Галчонок

— Что прикажете делать, княже? Этот вопрос, да еще заданный со столь спокойным и будничным лицом, будто бы слуга интересовался, какое из блюд подать на пиру, ставит и так находящегося в оцепенении Мстислава в еще больший ступор. Он ведь никогда не убивал. Точнее, он никогда не лишал жизни вне боя, не находясь со смертью и противником на равных, и от того сейчас ощущал себя до странного обескураженным, растерянным. А было ли это убийство в принципе? Мысли путались в голове, мешая достоверно воспроизвести в памяти события, случившиеся только что. «Это…вышло случайно? Он же сам упал, я не собирался… Черт, что делать-то теперь?!», — думает княжич, все еще ощущая заторможенность в мыслях. — Я…я не убивал его, — хрипло произносит Мстислав, отступая на несколько шагов назад и оседая на стул. «Как бы то ни было, Осип все равно мертвый», — думает Кощей, но это размышление удерживает при себе, — «Никогда не видел княжича таким растерянным…». Юноша подходит к столу, беглым взглядом окидывая взглядом ряд принесенных склянок и находя нужную. То, что советник принимал регулярно, борясь со старческой бессонницей — отвар с ромашкой, мятой, душицей и кипреем. Вполне подойдет и для успокоения нервов. — Выпейте, княже, — он протягивает мужчине напиток, — Только не все, несколько глотков, поможет с мыслями собраться, — Кощей переводит взгляд на очевидно бездыханное тело, затем вновь на Мстислава, — Позвать Ратко? — спустя паузу решается-таки уточнить он. «Это…скверная ситуация, как ни кинь. Отец…поверит ли он мне? Все время сомневается, этот шептал ему на ухо то одно, то другое… И умер даже самым паршивым образом, насолив напоследок…», — мужчина чувствует себя растерянным, и это столь редкое для него ощущение выливается в никак не проходящее оцепенение. Отпив из протянутой слугой бутылки, он на мгновение прикрывает глаза, прокручивая в голове события этого вечера. Дошедший до его ушей слух о том, что младшего Мирослава собираются сватать с наследницей большего и богатого соседнего княжества, стал последней каплей и так источившегося терпения. Разумеется, все формальности были соблюдены — по возвращении домой их встретили со всеми почестями, устроили знатный пир. Отец даже не поскупился на теплый взгляд, за которым Мстислав считал столь желанную гордость. Однако радость рассеялось быстро, оставив за собой весьма некомфортное чувство: словно бы весь уклад теремной жизни за время отсутствия Мстислава вполне сложился без него, и теперь тот будто бы лишний, не вписывающийся в будничную рутину. И кое-кто делал все возможное, чтобы и не вписался: Осип с тонким изяществом умудренного в хитросплетении интриг человека ловко уводил из-под носа старшего княжича и вопросы казны, и дальнейших планов отца в отношении новых и старых земель: Разве вам не хочется отдохнуть после столь выматывающего похода? — притворная почтительность, которой Осип осыпал его при Великом Князе доводила Мстислава до белого каления. А потом перешептывания тут и там принесли весть о том, пока он был за тридевять земель, Мирославу уже, оказывается, подыскали невесту, да не абы какую, быть может, даже слишком знатных кровей. Гневливое раздражение затопило мужчину еще в тот момент, когда сам отец, великий князь, отказался обсуждать этот вопрос напрямую. — Позже, Мстислав, позже, — устало произнес он, отмахиваясь рукой, разворачиваясь спиной и уходя к своим покоям, — Утро вечера мудренее. И мужчина, сжав зубы до боли в челюсти еще раз ощутил нахлынувшую волну столь нелюбимого им чувства — словно все вновь решается за его спиной, сплетается тонкими паучьими нитями. Его не было дома год, почти целый год, но столь ли необходим был этот поход? Да, помощь союзным землям, но почему именно самой главной дружиной с княжичем во главе? А Осип ведь знал, что будет затяжная, долгая история, и достаточно опасная. Они победили, но на то явно была большая благосклонность богов. «Не сильно видно его отеческой благодарности и признания», — с пылающей яростью в груди думал Мстислав, вымещая злость и