Галчонок

Зимние дни идут один за другим, и большую часть из них Кощей вынужден посвящать заботам о младшем княжиче. Но на горизонте появляются новые хлопоты: — Людмила сказала, что скорее всего понесла, — задумчиво протягивает князь, пока они с Кощеем в очередной раз играли в шахматы. Сейчас это стало почти роскошью, редким удовольствием, у мужчины было много иных дел, а оставаясь с Кощеем, он предпочитал досуг телесный, нежели интеллектуальный, но порой юноше удавалось склонить любовника к партии- другой. — О, — он на секунду замирает, чувствуя, как внутри предательски колет. Глупое, глупое чувство- жена ведь князю затем и нужна, и Кощей полагал, что это все его уже не задевает, тем паче, что вниманием Мстислав его одаривал куда больше, чем Людмилу, а все ж таки, все равно нечто дрогнуло. — Это отличная новость, — он разводит губы в широкой, быть может, даже слишком, улыбке, — Значит, примерно следующей осенью? «Теперь забот прибавиться», — не без тревоги мелькает в голове Кощея. — Да, — губы князя так же трогает улыбка, — Но она такой скандал устроила, сказала что скорее утопится, чем подпустит тебя к себе, и потребовала личную знахарку и повитуху, так что…пока не трогай ее, а там посмотрим. «Капризная баба попалась, сил нет никаких», — думает Мстислав, делая очередной ход, — «Быть может с дитем на руках утихомирится наконец». Кощей выдыхает с долей облегчения- повивальное дело в принципе было на женщинах, и в этом он понимал мало, хотя кое-что и начитал в своем сожженном ведьмовском лечебнике. Да и тонкая тень не выраженной, подавленной злости на княгиню в нем жила — по возможности хотелось лишний раз не пересекаться. — Кстати, а что ждет княжича, когда…если бы он выздоровел? — робко интересуется юноша, желая перевести разговор на тему, что волнует его больше. В ответ Мстислав поднимает бровь, и в карих глазах мелькает легкое недовольство. — Ничего хорошего, — протягивает князь, протягивая руку к коню, — Советником ему моим не быть — я не стану держать подле себя того, кто обвинял меня в отцеубийстве. Дружины у него нет, и удел земли, даже самый жалкий он не удержит, да и кто будет подчиняться тому, кто меча отродясь не держал, — Мстислав не удерживается от пренебрежительного фырка, — Так что… «Да, кажется перспективы его невесёлые», — мысленно продолжает Кощей, наблюдая за ходом оппонента. — Я не могу ему больше доверять, — княжич делает ход, съедая его пешку, — Он предал меня дважды — сначала обвинив в смерти отца, а потом едва не сделав меня действительным братоубийцей. А я предательства не прощаю. Если он встанет на ноги… какую злую интригу затаит потом? Яблонько от яблоньки… Он не отца сын, а Осипа племянничек прежде всего. От чего ты спрашиваешь? — Просто, — быстро отвечает Кощей, всматриваясь в доску. — Он отдал себя на суд богов- пусть боги и решают его судьбу, — мрачно произносит Мстислав, подводя под этими рассуждениями точку. — Вас…еще что-то тревожит? — осторожно интересуется юноша спустя некоторое время, склонив голову и внимательно всматриваясь в князя. Мстислав в задумчивости барабанит пальцами по столу, окидывая шахматную доску пристальным взглядом. — По весне настанет время делать объезд со сбором дани по всем землям — и после смерти отца найдутся много тех, кто попытается отколоться и будет проверять на зуб, — протягивает он, подхватывая в руки белого короля и прокручивая меж пальцев. С самого первого раза как-то повелось, что Кощей всегда играл черными, — Они склоняли головы перед ним, но сейчас попробуют разбежаться как тараканы, или выторговать лучшие условия. И мне нужно будет удержать все в кулаке, слабости показать нельзя. Кощей же внимательно слушает, и