Галчонок

— Кощей, тебя эт... в терем зовут, — произносит явившийся на порог лекарской избы посыльный мальчишка. Вздохнув, Кощей поднимается с места и плетется в нужную сторону. И никакого колдовского предвидения ему не нужно, и так ясно, что ждет — вопрос лишь в степени недовольства Мстислава. Дружина вернулась из похода несколько дней назад, и князь был далеко не в самом безмятежном расположении духа — не то чтобы он принес в дом тотальный провал, но все пошло не по плану. — И что ты скажешь в свое оправдание? — мрачно протягивает Мстислав, одаривая юношу взглядом лишенного всякого тепла, едва тот перешел порог приемной залы, — Простите, князь, — склонившись в глубоком поклоне шепчет Кощей. «А что я вообще могу сказать?», — он вцепляется руками в ткань на коленях, ощущая как пальца леденеют от волнения. Взгляд его направлен в пол, и только по скрипу половиц Кощей понимает, что Мстислав поднялся с места и подошел ближе. — Как можно внезапно стать такой бездарностью?! — князь, подхватывая рукой его подбородок, принуждая смотреть на себя, — Я потерял из-за тебя людей! — Простите, — едва слышно повторяет Кощей, сжимаясь, и это пугливое выражение только сильнее разжигает пылающий костер недовольства его собеседника, — Мне очень, очень жаль, что я подвожу вас!! — Правда жаль? — Мстислав щурится, задирая его подбородок еще выше и ладонь сжимается еще крепче, до боли в юношеской челюсти, — А мне уже начинает казаться что ты делаешь это все специально! Мстишь за потерянного любовничка? Это очень глупо с твоей стороны… — Нет! Это не так, — судорожно перебивает он, вцепляясь ладонью в княжеское запястье, — Я не специально, я клянусь вам! Я делаю все что могу, но оно просто больше не выходит, силы почему-то очень ослабли. Простите! «Ах силы у него пропали значит», — выражение отчаянья, сведенные к переносице брови, побледневшее лицо в князе милосердия не пробуждает, а лишь разжигает бурлящее пламя недовольства, — «Какой же он ничтожный и жалкий, как я вообще мог обратить на такого внимание когда-то?». Досадливо цыкнув, он отпускает юношеское лицо, отвесив пощечину — далеко не вкладывая всей силы своей руки, но и этого достаточно, чтобы голова Кощея резко дернулась в сторону. — Ты говорил, что разберешься с этим, — голос Мстислава жесткий, холодный, полный раздражения, — Так что явно стараешься недостаточно сильно! Какой толк кормить тебя, давать крышу над головой, если ты бесполезен?! Кощей молча опускает голову вниз, касаясь ладонью заалевшей, горящей щеки. Возразить ему нечего, катастрофически нечего. Робкий, тихий голос изнурит — а разве я все еще не сносный лекарь? Разве за зимы мы едва ли хороним кого-то, кроме откровенных стариков? — давится удушающим чувство вины, переливающимся в бьющую в жилах панику. Он должен был все исправить, наладить, но он сделал лишь хуже. — Дайте мне еще один шанс, пожалуйста, — шепчет Кощей. — Пошел вон, — коротко рычит Мстислав, отмахиваясь ладонью от нерадивого, ставшего бесполезным колдуна. Тот опускает голову, вновь кланяясь, а потом выходит из приемной залы и понуро идет прочь. Что ж, этот разговор мог пройти еще хуже — учитывая, что в последний раз он отправил сокола к Мстиславу с разочаровывающе пустой запиской. Едва ли сам Кощей мог объяснить, в чем дело — то, что раньше давалось с гарцующей легкостью, теперь ощущалось неподъемной, тяжелой ношей. Случай со Святогором дал ему призрачную надежду, что все наладится и образуется, но он больше не мог ворожить на расстоянии, вне прямого соприкосновения с человеком. Картины, приходящие к нему, были слабы и нечетки, и сама способность вплетать в чужие головы нужные образы и мысли почти утратилась. Это стало ясно после первого поручения Мстислава, отправившегося уже не по границам своего княжества, а желающего прощупать почву за ним — кто окажется достаточно слаб, чтобы позволить оттяпать кусок своей земли? В