раздражение на родителя в ратном деле, — «Сколько мне еще нужно завоевать, чтобы стать наконец достойным того, что мое по праву?!». Казалось, нет конца и края этим походам, сборам дани, усмирениям непокорных. Великий Князь за свои молодые годы собрал вокруг себя много земель, и удержание их требовало крепкой руки. И были дни, когда они сражались плечом к плечу, пока отец не вошел в лета преклонные, отложив меч и заняв место на властном седалище, занявшись вопросами мирскими, в которых требовалось больше дальновидность и размеренность, нежели горячее сердце и воинская удаль. В какой-то момент между великим князем и его наследником все медленно, но неотвратимо стало ломаться, расходиться сначала тонкими трещинами, а после и глубокими разрывами. Мстислав знал с какого: как только на белый свет явил свой лик Мирослав. Пока мачеха, сосватанная племянница советника, приносила одну за другой сестер, Осип пусть был и не самым приятным на взгляд Мстислава приближенным отца, но мало его беспокоил. Хотя стычки с советником случались и тогда: старшему княжичу все больше хотелось не только руководить войском непосредственно во время боя, но и решать стоит этому войску идти на то или иное поселение или нет, с чем Осип почти всегда оказывался не согласен. Но Мстислав всегда отмахивался, полагая что брюзжание советника есть не что иное, как порой чрезмерная предосторожность, а порой — трусливое малодушие того, кто весьма рано оставил меч в ножнах. Быть может и зря отмахивался, потому что вода камень точит — где совсем молодой и горячий на кровь Мстислав не мог сдержать желания высказаться поперек отцовского мнения и повеления, Осип, дружинник, знавший князя с самого отрочества, умело подмечал все моменты, где юный княжич проявлял себя не должным образом. Посторонний наблюдатель мог бы рассудить, что часто это были небезосновательные претензии, со временем перетёкшие в устоявшееся противостояние. Мирослав же, появление которого Мстислав сначала даже ждал, надеясь наконец приобрести ближнего кровью и духом соратника, быстро стал ложкой дегтя в жизни старшего княжича. Великий князь, который по молодости лет с первым сыном времени много не проводил, младшему уделял внимания больше, не сколько из-за того, что любил сыновей по-разному, сколько из-за сложивших обстоятельств. И пусть Мстислав ревность от себя отгонял, почитая нелепым вошедшему в стать мужчине сравнивать себя с малым отроком, нет-нет да кололо неприятным. Особенно на фоне того, что все ратные победы приносились его руками. «Да что толку говорить с отцом!», — в ярости думал княжич, пока наплевав на поздний час двигался к покоям советника, — «Это старая жаба давным-давно решает все за него! Какая ему разница, он все равно отца едва ли переживет! Если думает, что протащит на трон Мирослава и станет им помыкать!..». — С какой стати, Осип, у нас младших сыновей сватают впереди старших?! — с раздувающимися от гнева ноздрями Мстислав распахивает дверь покоев старца. — Не слышал стука в дверь, — хмыкает тот, захлопывая книгу, что изучал до того, как к нему ворвались. Этого взрыва гнева он ожидал, даже ждал, желая понаблюдать разливающееся раздражение спесивого юнца. Осип знал, что Мстислава это заденет, да только что тот сделает? Традиции традициями, а последнее слово все равно за Великим Князем, а тому было приведено множество аргументов к тому, что это отличное решение. — У него еще молоко на губах не обсохло, он второй сын, даже не наследник! — мужчина начинает разъяренно мерить комнату шагами, сопровождая речь размашистым жестикулированием. — Да, второй…- скрипучим голосом ехидно подтверждает Осип: «Пока что», — Но для чего тебе супруга? Кажется, достаточно басурманской бляди, что ты завел, еще и в терем протащил безо всякого стыда. — Тебя не касается, кто лежит в моей постели! — огрызается княжич, ощущая, как в крови начинает перекипать гнев — Мирослав меча не держит толком, если ты тешишь надежду когда-то… — А вот как еще и касается, — перебив, хмыкает Осип, — вдруг ты вообще даже заимев супругу оставишь