Галчонок

Мирослав теряет сознание быстро, куда быстрее, чем жизнь окончательно уходит из его тела. Но и та задерживается ненадолго, с легкостью покидая юношу, который и сам не желал за нее бороться: стук сердца замедляется, кровь из длинных порезов течет все медленнее. И Кощей, пребывающий в размытом оцепенении, спустя пару минут понимает, что гладит по волосам уже мертвеца. «Ненавижу…ненавижу запах крови!», — ощутив подступающую к горлу тошноту, он размыкает руки, и тело оседает на пропитанную алой влагой постель. Нетвердым шагом Кощей доходит до окна и распахнув его, вываливается корпусом в поток холодного, морозного ветра, который отчасти приводит в чувство. Зачерпнув пригоршнею налипшего на откосы снега, он трет ладони до посинения кожи, оледенения пальцев, но все никак не может отделаться от чувства, что его руки все еще грязные, что этот красный цвет впечатается в него вечным напоминанием собственного бессилия и бесполезности. «И зачем все это было…», — Кощей с тоской оборачивается на раскуроченную постель. Зачерпнув еще снега, он растирает лицо, до тех пор, пока не ощущает покалывающего пощипывания, что окончательно отрезвляет. «Нужно…собраться», — юноша глубоко выдыхает, и все равно передергивается, когда невольно опускает глаза вниз и замечает темные, уже подсыхающие алые пятна на своей одежде, — «Мои сожаления все равно бесполезны, почти так же, как я сам…». Выдохнув, Кощей возвращается к постели умершего, стягивает пропитанные кровью покрывала, приводя смертное ложе в более-менее пристойный вид. Остекленевшие ореховые глаза смотрят в потолок ровной, холодной пустотой, а посиневшие губы замерли в тонкой улыбке. «Смерть не любит взятого в долг… И, судя по всему, так или иначе, забирает свое?», — размышляет юноша, подходя к дверям и стуком привлекая внимания слуг, что берегли покои княжича. — Позовите…князя, — произносит он насколько может голосом твердым и спокойным, — скажите, что срочно. Мстислав является не так что бы срочно — где-то минут через сорок, которые Кощей проводит за тем, что просто сидит на полу возле постели усопшего, спрятав голову в сложенные на коленях локти. — И что здесь… — начинает князь, входя в комнату, но сразу осекается, увидев перепачканных кровью постель и слугу. — Решил никого не обременять, — горько усмехается Кощей, поднимаясь на ноги и кивая на Мирослава, что лежит уже с закрытыми глазами, ровно уложенными вдоль руками, — Не знаю, кто из слуг пронес ему нож, но… Я уже просто ничего не успел сделать. — Не уследил, значит… — задумчиво протягивает Мстислав, и лицо его искажается в сложной эмоции, внутри которой печаль и сожаление причудливо переплетаются с облегчением. Кощей от этой реплики вздрагивает всем телом, словно плетью ударенный, опуская очи долу. — Простите, княже… — едва слышно выдавливает он из себя, чувствуя, словно на грудь давит тяжелый булыжник. Мстислав косит взгляд на юношу, и вид этот оставляет желать лучшего. Бледный, с потухшим взглядом, перепачканный кровью, плечами поникшими — он сам выглядит донельзя хрупким и беззащитным. — Ладно, Галчонок, — с тяжелым вздохом князь притягивает к себе Кощея, обхватывая за талию, — Он был слаб и духом, и телом, а судьба слабых не любит, — и индульгенцией, облегчающей его вину становится короткий поцелуй в лоб, ладонь, заправляющая спутанные и испачканные кровью пряди волос за ухо- Подготовь погребение, скажем всем, что болезнь забрала, лишние пересуды ни к чему. Юноша молча кивает, переводя взгляд на постель, а затем устало выдохнув, утыкается в плечо князя. — Что-то сказать хочешь? — произносит Мстислав, когда Кощей поднимает на него глаза, всматриваясь глубокого и изнеможённо. — Да что тут уже скажешь… — тихо отвечает тот, — «Он о многом и так тревожится…». Данное Мирославу обещание он не сдерживает, последних слов князю не передает, решая, что это только огорчит того, заставит ощущать тревоги и