ответ на скрупулезную попытку разобрать мутное, невнятное видение приходит короткая записка, жесткий очерк- «Ты ошибся». Он держит лист бересты дрожащими пальцами, и спина покрывается испариной - даже сквозь буквы чувствуется злость и недовольство мужчины. «Мне нужно стараться лучше», — твердил себе юноша, и все выходило хуже и хуже. Тревога, нервное, холодно волнение, страх приступить к делу сковывали в тиски, множа в нем столь привычное, знакомое до боли чувство собственного бессилия и ничтожности. В один из этих тревожных дней отсутствия князя, под вечер, когда сумерки покрыли терем, к нему явилась Людмила. — Решила сама зайти за травами в этот раз, — мягко протягивает она, сверкнув зелеными очами и словно невзначай проскользнув рукой по кощеевкой руке. Он, опустив глаза на свою ладонь на столе, осторожно вытаскивает ее из-под касания княгини. — Жалеешь значит? — хмыкает женщина, поймав этот жест, уловив тонкое и осторожное «лучше не стоит». — Нет, что толку жалеть об уже соделанном, — Кощей едва заметно улыбается, внутренне выдыхая — было у него затаенное опасение, что Людмила захочет продолжить и развить эту связь, но, кажется, несмотря на попытку, настаивать княгиня не собиралась, — Просто… это все неправильно. Да и опасно, сами понимаете. «Ох, ну конечно», — Людмила даже не скрывает закатывающихся глаз, — «У тебя один свет в окошке». Отказ ее огорчил несильно, так, вызвал легкий флер досады — все больше она задумывалась о том, чтобы повторить этот опыт, и Кощей был самым удобным и понятным вариантом, который парадоксальным образом было бы легче всего скрыть от ушлых глаз и ушей, и к тому же проверенным. Никаких иллюзий о возможных сердечных чувствах меж ними Людмила не питала — с лихвой хватило тех, что грели душу перед свадьбой и бередили первые годы брака. Но быть может, без чувств даже лучше, раз им уже было хорошо с друг другом, почему бы не продолжить? — Кстати, хотел спросить все время, но не с руки было…- произносит Кощей, желая с одной стороны сгладить неловкость, с другой- действительно наконец ощущая возможным этот вопрос задать, — Как так вышло, что ты прознала о моих силах и натравила двор? — Да история простая, — отмахивается княгиня, — Эта Акинья попалась моей служанке с гребнем, я и прижала ее к стенке, она сразу тебя сдала, ревела в три ручья о том, как злобный колдун силой принудил темные дела творить, — по широкой насмешливой улыбке Людмилы ясно, что теперь-то она понимала истинную цену слов Акиньи, — А дальше просто — рассудила, что у тебя точно должно быть что-то темное в избе. Мне тогда казалось, что я избавлюсь от проблем, но в результате ,это только сблизило тебя с Мстиславом… А я стала вздрагивать ночами в ожидании мести. Дура была, — хмыкает она, окидывая взглядом вереницу подвязанных к потолку пучков трав, — Тебя сгноила бы, и сама в родах померла бы. — Вы же его супруга, — пожимает плечами Кощей, подходя к столу и собирая нужные княгине мешочки, — Я не мог причинять вам вреда. — И что, меня спасало от яда только то, что я должна родить наследника? — фыркает она. — Быть может, — Кощей пожимает плечами, бросив собеседнице короткую, искренне-шутливую улыбку через плечо. «Месть вообще… плохо мне удается», — думает он, ощущая это странным, едва возможным и непривычным для себя действием. Из несправедливо обиженных мстят те, кто ощущают в себе силу и право на восстановление утраченного. Он же, будучи рабом, привык смиренно сносить всякое посягательство на себя, и даже имея силы, едва ли осознавал, что и сам в праве защищаться. — Ты ведь не изменял ему тогда, верно? — внезапно из дум его вырывает вопрос княгини, тоже решивший прояснить давно мучавший ее вопрос. — Нет, — глухо отвечает Кощей, и по его вздрогнувшим плечам Людмила понимает, что задела рану, что едва ли затянулась несмотря на время, — Там была княжна. Он… — даже имя дружинника произносить