уже на середине фразы поднимается со своего места, подходя к Мстиславу со спины и укладывая ладони на плечи. В мышцах чувствуется то напряжение, что князь стремится не пропускать в слова, и тонкие пальцы аккуратно поглаживают, разминая. — Все получится, — тихо произносит он на ухо мужчине, мягко касаясь шеи кончиком носа. — Конечно получится, — хмыкает Мстислав, отгоняя внутренние тревоги, — Никакого другого выбора нет, и…на том, чтобы лишь сохранить то, что есть, я останавливаться не собираюсь. То, что он высказал своему Галчонку во многом лишь отголосок теней, что бередили княжескую душу — он знал, что все приглядываются к нему, волей неволей сравнивают с отцом особенно пристально. Будет в княжестве сытая жизнь? Будет ли мирная? Сможет ли новый князь не растратить унаследованное? Будут ли боги ему благоволить, одарят ли наследниками, а земли плодородием? А здесь еще и весьма неприятные выпады младшего, не к месту и не к времени… Вместе со столь желанной властью пришли и все сопутствующие ей обстоятельства, и Мстислав, по крайней мере внешне, справлялся со всем стоически, с высоко поднятой головой принимал решения твердой рукой, но основные трудности были явно впереди. От этого внутри будто закручивалась тонкая и тугая спираль напряжения и тревоги. Порой хотелось забыться, и мужчина знал несколько способов прогнать лишние мысли — хорошая брага, удалая битва, и… — Иди-ка сюда, — хрипло поизносит Мстислав, одним легким движением руки смахивая доску с фигурами, а другим — подхватывая любовника за талию и укладывая на стол. «Ну вот, не успели доиграть», — с улыбкой, не лишенной мимолетной досады думает юноша, позволяя себе распластаться на поверхности, жарко выдыхая от приятно нависающей сверху тяжести, сильных ладоней, что уже забираются под одежду. А захворавший княжич тем временем день ото дня едва ли радует Кощея бодростью духа, но даже не это тревожит лекаря больше всего. «Травы…заканчиваются», — прикусив губу, резюмирует он, переложив свои оскудевшие запасы, что и так достал из всех возможных закромов. «Ратко говорил, готовь впрок… Я и готовил, но и этого оказалось мало. Отвар поддерживает его состояние, но он все равно скорее медленно угасает… Если бы я попробовал снова, это бы очень повысило шансы» — юноша переводит взгляд на свои руки. С того дня, как Мирослав получил рану прошел почти месяца, и Кощей уже не ощущал отголосков той слабости, и прислушиваясь к внутреннему ощущению, прикидывал, что готов был попробовать сделать это снова — хотя и не вполне понимал, что и как делает. «Но это и в правду тяжело для меня…», — тяжелое размышление ложится на сердце, пока он день ото дня сидит у постели княжича, отпаивая отварами и нанося на едва затягивающуюся рану очередную порцию мази. — Вас вроде как за морем купили — расскажите, как там, — как-то прерывает тишину Мирослав. «Все равно я никогда этого не увижу», — думает он, прикрывая глаза и касаясь кончиками пальцев раны на своей груди. Кощей сначала теряется, но после, вглядевшись в ореховые глаза, что теперь впали и подчеркивались синяками, понимает. Его жизнь нельзя было назвать легкой или приятной, но она явно была куда насыщенней мирославовой. «Быть может, это как-то его отвлечет», — вздыхает юноша. — Что ж, если вы хотите… Мирослав предпочитал больше слушать, порой едва заметно улыбаясь, порой задавая уточняющие вопросы. А сам лишь время от времени роняя пространные фразы, озвучивая их тоном таким, словно адресовал не сидящему рядом человеку, а бросал в звенящую пустоту. — Знаете, то, что вы колдун, ни у кого сомнений нет уже никаких, но я не думаю, что вы приворожили моего брата. «Это самый дурацкий слух обо мне», — с