Галчонок

В воздухе повисает тяжелая, гнетущая тишина, что длится буквально мгновения, но ощущается мучительной протяженностью. — Ты… — Мстислав, не дав младшему и шанса вновь раскрыть рта, подхватывает его за шкирку, поднимая на ноги и встряхивая, словно котенка, — Как ты смеешь вообще говорить такое?! Размашистая, сильная пощечина проходится по одной щеке, затем по другой. Удар у Мстислава тяжелый, еще и сдобренный кипящим внутри гневом, и от него голова юноши отлетает, словно у тряпичной куклы. — Клясть меня при других воинах, — шипит мужчина, пока младший, трепыхается в его руках, силясь отбиться, — Пока отец испускает последний дух?! — Княже!.. — «Он же просто убьет его», — вздрогнув, Кощей резко делает шаг вперед, выступая из тени, стремясь привлечь внимание княжича, — «И тогда это точно станет проблемой». Мстислав на миг переводит взгляд на лекаря, видя в лиловых глазах молчаливое предупреждение и мольбу сбавить обороты. Затем смотрит на лицо брата, и после разжимает ладонь, отчего Мирослав обухом оседает на пол. — Вывести его вон, — жесткой и холодно произносит ему мужчина, окидывая презрительным взглядом сверху вниз. — Н-нет! Стойте! — сипит княжич, пытаясь подняться на ноги, ощущая, как кружится голова, — Ты не можешь… «Не посмеешь… Я хочу проститься с ним до конца!», — в отчаянье думает Мирослав, сталкиваясь с холодными, словно булатная сталь, глазами брата. Становится ясно, что княжич — без пяти минут князь — более чем посмеет. «Нужно было думать, что говоришь», — Мстислав кивает замершим членам дружины, и те, поколебавшись лишь долю секунды, подхватывают младшего княжича под локти, — «Как он вообще посмел?!». — Вообще все вон, — глухо произносит мужчина — Нет!!! Отец! — юноша было тянет руки вперед, словно пытаясь уцепится хотя бы за воздух, — Пожалуйста! — но ни мольба в дрогнувшем голосе, ни навернувшиеся слезы на глазах делу не помогают, Мирослава с легкостью выводят из комнаты. «Час от часу не легче», — думает Кощей, последний покидая господские покои. Бросив мимолетный взгляд через плечо, он видит лишь спину Мстислава, что вновь склоняется над умирающим. А за дверьми комнаты — прочие слуги, ожидающие очевидного разрешения сложившейся ситуации, трепетно выжидающие первых приказов нового Князя. «Нужно…собраться», — Кощей выдыхает, пытаясь подобрать хоть какое-то объяснение положению дел, — «И хорошо бы, что он не ждал тут, не стоит раздувать еще больше, Мстиславу надо остыть». — У младшего княжича помутился рассудок, такое случается от горя и сильных переживаний, — твердо и спокойно произносит он, холодеющими от тревоги руками затворяя за собой высокие резные двери, — Его следует проводить в покои и дать отдохнуть. Мирослав от этих слов снова взбрыкивает в крепко держащих его за локти руках, бросая на Кощея взгляд, в котором злоба перемешана с отчаяньем, — «Сумасшедшим выставит меня, конечно!». — Отпустите меня, — цедит он сквозь зубы, выпрямляя спину — как бы то ни было, при толпе челяди терять лицо не пристало. Кощей переводит взгляд на дружинников, держащих княжича, делая выразительное движения бровями, и сам едва верит тому, что это производит должный эффект. Но такие вещи меняются быстро — одно дело любовник княжича, другое дело, самого князя, тем паче, что колдун. — Князь — вон сказал, а что до здоровья, так лекарь лучше знает, — сухо произносит один из воинов, держащих юношу, — А наше дело приказам подчиняться. Быть может, и породили слова Мирослава смуту и сомнения в головы, подкрепленные неоднозначностью положения Кощея, да все ж таки накликать гнев Мстислава никто на себя не хотел — новая метла по-новому метет, и как станет управлять эта, никто еще пока не знает, и лучше зарекомендовать себя со стороны почтения. Сам Кощей остается под дверью