Галчонок

Как бы то ни было, следующие несколько недель проходят спокойно: молодая княжна при встрече смотрит на него холодно и злобно, но ничего больше не предпринимает. Кощей эти взгляды спокойно терпит, полагая за неизбежное, стараясь в свою очередь действительно меньше мозолить глаза. Лето уже окончательно истлевает, уступая первенство осени, пусть пока еще достаточно теплой, чтобы можно было уйти в лес на несколько дней для сбора последних в этом году заготовок. Побыть вдалеке от терема сейчас даже приятно — напряжение, висящее в воздухе, Кощей, чуткий к подобному, ощущал прекрасно. Поэтому он с большим удовольствием ночует в своей лачуге, со вздохом подмечая что еще одну зиму это укрытие может не пережить, бродит меж деревьев, прислушиваясь к тихому пению птиц, выкапывает нужные корешки и собирает последние, самые поздние цветы и ягоды. В одну ночь ему снится тяжелый, неприятный сон: словно он шел по каемке озера, в один момент, от резкого толчка в спину оказывается в воде. И вместо прозрачной, свежей жидкости погрязает в мутной, вязкой трясине. Выбраться не дают: руки, что принадлежат фигурам без лиц толкают его обратно, пока он почти не выбивается из сил. Только в последний момент перед тем, как утонуть, юноше удается сделать вдох, зацепится руками за не пойми откуда взявшуюся корягу. И слышится ему, что вместе с этим в воздухе раздается соколиный клич, от которого он и просыпается. «Вот почему иногда сразу все ясно, а иногда муть какая-то?» — Кощей принимается растирать лицо руками, — «Людмила кознь какую затеяла?», — размышляет он, собираясь в обратный путь до терема, — «Надо осторожней быть…». Лес он покидает с чувством сожаления, подмечая, что деревья начинают желтеть. «Сначала начнутся дожди, а потом опять будет зима», — Кощей скользит кончиками пальцев по кронам деревьев, — «Зимой всегда случается что-то плохое… И снова холодно». По мере приближения к дому в груди стала нарастать тревога. «Не стоит иди туда», — внезапно думается ему, — «Надо к Мстиславу сразу». Нахмурившись, Кощей замирает посреди двора: «Да зачем мне к княжичу сейчас? День белый на дворе, помешаю…». На сердце тем временем становилось только волнительнее. Решив, что все же занесет собранное в лесу в дом, а потом сразу последует в терем, Кощей идет к избе. Распахнув дверь, он сразу понимает, что что-то не так: лебединое корыто в сенях перевернуто. Дальше быстрый, молниеносный взгляд замечает разбросанные тут и там вещи, бесцеремонно вытянутые из-под лавок и из сундука. Весь его небогатый, нажитый за несколько лет при тереме скарб валяется перевернутым. Искали, обыскивали, да могли и не стараться: самое страшное он по легкомысленности хранил на высокой полке, лишь заставив банками с засушенными ягодами. — Явился, шельма? — мрачно произносит Еремей, стоящий еще с несколькими другими слугами, крепко сбитыми мужиками посреди избы. В руках его затертые берестяные страницы лечебника. Кощей, до того замерший в оцепенении, отступает на шаг назад. И как он имел глупость посчитать эту избу своим домом, безопасным для себя местом? Не было ничего и никогда в этом мире, что было бы его на самом деле, и безопасность была иллюзией, туманным обманом, которому он позволил застлать свои глаза. — Я объясню… — тихо произносит он. — Ага, будем мы слушать поганые колдовские объяснения, — мрачно произносит один из стоящих, засучивая рукава и обнажая кулаки. Разумеется, сбежать ему не удается — хватают на крыльце за шкирку словно котенка, швыряя на землю. Поднявшись на ноги, Кощей пытается снова броситься наутек, но только лишь мечется от одних сияющих злобой глаз к другим. На шум сбегаются и все остальные обитатели двора. Он пытается отбиться, рвануть прочь, но слишком много, этих рук, что тянутся к нему, желая ударить, притянуть за