болезненно, — Встречался с ней тайно. А она переодевалась в Варвару. «Так и знала, что что-то тут не так», — кивает Людмила, — «Зря что ли у нее глаза все время на мокром месте и только когда Мстислава видит, бодрится да улыбается». — И что их уберегло от мести? — Ничего, проклял их обоих, — серым голосом отвечает Кощей, — Но не знаю, сработало ли. Возможно, просто попусту сотряс воздух. «Может, с этого всего пошло не так… Или от того, что это наказание богов? Быть может, нельзя силу во зло использовать? Но яды Мстиславу мешать мне ничто не мешало…». — Что ж, слово и простое силу имеет — а думаю твое и подавно, — и женские губы расходятся в легкой усмешке, — Кстати, я вижу, сокол князя часто к тебе повадился, — протягивает она, — Хочет завоевать все окрестные земли? — Вроде того, — бледно улыбается Кощей, а Людмила в ответ поджимает губы — амбиций супруга она опасалась, вдруг выйдет большая война, или просто не получиться удержать столько земель. Ведь под свою власть взять земли это не только дань собрать — еще и защищать от набегов и посягательств, помогать в голодный год. На другой день птица вновь прилетает с очередным поручением и маленьким отрезом кожи с седла, но у колдуна не выходит ничего — в голове словно только темный шум. «Мне нечего ему отправить», — сглотнув, Кощей, — «Теперь я так сильно боюсь ошибиться и не вижу вообще ничего». Выйдя из избы, он видит сидящего на крыше сокола, что, склонив голову, издает короткий птичий вскрик, и даже в этом звуке юноше слышится укор. — Прости, — он вытягивает руку, и сокол садится на предплечье, — Обратно полетишь пустым. Мстислав, имея за плечами большой опыт сражений, вообще-то и сам мог неплохо рассудить положение на поле битвы. Но привыкнув к крапленым картам на руках, расслабился — знания о мыслях и планах соперников, наличии или отсутствии у них лишних сил, позволяли выгодно блефовать или наоборот, идти на пролом там, где прочие бы осторожничали. И без кощеевых происков Мстислав вновь встал на один уровень с прочими, удача теперь не могла быть на его стороне безоговорочно, и мужчина вновь ощутил терпкий, подзабытый вкус поражения и неудачной битвы. И теперь, когда князь вернулся пусть и не с разгромным поражением, но и не подчинив себе желанный кусок земель окончательно, потеряв больше людей, чем планировал, остатки его лояльности к колдуну истлевали подобному тому, как высыхают капли воды под палящим летним солнцем. После разговора, многократно усилившего тревогу и вину, Кощей идет в сторону леса, как обычно, в тяготящей компании дружинников, хотя бы остающихся на поле у входа в чащобу. Он добредает до озера, на котором надеется найти лебедя — и тот действительно там, крутится у камыша. Кощей опускается на берег, вытягивая ноги в теплую, нагретую солнцем воду и бросает в озеро маленький камушек, наблюдая за тем, как по воде начинают расходятся круги. «Может, мне нужно добраться до волхвов?», — он едва замечает, как в своих уже почти постоянных тревожных размышлениях вновь прикусывает кончики пальцев, на которых тут и там кожа огрубела и покрылась заусенцами, — «Они могли помочь, но разве я сам не отказал им? Сказал, что мое место здесь, что смогу сам по себе… А оказывается не могу», — его губы надламываются в горькой усмешке, — «Да и отпустит меня Мстислав? Решит, что это повод для побега, быть может получится убедить его отправить с кем-то из дружины… А идти то далеко, Ярослав говорил, что они три седмицы были в пути…». — Хотя бы тебе хорошо, — отвлекшись на плеск воды, произносит Кощей, наблюдая за тем как его птица живо ныряет в воду, выискивая мелкие травинки и водоросли. Он же откидывается спиной на траву, упираясь взглядом в высокое и синее летнее небо. «Так не может продолжаться вечно», — вздыхает юноша, ощущая на груди невидимую глазу, но ставшей его неотъемлемой частью тяжесть, — «Я либо найду способ все исправить либо… Мстислав