покоев, первый в ряду среди прочих, кто будет приветствовать нового князя и исполнять его приказы. Спустя примерно час двери отворяются, и на порог ступает Мстислав, с лицом бледным, осунувшимся печалью. И вместе с тем, когда юноша видит его, то замечает в глазах лихорадочный, яркий блеск. — Князь, — с почтением произносит Кощей, опуская голову в глубоком поклоне, ровно, как и все остальные слуги. Мужчина косит на него едва заметный взгляд, а после обращается к остальной толпе. — Приготовьте погребальный костер, широкий и богатый, — роняет новоиспеченный правитель, — И такой же поминальный пир. «Вот и все», — думает Кощей, входя в покои и подходя к постели, на которой с уже закрытыми глазами лежит только что почивший князь, — «Теперь…все будет иначе?», — но размышлять об этом времени нет, нужно позаботиться подготовкой тела к сожжению и всей прочей суете, что сопровождает переход души человека от одного мира к другому. Пока его руки занимаются тем, о ком тревожиться смысла уже нет, мысли пропитываются волнением о тех, кто остался. «Мстислав здорово его приложил… А ему раниться нельзя, опасно, и я столько запасов того, что лечит кровь и раны, потратил на князя…», — с этим размышлениями, юноша впервые подходит к дверям покоев младшего княжича, у которых многозначительно стоят два дружинника. И явно не от покушения защищают — стерегут, чтобы не казал носа, пока Князь не прикажет. Но Кощея, разумеется, пропускают. Он прежде чем войти, стучит несколько раз, не получая ответа, и все ж таки, дверь отворяет. Эта комната меньше той, что была у Мстислава, но убранство было столь же богатое, подчеркивающее положение в ней живущего. — Я знаю, что я видел, а что нет, — сразу шипит стоящий у окна юноша, оборачиваясь на вошедшего, и Кощей замечает красные от слез глаза, — И что вы сделали той ночью, тоже знаю. «На охоте-то его не было», — думает Кощей, — «А если он и видел что-то тогда…почему все это время молчал? Эти обвинения ничем не подкрепить, прошло слишком много времени… Но все равно мутит воду…». — Вы огорчены из-за смерти отца, — насколько возможно мягко, произносит он, игнорируя весь посыл брошенной в него фразы, — Выпейте эти травы и попробуйте уснуть. — О, чтобы завтра он мог схоронить и меня заодно? — злобно хмыкнув, Мирослав подходит к столу, подхватывая одну из оставленных лекарем склянок и отправляет ее со всей силы в его сторону. Кощей, которому хватило реакции увернуться, не без доли досады наблюдает за растекающимся по стене пятном — трата трав попусту зимой, когда нельзя обновить запасы, просто сбегав в лес, огорчала его, ровно, как и в который раз брошенное обвинение. «Хоть действительно трави кого-то, чтоб заслужено шептались», — едва поджав губы, Кощей внимательным взглядом окидывает юношу, которого разве что дрожью по всему телу не колотит. — У вас есть раны, из которых идет кровь? — шумно выдохнув, он интересуется тем, за чем, собственно, и явился на порог. — Нет, — слишком быстро отвечает Мирослав, активно мотая головой из стороны в сторону, — Все в порядке. Но все было не совсем в порядке: помимо все еще алых от удара щек, и пятна под левой скулой, что явно намеривалось превратиться в синяк, от носа до подбородка стекала тонкая, полу запекшаяся алая дорожка. — Могу я посмотреть? — Нет, не нужно, — юноша отступает на шаг назад, утирая нос рукавом, и Кощей с тревогой замечает на ткани алые капли, — Оставьте меня… «Ладно, разбитый нос — не так страшно, надеюсь…», — с досадой думает лекарь, — «Не думаю, что он сейчас подпустит меня к себе». — Выпейте то, что я принес, клянусь, это не причинит вреда, — тихо произносит он спустя паузу, — Взамен разбитой, я передам через слуг другую, и еще одну, чтобы не было проблем с кровотечением. — Вы очень заботливы, — эта