досадой думает Кощей, — «Люди обожают надумать лишнего…». — И почему же? — все же, спустя паузу решает уточнить он. —Приворожить человека с таким черствым сердцем задача не из простых, — хмыкает Мирослав, поворачивая голову к собеседнику. На самом деле у княжича были немного иные причины для подобного мнения, но он решил их не озвучивать, дабы не ставить лекаря в неудобное положение. Внимательный к деталям Мирослав быть может единственный на всей княжеской свадьбе приметил стоящего у колоны слугу, что всматривался в молодоженов взглядом надрывно-отчаянным, тоскливым — так не смотрят на того, чье сердце отобрали и сжали в кулаке, так смотрят на того, кого боятся потерять. — Вы бы поосторожней со словами, — Кощей нахмуривается, вполне искренне испытывая толику возмущения. «Ему бы… Лучше постараться подумать, как с братом наладить отношения». — Просто шучу, — блеклым голосом отзывается Мирослав, разворачивая голову к окну, за которым идет снег. Кощей с досадой поджимает губы — с каждым днем его все больше тревожило состояние духа княжича, и он путался в том, что на что влияет сильнее — физическая слабость на духовную или духовная на физическую. — А что будет…если у меня не получиться спасти вашего брата? — тихо произносит он, внимательно всматриваясь в карие глаза, когда они с князем в очередной раз остаются наедине. Но Мстислав в ответ лишь разводит губы в раздраженной улыбке, и сделав шаг к Кощею, обхватывает его лицо, касаясь губами уголков губ. — Что ж, никто не всесилен. «Он ведь не знал, что это опасно, верно? И не собирался убивать…», — Кощей обхватывает шею мужчины руками, прижимаясь плотнее, подхватывая губами губы и углубляя поцелуй, — «В тот день он был очень зол, он действительно не хочет, чтобы я тратил на Мирослава свои силы? Травы почти закончились…». — Княже, вы…не считаете, что я дурной лекарь? — едва слышно спрашивает юноша, пытаясь осторожно уточнить — Насколько далеко я могу зайти, спасая вашего брата? — Нет, — князь сощурив взор, внимательно всматривается в лиловые глаза, — Иной раз мне кажется, что ты даже слишком хороший. Ты ведь помнишь, что я говорил тебе о твоем колдовстве? — Да, — едва слышно отвечает Кощей, чувствуя как шею щекочут поцелуями, за которыми следуют жадное покусывание кожи, — Но…мне кажется, одних трав мало. — Береги силы, Галчонок, — твердо произносит Мстислав: «Весна не за горами, Людмила на сносях… Как бы не артачилась, надо будет — примет его помощь как миленькая» — Ты в тот раз чуть богам душу не отдал, можешь ли ты гарантировать, что останешься в здравии сам? — Нет, — Кощей отводит глаза в сторону: «Я вообще весьма дурно все это контролирую…» — Вот и не думай даже, — отрезает князь. Кощей ощущает, как в этот момент в груди нечто болезненно и остро дергается, и лишь подается вперед, прислоняясь ближе и вдыхая запах, от которого колени предательски становились мягкими. «Он переживает обо мне…», — и эта последняя мысль, которую он позволяет себе, прежде чем крепко сжавшиеся руки на его бедрах выгоняют все прочие из головы прочь. Этой ночью он впервые остается в покоях уже не княжича, но князя на всю ночь, долго не засыпая, поглаживая мужчину по груди блуждающим кончиком пальца. «Ратко бы осудил это, быть может, сказал, что не достоин я знахарем быть, если не делаю все, что могу…но», — он всматривается в родные черты, чувствуя, как сердце тянет, — «Кажется, я всегда буду сначала его слугой, а потом всем остальным на свете». Сквозь сон Мстислав прижимает его к себе плотнее, и Кощей, прикрыв глаза, обхватывает полюбовника рукой, убаюкиваясь спокойным ритмом биения сердца того, кого тяжкие думы и размышления не мучили. Княжич тем временем все реже