волнение, от которых Кощей желал своего возлюбленного уберечь. «Все это моя вина», — думал он, осторожно омывая худое и полуобескровленное, посиневшее тело, — «Если бы я предупредил Мстислава вовремя, и если бы … Лучше понимал, что происходит с княжичем, что надо поддерживать его дух, а не переживать о том, что травы кончатся…», — тонкие пальцы с силой сжимаются на погребальной ткани, — «Или хотя бы если бы вовремя понял, что он действительно не хочет больше жить, и успел бы сделать эту смерть мягкой и безболезненной», — мрачно подводит итог Кощей, ощущая как в теле разливается каменная усталость, — «Все было бы иначе». Похороны проходят с должными для княжича почестями, но без пышности, с которой провожали его отца. Кощей, ощущающий тревожную подавленность, с трудом выстаивает положенное время церемонии- к нему так или иначе приковано множество взглядов, и тихие шепотки за спиной словно нанизывают на нить бус то одно, то другое предположение: …А быть может и не так хорош наш колдун и лекарь, коли княжича от такой раны не вылечил?.. Он быть может и хорош, но как Боги решили, так и тому и быть, они наказали княжича… Плохо, целых две смерти за одну зиму…быть может к беде?.. Все это нехорошо… «Все это нехорошо», — мысленно соглашается юноша, прикрывая глаза. Больше всего о смерти Мирослава горюет младшая княжна, и краем глаза Кощей замечает, как в самом конце к ней подходит Алексей, с видом тревожным и взволнованным, и оставаясь на должном расстоянии от незамужней девицы, стремится произнести что-то утешительное. Что-то в этой сцене Кощея цепляет, но сил сопоставлять это с замеченным ранее и делать какие-то выводы нет никаких, поэтому, проследив за тем, чтобы все было как полагается, юноша удаляется к себе. «Это хотя бы закончилось», — думает Кощей, входя в избу поникшим, с плечами опущенными. «Поскорей бы весна, а за ней и лето» — думает он, бросая взгляд сквозь окно, — «Уйду в лес, на целую неделю уйду, и пусть как хотят все здесь…». Из корыта вытягивает шею лебедь, и юноша подхватывает его на руки. Животное, словно чувствуя настрой хозяина, не противится своему прерванному отдыху, привычным образом обвивается вокруг шеи. — Знаешь, я так устал… — тихо произносит Кощей, утыкаясь носом в лебяжьи перья, — Эта зима какая-то особенно гадкая. После скоропостижной смерти княжича юноша и за собой ощущал определенного рода апатию, и от того несколько дней почти не выходил из избы, отсыпаясь и вливая в самого себя скроенные для поддержания сил отвары. На третью ночь этого затаенного и размеренного отдыха Кощею вновь снится тот самый лес. «Снова я здесь… И никогда не поймешь что за час дня, ни то сумерки, ни то рассвет», — оглядевшись, он замечает кончик рыжего хвоста, а за ним и лиса, который выходит к нему из-за дерева. — Здравствуй, — неуверенно произносит Кощей, разглядывая животное, что подходит ближе и садится, всматриваясь в него знакомыми глазами орехового цвета, — Мирослав? Лис делает активное движение головой, которое вполне можно счесть за кивок, и помимо того, Кощей замечает, что шерсть на передних лапах у животного алая, такая, какой была кожа после порезов на руках княжича. «Чудно так…встретиться с мертвым», — думает Кощей, опускаясь на корточки и осторожным движением протягивает ладонь вперед. Лис сразу подается навстречу, не сильно но достаточно ощутимо прикусывая пальцы, словно желая не ранить, но явно выразить недовольство. — Ауч! — Кощей, нахмурившись, ладонь одергивает, — И чего ты? — лис вместо ответа вцепляется в штанину, оттягивая в сторону, — Куда ты тянешь меня? В лес? Животное кивает, к тому же начиная активно махать хвостом из стороны в сторону, снова прикусывая за штанину и утягивая в желаемую сторону. — Ладно, пойдем, — вздохнув, юноша выпрямляется и следует за лисом, что регулярно оборачивается, проверяя, с ним ли его спутник. Спустя некоторое время они выходят на поляну у