то не так? — склонив голову, протягивает Кощей, внимательно всматриваясь в лицо старца. В последнее время их общение значительно сократилось, и юноша лишний раз старался не сталкиваться с Ратко взглядом, опасаясь спровоцировать ту или иную нотацию. — Лишь годы, — улыбается старец, открывая глаза и отмахиваясь рукой. — Вы стали реже выходить, — продолжает юноша, нахмуриваясь и садясь рядом. В мутном свете масляной лампы видно гораздо хуже, чем днем, и все же сейчас он отчетливо может разглядеть, что Ратко осунулся лицом по сравнению с прошлым летом, — Захворали? — Да нет, говорю же, старость, — хмыкает мужчина, — Пройдут лета, и ты поймешь. Кощей в ответ пожимает плечами — что ж, время никого не щадит, это верно. — Вот, все что нашел, — подойдя к столу, он выкладывает из корзины пучки трав, банки с мазями, — Ничего особенного, но запасы пополним. Того, что настаивается на браге уже, конечно, не было. — Кто бы сомневался, — нахмуривается Ратко, поднимаясь со скамьи, — Мужики утащили. Это все, что было? — Да, — коротко и просто отвечает Кощей, не выдавая правды ни голосом, ни лицом. Ратко же задумавшись, постукивает пальцами по столу. Набор вполне себе обычный — да, есть несколько трав, применять которые надо с умом, но в целом, кажется женщина попала под гнев народа ни за что. Если только… Он переводит взгляд на своего подмастерья, что с лицом ровным и не проницаемым уже принялся шуровать в сенях. — Кощей, подойди сюда. «Подозревает что-то», — с досадой думает тот, покладисто подчиняясь, — «Ладно, отбрехаюсь как-нибудь. Он все равно мнения обо мне не сильно высокого, теперь уж…». — Любопытство и ум — сами по себе ни хорошие, ни плохие качества, — мягко произносит старик, касаясь покрытой морщинами ладонью впалой щеки Кощея — Зависит от того, в чьих они руках. Не используй свои во зло, ладно? Это наставление во многом не то, что юноша ожидал услышать, и от того он теряется, не зная, что ответить. Ратко не смотрит хмуро или рассержено, скорее спокойно-вдумчиво, и он еще более смущается, не понимая, чем мог заслужить столь мягкое обращение. «Коль не захочет, не скажет, как кремень молчать будет же, передавлю и гляди совсем перестанем и словом перекидываться», — думает Ратко, опускаясь на скамью, и наблюдая за лицом Кощея, на котором появилась осторожная, но искренняя улыбка — «Я все равно не удержу тебя. И Осип не удержит Мстислава, как бы то ни было… Кстати, о нем…». — Тебе бы к Осипу дойти, — напоминает он о регулярной, но одной из самых нелюбимых задач своего подмастерья. — Знаю, — с досадой отвечает юноша, — Да поздно уже, может завтра? — Завтра уже будет поздно, — с шутливой улыбкой отвечает Ратко, — Надо чтобы и на вечер все было, и на день грядущий. И посуду прошлую забери. Кощей, едва вздохнув, молча начинает собирать нужные банки. Их было много, этих баночек и отваров, мазей и настоек — недаром несмотря на дряхлость лет Осип бодрости мышления и духа не терял. «Дайте боги им всем обойтись разумно с тем, что придет в их руки», — Ратко провожает юношу задумчивым взглядом, и мысли его полны тревог и размышлений о будущем, в которое быть может, ему уже и не заглянуть собственным глазом. Кощей же, во многом с полегчавшим ощущением на душе движется в сторону почти уснувшего терема. Ратко явно догадался о том, что он не все донес до избы — и выдал не нарекание, а предостережение. И пусть юноша не вполне был уверен, доверие это или старец просто махнул на него рукой, а быть может, нечто третье, что он пока не понимал, Кощей отчетливо ощущал, что напряжение, висевшее между ним и Ратко, наконец ослабло. «Вот сейчас Осип точно будет орать, что почти в ночи пришел», — думает юноша, тихо ступая по коридорам терма, — «Ему только дай повод, старому пню…». Подойдя к дверям, что вели в покои ничуть не хуже господских, Кощей на мгновение