язвительная фраза произносится тоном потускневшим, слабым, уже едва ли насыщающим колкое по смыслу содержание едкостью эмоций — Моему брату с вами чрезвычайно повезло. «Я…сделал такую глупость», — думает Мирослав, оседая на постель, — «Но уже поздно, поздно… Мне нужно было говорить сразу, но я смолчал малодушно, а теперь…». — Если вы пришли, отец уже умер, ведь так? — едва слышно спрашивает он, чувствуя, как тяжелый камень ложится на грудь, давит горло, сжимает легкие. «А он… Мстислав ведь все равно спал и видел этот день», — думает Мирослав, ощущая, как слезы предательски начинают течь из глаз, и желая скрыть это, поворачивается к лекарю спиной, — «Отцу вообще не нужно было идти на эту охоту, я же просил его остаться…». — Да, — Кощей опускает голову в поклоне, одновременно поджимая губы, — Если еще что-то потребуется, зовите через слуг. Выпейте все лекарства и постарайтесь уснуть. Княжич ему не отвечает — и дождавшись, пока дверь захлопнется, сворачивается калачиком на постели, вздрагивая в беззвучном плаче. «Да быть может, действительно, и не знает ничего, просто…не выдержал напряжения», — размышляет Кощей, следуя по коридорам терема, в котором тут и там суетятся слуги, — «Осип наверняка его науськивал против брата… И кажется, Мирослав не был с кем-то особо близок, кроме дяди и отца, и их смерти ударили по нему больнее, чем по Мстиславу…». Памятуя быстрый, но выразительный взгляд князя в свою сторону, Кощей, закончив все прочие дела этого суетного дня, стучит в двери мужчины. — Кажется, расчет был на то, что никто не узнает, — тот без всяких прелюдий встречает его нескрываемым раздражением. «Не с такой истории хотелось бы начинать княжение», — думает Мстислав, недовольно барабаня пальцами по ручке кресла. — Я…я не уверен, что он знает, — вздыхает Кощей, проходя в комнату и опускаясь на прикроватный сундук, — Я сказал, что у него помутился рассудок из-за горя от смерти отца, — продолжает он, растирая виски руками. В голове словно стучат маленькие молоточки, отбивая набат головной боли от тяжелого дня, — В целом, это может быть действительно именно так. Он еще же…почти отрок. — Для отрока он слишком много болтает, — сурово произносит Мстислав, — Я думал, вообще убью его там. — Я этого опасался, княже, вы с такой яростью смотрели на него… — нервно хмыкает Кощей, и этот смешок в какой-то степени разряжает обстановку, — Я заходил к нему, принес трав успокаивающих, он был все так же взбудоражен, очень расстроен… Говорит, что действительно видел что-то. — Как он мог видеть нас, если мы не видели его? Что он вообще мог делать в тот час там?! — с раздражением выговаривает мужчина, поднимаясь с места и подходя к слуге. — Даже если он что-то и видел, это уже неважно, — произносит юноша, слабо улыбаясь и подхватывая руку Мстислава, — Доказательств нет. Надеюсь, ему просто хватит благоразумия отказаться от своих слов… — Слово- не воробей, — оскаливается на мгновение мужчина, — Он смел назвать меня отцеубийцей. Подобное оскорбление с рук ему не сойдет. — Все знают, что вы любили отца и почитали его, а смерть Осипа слишком давнишнее дело, — отвечает Кощей, поднимаясь на ноги и укладывая ладони на плечи любовника, — Вы устали, княже. Был тяжелый день, а завтра будет не легче. «Это точно», — Мстислав по привычке обхватывает стройный стан в ответ, с задумчивостью всматриваясь в лиловые глаза, под которыми залегли синяки от бессонных ночей у постели умирающего. — То верно, Галчонок. Ступай, мне надо о многом подумать. Кивнув, Кощей тянется к губам напротив, оставляя легкий поцелуй — этот день и его измотал знатно, и все, чего в глубине души хотелось, так это рухнуть на лавку и спать беспробудным сном. Согревшись едва заметной улыбкой и ладонью, пробежавшей по глади волос, он покидает