Галчонок

— Кощей? — из плена небытия юношу вытягивает знакомый, с легкой старческой хрипотцой голос. «Уже утро?», — думает юноша, медленно раскрывая глаза, морщась от слепящего света. Голова немного болит, ватная и тяжелая, такая, какая была после тех редких случаев, когда он выпивал в княжеских покоях. — Ты был в горячке три дня и три ночи, — Ратко смотрит на него сверху вниз, и в этом взгляде отчетливо ощущается тревога. — В горячке? — переспрашивает Кощей, садясь на лавке и обводя избу еще мутным взором. В теле ощущалась некая разморенность, но только и всего, больным он себя совершенно не чувствовал. — И еще Осип умер, — добавляет старец, внимательно всматриваясь в юношу. — Да? — абсолютно искренне переспрашивает Кощей, поднимаясь на ноги растирая лицо руками. — Аккурат той ночью, когда тебя лихорадка свалила. Пришла беда - открывай ворота, как говорится… «Вечно с ним рядом дурные дела витают», — с досадой думает лекарь, поджимая губы. Смерть Осипа случилась внезапно, и была с одной стороны странной, с другой же — вполне естественной. Старческие кости не юные, и всякое падение может быть фатальным. «Точно. Он умер», — воспоминания о случившимся той ночью начинают всплывать в голове Кощея все более яркими пятнами. Покои советника. Княжич, растерянный и пожелавший скрыть произошедшее. Они выносят тело в коридор. Потом он возвращается, забирает бутылки. И то, что забирать не должен был, но все равно взял. Кощею кажется, что из всего этого самое важное — его кровь под головой Осипа, но понять почему он не может. «Игла», — острой молнией проносится в его голове, «Игла…», — теперь-то он отчетливо понимает, как сей предмет зовется, но это единственное знание, которое непонятно каким образом осело в его голове. От мыслей его отвлекает протяжный кряк, раздавшийся из сеней. Повернув голову, Кощей видит своего лебедя, что взмахивает крыльями, расплескивая по всем сеням воду из корыта. — Ох, ты вернулся, — с рассеянной нежностью произносит юноша, подходя к птице и подхватывая ее на руки. Та сразу обвивает шею, укладывая клюв на грудь. — Да, прилетел два дня назад и долбился клювом в дверь, — со вздохом произносит Ратко, — За тебя видно испугался. — Я хорошо себя чувствую сейчас, — Кощей вновь проходит вглубь избы, опускаясь на скамейку с лебедем на руках, — Не болит ничего. Старец в ответ выразительно хмыкает. Да, хворь явно напала странная: как внезапно и быстро накатила, так и отошла. Кощей успел здорово испугать Ратко, ибо, не считая той болезни горла, что уложила его на две недели, юноша ничем не страдал. Здесь же было не пойми что: лихорадка горячая, такая, что в сознание не приходил днями и ночами, и ни один компресс или отвар не помогали. Дышал коротко, сердце билось медленно, только и делал, что шевелил губами почти беззвучно, казалось, станет чуть хуже, да и помрет юноша, едва потоптав ногам белый свет. А сейчас встал и пошел, словно и не болел ничем. — Ты в ту ночь поздно вернулся, — протягивает Ратко, почесывая седую бородку. — Так с княжичем был, — пожимает плечами Кощец, потирая переносицу пальцами, — Отдал Осипу склянки и ушел… «Так, собраться нужно», — думает он, привычным образом поглаживая лебяжьи перья, — «Не сказать глупость какую». Но Ратко его расспросами не мучает, лишь коротко вздохнув, встает и выходит из избы прочь, выдав поручения на день, в количестве меньше обычного. Нечто в смерти советника, выглядящей отчасти странным, но случайным стечением обстоятельств, цепляло Ратко, и все-таки, подозревать Кощея было трудно. Тот местом при тереме явно дорожил, и несмотря на откровенную неприязнь старика, едва ли бы рискнул поднять на него руку. А то, что после очередной ссоры с Осипом Мстислав решил угомонить пыл с полюбовником, в характер княжича более чем укладывалось. — И где ты летал? — оставшись один, ласково вопрошает Кощей, обращаясь вниманием к своей птице, ласково касаясь кончиком клюва пальцем, — Этот дурак напугал тебя, я боялся, что ты и не вернешься уже… Отпустив лебедя на пол, Кощей выдыхает и оглядывает