прогонит меня? Или того хуже?..». Дав себе совсем немного времени размеренного отдыха, он поднимается на ноги, и срывает несколько пучков травы, растущей у кромки воды — почти пустой сорняк, но его сопровождающие этого не поймут, а выйти из леса с пустыми руками значит показать, что ходил зазря. Вернувшись в избу, он задумчивым взглядом в тысячный раз оглядывает полки, заполненные разнообразием средств, пока его глаз не зацепляется за небольшой горшочек с белым порошком. Толченые грибы, и не из тех, что употребляют в пищу. — Ты с этим будь осторожен, — мягко увещевал его Ратко, заставляя отмывать руки после работы с ними с особой тщательностью, — В малом количестве — лекарство, в большом- яд. — А что будет, если съесть или добавить лишнего? — Порой их используют для того, чтобы проникнуть туда, куда людям проникать не стоит, — и завидев всполохнувший огонек любопытства в глазах, Ратко с досадой думает, что вновь ляпнул юному подмастерью лишнего, — Не сколько на тело влияют, сколько на голову. Поэтому детям малым давать нельзя, бабам отяжелевшим… «Может, это могло бы помочь?», — думает Кощей, нахмуриваясь и доставая с полки банку с сушеными грибами. В его голове всплывает и смутное припоминание страницы ведьмовского лечебника, говорившей о необычных свойствах этих растений. «Да была не была», — думает он, вываливая на ладонь целую горсть сухого порошка, — «Авось что-то и выйдет, что мне себя беречь». Сначала Кощею кажется, что вообще ничего не происходит — пока спустя час он, занявшийся своими обычными делами, не замечает, что помещение странным образом то сужается, то расширяется, предметы меняют цвет и переливаются огнями. «Ого… Это что такое?», — с удивлением думает юноша, касаясь пальцем повисшей в воздухе банки — а всякий наблюдающий со стороны мог бы поклясться, что Кощей замер на месте и тычет пальцем в воздух со взглядом остекленелым, в котором лиловую радужку почти полностью перекрыла чернота зрачка. Стоит, пока, пошатнувшись, не сползает на пол, теряя сознание. «Не совсем тот эффект», — думает он, поднимаясь на ноги и оглядываясь в месте, далеком от своего дома, — «Межмирье, значит…». Здесь, как и всегда невозможно понять, что за время суток — ни то сумерки, ни то рассвет, промозглый, но не леденящий до костей холод. Разве что снега теперь нет, но и что за время года определить трудно — ранняя весна или поздняя осень, или быть может бесснежное зимовье. Безвременье и безместье. «Кажется, тут не стоит быть истинным ликом… И во что я могу обернуться?», — не особо надеясь на какой-то положительный результат, он прикрывает глаза, вспоминая образ, что примерил тогда для Остромира. И открыв глаза, Кощей не без доли удивления обнаруживает свои руки словно покрытыми накидкой из перьев, и едва ли можно определить где ткань срастается с кожей. Он осторожно ощупывает тело, ощущая шею необычно длинной, а волосы — забранными в странный узел, больше похожий на гнездо. Он пытается, насколько может, оглядеть себя вокруг и замечает меж сизо-серых перьев бурые дорожки, что стекают от самой шеи. «Если вышло обернуться в этом, быть может, все не потеряно. Но почему кровь? Хм…это не болит», — он морщится, заводя руку за спину и зарываясь пальцами под перья, ощущая на спине теплую, вязкую влагу, — «Ладно, все равно я не знаю, что с этим делать". Оглядевшись, он, как всегда, видит лес, кажущийся непроглядным и бескрайним. И просто начинает идти — в надежде набрести хоть куда-то. Время тоже течет странно — из-за отсутствия движения солнца совершенно невозможно понять, сколько часов прошло. Или минут? Или уже полдня? «Ага, река Смородина», — выйдя наконец к воде, он всматривается в бурно текущий поток, — «Но туда пока рановато. Интересно, есть здесь вообще что-нибудь еще?». — Плоховато выглядишь, кровью истекаешь… — за спиной раздается протяжный, негромкий голос. Обернувшись, он видит существо, что уже