реки, через которую переброшен мост. Вода в реке темная, бурлящая, а мосточек узенький. «Река Смородина…», — Кощей наблюдает за тем, как лис подходит к самому началу моста, и обернувшись окидывает его взглядом почти что тоскливым, — «Точно, а это Калинов мост по которому переходят мертвые». — Тебе туда надо? — лис вновь утвердительно кивает, — А почему не идешь? — Он не может, — за спиной раздается незнакомый, скорее женский голос, на который Кощей резка оборачивается, — Потому что умер не тогда, когда было положено. — А ты кто? — Кощей с недоверием всматривается в странное, неизведанное для себя существо: тело кажется человеческим, укутанное в неопределённо цвета серо-сизые ткани, но вместо лица нечто похожее на совиную морду, а руки, выглядывающее из одежды, больше походят на тонкие и изогнутые ветки деревьев. — А ты кто? — насмешливо переспрашивает незнакомка, — Либо большой смельчак, либо большой глупец, если являешься сюда в истинном обличии. — Ему можно помочь? — в конце концов спрашивает Кощей, ощущая, что вопреки внешней мрачности сущность, кажется, нападать не собирается. — Можно, — оскаливается создание, — Если ты с ним перейдешь, сопроводишь. — А это опасно? — спустя паузу уточняет Кощей, кося глаза на лиса, что смотрит на него с нескрываемой надеждой в глазах. — Сам как думаешь? — насмешливо бросает существо, а после этого с шуршащим скрипом скрывается меж деревьев. «Да все на свете опасно», — с досадой думает юноша, бросая взгляд вглубь леса, туда, где образы деревьев начинают размываться. — Опять ты меня в тупик ставишь, — сетует он, садясь на корточки и всматриваясь в блестящие глаза животного, — Сам-то знаешь, что случится? Лис понуро опускает голову, перед этим бросая тоскливый взгляд вдаль, туда, куда так отчаянно стремится. — Я не готов переходить по этому мосту, — спустя минуты раздумья в конце концов произносит Кощей, — Но есть идея, можем попробовать. «В конце концов, я нарушил его последнюю предсмертную волю… Ратко говорил как-то, что так делать нельзя, видимо, остался должен, да и то, что умер не тогда, когда должен был…не из-за меня ли? Или потому что сам убил себя?..». Едва веря в удачу этой задумки, юноша подхватывает лиса на руки, а тот не сопротивляется, доверчиво заглядывая в лиловые глаза. -Так, смотри… — он подходит к самому краю интуитивно ощущаемой границы, а после, выдохнув, приседает, вытягивая руки вперед. В этот момент воздух вокруг словно вибрирует, а по коже пробегает пронзительный холодок, — А теперь отпущу, — и Кощей разжимает руки, оставляя лиса на самом начале моста, а сам торопливо отнимает ладони. «Вроде получилось», — выдыхает юноша, растирая предплечья, и наблюдая за тем, как оглядевшись, лис кивает ему. Едва ли животное может улыбнуться пастью — но Кощею кажется, что он видит именно это выражение на морде лиса, перед тем как он словно растворяется в воздухе сизо-рыжей дымкой. Ты многовато себе позволяешь — резко раздается голос, опять, словно бы везде и нигде одновременно. Интонация кажется юноше ни то ехидной, ни то протяжно угрожающей. Кощей оборачивается, но не видит никого — только тишина высоких деревьев, устремленных в небо. «Не к добру», — думает он, и торопливо отходит от моста и бурлящей реки. «Почему…почему я не могу проснуться?!», — Кощей в тревоге оглядывается — вокруг все тот же лес, и если раньше сны обрывались даже раньше, чем он успевал что-то понять, то теперь в нем стойко клокотало чувство, что с каждой секундой оставаться здесь опаснее и опаснее. «Мне бы проснутся», — думает он, пятясь обратно в лес, туда, откуда начинал свой путь, пускаясь сначала в торопливый шаг, а потом почти в бег. Догоняет ли его кто-то? Он и этого сказать не может, потому что оглядеться сейчас — смерти подобно, нечто не то внутри, не то снаружи гонит его, подхлестывая и подначивая увеличивающимся с каждой секундой страхом. За хрустом снега под ногами мало что