вставал с постели, даже не подходил к окну, кинуть взгляд на двор. «Так глупо…умирать таким молодым», — думает Мирослав, поворачиваясь на другой бок, желая скрыть от лекаря выражение своего лица, — «Не успеть полюбить, и не быть любимым…никем. Но все равно все бессмысленно для меня, я никому не нужен, и ни на что полезное не сгожусь…». — Я ведь умру, верно? — тихо произносит он спустя паузу, — Сил с каждым днем все меньше, и рана все равно кровит… — Время покажет, — сам не знача зачем, отвечает Кощей, — Быть может, если протяните до весны… Смогу собрать трав получше. «Боги, зачем я говорю так? Не протянет он до весны, если все будет идти так же. Травы на исходе, мне просто нечем лечить его дальше, применять колдовство Мстислав запретил», — думает он, сглатывая ком в горле, — «Зачем эта глупая надежда? Это не милосердие, это жестокость…». — И разве кто будет рад? Мстислав даже ни разу не зашел ко мне за все это время после того раза… Я знаю, что он меня не простит, — юноша ощущает, как предательски щиплет в глазах, и натянув на плечи покрывало, укутывается в него плотнее, словно желая ощутить утешающие объятье, — Он меня ненавидит… На эту реплику Кощей только вздыхает, не находя реплики, чтобы утешила княжича и при том не была бы почти откровенной ложью. Прекрасно понимая, как плохо влияет на больного одиночество, лекарь старался как-то дело поправить: — Княже…было бы хорошо, чтобы вы навестили Мирослава, — осторожно произнес юноша, с досадой ловя в ответном взоре недовольство, оттененное досадой. — Быть может, стоило бы… — протягивает князь, но времени дойти до покоев княжича так и не находит, отчасти из нежелания, отчасти из малодушного опасения вновь впасть в гнев и только сделать хуже. Видеть брата слабеющим, и что уж скрывать — медленно умирающим — было весьма неприятно, и наталкивало на мысли и чувства, которые Мстислав от себя предпочитал прогонять. Смотреть и даже думать об Мирославе было тяжело, закручивало внутри все ту же злость, смешанную с сожалением, с тревожным размышлением о том, чтобы сказал отец о таком положении вещей. «Это не моя вина», — думал князь, проходя мимо покоев брата, — «Если бы он не говорил и не делал глупостей…все было бы иначе». Коварное желание Осипа опекать племянника в угоду своим целям обернулось нынешним одиночеством Мирослава — после смерти отца и ссоры с братом, едва ли кто-то кроме личного слуги и лекаря мог лишний раз вспомнить о нем, разве что сестра, да и с ней юноша не был близок. И выходило, что теперь многие часы княжич коротал с лекарем, что действительно пытался скрасить его досуг как мог, но едва ли это помогало. Темная, лихая тоска положила на сердце юноши свои когтистые, тяжелые руки и только лишь сжимала крепче день ото дня. В один вечер, дожидаясь, пока Мирослав уснет, Кощей, тяжело вздохнув, выдает слугам новую партию отваров — он старается сделать что-то, что помогло бы не только от раны, но и успокоило дух, а после удаляется. Задумавшись на некоторое время, Кощей проходит мимо покоев Мстислава, сразу следуя в свою избу. Там его встречает недовольный лебедь, что с громким кряком подходит к хозяину, вытягивая длинную шею и тыкаясь клювом в ладони. — Да-да, сейчас, — Кощей улыбается, торопливо поглаживая животное, — Разбаловал я тебя… Достав из горшочка зерно, он садится на скамью. — Знаешь, расклад совсем невеселый, — тихо говорит он, свободной рукой продолжая скользить по гладким перьям, — Он умирает, а я опять, в который раз могу лишь замедлить это. И мне кажется, что все становится только хуже от его упадка духа, — лебедь, конечно же не отвечает, его куда больше занимает зерно, чем сложности, стоящие перед его хозяином, но