рвущуюся по швам одежду. «Почему…почему они такие жестокие?!», — с отчаянием думает Кощей, затравленным взглядом силясь найти в толпе из тех, кого ни раз лечил хоть кого-то, кто помог бы ему. Но таких не находится. Есть лишь те, кто стоят в стороне и наблюдают: кто из робости, кто та же Варварушка, что взглядом смотрит, где страх все же смешан с сочувствием, или как Акинья, что злорадно подхватывает и улюлюкает, но руку не прикладывает, ни то не желая мараться, ни то просто оставляя это тем, у кого удар потяжелее, или как третьи, что молча наблюдают, разинув рты. А кроме них есть те, кто хватает извивающегося Кощея, удерживая на месте. Он видит в глазах, что смотрят на него, страх и отвращение, и эти две силы с легкостью вытесняют сомнение, что могло бы закрасться в головы людей, с которыми он вполне мирно, как ему казалось, уживался бок о бок. «А чего я вообще хочу…», — на его очередную, во многом бесплодную попытку подняться на ноги и убежать сначала под колени, а потом по лицу прилетает сильный, болезненный удар, — «Я сам ничуть не лучше, прошел когда-то мимо…» — Что вы делаете! — когда отчаяние уже почти окончательно захлестнуло, помощь приходит от Алексея, который вместе с другими дружинниками, что были в гриднице выскочил на улицу, — Убьете же! — и подскочив к толпе, что расступилась перед ним, мужчина подходит к Кощею, что сбитой птицей валяется на земле, силясь закрыть голову руками. — Да он же колдун! Действительно колдун! — с возмущением раздается из толпы, — У него чернокнижные записи нашли! — и под ноги дружинника, что стоит, заслонив собой Кощея падает злополучные ведьмовской лечебник, раскрываясь посредине и демонстрируя свое неприглядное содержимое. …Кто знает, что он намешивает там в своей избе!.. Сколько из тех, кого он лечил, стравил на самом деле?!.. Околдовал нашего княжича! … Приворожил! … Блядь!.. Зло басурманское принес в терем!.. Колдун!.. И Ратко он наверняка до смерти залечил!.. Алчный!.. Хотел один остаться на его месте! Убийца!.. Мужеложец! ... А в лесу сколько пропадает, днями его порой дожидаешься!.. Чем он там занимается?!.. Опасный!.. Сыплющимся со всех сторон обвинениям нет конца и края, они бьют хуже камней, оставаясь на душе кровоточащей раной. Особенно те, что о Ратко, и о том, что он залечивал до смерти, и о привороте. Если бы Кощей мог плакать, слезы бы полились по щекам, боль замирает в центре груди, костенея ледяной дырой, что не позволяет сделать даже вздоха. — Это неправда!.. — сипит он, но все это тонет в гоготе и крике, — Это…ложь, — шепчет юноша, вцепившись в льняную штанину дружинника, — Я не… «Бесполезно, оправдываться бесполезно», — думает он, уставившись в землю, ощущая как сердце проваливается вниз, зажатое в тиски безнадеги и страха, — «Они убьют меня… Как и ее убили… А Ратко ведь предупреждал…». — Не нам его судьбу решать, — помрачнев лицом, тем не менее твердо произносит Алексей, переводя взгляд с оцепеневшего юноши на служилый люд, — А Великому Князю. С чего вы решили самосуд устраивать? После этой фразы шум в разгоряченной, скорой на расправу толпе, начинает стихать. Кощея, едва поднявшегося на ноги и двигающегося шатающейся походкой, под конвоем дружинников проводят в терем, и шествие это сопровождается любопытствующими глазами всех тех, кто не успел выскочить на шум на улице. В приемной зале его швыряют на пол, и он не поднимается, опуская лоб в челобитном поклоне. — К-князь, позвольте объясни…- пытается начать юноша, дрожа всем телом. — Позовите Мстислава, — бросив хмурый взгляд на слугу, прерывает великий князь. — Вам еще важно знать, господин, — видно, что каждое слово дается Ратко все с большим трудом, — Я думаю, у Кощея может сила проснутся, и немалая. — Светлая? — хмурится, — И на каком вообще базаре Мстислав нашел его… — Не