земли без наследника? Мудро было бы позаботиться об этом заранее… Твое первородство за тобой, но хороший правитель думает на несколько шагов вперед. От этого вполне прямолинейного и ехидного укола в сторону возможностей его мужской силы, княжич взбеленился еще пуще, теряя и последние крохи и спокойствия, и давно мнимого почтения к старцу. «Он что думает, я бабу обрюхатить не в состоянии буду?!», — со всем возможным возмущением мелькает в голове княжича. — Мудро значит?! — Мстислав начинает повышать голос, — Ровно, как и о том, чтобы у меня была сотня и одна возможность сложить голову в бою? — Да все не выходит никак, верно? — карие глаза сверкают темным, грозовым блеском, — Вот удобно было бы чтобы Мирославу дорожка к княжеству выстилалась прямая и гладкая, да?! Осип, обернувшись, окидывает мужчину взглядом, где раздражение смешивается с легкой нотой презрения: «Быть может и удобно, да ты дурак, коли говоришь об этом вслух». — Не понимаю, о чем речь. Ты же считаешь себя хорошим воином, глупо не использовать это на благо княжества. — Я и есть хороший воин, — с нажимом добавляет княжич, — Одна четвертая всех земель, которые платят нам дань, подчинились отцу благодаря мне! — А еще часть из них мы в тот или иной момент почти потеряли из-за твоего скверного навыка вести переговоры и неумного желания хорохориться. — Как бы потеряли, так и вернули! — и он делает шаг к старцу, сверкая гневным взглядом, — Да как ты смеешь вообще… — Это ты не имеешь права говорить со мной в подобном тоне, отрок, — резко прерывает Осип, небрежно взмахивая рукой и обращаясь обратно к столу, — За кого и когда сыновей сватать решать князю, а тебе надобно усмирить гордыню. — Мы этот разговор еще не закончили! — рычит мужчина, подаваясь вперед и хватаясь ладонью за рукав накидки Осипа, намереваясь развернуть его к себе. Дальше все случается быстро, до странного быстро, почти мгновенно и одновременно видится Мстиславу медленно, словно во сне. — Да как ты посмел! — старец с гневным цыком дергает руку на себя, замахиваясь другой ладонью, — Великий князь узнает об этом и... При всем почтении к старости это было уже слишком, особенно в совокупности с тоном и содержанием разговора. Мстислав, конечно же руку с легкостью перехватывает — кем бы не был советник, поднимать руку на себя мужчина позволять не собирался. — И что?! — зло бросает княжич, резко сжимая запястье, — Что сделаешь?! — а после отпускает, пожалуй, с чрезмерной, нерассчитанной в гневе силой. Осип отшатывается, спотыкаясь о полы домашней длинной рубахи, а после падает, неловко замахиваясь руками, ударяясь виском о край стола и оседая на пол. Мстислав, не ожидая этого, бросается к старцу, пытаясь поднять, ухватив за плечо, но тело обмякает, растекаясь по рукам. — Осип? — хрипло зовет он, но ответа не дожидается. Отпрянув от неподвижно лежащего тела, мужчина замирает, пытаясь осмыслить произошедшее. Гнев, почти что застилающий белой пеленой глаза отступает, сменяясь на оцепенение. «Он…умер?! Или лишь потерял сознание?.. Боги, я что, убил его?!», — мелькает в его голове в тот момент, когда в дверь раздается стук. Княжич теряется еще больше, бросая на дверь встревоженный взгляд, — «Сказать, чтобы шли прочь?..». Однако в комнату, его на его счастье, заглядывает тот, кто меньше всех прочих мог бы огорчиться из-за преждевременной кончины Осипа. — Он неудачно оступился, — хрипло произносит теперь княжич, делая еще один глоток отвара. — Если он упал сам, то в целом…пусть так и лежит, — склонив голову, Кощей всматривается в труп, не до конца понимая, в чем же тогда состоит заминка. Ситуация, конечно, не из приятных, но бывает всякое, никогда не знаешь за каким углом подстерегает опасность или смерть. Но за главным лекарем, который со всей очевидностью должен осмотреть почившего и приготовить к погребению, Мстислав не отсылает, и Кощей терпеливо выжидает. — Несколько человек видело, как я захожу в его покои, и могли услышать часть разговора… не вполне доброжелательного, — морщится мужчина, оставляя в сторону склянку с