господские покои. Похороны проходят со всей пышностью и размахом. И несмотря на расползающиеся по терему шепотки, меж княжеской семьей никакого скандала не происходит. Людмила с лицом спокойным, выражающим почтение, не изображая лишней печали, которую не испытывает, утешающе гладит по голове младшую княжну, что всхлипывает и плачет на ее плече. В один момент, в самом начале церемонии, Мстислав даже обнимает Мирослава, снижая тем градус волнения среди челяди — стало быть, действительно лишь поплохело младшему, и князь на него зла не держит, и все те опасные слова были не всерьёз? Никто не слышит, как с силой прижав к себе субтильного по природе брата, Мстислав шепчет ему на ухо: — Посмеешь сейчас выкинуть какую-нибудь глупость — в лучшем случае из покоев без моего позволения не выйдешь, ясно? Мирослав дергается, отстраняясь. Смотрит в глаза брата зло, устало, но лишь молча и коротко кивает в ответ. Кощей наблюдает за происходящим с утомленностью, близкой к равнодушию: болезнь князя, уход за ним, в который он отдавал почти все силы, измотали его. Весь терем стоял на ушах, хлопоты, сопровождавшие кончину одного князя и воцарение другого сопровождались шумом и суетой, от которой он едва мог скрыться в своей избе. А ведь были еще те, которым нужна была помощь не срочная, но которых он упускал из виду, пока выхаживал князя, и теперь приходилось торопливо наверстывать несделанное. Спустя несколько дней после похорон, он, соскребя себя с лавки, отправляется к князю — во многом, от того, что действительно соскучился, и от того, что в кутерьме перемен не желал терять близкой связи с возлюбленным, упускать его из внимания в столь важный период. Однако стук в дверь остается без ответа, и когда после коротких колебаний, юноша входит внутрь, то находит покои не просто пустыми, но пустующими — его встречает лишь голая обстановка мебели. «Так…он ведь никуда не уехал, да даже если бы уехал…», — нахмурившись, Кощей задумывается, но спустя пару минут, понимает, в чем дело. И проходит к другим дверям — тем, что вели к комнате Великого Князя. — Не сразу вас нашел, — с улыбкой произносит он, входя и оглядывая вокруг. Не так давно здесь был совсем другой хозяин, но теперь будто и следа его почти не осталось, вещи Мстислава занимали пространство тут и здесь, словно всегда и лежали по этим полкам и сундукам. — Да, слуги управились быстро. — Ваш брат…с ним все в порядке? — осторожно интересуется Кощей, таким же во много робким жестом приходясь пальцем по резному столбику кровати. Непривычная обстановка, и он ощущал себя здесь иначе, чем в былых покоях Мстислава, ловя смутное чувство, словно бы не должен находиться тут, или в этом есть нечто неправильное, — Я передаю ему успокаивающие травы, но за порог он меня не пускает. — Да что с ним станется, — Мстислав, поморщившись, делает пренебрежительный жест рукой, — Пусть подумает о своем поведении, ему полезно. И хватит об этом, иди сюда. Я хочу наконец расслабиться. Кощей, коротко улыбнувшись, молча кивает и подходит к мужчине, опускаясь перед ним на колени. От хрипловатого тона, не лишенного ноты приказа, по телу сразу бежит тревожно-сладкая дрожь, разливающаяся горячащей истомой: «Да, я и так…мало времени ему уделял, пока князь болел, но и ему не до того было». Вместе с поднимающимся внутри возбуждением, коротко колет тревогой — живы воспоминания о том, как легко может перекинуться внимание Мстислава, и случай с Никодором прочно запечатлелся в Кощее острой необходимостью не спускать глаза с возлюбленного, извечной потребностью подтверждать свое положение. — И что, теперь я любовник самого Великого Князя? — тихо произносит юноша, заправляя прядь за ухо и окидывая Мстислава мягким взглядом из-под ресниц. «Многое теперь изменится», — думает