Кощею просто нужно выговориться, — Но что может его поддержать?.. Насытившись, птица уходит в сени, устраиваясь в корыте. Юноша же, откинувшись затылком на деревянный сруб, всматривается в свои руки. Худые, с длинными пальцами, бледные и немного сухие от мороза, испачканные пшеницей. Есть вещи, над которыми человек не властен — например смерть, и не в силах был Кощей отобрать из ее холодных и цепких лап ни Ратко, ни Князя. А что до Мирослава? «Я чувствую…что мог бы попытаться», — Кощей сглатывает, ощущая, как изнутри начинает пробирать волнение, — «Всякий раз я проигрываю, я так бессилен перед смертью, и Мстислав ведь прав, никто не всесилен, но…вдруг в этот раз у меня бы получилось?». Смерть не любит, когда у нее берут в долг — в голове всплывает холодный, пробирающий голос, и тревога резко умножается, прокатываясь от теми до пят волной дрожи. Кощей прячет лицо в ладонях, глубоко вдыхая и выдыхая, пытаясь обуздать нахлынувшие чувства, но с каждой секундой все становится только хуже. « Я должен оставить все как есть, верно? Но я…я могу спасти его, сделать все, чтобы в этот раз бы получилось», — юноша стекает с лавки, оседая на пол, и отняв ладони от лица, замечает, как руки дрожат, — «Но хочет ли этого на самом деле Мстислав?», — в горле пересыхает, воспаленное волнением сознание услужливо подкидывают калейдоскоп противоречивых и нет воспоминаний. Приглядывай за ним — Ратко смотрит на него серьезно, слабеющей с каждой секундой рукой сжимая кончики его пальцев Береги его — усталый и сиплый голос Князя, что многократно усиливает и так возложенное и принятое со всей серьезностью обязательство. «Если на самом деле он хочет…избавиться от брата, которого не знает куда деть, которого не готов простить за оскорбления, и которого не хочет оставлять при себе советником … Или просто боится рисковать мной?» — мысли запутываются, его словно утянуло в липкую и вязкую трясину, в которой и просвета не видно. Не давай властолюбию застилать его взора, не потакай, если разойдется в нем горделивость. «Но он же будет умирать, медленно и болезненно! Это такая коварная болезнь, может растянуться надолго… И я же…» Ты знахарь, тебе надобно беречь жизни, помогать людям… Кощей ощущает, как в горле встает ком, и следующий вздох едва проходит сквозь сдавленную грудь, тело бросает в жар и холод одновременно, но он почти не может понять, что происходит. Я не могу ему больше доверять Он сам отдал себя на суд богов «Он не хотел его убивать, но ему было бы легче, если бы Мирослава не было», — осознание приходит яркой вспышкой, но воспринять это не так-то просто. Беречь жизни… «Я дал ему обещание, что не буду применять колдовства… Как я могу ослушаться его? Но ведь он не узнает, верно? Если только это снова не высосет все мои силы, а то и того хуже…», — его губы расходятся в горькой, дрожащей улыбке, — «Князь ведь переживает за меня, и если я проявляю своеволие… что…что если это так разозлит Мстислава, что откажется от меня? Решит, что не может положиться, что я…не верен ему», — тревога окончательно накрывает его с головой, юноша сворачивается клубочком на полу, обхватывая плечи руками и притягивая колени к груди. А я предательства не прощаю… Сердце заходится в ненормально- бешеном темпе, грудь сдавливает до невозможности вздоха. «Нет…нет!», — в ушах слышится странный гул, он с силой сжимает предплечья, неосознанно пытаясь хотя бы всполохом боли вернуть толику контроля, но почти что безрезультатно, — «Что-то странное…это…просто мысли, верно? Мысли…ничего еще не случилось…хотя в последние пару дней он был недоволен, что я так много времени трачу на Мирослава… Он злится? Если он узнает, что я пошел против его слова, он будет в ярости…Что...