успокаивающим отваром и растирая напряженную переносицу пальцами. В первые секунды он почти проклял все, увидев на пороге покоев вошедшего лекаря, но сейчас, переведя дыхание, приходил к выводу, что ему во многом повезло. Войди любой другой из слуг, скорее всего пришлось бы выкладывать как есть, и здесь уже был бы и Ратко, и отец, весь остальной терем. Но галчонок дело иное — при прочих равных верен был именно ему. «Да, это все может бросить тень на плетень…», — размышляет Кощей, склонив голову всматриваясь в своего господина, пытаясь угадать веянье мыслей и желаний, — «Все знают, что отношения у них были скверные». — Мы могли бы уложить его в постель, и тогда служки найдут с утра уже охладевшим, — протягивает юноша спустя пазу, — Он стар, и вполне мог бы умереть во сне. Если стереть кровь с виска, останется лишь царапина, не сильно заметная. Услышав это предложение, Мстислав коротко, во многом нервно, усмехается: «В целом… Это ничего ведь не меняет, верно? Он ведь действительно умер сам, какая разница, в какой позе его найдут?», — мужчина в размышлении, что длится еще несколько минут, дергано барабанит пальцами по столу. — Ратко ведь знает, что ты шел к нему, верно? — получив утвердительный кивок, Мстислав продолжает, — Значит, скажешь что видел его живым-здоровым отходящим ко сну. «Тогда никаких вопросов к этой ссоре не будет», — подводит мысленную черту мужчина. — Конечно, княже, — Кощей коротко улыбается. «Честно говоря, мне вообще все равно, убивали вы его или нет», — думает он, но эту мысль не озвучивает, ибо догадывается, что Мстиславу она явно не понравится, — «У самого руки не чистые…». — Нужна ваша помощь, я его один не подниму, — Кощей вновь подходит к лежащему на полу Осипу. — Тебя это вообще не пугает? — внезапно спрашивает княжич, перед тем как опуститься на корточки и пытаясь подхватить уже холодеющее тело под руки. — Что, это? — с искреннем недоумением переспрашивает Кощей, так же опускаясь к мертвому Осипу. — Смерть, — кратко бросает Мстислав, внимательно всматриваясь в лицо своего слуги. Все, что сейчас делал и говорил Кощей раскрывало галчонка с совершенно иной стороны, будто бы у плоского предмета появился объем, и он стал отбрасывать тень. — Лекарям не положено опасаться такого, — тихо отвечает тот, поднимая глаза на Мстислава. «Только вот сколько лет ты был лекарем, а сколько…кем?» — нахмуривается княжич, которой в спокойном и, казалось бы, ровном выражении лица юноши замечает нечто глубокое и скрытое, едва уловимое. На самом деле, не воспринимай хозяин все происходящее так серьезно, Кощей в ответ на его вопрос не удержался бы от смешка, не то печального, не то злостно-горького. Воином он не был, но смерти в глаза смотрел — и своей и чужой. И приходила она к нему не овеянная ратной славой, не приманивала лаврами победы. Не покрытая тонкой накидкой чести и благородства, а укутанная в грязный, смердящий саван. Подкрадывалась вместе с ним со спины, ударяя камнем в затылок тому, к которому испытывал жгучую ненависть, но не имел силы победить в равном бою. Буднично закрывала глаза ближнему, что сваливался от зноя и жары прямо посреди работы, а после оттаскивался за прикованную к лодыжке цепь подальше, становясь трапезой для падальщиков. Ощущалась дрожащими от предельного голода руками, зубами, что жадно вгрызаются в чудом урванный кусок еды. Так что несмотря на то, что и княжич, и его слуга имели со смертью вполне близкое знакомство, лик она являла им совершенно разный. Оба едва смотрели в застывшую маску на лице Осипа, но Кощей от того, что больше был озадачен тем, как расположить труп в постели максимально естественно, а Мстислав от того, что этот вид отторгал, вызывая оледенение в руках. — Нет, так не пойдет, — внезапно произносит юноша, когда они начинают приподнимать тело с пола, — У него шея сломана, — добавляет он, поймав недоуменный взгляд княжича, — Ратко это поймет. И в сумме с даже небольшой раной на виске будут вопросы, а она не такая уж и небольшая, как показалось на первый взгляд… «Скверно, скверно…», — мелькает