он, проскальзывая пальцами к поясу, — «Но ведь не между нами, верно?..» — Вроде того, — хмыкает мужчина, опуская ладонь голову Кощея и оглаживая темные гладкие волосы. «Так странно теперь быть в этой комнате», — после размышляет юноша, растянувшись на дорогих покрывалах и разморено наблюдая за тем, как его любовник набрасывает на плечи одежду, намереваясь вернуться к череде дел, — «Но, кажется, все устаканилось… Это хорошо». Тогда Кощей еще не знал, что это было лишь затишье перед бурей. И буря разразилась спустя несколько дней, когда Мирослав приходит к князю, прося о приеме. Младшему княжичу это стоило немало душевных сил — пока его брат развел бурную деятельность по присвоению власти, рассылал письма в разные уголки княжества, оповещающие народ о произошедшем, переселялся в отцовские покои, в которых еще пыль осесть не успела, раздавал приказы тут и там, все, что со скверным успехом получалось у Мирослава — это чувствовать отупелую тоску, глотать комки слез и порой поеживаться от любопытных взглядов слуг, разглядывающих синяки на его лице. «Мне нужно собраться и понять, как все будет дальше», -тем не менее думал юноша, стоя под дверью приемной залы, пока Мстислав не без умысла помучал его толикой ожидания. Наконец, когда двери отворились, и карие глаза столкнулись со светло-ореховыми, Мирослав ощутил, как внутрь вновь поднимается тоска, смешанная с гневом. — Явился? — сощурив взор, протягивает Мстислав, окидывая вошедшего взглядом колким и пристальным, — Наконец сообразил принести извинения? — Ты и сам знаешь, как отец распорядился, –стараясь быть спокойным произносит Мирослав, смотря брату прямо в глаза, — Тебе по праву старшинства трон великого князя, а я должен быть при тебе советником. — Ты? — Мстислав не удерживается от громкого смешка: «Он еще смеет заводить речь про это!», — После того, что бы наговорил? И не мечтай об этом. — Но… это была последняя воля отца! — от услышанного княжич опешивает, и ладони его в тревоге вздрагивают, — Ты давал ему слово! — Отца больше нет, Мирослав. И здесь есть только моя воля, — жестко произносит мужчина, поднимаясь с трона, — И слово я свое давал до того…как ты возомнил, что можешь позорить мое имя. Обещание отцу он действительно давал — когда тот, призвав их обоих к себе, дал наречение младшего не отставлять от себя. — Вы с ним вдвоем приведете княжество к процветанию, — тихо произносил Князь, вкрадчиво всматриваясь в насупившегося старшего сына, что словом перечить не смел, — Тебе нужен тот, кто будет рядом и не побоится сказать свое слово. «Советник…что ж, формально пусть и будет советником», — помрачнев, думал он, покидая отца. Слово Мирослава в глубине души он слушать не желал — и от того, что не считал, что нуждается в нем в принципе, и от того, что слишком уж связан был с братом образ ненавистного, благо что почившего Осипа, и в юноше он во многом видел продолжение нашептывающего отцу в уши недруга. Да и живы были воспоминания об унижающих сомнениях и колебаниях, что казались ему смешными по своей сути — как отцу в принципе приходила в голову мысль, что эта слаба нелепица может стать наследником вместо него? — И… если ты не сделаешь меня советником, то кем я буду? — сдавленным голосом вопрошает княжич. Слова брата звучат жестко, проходясь словно хлесткая плеть. «Он же просто…издевается?», — отчаянье внутри перемешивается с прогорклой злостью. — Быть может, писарем сгодишься, — хмыкает мужчина: «Должен вообще быть вообще благодарен, что я его не изгнал прочь», — Видишь ли, держать при себе лжеца я не намерен. «Писарем?», — лицо юноши перекашивается, — «А что ж не еще каким слугой рангом ниже?! У меня…нет дружины, чтобы вступилась, он просто упивается тем, что теперь может творить все что хочет! Просто наслаждается