знаю… — честно отвечает старец, — Говаривают, что сила темная и светлая не сама по себе, а становится таковой в руках того, кто ее использует. — И что с этим делать? — Решать вам, князь… Ему бы наставника, — Ратко тяжко вздыхает, — Но Кощей не зол, поверьте мне. И Мстиславу очень предан. — Преданность — монета, которая обменивается на многое, — хмыкает мужчина. «Его слуга, ему совсем скоро управляться со всем этим… Так хочет своей власти, так пусть учится обращаться с ней и принимать тяжелые решения», — думает князь, поднимаясь с трона и выходя из залы прочь. Он ощущает себя уставшим, очень уставшим. Быть может, долгая жизнь это не такое уж и милосердие богов? Кощей так и остается сидеть на полу, опустив голову и уставившись вниз. Длинные, растрепанные и взлохмаченные пряди, перепачканные в пыли и земле закрывают бледное лицо, подрагивающие губы и распахнутые в замершем отчаянии глаза. Проходит неопределенное время — малое, короткое, пять минут али час? Неважно, ощущается все равно бесконечностью, растянутую в муку. Но у этой агонии все ж есть конец: раздается еще один хлопок, за ним скрип половиц, и Кощей слышит знакомые шаги, что следуют от двери до трона. — Значит лгал мне все это время, — родной и любимый голос звучит мрачно и тяжело, холодно, так, что все леденеет пуще прежнего — А я пригрел змею на груди. Его жена ведь предупреждала: — Твой любовник колдун, и он опасен! — с горячими гневом в зеленых глазах возвещала Людмила, выхаживая по горнице разъяренным животным, — И я тебе это продемонстрирую! А ведь оказалась права, и доказательства действительно представила, подняв в тереме скандал невиданный и погрузив своего супруга сначала в недоумение, а потом в растерянную злость. Если все это правда, то как Галчонок, его смирный и покорный Галчонок, которого он вскормил со своей руки, мог посметь утаить от него такое? А он, что, выходит был слепец, и поглядел под носом опасного предателя? Подарил свое широкое покровительство тому, кто строил козни за спиной? И при этом клялся в чувствах, топя в своих, пожалуй, что и в правду, не слишком-то нормального цвета глазах? Пока княжич гоняет эти и ему подобные размышления, юноша думает рвануть к трону, упасть в ноги, разлиться оправданиями. Быть может, так и стоит сделать, но Кощей ощущает свое тело заледеневшим, замеревшим, и двинутся нет никаких сил. «Я сам во всем виноват», — он пытается сглотнуть в пересохшем горле, — «Взял чертов лечебник этот, притащил еще в избу, утратил осторожность, расслабился… Акинья…это ведь она меня сдала наверняка, а ведь про то, что от ребенка пришла избавиться наверняка умолчала… Или ее поймала Людмила за руку?.. Могла, у Акиньи ума немного… Все это уже не важно… Ничто уже не важно…». — Простите, княже, — только и слетает с его уст, встав костью в глотке. Как смешны, как нелепы эти извинения по сравнению со всеми обвинениями, что были выдвинуты против него. Мстислав, наблюдая за едва сидящим на полу юношей, испытывает досаду, смешанную с раздражением и некой растерянностью. В грязной, разорванной рубахе, что на одном лишь честном слове держится на плечах, с подбитым глазом, с подсохшей дорожкой крови от ноздрей до подбородка Кощей сейчас едва ли выглядел страшным, опасным колдуном. «И как они посмели тронуть его без моего на то повеления?», — нахмуривается мужчина, ощущая недовольство от самоуправства люда, — «Виноват он или нет, и в чем, решать только мне». — Скажешь что-нибудь в свое оправдание? — Я… — голос Кощей дрожит, — Я не делал ничего плохого. «Но разве это уже имеет значение?», — продолжает он мысленно, отупело рассматривая наполированные до плеска половицы, — « И так ли я невинен? Я дал умереть Никодору, быть может, они все правы?.. Но я же и спасал стольких…». — А что бы плохого мог? — с тяжелой усмешкой