избу. Мысли вновь обращаются воспоминаниями минувшей ночи — хотя, судя по словам Ратко это было несколько ночей назад. Но время болезни ощущается юношей темным провалом, из которого почти невозможно выудить ничего. Остался лишь слабый отголосок, который даже в воспоминание облечь трудно. «Игла…а куда я ее дел?», — поднявшись на ноги, юноша осматривает пространство вокруг себя, — «Даже не помню, как уснул…». Словно ощутив, что ее ищут, пропажа обнаруживается в углу, сверкнув из-под покрывала на его лавке ярким отблеском. «Странно, что Ратко ее не нашел за все это время. И рука зажила…так быстро, ни царапины не осталось», — думает Кощей, бросая взгляд на локоть и едва заметно нахмуриваясь. Что делать с находкой было не ясно, так же, как и то, что на самом деле предмет из себя представляет. «Игла, что вообще делают иглами? Шьют ведь, но в это ушко не вставить нитку…», — меж его бровей залегает морщинка глубокой задумчивости, — «Ладно, у меня будет время разобраться», — юноша прокручивает в руках предмет, — «Мне ведь снилось что-то…что-то важное, но так трудно вспомнить… Быть может, показать тебя Ратко, расспросить, он много знает?», — по холодному металлу пробегают солнечные блики, слепящие глаза, — «Нет, о чем я вообще, как объясню, как она оказалась в моих руках… Хотя, могу сказать что княжич подарил». Коротко вздохнув, Кощей, собирает волосы на затылке и закрепляет Иглой. Она входит как влитая, сливаясь с вороными прядями, и бросив беглый взгляд в мутное маленькое зеркало, он отчетливо ощущает, что убирать предмет из скроенной на быструю руку прически не хочется. Но нужно — иначе будет слишком много вопросов. Кощей не может отделаться от ощущения, что находку стоит беречь, поэтому Иглу он прячет там же, на старой конюшне, а при первом свободном случае уносит в лес, пряча корзину со своими собранными волею судьбы таинственными сокровищами на другой стороне от лесного озера. Княжич же, завидев отошедшего от болезни слугу испытывает облегчение, к радости Кощея, сразу бросая ему выразительный взгляд с чуть приподнятой бровью, означающий то, что сегодня юношу будут ждать в господских покоях. — Все в порядке было, княже? — осторожно интересуется он у Мстислава, когда они остаются наедине. — Да, быть может и хорошо, что ты так слег удачно и никто тебя особо не допрашивал, — хмурится мужчина, — Да и Ратко, кажется, больше о тебе думал, чем о том, что да как с Осипом приключилось. Кощей в ответ улыбается самыми кончиками губ. После этого ночного приключения, он ощущал, как нечто тонкое, мало уловимое словами переменилось меж ним и княжичем, общая тайна сближала. — Ратко говорил, что Великий Князь весьма огорчен, — протягивает Кощей, внимательно наблюдая за лицом мужчины. — Его недовольство неудивительно, — фыркает Мстислав, поднимаясь с постели и подходя к столу. Смерть советника отца конечно же не обрадовала, но княжич, отойдя от шока и пораскинув холодным умом, полагал что все к лучшему: пусть великий князь принимает решения сам, и, быть может, без нашептывающих уст у них с ним появится шанс вновь сблизиться. Во всяком случае, разговоры о сватовстве Мирослава явно отошли на второй, а то и на третий план. Кощей, вслед за полюбовником поднимается из смятого ложа и осторожно, во многом робко подходит к столу, становясь сбоку. Ему хочется быть к княжичу ближе не только телом, узнать, о чем его думы, что тревожит Мстислава, чем полны его затаенные надежды и чаяния, если таковые имеются. — От чего Осип так точил на вас зуб? — тихо интересуется юноша. — Ему много что не нравилось, — протягивает мужчина, скользя пальцем по карте земель, — Ты, например. — Это я знаю, — хмыкает в ответ Кощей, переводя взгляд на стол. — Ты обещал рассказать, где научился играть, — переводя тему, произносит княжич, кивая на шахматную доску, — Редкий для раба навык. — Расскажу, если обыграете меня, — спустя секундную паузу произносит юноша, улыбаясь кончиками губ. — Вот как? — игривая, маленькая провокация определенно привлекает внимание княжича и тот