слышно, но ему чудится то скрип веток, то тяжелое дыхание, то низкий свист и рык. Спустя минут десять бега, когда тревога окончательно захлёстывает, Кощей закрывает глаза, вжимаясь спиной в ствол ближайшего дерева — это едва ли помогает, но дает хотя бы кусок хлипкой надежды, что никто не подкрадется к нему со спины. Приходит отчетливое понимание, что бежать бесполезно, и к тому же, едва ли возможно — теперь он ощущает свои стопы приросшими к земле. — Скажи свое имя, — шипит на ухо леденящей сердце голос. «Не надо этому ничего говорить», — с отчаяньем думает Кощей, ощущая на своей щеке нечто влажное и липкое, словно тухлой рыбой по коже елозят. — С-с-скажи, — продолжает шептать голос, — Скажи имя, тогда отпущу, — чьи-то острые когти начинают оглаживать по рукам, двигаясь от плеч до ладоней, что до боли вцепились в кору дерева, — Ты пришел гостем незваным сюда сегодня, не представился… Скажи имя… — голос ощущается гипнотическим, проникающим под скальп, через уши в голову словно забираются маленькие насекомые, что до нервного раздражения щекочут внутренности. — К.кощ… — он морщится, пытаясь закрыть рот, но страх давит, что-то склизкое и к тому же дурно пахнущее облизывает лицо, становится тяжело дышать, на грудь ложится тяжесть, сдавливающая ребра. «Черт… Даже дернуться не могу!», — думает он, силясь сдвинуть себя с места. — Давай, говори…- уговаривает его некто, продолжая царапать руки и будто обволакивать со всех сторон. — Ко…кощей, — наконец выдавливает юноша, после зажмуриваясь еще сильнее. Сущность отстраняется, позволяя сделать вдох полной грудью. — Скажи настоящее имя! — шипит голос, и в интонации чувствуется нарастающая злость, — Скажи! «Боже, что это?! Что оно хочет? Какое настоящее?! Прошлое в смысле?», — в отчаянье думает юноша, — «И это…оно злится, зачем ему мое имя? Вряд ли для чего-то хорошего!». — Зачем тебе? — едва слышно произносит юноша, еще крепче, до боли вцепляясь в дерево. Ответом ему звучит недовольный, нарастающий рык, он ощущает острое у своей шеи, царапающие клыки зверя, а зловоние вокруг становится почти невыносим. — Нет! — шепчет Кощей почти из последних сил, одновременно чувствуя резкий укол в ладони. И он просыпается с резким вскриком, подпрыгивая на лавке и болезненно ударяясь локтем о деревянный сруб. «Черт!», — юноша садится, пытаясь отдышаться — сердце колотится как бешеное, а на руке алеет след от длинной лебяжьей пасти. Сам виновник пробуждения стоит у лавки, шумно размахивая крыльями. — Ты укусил меня! Ты укусил, и я проснулся, — Кощей тянется вниз, пытаясь подхватить лебедя на руки, но тот, недовольно крякнув, пятится назад, — Ладно, я испугал тебя наверное… Поднявшись на ноги, Кощей с весомой долей облегчения оглядывает родную избу, а после выходит на крыльцо, утирая лицо снегом. «Брр, ну и жуть… Да, я сую свой нос сам не зная куда, не удивительно, что это таким оборачивается!», — коснувшись шеи, он ощущает неприятное пощипывание. Отражением в мутном зеркале показывает ему ряд из четырех царапин, аккурат в том месте, где нечто во сне касалось его кожи. «Не сон, значит…», — вздрогнув, думает Кощей, проводя ладонью по саднящей шеи, — «Нужно быть осторожнее… И кто была та девушка? Сова? И как приходить туда не в истинном обличии?» — Одни вопросы и никаких ответов, — с досадой проговаривает он лебедю, что уселся обратно в корыто и спрятал клюв под крыло. «Что ж…это и любопытно и страшно одновременно, и плохо, что я совсем это не контролирую», — Кощей, переводит свой взгляд с птицы на оскудевшие запасы на полках, подмечая, что и успокаивающие травы заканчиваются, — «Когда появится возможность уходить в лес, быть может, стоит попробовать, что я еще могу, если осторожно. Но весной будет много работы. Хорошо, что есть хоть эта небольшая передышка до первого тепла, если никто снова не помрет…». Но, кажется, беды достаточно откусили от их двора, по крайней мере, чтобы