произносит мужчина, поднимаясь с места и обходя своего слугу кругом. — Я не… — мысли в голове Кощея путаются, — Я сам не знаю, как так получилось я… — Сам не знал, что ты колдун? — с раздражением прерывает Мстислав. «Мои оправдания его раздражают», — с множащейся нервозностью Кощей сжимает ладони в кулаки, до боли царапая ладони ногтями. — В общем, в ту ночь…что Осип почил, — он опускает голос до шепота, опасаясь быть услышанным третьими ушами, — Мне нужно было вернуться в его покои, я забыл…лекарства. И вместе с этим взял это, — он осторожно достает из растрепанных волос Иглу, которая чудом что удержалась в его волосах, — И с тех пор понемногу стало просыпаться. «А у Осипа эта вещь интересно откуда», — хмурится Мстислав, рассматривая странный предмет в руках Кощея — «Колдовство под боком у отца творил?! Быть может, от этого тот его так слушал покладисто!..» — И вор еще значит, — разочарованно сощуривает взор княжич, — И что это вообще такое? — Да, — Кощей вновь опускает голову, — Княже, я сам не знаю зачем взял ее, и что это такое, понимаю плохо. Игла, кажется… В общем, в основном я просто использую это в знахарстве… Травы тоньше слышу, как собирать и какие, лечить могу лучше. Сны вещие приходят… И сам могу в чужие сны заглядывать, — он тихо перечисляет свои небогатые познания в собственных возможностях, — Быть может, еще что-то смогу. Я правда… не ожидал, что все это случится так. — Людмила сказала, что ты наводил порчу на нее, — Мстислав задумчиво постукивает по резному подлокотник трона, — Подговорил стряпчую украсть ее волосы. — Нет, это не правда, — подняв голову, Кощей бросает на княжича пронзительный взгляд, — Я ваш наказ помню. Она сама… — «А доказательств у меня нет, лучше не говорить об этом», — думает он, вспоминая о ночном нападении, — Про волосы правда, но это был лишь способ поговорить с ней. — О чем же? — поднимает бровь княжич. — О том, что не стоит нам строить козней друг другу, — и здесь Кощей не удерживает горькой усмешки, — И что лучше разойтись по разным углам. Ни порчи, ни проклятья, я ничего не замышлял против нее. Клянусь вам, княже! «Она явно не послушала», — внутренне хмыкает Мстислав, — «Глянь-ка, и какой ловкий способ нашла избавиться от него, хитро». — А что скажешь о том, что тебя обвиняют в убийстве Ратко? — в это княжич и сам верил едва ли: он-то видел как Галчонок во время болезни старца тосковал и тревожился, да и после похорон явился к нему бесконечно далекий от удовлетворения и торжества того, чьей злобный план наконец осуществился. — Нет… — только и может выдавить Кощей, чувствуя, как горло и челюсть вновь сводит от боли, что рождается из придавливающей тяжести в душе, — Вы же…знаете, что нет… — Да, знаю… — вздыхает мужчина, смыкая руки в замок и подходя к окну, — Ратко ты почитал за отца, не верю, что поднял бы на него руку. Но у тебя нашли записи с темными заговорами, этого отрицать невозможно, они-то откуда? — Тоже украл, по сути, — «Какое я ничтожество теперь в его глазах, наверное…», — с нарастающим отчаяньем и отвращением к собственной глупости думает Кощей, — В том году в селении забили ведьму, Ратко сказал забрать из ее дома травы, чтобы люд не растащил и не потравился. А я еще и это нашел. — И вместо того, чтобы отдать Ратко прибрал к рукам? — Мстислав оборачивается на юношу, окидывая взглядом, в котором мелькает настороженность, смешанная с разочарованием. «Никогда не знаешь, где даже самый верный слуга подведет», — думает он, цыкнув с досадой. — Да, — Кощей, уловив нарастающее в княжиче неудовлетворение чувствует, как все внутренности леденеют окончательно. — Что же двигало тобой, а? — Любопытство, — спустя долгую паузу он выдавливает из себя неприглядную правду, — Я очень сожалею, я понимаю, что я… — уголки губ Кощея вздрагивают, он