поднимает голову на Кощея. Это была та вещь, которая ему в галчонке нравилась: он был покорен и послушен, но вместе с тем мог порой удивлять, не переходя при этом границу излишнего. — А если не обыграю? — улыбается мужчина, укладывая ладонь на острую скулу. — Тогда мне было бы интересно узнать еще что-то о вас, княже, — потупив глаза, произносит Кощей, разворачивая голову и касаясь ладони поцелуем, коротким, но успевая при этом игриво лизнуть кожу языком. — Что например? — Что угодно, — искренне произносит юноша, занося руку над шахматной доской, — Белыми или черными? — Дам тебе фору выбрать, — снисходительно отвечает Мстислав, наблюдая за тем, как изящные пальцы опускаются на верхушку пешки из темного, мореного дуба. Кощей в ответ улыбается, ощущая как в груди стремительно теплеет. Но случались и огорчения: отправившься на регулярный сбор дани, княжич возвращается в его руки с пусть и побледневшими уже, но вполне ясного происхождения пятнами на ключице, царапинами от чьих-то ноготков на спине. Кощей ощущает глубокий, болезненный укол, но не говорит ничего, и даже ликом не смеет выдать огорчения. Только холодная тревога растекается внутри, страх, что рассеются чувства княжича, охладеет к нему пылкий карий взор. «Быть может, я все же не очень красив для него, не хватает чего-то во мне?», — размышляет он, окидывая свое отражение критическим взглядом в ряби воды в кадке, — «Или ему становиться скучно?..» И от того стремится угадать в постели всякое желание, стелится гибко и податливо. Игриво, под покровом ночи со смехом заманивает мужчину на старую конюшню, подначивая былое чувство волнения. Усилия эти даром не проходят — и пусть в кратковременных вылазках и походах Мстислав в мимолётных развлечениях себе не отказывал, при тереме галчонок прочно занял место первого фаворита, научившись услаждать не только княжеское тело, но и умиротворять душу. Обо всех тех, кто с кем мужчина был, если не был с ним, Кощей старался не думать, занимая в свободное время и руки, и мысли работой и своим маленьким тайным хобби. Переправляясь на ту сторону озера, он заправлял волосы Иглой, листая берестяные страницы лечебника. В нем было много нового, особенно касавшегося дела повивального, что по традиции держали в руках женщины. Но не только лишь это: рецепты от хворей, иные, чем собирали они с Ратко, сборы для отрав, несколько наговоров и нашептываний, и вереница рун и символов, действительно взывающих к помощи темных богов. Последнему Кощей уделяет времени мало, а вот травы собирает, составляя для них весьма опасные сборы и отвары во многом из интереса праздного, любопытно. «Вот бы опробовать, работает это вообще или нет», — размышляет он в задумчивости, изучая страницу за страницей, — «И если добавить меньше корня черноплодки, то из вот этого может быть не только яд, но и лекарство…». Травы, и до того послушно шедшие в его руки, раскрывались еще глубже. Кощей ощущал это кончиками пальцев — коснуться листа или бутона, прикрыть глаза и внимательно вслушиваться, тогда будто само из недр земли приходит знание, как лучше обходиться и к чему применять. — Почему мы не ходим дальше в лес? Там ведь много трав и не только, — задает он как-то Ратко давно напрашивающийся вопрос. — А откуда ты знаешь, что там есть, что нет, если мы туда не ходим? — устало хмыкает старец, давно подозревающий, что юноша пропадает в лесу дольше обычного не от праздной лености, увиливая от поручений при дворе. Осознав свою оплошность, Кощей лишь неопределенно пожимает плечами. — Если мы не ходим, то и другие тоже, значит, все растет целое-нетоптаное. — Шустрый ты на оправдания, а я спускаю тебе… — вздыхает Ратко, — Там граница яви и нави начинает размываться. — Яви и нави? — с недоумением переспрашивает юноша. — Могу рассказать подробнее, да ты же говорил, что не веришь во всякие легенды и здешних богов. С чего бы мнение поменялось? — Просто любопытно, — уклончиво произносит Кощей, тем не менее бросая на собеседника взгляд, обличающий не выраженный в словах, но подтачивающий юношу