что я бы делал, если от отказался от меня? Я не смогу! Я не...». Острая, болезненная волна захлестывает — то, что он предпочел почти забыть, то, что осталось глубоко похороненным, но вшитым в самое основание ощущением: страх, паника, воющая внутри тревога, когда грудь сдавливает и нет воздуха: остаться не у дел, быть брошенным, покинутым. Почти подобно смерти. Быть может, хуже смерти — она ведь точка конца, а это длится бесконечной в своем ощущении агонии. «Так…надо…надо…успокоиться…», — он прикрывает глаза, еще сильнее сжимая ладони, и свист в ушах, вытесняющий все прочие звуки не позволяет ему услышать, как с громким треском лопаются несколько горшков на полках, — Ды-ды…дышать», Много ли станется с князя, найти другого, особенно если он не оправдает надежд, не проявит должной верности? «Я не посмею пойти против его приказа», — Кощей приоткрывает глаза, сипло вдыхая. Контроль над телом постепенно возвращается, и он наконец выпрямляется, распластавшись на полу словно мокрый кусок тины, что выбросило на берег штормом. Сделав еще несколько глубоких вдохов и выдохов, Кощей не без труда встает на ноги. Окинув мутным взглядом избу, замечает осколки, но значения этому не придает, слишком много всего и так заполняет пульсирующее сознание. Добредя до стола, он опрокидывает внутрь несколько бутылок с заранее заготовленным успокаивающим отваром, который пользовался спросом и от того всегда был в запасе. Оперевшись руками о стол, он со звенящей, тревожной тоской, всматривается в череду бутылок и горшочков, распотрошённых мешочков с самыми разными сборами. Его оружие, которого уже почти не осталось. Оглядевшись, Кощей подходит к черепкам и собирая их. В мутном отблеске он видит свое лицо — усталое, осунувшееся, почти серое, — «Я не могу…потерять его расположение, потерять…его. Просто не могу». Поднявшись на ноги, юноша шумно выдыхает, растирая лицо ладонями. «И что это за состояние сейчас было такое?.. Быть может Мстислав и прав, я не могу черпать изнури себя бесконечно, не знаю как с этим управляться…», — пальцы уже привычным жестом поднимаются к волосам и поглаживают ушко Иглы, а после он переводит взгляд на оскудевшие запасы. Жестокий приговор, что он высчитал уже несколько дней назад, но мысли о котором старался отгонять — трав осталось дай бог на недели две, и это с учетом того, что весна пока не торопится. А даже если бы и замаячила, то пора цветения тоже начнется не сразу. «Если он не будет жить, если я не могу его спасти», — вздохнув, Кощей поднимает глаза на полки, натыкаясь глазами на маленький пузырек. Настойка Белоцвета, сделанная почти случайно, только ради пробы, он думал, что она и так и будет пылиться или разойдется маленькими долями в разные лекарства. Но, быть может?.. «Княжич мучается. Ему больно каждый день, тепло придет еще не скоро, травы, что снимают боль тоже не бесконечные…».Его руки, вздрогнув в колебании, все-таки берут настойку. Юноша замирает, всматриваясь в яд несколько долгих, растянутых минут, а после крепко сжимает пузырек в ладони. Внутри становится прогоркло, словно он укусил сгоревший кусок хлеба, что теперь стоит комом в горле. «Нужно…смешать с тем, что клонит в сон. Правильную пропорцию подобрать, тогда просто уйдет во сне, не будет мучится», — нахмурившись, Кощей переливает содержимое в пустую плошку, и тянется к полке, чтобы добавить нужные ингредиенты. В такие моменты он ощущал себя спокойно, словно двигался в потоке, следуя за интуитивными чувствами и ощущениями, что вспыхивали внутри в ответ на его немое вопрошание. Травы хоть и слова не молвили, но говорили с ним — и он сплетал комбинацию, невиданную ранее. Чтобы не было