невольно обхватывает руками свои плечи, стремясь унять холодящую дрожь в теле, — что заслуживаю… — замерев, он ощущает, как холод окончательно сковывает грудь, — наказания. Страх, что сейчас испытывал Кощей, был более чем обоснован — в полном праве был Мстислав казнить его за ложь, воровство и колдовство, к тому же подкрепленное таким весомым доказательством, и чистосердечным признанием. — О чем же ты более всего сожалеешь? — подхватив подбородок юноши пальцами, княжич поднимает опущенную голову, желая заглянуть в лицо, — Ни о том ли, что попался? — Нет, княже, — Кощей впивается в карие глаза взглядом, пытаясь отыскать в них шанс на свое спасение, — О том, что подвел вас. Предал…доверие, — и отчаянным жестом он касается ладони мужчины, держащей его лицо, — Ваше доверие. Он ведь так часто касался этого тела — со страхом, с осторожностью, робостью, нежность, страстью, вожделением, с любовью, проходя тот тернистый путь, что разделяет одного человека до другого. Если сейчас так трудно выразить словами, быть может, хоть так выйдет передать? Но и говорил юноша искренне — потому что в глубине души не считал утянутые волосы и потусторонний разговор с княжной действительно делом темным, как и то, что вычитывал лечебник, ведь во зло никому это не пошло. «По-хорошему, голова его должна слететь с плеч сегодня же… Колдун, хм… Но если и иметь под боком колдуна, то конечно лучше не Осипа, а своего человека… Это может расширить мои возможности», — размышляет княжич, смягченный ответом смиренно сидящего и явно полного искреннего раскаянья слуги. Вся эта ситуация повергла княжича в глубокую задумчивость — безусловно юноша провинился и весьма сильно, но представить, что Галчонок, эта вошедшая в цвет и красоту, оперившаяся с его же подачи птица, с гибким телом и стройным станом, что так приятно прижимать к себе исчезнет из его жизни в один миг… «Не думаю, что ты опасен, по крайней мере для меня», — размышляет мужчина, проскальзывая кончиком пальца по дрожащим приоткрытым губам, испачканным кровью, — «Простой люд суеверен и сильно преувеличивает…». — Знаешь ли ты, какое наказание тебе грозит? — За колдовство, Белобогом не благословлённое, снимают голову… — едва слышно повторяет Кощей фразу, услышанную в ночи, оставшейся в воспоминаниях счастливым, ярким пятном. — Да, верно запомнил, и все равно не остановился, — хмыкает Мстислав. С каждой следующей репликой этого диалога юноша все больше терял надежду, что благополучный исход ситуации возможен, и сейчас размывались последние крохи веры в том, что княжич его помилует. — Что бы ты пожелал перед смертью, а? — протягивает Мстислав, чуть сильнее надавливая на губу юноши. К глазам того невольно подступают слезы — как же все-таки нелепо, глупо все сложилось. «Это…конец?», — думает Кощей — «Но я сам же вырыл себе путь к могиле… А лебедь? Что с ним будет зимой, он же так привык быть с человеком…» Избитый, слабый, дрожащий от страха, сожалеющий, так отчаянно уповающий на его милость юноша бередил в Мстиславе весьма сложные чувства. В них сплеталось и желание милосердного покровительства к тому, чей взгляд снизу вверх всегда вызывал приятное тепло в душе, и сочувствующее сожаление, сетующее на легкомысленность и глупость неразумной, заигравшейся птички, и странного рода тонкое возбуждение от ощущения власти над жизнью и судьбой. Кощей же, чувствуя, как начинает кружиться голова, касается языком подушечки пальца у своих уст, чувствуя себя окончательно сошедшим с ума, подчиняясь то ли инстинкту выживания, то ли своим искренним чувствам. — Если уж и умирать, — хрипло произносит юноша, поднимая глаза на лицо Мстислава, — То пусть бы от вашей руки, княже, а не…их, — и Кощей вздрагивает всем телом, вспоминая беснующуюся вокруг себя толпу, смотрящую на него с ненавистью. — Быть