интерес. — Два брата мир сотворили — Белобог и Чернобог, — начинает Ратко, — Один светлую сторону сплел — правь, другой темную — навь. И меж ними остались земли яви, что должны разделять темное и светлое, расселились там люди, те существа, в которых и Белобог, и Чернобог заложили свои зерна. Многие века назад был мир меж братьями, но потом темный захотел забрать себе и земли яви, подчинить людей. Была битва, большая и великая, — спустя минутное молчание продолжает старец, — Говаривают, что тогда наместник Белобога поразил наместника Чернобога, и даже сами братья вступили в схватку. И пал Чернобог, проиграл своему брату, некоторые считают, что даже полностью был уничтожен. Так и живут теперь темные сущности на окраинах, нет того, кто им покровительствует, а людям есть покой и раздолье. Но и Белобог много сил потратил, и отошла правь от яви, даруя благословение немногим избранным. — Понятно… — нахмуривается Кощей, — Значит княжество наше на границе? — Вроде того. Скорее на границе с приграничьем, нет ее, четкой границы. Но чем глубже, тем темнее лес, и там можно встретить нежить и нечисть. И если не хочешь быть сожранным, не суйся туда, — это наставление звучит весьма строго, — Не стоят те травы того, да и сами по себе они опасны в неосторожных руках. «Считает мои руки неосторожными», — с определенной досадой делает основной для себя вывод Кощей. Исследований своих не прекращает, но с каждым днем похолодания и уменьшение солнечного дня это становится все неудобней. «Тащить это к терему — идея плохая», — со вздохом думал юноша, рассматривая собранные и высушенные травы и коренья, и зачитанный и затертый ведьмин лечебник. — Нам бы с тобой какую-нибудь свою избенку, — произносит он, поглаживая шею лебедя, которого частенько брал с собой, найдя для него небольшое болотце меж темных деревьев. Решение приходит само собой: во сне ему видится, как он идет одной из троп уже хорошо знакомого леса и выходит к заброшенной лачуге. На следующий же день Кощей пробует пройти тот же путь в реальности, и разочарованным не остается. «Это ведь в тебе дело», — думает юноша, на ходу вытаскивая из волос Иглу и прокручивая в руке, — «До того и сны не снились ведь никакие никогда, и предчувствия такого к знахарству глубокого не было». Так что до выпадения снега он получает пристанище, где может хранить свои дарованные судьбой сокровища. Но все ж таки, когда приходит зима, и становится ясно, что скоро сугробы покроют землю, он решается забрать Иглу и самые редкие и ценные травы в избу, схоронив их в дальнем углу под своей лавкой, надеясь, что со своей плохо гнущейся спиной Ратко не станет туда лезть. Лечебник, от беды подальше, оставляет по ту сторону озера: если в травах поймет только человек сведущий, а Иглу можно принять за диковинное украшение, то берестяные листы с заговорами верный путь к плетям, а то и того хуже. Воспоминание о забитой женщине осталось в голове ярким пятном, и повторить ее судьбу не хотелось. Зиму Кощей, вспоминая прошлогоднюю тоску и холод, ждал с чувством тревожным. Но разница оказывается весомая: лишенные сердечной скуки длинные зимние вечера и ночи имеют даже свою толику очарования. Травы собирать не нужно, обязанностей уменьшается, и, самое главное — он может быть при княжиче. — Холодно тебе что ли? — хмыкает Мстислав, наблюдая за тем, как всякий раз в его вполне натопленных покоях юноша все равно кутается в меховое покрывало. — Да, — кивает Кощей, прислонясь ближе к сильном телу, — Но с вами теплее, — и бросает быструю улыбку исподлобья. А спустя неделю светится от счастья, когда княжич укладывает на его плечи добротную шубку из овечей шерсти. — Спасибо, княже, — Кощей обвивает шею руками, укладывая голову на плечо, улыбаясь искренне и безмятежно, — У меня такого никогда не было. «Да, тебе для радости много не надо», — Мстислав же в ответ взъерошивает темные волосы. Восхищение в лиловых глазах ему льстило, как и скромность, с которой галчонок не смел требовать ничего сам. С Кощеем легко и приятно было ощущать себя