замирает в нерешительности. Обычно он просто оставлял все лекарства у двери, забирая прошлые емкости, которые Осип выставлял за дверь. Но сейчас советник видимо запамятовал, потому что ни одной склянки перед комнатой не стояло. «На него столько посуды уходит, не напасешься», — с досадой думает Кощей, прикусывая губу, — «Ладно. Он в любом случае будет недоволен, тем что оставил я ее, или тем, что посмел помешать ему своим раздражающим видом…». Набрав в грудь воздуха, юноша осторожно стучит по деревянным резным дверям. Ответа не поступает, однако, сквозь щель виден свет, значит Осип еще бодрствует несмотря на достаточно поздний час. «Быть может, не слышит…хотя слух у него на удивление хороший же», — с этой мыслью Кощей стучит снова, уже громче, но в ответ не раздется ни звука. — Не серчайте, Ратко наказал забрать старые плошки, — с притворным, равнодушным почтением, бубнит юноша, осторожно приоткрывая дверь и ожидая услышать сварливый окрик. Исходя из всего предыдущего опыта, Осип должен был своим скрипящим голосом злобно цыкнуть, выдав раздраженную тираду. В такие моменты Кощей всегда давил внутри ехидную усмешку — последние несколько месяцем именно он, а не сам Ратко намешивал все эти отвары, поддерживающие сварливого советника на ногах. Лекарь, которому сам Осип строго приказал не подпускать этого грязного рабчонка до его лекарств, сначала исправно следовал наказу: несмотря на то, что Кощей достаточно быстро и успешно осваивал ремесло знахаря, забота о недугах княжеской семьи и самых приближенных к ней, все еще неизменно лежала на Ратко. Но со временем стало ясно, что у юноши точно получится не хуже, а быть может и лучше, и старец, несколько раз чутко и внимательно пронаблюдав за действиями Кощея, и исправив мелкие огрехи, сбросил и эту свою обязанность. Все же, руки стали не те — пальцы слушались хуже, подводила ломота в суставах. — Осипу это не понравится, — хмыкал юноша, впервые отжимая жмых для очередной настойки. — Осипа не огорчит то, чего он не узнает, — лукаво блеснув глазами из-под седых бровей парирует Ратко. «Он слишком предубежден к нему», — рассуждает лекарь, в целом, не видя ничего предосудительного в сложившейся ситуации, — «А когда меня не станет, все это скорее ляжет на кощеевы плечи, нравится Осипу или нет — просто так лекаря не найдешь, тем более в терем. Так что пусть учится». Так Кощей приобрел пусть маленький, но утешающий душу секрет, позволяющий переносить тычки и окрики с большей снисходительностью. Но из комнаты сейчас не раздается ни звука. «Что, нет его что ли?» — думает юноша, и подняв от пола глаза, замирает. В покоях советника оказывается Мстислав –и впервые он видит княжича с таким растерянным, можно сказать, почти предавшимся панике выражением лица. «Так окрикнули, что бы позже пришел, коли заняты», — мелькает первая недоуменная мысль в голове лекаря. Мужчина молчит, и Кощей отводит глаза от него, пытаясь, собственно говоря, обнаружить хозяина помещения. И обнаруживает — опустив глаза к полу, натыкается на лежащего Осипа. «Вот как…», — думает Кощей, вновь мельком переведя взор на своего господина. Едва ли поменявшись в лице, юноша походит в покои, затворяя за собой дверь — тихо, не создавая лишнего шума громким хлопком. Затем отставляет принесенные склянки на стол и подходит к Осипу. Приседает на корточки, деловито переворачивает старика на спину — и уложив ладонь на грудь, прикрывает глаза, пытаясь уловить биение жизни. После всматривается в стеклянный взор, оттягивает веко, и замечает кровоподтёк у виска. Быть может, лекарский опыт у него не столь большой, но мертвого от живого он отличит с легкостью, видел подобное не раз. «Что ж, мне он никогда не нравился», — усмехнувшись, буднично и легко думает Кощей, поднимаясь на ноги и оборачиваясь лицом к Мстиславу: — Что прикажите делать, княже?