казненным княжичем — большая честь, — хмыкает мужчина, вполне удовлетворенный данным ему ответом и на деле уже склонивший чашу весов в своей голове в определенную сторону. «Если силы, что в тебе есть, действительно имеют место быть… Что ж, ты обещал, что твоя голова еще мне пригодится — да будет так», — думает мужчина, возвращаясь к трону. Отцу это может не понравиться, да и многим другим тоже, но свое решение он уже принял. — Клянись на крови в верности, — твердо произносит Мстислав, — Что никогда не используешь свои силы супротив меня. «Неужели… он не только оставит меня в живых, но и не изгонит?», — оторопело думает Кощей, что мысленно уже почти простился со своей столь не долгой и во многом неказистой жизнью. — Так будешь клясться или нет? — нахмуривается мужчина. — Да, конечно… — вздрогнув и сбросив наконец оцепенение, рассеяно произносит юноша. Разжимает ладонь, в которой держал свою Иглу и вздохнув, распарывает кожу острым лезвием, сжимая его. — Я клянусь, что никогда не использую…свои силы, — говорить эти слова было отчасти странно, ибо он до сих пор не вполне сам поверил в том, что какие-то силы у него действительно есть, и таки, которыми можно сотворить нечто весомое, — Против вас. — И против моего княжества, — добавляет мужчина с ощутимым давлением в голосе. — И против вашего княжества, — послушано повторяет Кощей, сжимая ладонь еще крепче. Внутри будто бы пробегает холодная волна, но юноша списывает это на нервозную дрожь. В повисшей тишине слышен только глухой звук падающих на пол капель крови. — Поднимись, Кощей, — произносит мужчина. «Наворотил ты дел конечно», — думает Мстислав, поджимая уголок губ, и укладывая ладонь на горящую от волнения щеку. — Надеюсь, я не пожалею, что сохранил твою жизнь, — хмыкает мужчина. — Спасибо, — только и может выдавить юноша сиплым шёпотом, поворачивая голову и касаясь пересохшими губами руки княжича, — Вы не пожалеете, княже, клянусь… — Утаишь еще хоть раз от меня нечто важное — действительно лично отрублю голову мечом, - добавляет Мстислав тоном назидательным, строгим, но улыбаясь кончиками губ. В ответ Кощей издает не то сдавленный хмык, не то до предела нервозный смешок, закрывая глаза и вновь целуя держащую его лицо руку. «Он любит», — с раскалывающим сердце неверием нежности думает юноша, ибо другой причины для подобного милосердия подобрать не может, — «Он меня любит…». Мстислав, огладив острую скулу, коротко кивает слуге,одаривая еще одной короткой улыбкой. Затем, громко хлопнув в ладони, провозглашая: — Стража! — двери залы мгновенно распахиваются, — Двадцать плетей ему, а потом отпустить. «Десять за ложь, и десять за твое самоуправство», — думает Мстислав, кивая мужчинам, что быстро подхватывают Кощея под локти, — «Оставить его совсем без наказания — значит пошатнуть мой авторитет в глазах всего терема». — Двадцать? — переспрашивают воины, не удерживая свое удивление. Хоть быть может не было в этом решении ни истинного милосердия, ни истинной справедливости. — Да, — твердо и жестко произносит княжич, не позволяя сомневаться в своих приказах. «Это не очень много», — думает Кощей, всматриваясь в лицо мужчины, что по мгновению ока лишилось всякой мягкости, и смотрит и на него, и на стражу холодно и даже надменно. «Конечно, не мог же он просто в избу меня отправить», — заторможено думает юноша, пока его волокут по коридорам терема ко двору словно куклу из сена. Сверху, на балкон выходящий лицом ко двору, выходит молодая княжна, наблюдающая за наказанием. Все происходит словно во сне, а он все осознает с заторможенностью — ступени терема, вереница лиц, руки, сдирающие последние остатки его грязной и измятой рубахи. Кощей позволяет себе вскрикнуть только один раз — на первом ударе, а после вгрызается в деревянную перекладину, отказываясь