вкуса, запаха, чтобы не было боли, только сон и после вечное забытье. Так ли сложно приготовить смерть? Как оказалось, дело нескольких часов. «Надо, чтобы три дня настоялось», — думает он, едва ли ища внутри ответ, откуда приходит это осознание. Подойдя к лебедю, что спал в сенях, Кощей садится на корточки, поглаживая мягкие перья. Ощущения гладкости под руками успокаивает. — Это ведь плохо, да, то, что я задумал? — тихо спрашивает он птицу, — Тогда действительно буду и убийцей, и отравителем, — и внутри снова все сжимается. За те дни, проведенные у постели княжича, он сам не заметил, как успел в чем-то сблизится с больным, и быть может, даже привязаться к нему, и теперь это отдавалось сосущей у сердца горечью. Рассказывать о своих терзаниях, разделять тяжесть юноша ни с кем не собирался — князю ни к чему еще больше тревог, хватит так или иначе тревожно маячащих на горизонте похорон брата. Рана почти не срасталась, юноша был бледен и слаб, и почти все время был в постели. Хотя сердце его тянуло сочувствием к Мирославу, тяготилось тяжестью от того, что он не делает все возможное, и Кощей с тревогой ловил себя на мысли о том, что ощущает себя загнанным в тупик, слишком силен был страх нарушить данное своему мужчине обещание, утратить его расположение и доверие. Так или иначе, слугой Кощей был верным, поэтому день ото дня не укладывал свои руки на слабо вздымающуюся грудь. Но и когда белоцвет настоялся, юноша, задумчиво всматриваясь в пузырек, отставил его в сторону. «Я сделаю это, когда станет окончательно ясно, что шансов нет. А пока…надо побороться еще, с чего я вообще в том помутнении решил, что иного выхода нет…», — думает он, ворочаясь с боку на бок, не смыкая глаз всю ночь. На следующий день Кощей идет к гриднице, и взяв с собой Алексея и еще одного дружинника, проходится по всему городищу и селению, вежливо, но твердо требуя показать все травы, что хранятся в той или иной избе. Люди смотрят на него с недоверием, с опаской косясь на воинов позади, но Кощей дискомфорт стоически выдерживает. Результат его удовлетворяет — теперь трав не вдоволь, но хотя бы есть шанс растянуть до первого тепла. «Этого должно хватить, хотя бы на некоторое время», — резюмирует он, направляясь в покои младшего княжича с новыми отварами, — « Ему надо протянуть до начала весны, едва сойдут снега, я смогу найти что-то в лесу… И будет солнце, оно ему тоже поможет. А если весна придет поздно или станет еще хуже… Я не стану его мучить». Он подходит к Мирославу, обычным образом осматривая рану и выкладывает на стол привычные средства. — Выпейте на ночь это, — произносит он, даря княжичу короткую улыбку, — И мне сказали, что вы снова отказались от мяса, не стоит так делать. Я думаю, у нас с вами получится дождаться весны, но в этом случае мне нужно чтобы и вы старались выздороветь, хорошо? — Хорошо, —тихо произносит Мирослав, садясь в постели. Кощей кивает в ответ, подмечая, что юноша тоже улыбнулся ему, чего не было давно, но было и в этой улыбке нечто, тонкое, зацепившее неопределенной эмоцией. — Если что-то понадобится, зовите меня. — Кощей, подождите, — княжич окликает его уже у самой двери. — Да? — обернувшись, он сталкивается со спокойным взглядом, в котором кажется, даже поутихла тоска, такого у Мирослава он не помнил давно. — Я хочу, чтобы вы передали кое-что моему брату, — спокойно произносит юноша, — Дословно и точно, ладно? Он об этом думал давно — не столько начиная подозревать, что его лекарь не прикладывает всех возможных усилий, сколько медленно затухая от чувства ненужности, пренебрежения, бессмысленности. «Я…зачем вообще существовать таким слабым?», — размышлял Мирослав, рассматривая деревянный