отступить хотя бы на время — остаток зимы проходит спокойно, большие хвори обходят княжеский терем стороной, позволяя лекарю набраться сил, да и сны-видения больше не мучают. У князя же к весне были свои планы — и потому в один день он зовет своего слугу на задний двор, к птичнику. — Это ведь ваш сокол для охоты? — с любопытством интересуется Кощей, всматриваясь в крупную птицу с такими же карими, как и у ее хозяина, глазами. Сокол, сидящий на руке князя, смотрел на подошедшего к нему спокойно, с легким недоверием, и по перебору когтистых лап видно, что если незнакомец продемонстрирует опасность, то весьма об этом пожалеет. — Да, — улыбается Мстислав, — Не бойся, тебя не цапнет, — и мужчина предупредительно цокает языком, осаживая птицу. «Опасный, может защитить себя сам», — думает Кощей, подходя к мужчине ближе и всматриваясь в глаза соколу, — «Не то что мой лебедь». — Скорее всего, в какой-то момент мне понадобится твоя помощь, — протягивает Мстислав, поглаживая птицу по голове кончиком пальца, — Взять тебя с собой в большой поход ни с руки — за теремом нужен пригляд лекаря. А он летает быстро, обернется с запиской в случае чего за пол дня-день, самое долгое. Ратко ведь обучил тебя грамоте? — на этот вопрос Кощей активно кивает, — Хорошо, пусть привыкает к тебе, на, прикорми его. Он послушно берет в руки протянутый кусок мяса и надев на руки перчатку, протягивает птице — та сначала переводит глаза на хозяина, и получив одобрительный кивок, вытягивает шею, выхватывая подношение клювом. — Ты говорил, что можешь в чужие сны входить, — начинает князь, наблюдая за осторожными жестами юноши. — Могу, — утвердительно кивает тот, — Но для этого мне нужно что-то от человека…волосы лучше, но одежда тоже пойдет. — А мысли человека узнавать можешь? — Мстислав позволяет соколу отлететь на деревянную перекладину, а сам укладывает ладони на спину Кощея, притягивая к себе. — Про мысли не знаю, не пробовал… предвиденье бывает во снах, но я пока скверно их трактую. «И сны эти опасные порой оказываются», — но эту мысль он князю, конечно же, не озвучивает, — «Вдруг…у меня не будет получаться?», — внутри быстро, но глубоко колет волнением, которое он сразу стремится прогнать, — «Нет, не может быть такого, когда настанет время, надо чтобы все получилось, все что нужно», — Кощей прислоняется щекой к груди мужчины, прикрывая глаза и наслаждаясь поглаживающими касаниями на спине, — « Его подвести я не могу». — Княже, а…можно я буду пользоваться вашей библиотекой? — эту просьбу он носил в себе давно, но всякий раз не решался озвучить, опасаясь сам не зная чего. При всей своей близости к князю юноша едва ли высказывал каких-то желаний, ощущая в глубине души смутное, неоформленное, но весьма стойкое чувство, что и так получает больше положенного. — Отчего ж нет, — пожимает плечами Мстислав, подхватывая кончиком пальца подбородок Кощея, — Только зачем тебе? — Эм…- юноша смущённо потупляет глаза, выдыхая с облегчением, — Интересно просто и…ведь если у Осипа были какие книги, то их отнесли туда, верно? Хочу разобраться с ней, — и изящная рука поднимается к волосам, касаясь Иглы, — Быть может, найду что-то. — Да, должны были, — при упоминании советника Мстислав морщится, — Или в сундуки складировали… Можешь поискать, скажу слугам, чтобы дали тебе ключи. — Спасибо, — Кощей широко улыбается в ответ, и в лиловых глазах плещется теплая нежность, радость благодарности. Князь же, надавив подушечкой на посиневшие от холода уста, проводит по губам, а после накрывает их поцелуем, прижимая к себе полюбовника крепко и пылко. «Ох, тут же любой может нас увидеть», — смущается Кощей, пунцовее и так красными от мороза щеками, ощущая, как легкий стыд смешивается с ярким, растекающимся по телу согревающим желанием. Почти ни для кого в княжеском тереме эти отношения секретом не были, но проявлять чувства так открыто, ничего не стыдясь и не