радовать всех наблюдающих ни стоном, ни криком. Он и боли почти не чувствует, прибывая в странном состоянии между потерей сознания и чрезвычайном, острой чувствительности всего вокруг — солнечный свет слепит глаза, запах первой выступившей на спине крови ударяет в ноздри соленым металлом, от которого сразу начинает мутить. Хлещут его со средней силой, не неистово-болезненно, но и не спустя рукава. Однако с каждым ударом юноша парадоксальным образом ощущает, как в крови бурлит ненормальное удовлетворение сродни катарсическому. Будто с каждым ударом что-то укрепляется в нем, набирая силу. И когда плеть касается его спины в последний раз, Кощей поднимается, сразу становясь прямо, не опуская пристыжено головы. Единственный важный для него судья вынес тот приговор, которого он и чаять не смел, а до остальных дела уже не было. «Я останусь здесь», — думает он, окидывая медленным взглядом собравшуюся вокруг толпу, что замерла в молчании, — «И никто из вас больше не смеет бросить в меня камень. И разве вы не сами хотели колдуна? Вот вы его и получите, теперь с полным правом…». Он идет так, словно не получил сейчас наказания, не позволяя ощущать себя униженным и слабым, преодолевая боль в горящей спине. Подойдя к ближе к терему, поднимает голову, желая столкнуться с зелеными глазами молодой княжны. Сжимая добела руки на поручнях балкона, Людмила стоит так же с лицом ровным, не выражающим какую-либо эмоцию, прекрасно понимая, что все взгляды двора прикованы к ним. Что ж, кажется ее ожидания не оправдались, но воспринять поражения женщина стремилась с достоинством. «Я ведь предлагал тебе закончить эту битву, но ты отказалась, и теперь ты проиграла, Людмила», — Кощей улыбается улыбкой широкой и холодной, пусть и подрагивающей в уголках, — «И ставить тебе больше нечего». А после делает то, что в общем-то, по идее должен: медленно опускается в поклоне, положенному госпоже от слуги. Только вот от этого жеста толпа, сама не осознавая почему, отрешенно замирает, шокированная куда сильнее, чем если бы юноша просто прошел мимо. «Откуда…откуда в нем это!..», — вздрогнув и побледнев лицом думает Людмила, ощущая слишком сложный комок чувств, чтобы можно было разделить в нем злость и досаду от тревоги и страха. Кощей же молча следует по пути до своей избы, выдерживая такое же непроницаемое лицо, слышала за спиной отголоски тихого, подавленного перешептывания. Да, этот знаменательный день княжеский терем забудет нескоро. Однако выдержка покидает его, едва он переступает порог дома, и закрывая дверь, падая на дрожащих ногах на пол. Руки трясет мелкой дрожью, все внутри перемешивается и накладывается друг на друга: боль физическая от ссадин на спине, синяков, оставшихся от рук тех, кому он не раз протягивал руку помощи, порой почти отвоевывая у смерти; горечь от очередного урока людской жестокости и малодушия; нервозное, клокочущее счастье от того, что Мстислав понял, принял его сторону вопреки всему. В голову Кощея едва ли приходит мысль, насколько принимая это решение княжич исходит из чувств к нему, а насколько — из прагматических соображений. Не стоило так, — внезапно раздается в голове словно не своя мысль, голосом обезличенным, в котором нельзя угадать ни возраста, ни пола, ни эмоции. — Что? Клясться — Почему? — тихо переспрашивает Кощей, и уставившись на Иглу, которую даже не замечал, как сжимал в ладони все время. Необратимо. Не нарушить. — Но я не собираюсь ее нарушать…- еще тише произносит юноша, прикрывая глаза, чувствуя, как этот безумный день выжал из него все силы. В голове закономерно поднимается множество вопросов, но почти сразу утекают, унесенные расплывающимся сознанием переполненным перенесенными переживаниями. Пожалуй, сегодня случилось слишком много. А Игла на последнюю его реплику и не отвечает.