в голове Мстислава. Паника, казалось бы, успокоившаяся, вновь начинает садняще покалывать за грудиной. — Быть может, стоит оставить его на полу? Споткнулся, упал, разбил голову… — Да, вполне, — кивает Кощей. «Но тогда единственное, что подтвердит то, что он был жив, после того как я покинул его покои, это слова моего личного слуги… Не столь крепкое слово, удержит ли это отца от подозрений и обвинений? Да, доказательств все равно не будет… Это и не моя вина, по сути дела!». Мстислав недовольно морщится — картина того, что по терему будут ползти неоднозначные слушки и разговоры его отвращает. Быть приписанным к загадочной смерти старика не хотелось, это слишком расшатывало и так непрочные отношения с отцом, и кинуло бы тень перед дружиной. «Я и так ждал слишком долго того, что и так принадлежит мне по праву. Он пытался сделать все, чтобы отобрать это при жизни, не позволю ему внести клин еще и после смерти!», — думает княжич, сощурив взор и мрачно всматривается в лицо мертвого недруга, — «Нужно устроить все таким образом, чтобы я ни коем образом не мог оказаться причастен к этому. А то, что с Осипом случилось подобное — не что иное как наказание богов за все его темные интриги». — Есть еще варианты? — в конце концов произносит он, бросая выразительный взгляд на юношу. Кощей переводит задумчивый взгляд на дверь. — Уже поздно, почти все спят, если не все… Можно попробовать вытащить его и положить в конце коридора, ведущего в правую часть терема, там же несколько ступенек. Будет выглядеть так, словно он споткнулся и упал сам. И разбитый висок тоже вписывается. — И зачем бы он пошел туда ночью? — поднимает бровь княжич. — Быть может этим вопросом и зададутся, но ответа на него не найдут, — пожимает плечами Кощей. Повисает тишина. — Решать вам, княже, — тихо добавляет он, поднимая глаза на мужчину, что явно замер в непростой задумчивости, — Я сделаю то, что вы скажите. — А если нас увидят? — спустя минутное размышление отвечает Мстислав, которого уже волнует не сколь верно ли он поступает, сколь то, насколько действительно возможно выйти из этой ситуации без нежелательных для себя последствий. — Хм… Такая вероятность есть, но она мала. — Ты как-то удивительно спокоен, — произносит мужчина, всматриваясь в лицо слуги. «И очень быстро соображаешь, как оказывается… Хотя не мудрено, Ратко как-то хвалил его, да я не обратил внимания…», — размышляет княжич. — Быть может, это прозвучит странно, но вы не первый мой господин, который…оказывается в подобной неоднозначной ситуации, — хмыкает Кощей. «Но хотелось бы верить, что в этот раз все разрешится благополучно», — добавляет юноша мысленно. — Где ты вообще был, до того, как оказался на том базаре? — спустя паузу спрашивает Мстислав, желая развеять повисшее в воздухе напряжение, происходящее во многом из его личной нервозности. Осознание того, что на полу до сих пор лежит холодеющий труп Осипа спокойствия не добавляет, как и то, что они собираются сделать дальше. — В разных местах… — уклончиво отвечает Кощей, — последнее было весьма скверным и я бежал. Меня поймали, и я бежал второй раз, а это сулило казнь. — А где в шахматы научился играть? Юноша не сдерживает улыбки, несмотря на всю неоднозначность обстановки, где-то в груди теплеет от того, что Мстиславу стали любопытны обстоятельства его жизни. Не даром говорят, что одному беда, то другому возможность. — Научила одна наложница. — Наложница? — с искреннем удивлением переспрашивает княжич, -Ты что, жил в гареме? Разве туда берут слугами мужчин? — Мужчин нет, мальчиков — да, — пожимает плечами Кощей, — Да и не совсем гарем это был… До знакомства с княжичем он всегда считал те годы нечаянной удачей, лучшими днями жизни, что прервались так же внезапно и резко, как и начались. — Помотало тебя по землям, я смотрю, — хмыкает мужчина — Я расскажу вам, если захотите, — улыбается Кощей кончиками губ, — Но сначала нужно разобраться с этим. — Да, — Мстислав, — Проверь, есть ли кто в коридоре, а я подниму его. Дальше все происходит в молчании: княжич