опасаясь, для юноши было в новинку. И несмотря на то, что на заднем дворе в этот момент вроде бы никого не было, их действительно увидели, и до ушей княгини тоже донесли. От того она, до того момента, казалось бы, притихшая, в очередном разговоре с мужем взорвалась гневом. — Сколько это еще будет продолжаться?! — вопрошает женщина, всматриваясь в раздражающе-безмятежное лицо Мстислава сквозь зеркало. — Что именно? — Обжимания твои с холопами, — цедит сквозь зубы Людмила. Князь в этот раз даже не сдерживает порыв закатить глаза. — Не тревожься за то, что тебя не касается, — сухо отвечает он. — Вот и женился бы на своем Кощее, коль он так люб тебе, — шипит женщина, — Из покоев твоих не вылезает, ночует там, как супруга, может на следующем большом пиру его по правую руку посадишь, а? — и подгоняемая раздражением, она подхватывает со столика глиняный кувшин с водой, отправляя его в стену. «А быть может, если бы мог, и женился бы, он бы точно таких сцен не выдавал» — с раздражением думает Мстислав, — «И чего ей не хватает, все, что просит, получает по первому зову!». И то было правдой — в жадности князя обвинить было тяжело, и так или иначе он свою толику вины перед Людмилой все же испытывал — из песни слов не выкинешь, действительно были грешки за душой. Поэтому и старался компенсировать самым простым и удобным для себя способом — подарками. Шелка, меха, драгоценности, резные гребни, обширное количество слуг — всего этого у княгини было в избытке. Только вот все подношения нисколько не успокаивали Людмилу, только множили раздражение. «Откупиться от меня хочет!», — думала она, всматриваясь в малахитовые шкатулки, — «Мол принарядись и рот закрой, будь довольна всем!». Благодарности за дары выказывала соответственно — либо цедила сквозь сжатые губы, либо отвечала притворно ласково, наполняя смысл слов тонкой колкостью, так, что абсолютно никаких сомнений не было, что не мед льется с уст, а яд. Быть может, будь его супругу кротка, и выражай свое огорчение и ревность мягко, поволокой слез в глазах, жалостливым вздохом, Мстислав куда быстрее устыдился бы, проникся к ней. И пусть своих связей на стороне не прекратил бы, но скрывал куда лучше, да и с самой женщиной был бы ласковей и времени проводил больше. Но Людмила, в моменты хладного ума даже если и размышляла о подобной тактике, то увидев очередной длинный черный волос или пятно от поцелуя на теле мужа, едва ли могла удержаться от прямого и яркого недовольства, и коса находила на камень. — Твои бабьи капризы уже костью в горле стоят, — мрачнея тоном, произносит Мстислав, наблюдая за тем, как капли воды остаются на дереве темным пятном с потеками. — Да надо мной все слуги смеются! — огрызается женщина, почти что натурально оскаливаясь, — Имел бы хоть какие-то приличия! — и обернувшись на супруга, она окидывает его злостным взглядом, — И не лобызал его на людях! — Ты больше слухов слушай, — бросает Мстислав, ощущая, как постепенно начинает закипать. «Да какие там слухи!», — думает Людмила, сощуривая глаза. — Быть может и мне себе слугу присмотреть, раз уж дело на то пошло? — елейно-ядовито протягивает она спустя паузу, — Конюх вот вроде бы ничего у нас… — Осторожнее, Людмила, — тихо произносит Мстислав, подходя к женщине и укладывая широкую ладонь на ее голову, вплетая пальцы в волосы, - Я к тебе снисходителен, и терпелив, прощаю многие, списываю на то, что дитя носишь, но у всякого есть предел. «Ага, только у твоих измен предела нет», — думает она, сглатывая тревожный комок в горле. — А что до жен неверных, думаю сама знаешь, что с ними бывает… Узнаю — своими руками убью, — так же тихо, и казалось бы, спокойно, произносит князь, наклоняясь к самому уху супруги, и от этого тона у нее по спине бегут мурашки страха, которые она тем не менее старается не выдать. И после Мстислав отстраняется, покидая покои Людмилы с хлопком двери, от которого дерево едва ли