унижением, мстит мне…» — Я не лжец! То, что я говорил, правда! Быть может, я и вспылил, насчет отца, — Мирослав на долю секунды отводит взгляд в сторону, — Но в ту ночь я видел тебя и твоего слугу! И ты…ты не можешь со мной так обходиться! Отец бы никогда такого не позволил! — Да? И что же ты видел, а? Смутные тени в коридорах? Какие у тебя есть доказательства, а? Прах Осипа слишком давно развеяли, чтобы говорить об этом. «Конечно, кого уже волнуют подобные мелочи!» — думает юноша, ощущая как грудь оплетает тугой кольчугой злости и бессилия. — И если видел, то отчего не сказал, а? Что утаивал все это время? Быть может, не так уж любил дядюшку? — продолжает давить Мстислав и тоном, и взглядом. Мирослав же в ответ вспыхивает лицом — была причина, что он, в ту ночь сам не спавший и кравшийся к собственным покоям тихим шагом, не рассказал никому о том, что краем глаза заметил в сумраке. «Да точно ли это были они?», — думал Мирослав поутру, когда по терму разнеслась весть о смерти Осипа, — «Так темно было, и голоса едва слышны… И даже если расскажу…что это изменит?». Но он знал, что больше уговаривал сам себя: рассказать возможную правду означало раскрыть собственную тайну, быть может и не столь страшную и постыдную, но все ж таки способную разозлить отца. И вопреки мнению Мстислава о том, что Мирослав безоговорочно послушен Осипу, это действительности соответствовало только лишь с внешней стороны, поверхностного взгляда. Тот оплетал младшего княжича покровительством и заботой, что была не столько опекающей, сколько удушающей, и чем старше становился Мирослав, чем больше подозревал в приторно-елейном отношении дяди к себе скрытое дно, но ни на что конкретное указать было невозможно. «Я сам загнал себя в ловушку», — теперь с отчаяньем думает княжич, наблюдая за братом, что продолжает взглядом метать в него молнии. Отсидевшись в покоях и придя в себя от первой волны горя, юноша с горечью осознал, что воистину совершил глупость, что стала результатом взрыва отчаянной тоски и боли. Смерть отца пришла слишком резко, слишком быстро, он оказался не готов. Наблюдение день ото дня за угасанием родного и любимого человека действительно подточило его душевные силы. И Кощей этот вызывал вопросы — он же действительно колдун, неужели не поможет? Зачем он тогда вообще нужен? Быть может лишь делает вид, что помогает? Почему не может спасти, излечить? Что за отвары и травы дает на самом деле? Отчаяние копилось, вот-вот намереваясь перелиться через край. А Мстислав, Мстислав… он тоже лицом был мрачен, но Мирослав не мог отделаться от чувства, что их горе несоразмерно. И в гибели отца он действительно брата винил — даже если и не умышленной, как мог Мстислав не уследить за ним, зачем вообще позволил идти на охоту, тем более зимнюю? Все это и вылилось гневливой речью, за которую, быть может, Мстислав бы и испытал вину, если бы после брат после бы не обошелся с ним так — с легкостью поднял руку, вышвырнул прочь, и на самих похоронах смотрел, словно Мирослав должен почтить за радость, что ему дали на них явится. А после весь терем жил так, словно и нет младшего княжича, а даже если есть, то важности он никакой не составляет. Мирослав с тяжелым сердцем наблюдал, как брат занимает покои отца, ловя в карих глазах удовлетворения от наконец с полным правом отдаваемых приказов. «Он…на самом деле он не скорбит по нему», — со злостью думал юноша, уже который вечер трапезничая в одиночестве, в собственных покоях. Но ведь отец завещал ему быть брату помощью, опорой — только вот едва ли Мстислав желал этого. А сейчас и сам Мирослав испытывал к мужчине на троне лишь злость на грани ненависти, сдобренную тревожным страхом, непривычным ощущением незащищенности, слабости не только физической, но и моральной. — Ты