сруб потолка, — «Может, моя жизнь вообще ошибка? С этой дурацкой болезнью…кому я нужен? Что я могу вообще?». Не без помощи слуги он вставал, добредал до окна и с тоской всматривался в падающий за окном снег, что замел двор и избы толстой снежной шапкой. В этот момент к глазам снова предательски подступали слезы — сначала хотелось, чертовски хотелось поверить в кощеевы обещание, дожить до весны, увидеть, как солнце снова огладит землю, как заколосятся первые травы. Вдохнуть свежего воздуха, ощутить на щеках теплый ветерок. Но потом и это чувство ушло — мир посерел, так же, как и он сам, самые простые действия вроде приема пищи или умывания требовали невероятного усилия, дни тянулись вязким, безрадостным потоком. «Но…кем я вообще буду? Все считают меня лжецом, в лучшем случае потерявшим рассудок из-за гибели отца… Никчемным и слабым, честь моя уже поругана, едва ли получится восстановить», — он с презрением окидывает свое худое, изнеможенное тело в зеркало, отгоняя слугу прочь и не желая ни с кем разделять это жалкое зрелище, — «Какой смысл быть таким? Быть таким всю жизнь, терпеть пренебрежение? Ничто не имеет смысла…». До его ушей дошли и перешептывания о том, что дескать, боги младшего княжича наказали за клевету, несмотря на то, что князь пощадил — от того юноша от такой пустяковой раны и не может излечится, и сам колдун не в силах ему помочь. Эта затейливая интерпретация окунула княжича в еще одно болото безнадеги, закрутив размышления о том, что быть может, он действительно и наказания заслуживает, и саднящей боли в груди, части которой можно коснуться пальцами, а вторую лишь ощутить покалыванием у самой сердцевины души. Всматриваясь в свою ладонь, посеревшую и исхудавшую, Мирослав ощущал только бездонную пустоту. И достать то, что нужно, много труда не составляет — слуги с легкостью приносят, никто не думает, что он способен на подобное. — Да, конечно, — Кощей разводит уголки губ в призрачном подобии улыбки. А дальше все происходит слишком быстро, так, что он не успевает толком среагировать. — Передайте ему, — из-под складок покрывала достается блестящее лезвие ножа, — Что мне правда жаль, что из меня вышел такой никчемный брат, — эта фраза могла быть наполнена злостной, мстительной иронией, но Кощей видит во взгляде напротив лишь сосущую горечь, — И я надеюсь, что он наконец-то будет удовлетворен мной, — и в следующую секунду Мирослав движением быстрым и резким проводит им от запястья до самого локтя, сначала по внутренней стороне одной руки, затем по другой, — И что этой крови будет достаточно, чтобы смыть мой позор. «Нет!», — Кощей стремглав бросается к постели, но поздно, уже поздно. Смерть взятого в долг не любит, и теперь он ощущает ее холодное дыхание за спиной, ее насмешливую улыбку, она пришла забрать свое аккурат в тот момент, когда юноша вновь возомнил, что может справиться с ней. Ненасытным зверем смерть стоит рядом, пока он отчаянным, уже бессмысленным жестом пытается ухватиться за руки княжича, из которых потоком хлещет кровь, заливая все вокруг, пачка ткань, оставаясь на самом Кощее алыми пятнами. Он ловит взгляд Мирослава, и из его глаз смерть смотрит усталым освобождением. Порывисто выдохнув, Кощей, сам едва понимая зачем подхватывает осунувшееся и исхудавшее от болезни тело, прижимая к себе. — Второй раз уже не так страшно… — едва слышно произносит княжич, и тело его холодеет прямо в руках лекаря, пока тот дрожащей рукой гладит рыжие пряди. Алые ручейки напитывают подушки и перину, наполняя комнату запахом холодного металла, а где-то в избе, на дальней полке стоит настойка белоцвета, на столе лежат травы, что уже не дадут Мирославу шанса дожить до весны.