встречал здесь — нечто замотанное в темные одежды, с совиным лицом и длинными пальцами- ветками. — Да, — задумчиво протягивает Кощей, оборачиваясь и бросая взгляд на цепочку алых пятен, составляющую его след, — Но меня никто не ранил. — Правда? — птичий рот расходится в столь откровенной усмешке, что ему становится неловко за свои слова, будто он сказал откровенную глупость и нелепицу, — Сюда приходят душами, а не телами. «Душами… Может поэтому с силами и так плохо?», — думает он, обхватывая плечи руками. Чувство непривычное и привычное одновременно — не шершавая ткань или кожа, а холодная гладкость перьев, почти таких же на ощупь, как у его лебедя. — А ты кто? — решает спросить он и из чувства любопытства, и одновременно не желая обсуждать собственную персону. — Да так, брожу тут, — неопределенно бросает сущность, — Тут вообще всякое бродит. — А чего по мосту не переходишь? — добавляет он спустя паузу. — А почему ты считаешь, что я обязательно должна переходить? — фыркает создание, небрежным жестом потирая длинные ветвистые пальцы. Дальше все случается резко и быстро — птичий рот, казавшийся маленьким распахивается в широкую, клыкастую пасть, разведенные в сторону руки обещают сомкнуться клеткой. «Говорил же мне Божен что здесь опасно!», -зажмурившись, Кощей инстинктивно выставляет вперед локти, в попытке закрыть лицо, ожидая, что его вот-вот повалят на землю. Но этого не происходит, и раскрыв глаза он видит, что сущность утыкана серо-сизыми перьями с головы до ног. — Тут каждый сам за себя, — криво улыбнувшись, хрипит она, отшатываясь от него — Ты уж не обессудь. — Сожрать меня хотела, да? — слабо улыбается Кощей, ощущая, что злиться или бояться просто нет сил. «Значит, эти перья на самом деле оружие», — отстранённо думает он, нагибаясь к земле и поднимая одно, — «А на мне на ощупь мягкие». То, что в его ладони, действительно таково — а вот из плоти напротив торчит острым лезвием. — Да тебя едва ли сожрешь, — хмыкает создание, отползая к ближайшему дереву и опираясь на него спиной. «Только кажется слабым», — поморщившись, она касается лапой темно изумрудной жидкости, что течет из порезов, — «Опасный, серые всегда самые опасные, ни туда и ни сюда». — Что ты имеешь в виду? — поднимает бровь Кощей, склонив голову и всматриваясь в свою собеседницу, — Я пришел сюда, потому что потерял силы. — Так поищи меж деревьев, — раздражено усмехается сущность. — А я могу тебя сожрать?.. — спустя паузу задумчивости протягивает Кощей, больше из любопытства, нежели действительно намереваясь поступить так. В ответ птичье лицо передёргиваются, и юноша успевает заметить, как вздрагивают руки-палочки. «Она…оно? Боится меня», — внезапно осознает он. — Можешь, — шипяще протягивает сущность, выдергивая перья из тела, — Но твоя проблема не в голоде. — А в чем? — тихо уточняет он, подойдя ближе и опустившись на корточки. — Невозможно найти то, чего ты и не терял, — хмыкает она, всматриваясь в него нечеловеческими глазами. — Да? — и он осторожно протягивает руку вперед, касаясь создания кончиками пальцев, — Звучит туманно. — Обычно, если тебя что-то ранит…это вырывают, — шепчет она, вжимаясь еще плотнее в дерево, словно пытаясь максимально отстраниться от руки, — И я тебе не наставница, — сущность оскаливается, клацая зубами, — Сам решай свои проблемы. «Голода я действительно не чувствую, чтобы она не имела под этим ввиду…», — думает Кощей, надавливая на грудь сущности. На ощупь похоже на мягкий мох, что поддается нажиму, — «Но может это помогло бы? Если сюда приходят душами, что значит сожрать? Поглотить душу?.. Не кажется, что у такого существа она хороша…» Поколебавшись пару минут, он отнимает ладони, перемещая ее к плечу и вырывая еще одно перо из раны. — Говоришь, мне не поможешь, так может знаешь тех, кто в силах? — он прокручивает его в руке, замечая, что кончик острый как самая заточенная стрела у лучника