не трескается. «Почему…почему черт возьми, он может творить все, что захочет, куралесить как хочет, а я могу лишь терпеть?!», — в изнеможении думает она, роняя голову на локти и прикусывая губы почти что до крови. Где-то внутри, из глубины груди поднимается тяжелая, колкая злость, — «Еще и беременность эта, тошно во всех смыслах… А этот как бы не отравил меня просто-напросто после родов, отомстив». Но этот разговор определенное действие оказывает: — Тебе не следует оставаться на ночь, чтобы поутру видели на княжеской половине, — произносит Мстислав тоном, не лишенным досады, но едва ли несущем извинение, — Людмила ревнует, сил нет никаких, — добавляет он, замечая недоумение на лице любовника, — И так носит непросто, не хочу ей лишних поводов давать для волнений. «Уйти…», — юноша, который только было собирался устроиться на мужской груди, ощущает, как внутри поднимается досада — к хорошему быстро привыкаешь, а к хорошему и любимому тем более, и ему казалось, что после смерти предыдущего князя меж ним и Мстиславом почти не осталось преград. — Да, конечно, — Кощей разводит губу в широкой улыбке, призванной скрыть за напущенной легкостью пронзающее его огорчение, — Я все понимаю. Мстислав кивает — его Галчонок, в отличие от супруги, как всегда улавливает все тонкости без долгих разжевываний, чуткий и понятливый, податливый и удобный. — Вот и славно, — улыбается в ответ Мстислав. «Ничего страшного», — Кощей, поднимаясь из постели и даже с излишней, устыженной торопливостью, облачается в одежду. «Я просто порой забываюсь, но мне следует помнить свое место», — размышляет он, выскальзывая за дверь княжеских покоев, — «Он теперь волен делать почти все, что пожелает…но я не то, чем можно гордиться, мужчина, рабского происхождения, еще и колдун…». Кощей с тихим вздохом невольно прикладывает ладонь к груди — на сердце ложится серая тоска, и он стремится прогнать ее, размышляя о том, что важно не то, что на виду у люда, а то скрытое настоящее, что есть меж ним и князем. Спустя несколько недель, как только первые снега сходят, Мстислав снаряжает дружину в первый обход, пока пробный, до ближайших поселений. И по прошествии пары дней Кощей, выйдя из избы, вздрагивает от того, что на его плечо пикирует сокол, с маленьким свертком, привязанным к лапке. В записке есть небольшой отрез пояса, и короткая приписка — Возможно, кое-кто пытается заключить союз за моей спиной. Узнай с кем. Кощей рассматривает кусок ткани с волнением — задача вполне ясна, а вот как выполнять ее нет. «Ладно, глаза боятся, руки делают», — думает он, запирая свою избу с наступлением сумерек, надежно скрывая себя от глаз тех, кто мог бы явиться к нему с внезапно нахлынувшим недугом. После Кощей садится за стол, взяв в руки отрез, и закрывает глаза, стараясь сосредоточиться на своей задаче. Но в сознание едва ли всплывает какая-то картина или подсказка. Зато ночью приходит сон, больше похожий на мутное видение, но этого хватает чтобы составить хоть какое-то сообщение Мстиславу: Не могу сказать имя, простите, княже, только описать их — высокий мужчина, с короткой бородой, зеленые глаза, родинка большая у левой щеки, волосы недлинные, говорил с кем-то таким щуплым, в желтом кафтане, с длинным носом. Окинув написанное скептическим взором и с досадой подметив корявость собственного почерка, Кощей скручивает записку и найдя на дворе сокола, привязывает ее к его лапе. «Надеюсь, все получилось», — думает юноша, провожая птицу взглядом. Ответа князь ему не присылает, и Кощей тревожится о том, как это трактовать — как успех или как ошибку. Но когда дружина прибывает обратно ко двору с тюками дани, собранной, кажется, даже более щедро чем в годы ранее, а Мстислав бросает ему широкую улыбку и покровительственный кивок, юноша с облегчением выдыхает — по крайней мере пока надежды он оправдывает. — Начало положено, да? — спрашивает он мужчину на следующий