человеком, безусловно принятым и необходимым, проливающим милость и покровительство. Хотя этот подарочек и пускает еще одну волну недовольных перешептываний среди слуг, они достаточно быстро затихают: так или иначе, всем уже ясно, что лекарское место за Кощеем не только лишь за красивые глаза держится, а посягать на волю княжича едва ли представляется возможным. Так бы и прошла зима безо всяких тревог для Кощея, если бы в один день вернувшись в избу, он не нашел Ратко на скамье нездорово бледным, пылающим жаром. — Захворали? — хмурится юноша, опускаясь рядом. Старец в ответ заходится в кашле, неловко улыбаясь. Он-то ощущал это еще прошлой зимой: холода пробирались в легкие, отстукивали в сердце, а сейчас он еще и простуду подхватил. На глазах старого лекаря его подмастерье разводит бурную деятельность: выдает сначала заранее заготовленные для зимних хворей снадобья, а после мешает нечто свое, без оглядки на рецепты Ратко, выуживая непойми из каких углов избы диковинные травы и коренья. — Да ладно Кощей, помру и останется тебе изба, сможешь не сбегать в лес и все травы, что хочешь, тут хранить, — желая унять тревогу юноши, шутливо произносит Ратко, наблюдая за всем этим. — Вот зачем вы так говорите? — сердито произносит юноша, который несмотря на четкость движений и мысли ощущает в руках похолодевшую тревогу, — И если подозреваете в чем-то, так что молчите об этом, не выговаривайте?! — Люди часто боятся того, что им неведомо, — вздыхает Ратко, садясь на своей лавке и слабыми руками принимая питье из рук подмастерья, — Я давно понял, что мне твоего любопытства не удержать, да только вот опасно рядом могут быть знахарство с колдовством, — отпив отвар, старец морщиться, — А это может аукнуться. Кощей в ответ шумно, с раздражением выдыхает, укладывая ладонь на покрытый морщинами лоб и прикрывая глаза. С приобретением Иглы он и болезни стал чувствовать лучше — словно видеть, где оно в теле, каким цветом пульсирует и какую форму приобретает, холодное или теплое, вязкое или жидкое, пожирающее быстро или медленно подтачивающее. И сейчас, сосредоточившись, отчетливо ощущал в грудине Ратко истончение, глубокое, пульсирующее. «А у тебя в руках и так сила», — мысленно продолжает старец, чувствуя, как от ладони юноши сдавленность в груди и жар в теле отступают, — «Тебе бы наставника толкового, не такого как я, а такого, кто по-настоящему бы ведал…». — Я во всем осторожен, — бурчит в ответ Кощей, отстраняясь и скрещивая руки на груди. «Самонадеянность юности», — думает Ратко, выдыхая с досадой и чувствуя, как грудь болезненно сдавливает. — Мне надо тебе рассказать кое-что, — произносит старец спустя три недели болезни, ощущая, как несмотря на все усилия Кощея силы уходят с каждым днем, и недуг не сколько излечивается, сколько медленней прогрессирует. — Что? — с тревожным недоумением переспрашивает юноша, который в этой фразе прозорливо считывает недобрый знак. — У младшего княжича, Мирослава, есть хворь в крови. На обычную жизнь не сильно влияющая, но коварная: ему очень опасно получать раны, даже неглубокие. «Теперь понятно, что его едва ли видно, и от чего он без дружины собственной», — думает Кощей, — «Какой-то бесполезный княжич выходит, даром что младший. Интересно…» — Об этом ведь не знает никто? — протягивает он, после того как лекарь, с трудном поднявшись с лавки, выкладывает перед ним нужные травы и выдает длинное объяснение о том, что и как готовить при случае. — Осип, отец его, и я знали. Теперь еще и ты. И дальше это пойти не должно, — твердо произносит Ратко, выразительно поднимая седые брови, — Ты хоть и руками мстиславовыми ко двору приставлен, не забывай, что и он служит своему отцу, великому князю, а ты и подавно, — добавляет он. «Но ведь Мстислав сам станет великим князем», — думает Кощей. Младший княжич в его голове был фигурой смутной, едва виденной в лицо на самых больших и главных пирах, так что большего значения этому юноша не предавал, и во многом наставления, завуалированного Ратко, не понял. Зато понял нечто другое: «Так, а