на княжеском дворе. — Едва ли, — сущность явно все еще насторожена, — Но на твоем месте я бы отсюда уходила. — Почему? — Ты долго здесь бродишь. Так можно и навсегда застрять. — И что же тогда будет? — протягивает Кощей, всматриваясь в узкий черный зрачок на фоне серой радужки. — Ничего хорошего, — шипит создание, касаясь пальцами ран на своем теле, — Ни мертвый ни живой, духом здесь, телом там, станешь неприкаянным. — Как ты? — внезапно спрашивает он, чувствуя, что его догадка верна, — Кем ты была…или было? — Здесь же так пусто. Лес, лес, лес… И я второй раз встречаю тебя. Быть может, такими чудовищами становятся те, кто не переходят по Калинову мосту? — На себя бы посмотрел, — хмыкает создание, — Если такой умный, то чего не можешь сам с собой разобраться? И вообще… — она резко осекается, вытягивая шею, словно заглядывая за Кощея, а потом пугливо вжимая голову в плечи. «Хочет, чтобы я обернулся? И вновь напасть, но уже со спины?», — размышляет Кощей. Но совиная морда перед ним искажается в выражении, весьма похожем на искренний страх, и сделав еще несколько шагов от дерева, он таки оборачивается, замечая, как на всех ветках вокруг сидят вороны, составляя своей темной стаей мрачное облако. И в центре них, самый большой и крупный смотрит на него пронзительно-желтым взглядом. «Я уже видел эту птицу», — замерев, думает он, ощущая, как вокруг стало резко холодно и темно, сумрак сменяется беспроглядностью ночи. Снова со смертью играть вздумал? «Надо возвращаться!», — отчетливо бьет в его голове мысль, и дальше он действует не думая- вырывает из своего покрова одно из перьев и резко втыкает в ладонь. Глаза открывает уже в избе- ощущая неприятную пульсацию в том месте, куда ударил острым концом пера. «Черт», — в животе резко закручивает, к горлу подступает тошнота, которую удержать абсолютно невозможно, «Дерьмово-то как», — думает он, перекатываясь на спину, и утирая рот запястьем — «Еще и избу отмывать теперь… Поганками точно делу не поможешь», — резюмирует он, укладывая ладонь на сердце, что бьется с ненормальной скоростью. Эта вылазка в межмирье во многом ощущалась досадливой, бесполезной тратой сил — еще несколько дней он ощущал слабость в теле и лицом был не то что сер, а даже зелен. Но зерна некоторых размышлений в голове таки осели: «Нельзя найти то, что я не терял», — он прокручивает в голове воспоминая о той странной беседе, — «Если все это еще со мной, почему я так бессилен?.. Дело в страхе, что я боюсь ошибиться и ошибаюсь? В тревоге?». С тоскливым вздохом юноша всматривается в свои ладони, с помощью которых когда-то мог даже удержать от смерти: «Итог один — вместо того чтобы наконец справиться, я словно увязаю в болоте». Все что ему остается — делать то, что в его силах, поддерживать традиционным знахарством всякого занедужившего при дворе, да беречь почти уже затухнувшее пламя надежды. «Может, мне надо смириться?», — тоскливо размышляет он, бросая долгие взгляды на терем, — «С тем, что нет во мне ничего особенного, что я утратил дар, не успев научиться толком им пользоваться? Что я не оправдал его надежд и просто не достоин даже надеяться вернуть былое?..». Однако спустя несколько недель он резко просыпается ночью, подскакивая на лавке. «Сон? Мне что-то снилось, но я не помню?!», — он с тревогой ощупывает грудь, чувствуя, как внутри мутной, темной жижей разливается страх, но не конкретный, а представляющий собой поглощающее чувство беды, — «Это связано с ним!» Торопливо одевшись, Кощей почти бегом отправляется к терему. Отринув опасение перед господским гневом за то, что явился посреди ночи и без приглашения, он стучит в двери покоев Мстислава, но ответа не получает. «Его нет?», — Кощей нахмуривается, не решаясь уложить ладонь на ручку и совсем бесцеремонно ворваться в спальню князя, — «Или спит, открывать не хочет?» Вздохнув, юноша садиться сбоку от двери, опираясь спиной на