подхватывают тело, пока слуга осторожно выглядывает за дверь. Тишина и сумрак скрывают их фигуры, что стараясь не создавать лишнего шума, тихо крадутся по коридорам дремлющего терема. Разложив Осипа на полу, в непосредственной близости от ступенек, Кощей осторожно разворачивает его голову вбок, таким образом, чтобы рана оказалась внизу. — Ты знаешь, что нужно сказать завтра Ратко? — едва слышно произносит Мстислав, после того как дело сделано. — Да, — таким же тоном отвечает юноша, утвердительно кивая, — Никто ничего не узнает, — твердо добавляет он, осторожно касаясь кончиком пальца княжеской ладони, интуитивно ощущая висящее в воздухе тревожное беспокойство. В ответ мужчина косит на него взгляд, улыбаясь улыбкой нервной, кривой, и порывисто обхватив юношу за шею, касается темени поцелуем. Кощей же, прикрыв глаза, на мгновение прислоняется к мужской груди. Ни слуга, ни хозяин не заметили тень, мелькнувшей в сумраке за поворотом в тот момент, когда, коротко кивнув друг другу, они расходятся в разные стороны. Кощей уже выходил прочь из терема, как к нему пришло осознание того, что пустые склянки, которые он должен был забрать, остались у советника. «Черт, как можно вообще было забыть!», — с тревогой думает он, возвращаясь обратно, стараясь двигаться максимально тихо и незаметно. Пробравшись в комнату, в которой все еще горит лучина, юноша обнаруживает, что это не единственное, о чем он не позаботился: на полу осталось пятно крови. Досадливо цыкнув, Кощей опускается на колени, и смочив в одном из отваров край рубахи, оттирает след. После поднимается на ноги, подходя к столу и забирая с него пустые склянки. И он уже намеревался развернуться и уйти прочь, как внезапно его внимание привлекает блеск меж страниц книги. «Не нужно трогать здесь ничего», — одергивает себя юноша, и все же, рука словно сама тянется и достает странный предмет. Нечто, размером примерно с ладонь, похожее не то на украшение, не то на странного вида оружие, а быть может, если лежала меж страниц, то и вовсе закладка? Длинное острие, заканчивающееся причудливым узорчатым ушком. «Интересно, а что это такое…», — замирает Кощей, словно завороженный всматриваясь в узор. Вещица явно была не драгоценная, не из золота или серебра, но в свете луны, льющемся из окна, казалась ему сияющей причудливым и переливающимся блеском. Для украшения все же больно остра, а для кинжала не вполне удачная рукоять. И чем больше он смотрел, тем труднее становилось отвести взгляд, хотя явно стоило положить вещь на место и поскорее убрать из покоев Осипа. Повинуясь странному, иррациональному порыву, Кощей опускает находку в карман, и подхватив со стола пустые емкости, неслышной тенью двигается обратно. «Стоп, кровь… Если ее не будет под его головой, это тоже будет подозрительно», — приходит ему следующая вполне логичная мысль, и поэтому юноша вновь проходит через тот коридор, в котором оставлено тело. «Ух, если сейчас меня здесь увидят, беды не миновать», — думает Кощей, и все ж таки, опускается на колени рядом с трупом, — «Княжич полагается на меня, надо что-то придумать… Ни ножа, ни кинжала нет, скверно». Прикусив губу, юноша окидывает взором пространство вокруг. Ничего острого, а идти до избы или другого помещения долго, и мало ли что случится за это время. «Можно разбить горшок, и порезать осколком… Но это создаст лишний шум. Хм… А почему бы не воспользоваться тобой, раз уж утащил, и зачем только… Узнают, и прилетит за воровство», — Кощей достает из кармана находку, осторожно проводя по острию пальцем, едва ощутимо надавливая подушечкой на кончик. «Достаточно остро», — с удовлетворением думает он, и выдохнув, закатывает рукава рубахи, делая порез на внутренней стороне локтя. Кожу получается распороть легко, и окропив пол кровью рядом с головой Осипа, Кощей, едва заметно морщась от саднящих ощущений, поднимается на ноги, торопливо пряча предмет обратно в карман. В темноте ночи юноша совсем не замечает, что на острие не осталось даже самого малого пятна его крови — все будто впиталось, вошло в металл.