что мне он это рассказывает именно сейчас, все равно над княжеской семьей он сам знахарствует, кто ж меня к ним подпустит…» — Ты что, помирать собрался? — впервые в жизни Кощей обращается к старцу на «ты» и в интонации его сквозит досадливое возмущение. Тяжелое, смутное чувство поднимается в груди, порождая и растерянность, отзывающуюся волнением, страхом перед неотвратимостью смерти, и бурлящим несогласием с этим развитием событий. Ратко в ответ молчит, слабо улыбаясь кончиками губ. — Глупостей не задумывайте, — поджав губы Кощей, резко поднимается с лавки и направляется к выходу из избы. Оказавшись на улице, юноша растерянно выдыхает, оглядывая двор рассеянным взглядом. «Все что могу давать ему, даю…», — думает он, — «Но этого явно не хватает, нужно еще что-то… Не было бы снегов, можно было бы поискать, а так…». Кощей морщится, смахивая ладонью высокий пласт белых крупинок на перилах крыльца, морщась от чувства покалывающего холода и тающей влаги на ладони. Ночью ему снится еще один сон, в котором он отчетливо различает нужное растение. Только толку от этого мало — до цветения далеко, а его наставник слабеет с каждым днем, уже почти не поднимаясь на ноги. Холод и зима окончательно закрепляются в его сознании предвестниками горя и печали, чуждыми врагами, что приносят одни беды. Кощей становится нервным и тревожным, огрызаясь на всякого, кто тревожит его с мелким и не только недугом, что зимой случались чаще чем летом. Только с княжичем он улыбается, с одной стороны, позволяя себе выдохнуть, а с другой опасаясь, что слишком продолжительно находящаяся на его лице кислая мина станет поводом к тому, что мужчина найдет развлечение на стороне. «Если и об этом думать буду, совсем с ума сойду», — устало размышляет Кощей, прислоняясь лбом к дверному косяку. Все, что раньше с легкостью удерживалось в руках, утекает, теперь рассыпается из крепких нитей на волокна. Быть одновременно хорошим лекарем для всего терема, игривым и чувственным любовником для княжича, внимательной сиделкой для слегшего Ратко, становилось все сложнее и сложнее. — Тревожишься за него, да? — задумчиво уточняет Мстислав, от которого беспокойство и усталость в лиловых глаза не утаиваются. — Да, княже, — тихо отвечает Кощей, — уже совсем не встает. «Плохо дело», — мысленно резюмирует мужчина, касаясь темени полюбовника поцелуем, — «Надо отцу передать». Спустя несколько дней Кощей, войдя домой, замирает. В избе они с Ратко не одни, у лавки стоит высокая, чуть сгорбленная фигура в богатых одеждах. «Сам великий князь пришел», — оторопело думает Кощей. Мужчина поворачивает голову, и они сталкиваются взглядом, впервые видя друг друга так близко. Юноша только и успевает подметить, как князь похож на Мстислава, точнее, наоборот, как княжич лицом почти один в один с отцом. А после, отмерев наконец, опускается в положенном глубоком поклоне, замирая. Только слышит скрип половиц, указывающий, что мужчина подходит к нему. — Поднимись, — приказывает низкий, звучный несмотря на лета голос. Он подчиняется, и князь подхватывает кончик его подбородка пальцами, задирая голову на свет. Кощей ощущает, как его изучают пристально, соизмеряются, оценивают, и потому глаз не отводит, чувствуя, как сердце в груди колотится в волнении. Трудно сказать, какие размышления плещутся в темно-карем взоре, и спустя несколько минут рассматривания, князь отпускает его, покидая избу с едва слышным вздохом. «Просто так бы он не пришел сам», — с горечью думает юноша, с поклоном провожая мужчину, а после подходя к Ратко. — Дурной из меня лекарь вышел, — сипло произносит Кощей, опускаясь на колени перед лавкой старца, — Если не могу смерть от порога отогнать. — Не дурной, чего ты, — ласково проговаривает Ратко, улыбаясь ссохшимися губами, — Кабы не ты, еще в начале зимы помер. Ты сейчас уже не хуже меня знахарствуешь, а пройдут годы, так вообще во всех княжествах лучше не сыщут. Просто есть вещи, над которыми не властен человек. Когда приходит час, надо уходить, так уготовано роду людскому. «Не правда, просто