глупый, вздорный мальчишка, поднявший бучу возле умирающего отца, — тем временем продолжает напирать Мстислав, делая шаг к младшему, — Ему было бы стыдно за твое поведение, — от этой фразы глаз Мирослава дергается, — Ты недостоин быть моим советником и вообще, быть моим приближенным. Но если ты так настаиваешь на том, что не лжец…может готов выдержать суд богов мечом и кровью? Это он бросает из чистой насмешки, колкой провокации, которую абсолютно не скрывает — разумеется, Мирослав едва ли согласиться на такое. Но, к его удивлению, сверкнув глазами, младший, голосом громким, что за высотой тона скрывает отчаяние, выдает то, на что князь не рассчитывал: — Готов! — Отлично, — хмыкает Мстислав, спустя буквально секундное замешательство — Значит, завтра и сразимся. А теперь — пошел прочь. «Он сам напросился. Я дал ему шанс — и с чем он пришел ко мне вместо извинений? Его надо поставить на место», — мрачно размышляет князь, провожая брата взглядом — «И он это место запомнит раз и навсегда». Кощей узнает о грядущем только на следующий день, когда его выгоняет на улицу из избы непривычный шум. Во дворе толпятся, переговариваясь и шепчась, чуть ли не все обитатели терема, последний раз юноша видел подобное столпотворение, когда встречали Людмилу с приданным. «Хм…странно», — думает Кощей, краем глаза замечая и Мирослава, что стоит в стороне, и самое главное- с мечом в руках. — А что это…тут происходит? — осторожно интересуется он, подходя к Алексею. — Когда кто-то не может подтвердить свои слова доказательствами или свидетелем, — дружинник поджимает губы, — то он может защитить свою честь иначе: он вступит в бой насмерть, и если выиграет его, то будет признан правым. Это называется судом мечом и кровью перед лицом богов. И…Мирослав, кажется, решил все же отстаивать произнесенное ранее… Но это же самоубийство с его стороны, — мужчина нахмуривается, — Он оружия в руках толком не держал. «О, ты даже не представляешь, насколько самоубийство», — с волнением думает Кощей, кося взгляд на дружинника. — Княжич выдвинул такие обвинения, которых не может доказать, и опорочил честь князя, — произносит он, поёживаясь, чувствуя, как в кончиках пальцев начинает тревожно покалывать холод, — И сам стал зачинщиком всего этого. — Это же все юношеская глупость… — вздыхает Алексей: «Уверен, что Мстислав не станет убивать его…», — Ты же сам говорил, что смерть отца помутнила его разум… Князь его — опытный воин, прошедший не один бой, и с тем, как управляться мечом равных ему нет на многие версты вокруг, и это признавали как други, так и недруги. Мирослав же, по причине, к слову, дружиннику неизвестной, с мечом не тренировался, ведя жизнь далекую от походов и ратного дела, да и к тому же еще совсем отроком был, чтобы стоять напротив зрелого мужчины. «Он…разозлил его так, что Мстислав готов убить его? Или лишь желает припугнуть? Он же не знает…», — юноша в сомнении прикусывает губу, — «Но этот-то должен понимать, что делает?!», — и коротко кивнув Алексею, Кощей быстрым и решительным шагом пересекает двор, подходя к княжичу. — Откажитесь от своих слов, — тихо произносит он, — Попросите прощения при всех, покайтесь, признайте, что были не в себе. Не надо провоцировать еще большего гнева князя, проявите благоразумие, склоните голову, и он вас помилует. — Нет, — шумно выдохнув, Мирослав выразительно сверкает глазами исподлобья, прижимая к себе меч: «Он не дал мне проститься с отцом, приказал выволочь меня прочь, как щенка, он готов попрать его последнюю волю… И считает, что может обходиться со мной как пожелает, словно у меня ни чести нет, ни достоинства… Ненавижу!» — Вам нельзя раниться, вы же знаете, — шипит Кощей, еще сильнее понижая тон, оглядываясь вокруг — народ собирается, толпясь кучками то