день, осторожной и как в былые годы незаметной тенью проскальзывая в его покои, — Вы много привезли ко двору. — Да, — в голосе Мстислава сквозит удовлетворение, он цепко укладывает ладони на узкие бедра, притягивая любовника к себе, — Ответ ты дал размытый, но этого хватило. Никто так и не понял, как он сумел раскрыть эту в целом, пустую интрижку — союз был бы плешивый, даже объединившись с друг другом эти два клочка соседних земель едва бы смогли выбить себе право на самостоятельность. Но с помощью Галчонка Мстислав и силы своей дружины сберег, и власть укрепил, приперев к стенке сначала одного воеводу, который с легкостью сдал своего товарища, а затем другого. В качестве извинения и платы за прохудившуюся верность и была собрана дань больше, чем обычно. — Рад служить вам, княже, — улыбается Кощей, потираясь кончиком носа о шею мужчины, срывая с его губ тихий смешок. «Как кот ластится», — думает князь, оголяя любовника, и тот за ним не отстает, тонкие пальцы расстегивают завязки, стягивают пояс. — Через несколько недель уйдем снова, на этот раз надолго, — шепчет Мстислав, — Всякое может быть, будь готов. Кощей молча кивает, и не желая тратить время на разговоры, касается губ напротив поцелуем. А где-то далеко от княжеского терема двое уже давно держали путь сквозь леса с топкими болотами и поля с еще наполненной влагой от тающих снегов землей. — Почему мы вообще должны идти туда? — произносит невысокого роста светловолосый юноша, седлая коня себе и своему спутнику, — Если этому князю что-то нужно, сам бы и шел к нам, чем он такой особенный-то?! — и в серых глазах плещется недовольство, смешанное с непониманием. «Не он», — думает старец, с длинной, до самых пят белой бородой и глазами мутными, затянутыми поволокой слепоты, за которой на самом деле крылся взор куда более зоркий, чем у обычного человека. Нахмурив брови, он на мгновение поднимает глаза вверх, к шапкам деревьев и синему небу. — Князь нас не призывал, — спустя долгую паузу отвечает старец, разводя губы в легкой усмешке — его спутник знатно утомился, и нетерпеливая молодость накопила раздражение, — Есть дело. Надо посмотреть на кое-кого. — На кое-кого? — белесы брови Ярослава поднимаются еще выше. Сие путешествие с самого начала у него вызывало большие вопросы — начавшиеся только лишь сошли снега и едва подсохла земля, долгое, местами неудобное. Да и с каких пор волхвы сами ходят к князьям на поклон? Тем более такие они, верховные? Это им князья обязаны приносить жертвы и почести, являться за благословением, возносить молитвы. — Много вопросов задаешь, отрок, — вздыхает старец, — Дело важное. Через пару дней уже будем на месте. На княжеском дворе их действительно не ждут — поднимается большая суета, все глазеют, кланяются и шепчутся. — Проводите меня к вашему князю, — сразу приказывает старец. Разговор выходит весьма короткий — и Ярослав внутренне подмечает, что его наставник явно раздражен, и быть может, даже гневается на князя, а тот, несмотря на всю почтительную радушность в голосе, напрягается, стремясь это не выдать, скрываясь за широкими гостеприимными улыбками. — Ты знаешь, зачем мы здесь, Мстислав, — сухо произносит волхв, прерывая мужчину — Зови своего лекаря. «Лекаря? Зачем нам какой-то лекарь?», — с множащимся недоумением Ярослав ожидает, что будет дальше — ибо от этого требования князь хоть улыбки не теряет, но лицом бледнеет. И когда через расписные резные двери в парадную залу наконец входит высокий темноволосый юноша, с таким же недоумевающе- взволнованным, как и у всех окружающих видом, молодой волхв наконец понимает, зачем они держали такой большой и долгий путь от главного капища Белобога. «Он отберет у меня все», — мелькает в голове Ярослава яркой, обезличенной вспышкой, так, как порой являлись видения, пока незнакомец подходит ближе, почтительно кивая гостям и одаривая их пристальным, изучающим взглядом лиловых глаз.