утешить меня хочет», — Кощей прикусывает губу, ощущая как в горле поднимается ком. — Это всегда происходит, — едва слышно произносит он, — Чтобы я не делал. «Все всегда бесполезно», — слезы предательски встают в глазах, поднимая внутри смутное, забытое воспоминаниями, но сохраненное в чувствах ощущение бессилия и слабости. — У тебя руки ведающие, вносящие силу в травы, — продолжает Ратко, — я все думал волхвам тебя показать, откладывал, вот и дооткладывался… — Да что толку от этих рук! — с досадой восклицает юноша, — Была бы весна, я нашел растение нужное, видел во сне, но сейчас… Бесполезно все. — И сны значит снятся, да? — сощурив глаза, со вздохом уточняет Ратко, чувствуя, что проглядел под своим носом возможно нечто куда более значимое, чем ему казалось ранее. — Да, — коротко кивает он, укладывает подбородок руки на край скамьи. — Послушай, Кощей, — слова уже даются Ратко непросто, речь выходит медленной и тихой, — Мстислав станет великим князем, и тебе быть рядом с ним, может, даже советником … Приглядывай за ним. — Пригляну, куда уж денусь, — и тонкие губы трогает слабая, призрачная улыбка. — Тут не только о здравии речь, — старец едва заметно морщится, — Не давай властолюбию застилать его взора, не потакай, если разойдется в нем горделивость. — Властолюбию? — Ты на княжича смотришь глазами сердца, а не глазами разума, Кощей… Тот, в чьих руках власть и ответственность несет большую, а тот, кто подле него, делит дары всего этого. — О чем это все?! — восклицает юноша, шумно втягивая воздух, чувствуя, как голос предательски вздрагивает. Все эти туманные наставления только множат в его сердце отчаянную печаль. Многое старцу хочется сказать Кощею и многое объяснить, да почти времени не осталось, уже висит между ними в воздухе тонкая пелена прощания. Так и бывает в жизни — за суетой повседневного упускаешь самое важное. — Ты и свое сердце береги, Кощей. У тебя судьба непростая, и оно уже много горечи впитало, — слабым движением Ратко протягивает дрожащую руку к ладони юноши, уложенной на край скамьи и едва ощутимо сжимает тонкие пальцы — Не давай ему очерстветь, напитаться темным, не пускай свои силы во злое, не искушайся им, прошу тебя. Ты знахарь, тебе надобно беречь жизни, помогать людям… Юноша слушает молча, судорожно сглатывая, ощущая, как влага предательски щиплет в глазах. — Чего ты, не стоит слез это, — улыбается старец, — Я долгую жизнь прожил, многое повидал, вон, ученика какого после себя оставляю… У меня ведь была семья, но только дочери, как вышли замуж, так все, ломоть отрезанный… Жена рано умерла, вторую не завел, да я рассказывал тебе, — речь становится тише и тише, — думаю, мне тебя боги под конец жизни послали как сына… На этой фразе Кощей роняет голову вниз, утыкаясь лбом в скамью и кусая губы почти что до крови. Спустя пару минут, глубоко выдохнув он поднимает глаза на старца, но тот уже спит. «Как сына…», — отдается эхом в голове, и губы юноши вздрагивают в нервной, кривой и горькой улыбке. Поднявшись на ноги, он осторожно укрывает осунувшееся за время болезни тело покрывалом, осторожно поправляет спутанные седые волосы. Наутро в сознание Ратко уже не приходит, пребывая в спокойном забытьи, похожем на дрему, что длится до следующего дня, после даруя спокойную и тихую смерть во сне. И хотя болезнь старца длилась долго, больше месяца, растянутая его попытками сохранить теплящуюся жизнь, стоя над охладевшим телом Ратко, Кощей в полной мере испытал то болезненное чувство, которое ощущает человек, сталкиваясь с тем, к чему так трудно себя подготовить и почти невозможно смириться. «А как хоронить то?», — выходя из избы, рассеяно думает он, до этого момента не утруждавший себя углублением в местные обряды. — Отошел? — осторожно уточняет служилая девка, когда он с лицом вроде бы ровным, почти каменным, приходит к слугам в поисках человека, который бы рассказал, что да как делать. Юноша в ответ молча кивает. Хотя пару злых языков и шепчут колкие, отзывающиеся у Кощея острой болезненностью слова, о том, что