тут, то там посреди двора, — А ваш брат не знает! На эту реплику княжич ничего не отвечает — лишь бросив на собеседника взгляд, в котором сплелась слишком сложная эмоция, чтобы трактовать ее однозначно, уходит прочь. Силы были не то что не равны, меж ними была непреодолимая пропасть. Понимали это и другие — поэтому смотрели с нескрываемым любопытством, не столько гадая, кто выйдет победителем, сколько делая ставки, сколько бой продлится, насколько смешон и неловок будет Мирослав и самое, самое главное — улетит ли сегодня с плеч голова дерзкого младшего княжича? Тот уже слышал эти шепоточки за спиной — что и так слабый здоровьем княжич помутился рассудком, что оболгал брата. Безрассудным Мирослав себя не считал, но быть может, вечно укрощаемый Осипом, убеждаемый в собственной слабости, он просто не имел должной возможности свое безрассудство проявить. Отречься от слов — значит подтвердить, что все усмешки Мстислава имеют место быть, что он или лжец, или безумец, и лучшее, на что он может надеяться — милость его дражайшего великодушного брата, который уже и видом, и словом показал, что его место отныне ничтожно. «Что терпеть эти унижения», — думал он, нетвердой рукой подхватывая меч в гриднице, — «Пусть он и считает меня слабой никчёмностью, но честь у меня есть, я могу постоять за нее…даже если это безнадежно. Если так хочет избавиться от меня, пусть сделает это как мужчина!». Наконец, из терема выходит Мстислав — с видом спокойным, словно на легкую прогулку. Кощей в бессилии оглядывается вокруг. «Черт, это все…моя вина, я не сказал ему о болезни брата, а надо было сразу после смерти отца донести!», — он порывается бросится вперед, к князю, чтобы успеть нашептать на ухо, но толпа, желающая зрелища, с легкостью оттеснят щуплого знахаря на задние ряды. Братья же, столкнувшись глазами в немом противостоянии, на долю секунды замирают, и становится ясно, что отступать не готов ни один, ни другой. И пока Кощей, шипя и расталкивая людей локтями, выбивается в первые ряды, становится слишком поздно. Бой, как и ожидалось, выходит донельзя коротким и нелепым — хотя в первые минуты князь и дает брату ложную фору, но только лишь ради того, чтобы с грациозной легкостью на следующем ударе лишить равновесия и выбить оружие из рук. — Кажется, боги тебя не благословляют, Мирослав, — шипит Мстислав, пригвождая младшего к земле не только кончиком меча, утыкающимся в шею, но и пронзительным, горящим взглядом, — Ты посмел сомневаться во мне как в брате, сомневаться во мне как в своем князе, которому должен подчиняться, смиренно склонив голову. Боги и все вокруг свидетели, что ты заслуживаешь самой строгой кары, — Мирославу кажется, что он видит к глазах брата короткое колебание, а после меч надавливает сильнее, спускаясь лезвием вдоль шеи к груди, прожимая до разрыва ткани и растекающихся по лезвию алых капель, — Но будем считать, что это сражение не на смерть, а до первой крови, быть может, хоть она смоет твой позор. По толпе пробегает облегченный ропот, смешанный со вздохом восхищения — как же милосерден князь! Сколько в нем великодушия! Мстислав еще долю секунды удерживает сталь меча у кожи противника, надавливая, а после отстраняется, демонстративно отбрасывает оружие в сторону и молча, под глубокие поклоны удаляется в сторону терема. Кощей же в тот момент замирает, оторопев: «Я…я опять не успел?». Мирослав остается на снегу держась за грудь с ранением протяжным, но неглубоким, таким, что у всякого прочего затянулось бы в течение нескольких недель, быть может, месяца. Но младший княжич всяким прочим не был. Думать об этом времени немного — сбросив легкое оцепенение, Кощей подходит ко все еще сидящему на земле бледнеющему юноше, снег вокруг которого стремительно окрашивается в красный.