стену, — «Просто подожду…». — И что ты здесь делаешь? — спустя неопределенное время недовольным голос Мстислава, раздающийся откуда-то сверху вырывает его из тревожной дремы. — Простите, это срочно, — извиняющимся тоном торопливо произносит Кощей, поднимаясь на ноги, — Вы ведь собираетесь куда-то, верно? — Предположим, — уклончиво протягивает Мстислав, всматриваясь в лицо слуги. Не столь далекий путь — к ближайшему соседнему княжеству, да и без злых намерений, разве что утаенных, гостевой визит чтобы прицениться — стоит заключить союз или эти земли не так уж сильно берегут, и князя их можно пошатнуть? — Не ходите, вам нельзя туда, — на выдохе произносит юноша. — Нельзя? Ты можешь сказать что-то конкретное? Засада, облава, внезапное объявление войны? Это наши союзники вообще-то, — поджимает губы князь. — Нет, но я чувствую… — Да что ты там чувствуешь?! — фыркает Мстислав, морщась с досадой, — Твои чувства ничего не стоят, ты ошибался уже не единожды, и с каждым разом выдаешь все менее вразумительные вещи. — Я…я знаю, что подводил вас, — Кощей сглатывает в пересохшем горле, ощущая как тревога расползается по всему телу, — Но это правда опасно. Не знаю почему, но опасно, вам лучше отказаться от этого похода. «И по какой же причине? Отложить все от того, что он что-то там чувствует, черт знает что?», — размышляет князь, абсолютно не разделяя тревог лекаря. — Учту твои опасения, — роняет Мстислав, уже даже на своего собеседника не глядя. — Пожалуйста, хотя бы будьте осторожны!.. Пожалуйста, — шепчет Кощей, уже в захлопнутую перед своим носом дверь. «Опять не верит мне», — с горечью думает юноша, упираясь лбом в резное дерево. Простояв так несколько минут, он уходит прочь, ибо ничего иного ему и не остается. С утра князь с ближайшей, малой дружиной все же отправляется в путь. И дальнейшие дни превращаются в кромешный ад — Кощей ни на минуту не может избавиться от леденящего кровь предчувствия беды, что сжирает его изнутри, лишая сна и покоя. На самом деле совсем уж от предостережений своего колдуна Мстислав не отмахнулся — был чуть внимательней чем обычно, не злоупотреблял, пожалуй, чересчур широким гостеприимством соседа, воздерживался от лишней браги, держал ухо в остро и своей дружине приказал действовать так же. Но ничего странного или опасного не происходило. «Показалось ему все», — с недовольством думал князь, вспоминая встревоженное и бледное лицо Кощея, — «Вообще толку нет никого, только воду мутит, быть может, вообще отставить его от двора чтобы глаза не мозолил? Надо только в замену хорошего лекаря найти…» Но беда подкрадывается к князю неожиданно, путем подлым и затаенным — уже на подходе к родному поселению, когда всякие возможные опасности казались минувшими. Военный авторитет Мстислава действительно был высок, как и сила дружины, и недруги выбрали путь избавления от амбициозного князя окольный, более надежный и менее рисковый для самих себя. «Вкус какой-то странный», — думает мужчина, снимая с пояса флягу с водой и делая несколько глотков, — «Подтухла что ли, надо приказать набрать свежей…». И когда Кощей слышит на дворе шум, возвещающий появление хозяина терма с дружиной, шум куда более громкий, чем обычно, он молча поднимается с лавки, распахивая дверь еще раньше, чем до нее добегает посыльный мальчишка с круглыми от страха глазами. «Это моя вина», — думает Кощей, выходя из избы на негнущихся ногах, с замершим лицом подходя к толпе у ворот, уже не сколько чувствуя, а зная, что и кого найдет там, — «Я не смог убедить его в опасности, не смог уберечь… Если бы мои видения были четкими, если бы я справлялся со своей службой, этого бы никогда не произошло». — Несите в покои, — хриплым, будто не своим голосом приказывает он, и взгляд, который он поднимает на столпившуюся дружину и слуг таков, что возразить лекарю, который, вообще-то потерял всякую господскую милость, никто не решается.