дескать, так ли хорош он, коли не смог выходить Ратко, но все ж таки, ему больше сочувствуют, разделяя печаль по всеми уважаемому старцу. На похороны сходится весь теремный двор, и многие из городища и поселения. В этой толпе княжич стоит впереди, вместе со своей семьей. Юноша скользит по ним рассеянным взглядом, чувствуя, что за ним наблюдают несколько пар глаз, но не имея сейчас сил думать об этом должным образом. Особенно пристально его рассматривает Мирослав — с любопытством и некой робостью. О полюбовнике брата он знал только со слов почившего при смутных обстоятельствах дяди, и слова те были совсем не лестными, однако, если отец оставил этого раба на месте Ратко, значит был в нем толк. Погребальный костер горит ярко, унося к небу темный дым и серый пепел. Кощей наблюдает за ним почти до самого конца, даже когда толпа постепенно начинает расходиться. — Я уверен, что ты сделал все что мог, — окликает голос со спины, и на плечо осторожно ложится чья-то ладонь. — А?.. — рассеяно оборачивается юноша, видя перед собой Алексея. С дружинником их общение сошло почти на нет, сначала расстроенное его подавленной злостью, а потом и долгим походом, но из всех обитателей терема подошел к нему именно он, обладая от природы нравом чутким к чужим чувствам. И кроме того, чувствовал Алексей, что охлаждение, что тогда возникло в их отношениях неспроста, но вовремя не выяснил, а после как-то и странно было припоминать. — Да…спасибо, — тихо отвечает юноша, и на его лице появляется призрачная улыбка. Дружинник, сочувственно выдохнув, коротко обнимает его, похлопывая по спине Княжич же, замечая этот короткий диалог уже издали, отходя от реки, нахмуривается. «Вот мы и остались с тобой одни», — всплывает в голове молчаливая и тоскливая мысль, когда Кощей, добравшись до дома, подхватывает на руки свою птицу, что зимовала с ним в избе. Уткнувшись носом в изгиб обвивающей его лебяжьей шеи, он по привычке опускается на свою старую лавку, хотя та, что шире и удобнее, теперь свободна, и с тоской обводит избу взглядом. Бывали дни, когда она казалась ему тесной для них двоих и всех их совместных пожиток, а теперь только пустота и сквозила из угла в угол, чем не заставляй — не заполнишь. — Что ж, никто теперь не будет бурчать, что ты опять воду из корыта расплескиваешь, да? — сипло произносит юноша. Лебедь, как и всегда, отвечает ему молчанием, и Кощей опускает его на пол. Проглатывая комок в горле, подходит к столу, на котором уже не утаённые лежат все его травы и Игла. Прятать теперь их не от кого, и выдохнув, юноша вставляет Иглу в волосы. Он путается между желанием остаться со своим горем наедине и желанием разделить его с кем-то, быть утешенным, и все же выбирает второе, надеясь унять сосущую, холодную тоску в груди. От того ближе к ночи, когда Мстислав точно должен быть у себя, тихо стучит в двери покоев княжича, бледной тенью проскальзывая внутрь. — Тоскуешь, галчонок? — Да, — тихо произносит юноша, прислоняя голову к мужскому плечу. Хочется свернуться клубком, спрятаться от внешнего мира, в который раз указавшего ему на собственную слабость и бессилие. «Оно и понятно», — думает Мстислав, поглаживая гладкие черные волосы. Печаль на лице Кощея придает ему какую-то особенную красоту, и бледное, осушавшееся от переживаний лицо действительно вызывает желание утешить. Мужчина касается губами лба, спускаясь поцелуями дальше, прижимая к себе юношеский стан плотнее. Кощей едва заметно разводит уголки губ в сторону, больше по привычке, выработанной рядом с княжичем, нежели из действительного желания улыбнуться. «И я так мало внимания уделял ему последние недели, если не месяц…», — думает он, ощущая как в сердце тревожно екает. Руки княжича тем временем ложатся на талию, поглаживая и постепенно забираясь под одежду. Это не совсем то, чего Кощею сейчас хотелось бы, но, разумеется, он не отказывает мужчине, прикрывая глаза и разве что, слабее обычного откликается на с каждой минутой нарастающие в своей пылкости ласки, в которых вожделение вытесняет утешение.