***
15 декабря | 15:34 Стоял серый петербургский день, сопровождаемый легким туманом, ветром и поледеневшим снегом. Сизое, угрожающее небо, возвышалось над потемневшими домами. Достоевский подавил тяжелый вздох, рассматривая местный пейзаж, который нарочито умело рисовал в его голове самые мрачные воспоминания. Этот город всегда казался ему бесхарактерным, безличным. В архитектурном смысле он отражение всех архитектур в мире, всех эпох и мод; все постепенно заимствовалось и все искореживалось. Огромно, псевдовеличественно и скучно до невероятности. Он поежился то ли от двадцатиградусного холода, то ли от того, ему пришлось возвратиться в этот несчастный город вновь. Хоть и на несколько часов. Мёрзлый пар валил с проезжающих мимо автомобилей, редко проходящих людей; те не обращали на них никакого внимания и неспешно двигались вдоль Выборгской набережной. Облокотившись на ограждение, он бросил усталый взгляд вдоль реки Невы в дымную, морозно-мутную даль. — Ты ведь отсюда родом, я прав? — из-за спины к нему незаметно подошёл Николай и легко коснулся плеча. — С чего ты так решил? — Достоевский даже не взглянул на него. — Так... выглядишь еще более кислым, чем обычно! А еще, этот город немного напоминает мне и тебя. Такой же мрачный и загадочный, но со своей атмосферой, разумеется! — Уже начал различать? — риторически спросил его Фёдор, с досадой отметив то, что Гоголь видел разницу в его обособленной мимике. — Чему только не научишься в этой жизни, — подал смешок тот, затем отстранился и его взгляд улетел вдоль туманного горизонта, возвышающегося над водной гладью, — красиво здесь, но по скучному печально! А казалось, что мой приезд в Россию ограничится только столицей, — собеседник промолчал, и Николай сменил тему, — сам жил я в этом Петербурге несколько лет, но потом как-то надоело! С другой стороны, тут я насобирал кучу знакомых, которых перевез в Москву, где уже и основал «Мертвые Души». Веселые и беззаботные тогда были времена! Еще побывал в Германии, Швейцарии, Франции ради интереса, но там оказалось скучно. А Италия была единственная страна, где я не делал ничего противозаконного, представляешь? Кстати, в Японии я был проездом, не думал надолго задерживаться, в результате проторчал там целых пять лет. А ты то как там сам очутился? Бывал ещё где-то? Этот вопрос не вызвал никакого отклика в душе Достоевского, но он сделал тому одолжение и ответил. — У меня никогда не было особого влечения к путешествиям. И из России я не думал уезжать, но в один день я получил сведения о Книге. Пускай, я тогда не намеревался координировать свою деятельность заграницей, но у меня имелись свои информаторы из разных частей света, которые интересовались моей деятельностью. — Интересно! Эти информаторы когда-то работали с «Крысами Мертвого Дома» или ты намеренно предпочел других союзников? — Они уже давно мертвы. Состав набирался мною самостоятельно. Но это люди не сколько близкие мне по духу, сколько люди, которые хотят чем-то себя занять и получить за это какую-то выгоду, — его голос и глаза были достаточно равнодушны, вероятно такой подход был для него обыкновенным порядком вещей. — Ух! Для меня всегда такое казалось немного чудным... я редко работаю с людьми, которые совсем не имеют со мной ничего общего! — несколько озадаченно сказал Гоголь, прильнув к ограждению и положив подбородок на обе руки. Ему показалось таким странным, что Фёдор просто собирает вокруг себя людей-марионеток, которых сам же и вынужден терпеть, а не ищет тех, с кем добьется настоящего взаимопонимания, — что же ты им такое предложил? Порыв ледяного ветра ядовито обжёг того, вынуждая плотнее заужать шарф вокруг шеи. — Одному свободу, другому смерть эсперов, третьему лоботомию; четвертый... в целом, ты понял меня. — Звучит весьма печально, — дружелюбно улыбнулся ему Николай, — я понял твой подход. Но в моей организации есть люди со схожим с тобою мировоззрением, потому я тебя сюда и позвал. Когда-то я с некоторыми из них не ужился по этой же причине, но сейчас всё иначе. Естественно, я не охочусь за грешниками, как ты, а действую ради идеи более свободолюбивой. Но результат будет один и тот же, так что меня это не беспокоит! А как насчёт тебя? — Меня это устраивает, — кивнул ему Достоевский, затем поежился, отстранился от ограждения и сделал несколько шагов вперед, — мы не за разговорами сюда приехали. Нам надо найти Белинского и возвратиться обратно. — Ладненько! Хочешь ты этого или нет, но мы приехали сюда как раз за разговорами, — оживленно сообщил ему Николай, сорвавшись с места вслед за собеседником, — нам еще предстоит истолковать Виссариону всё то, что так и не смог донести до него Миша! — Это уже будут другие разговоры. Отправились они дальше вдоль набережной. В этом есть своя атмосфера – бродить сквозь плотную дымку заснежённого города, пока пушистые снежинки опускаются на землю, словно идущие ко дну галеоны, а ледяной ветер кусает за щёки. Николай метался впереди, часто поворачивался и щебетал о всём том, что приходило ему в голову, чаще рассказывал глупые шутки и всякие истории из своей жизни в Петербурге. Иногда примечал знакомые здания и выдавал о них какие-то мутные факты, подобно своеобразному экскурсоводу. Разум Гоголя кишил мраком: тот точно знал где, когда и кто покончил собой и при каких обстоятельствах; отмечал места, где людей годами держали и пытали; рассказывал про кровавые стычки различных организаций или группировок; про загадочные убийства. Похоже, Николая очень привлекали жестокие истории, Достоевский бы даже мог добавить ему новых в коллекцию, поскольку у него самого найдется подобных историй едва ли не больше, чем у его собеседника, причем даже из собственного опыта, но он всегда предпочитал продуктивное молчание, которое иногда прерывал немногословными фразами. — Ты так уверен, что он всё еще живет на том же месте? — потирая замерзшие руки, искоса посмотрел на него Достоевский, когда они остановились возле четырехэтажного дореволюционного здания. Оно было золотистым, но из-за пасмурной погоды казалось грязно-коричневым. — Можешь не переспрашивать, ответ будет тот же! — заулыбался ему Николай, а затем вернулся в свой быстрый темп, вынуждая поспевать за ним. Спустя мгновение, он развернулся и схватил того за запястье, затем они визуализировались на лестничной клетке третьего этажа. Гоголь подошел к знакомой ему двери и постучался. Затянувшиеся тишина не остановила его и он повторил свое действие еще раз, но навязчивее. Никакого отклика. — Не проще просто перенести нас в эту квартиру? — устало предложил Достоевский, не желая до самой ночи торчать в подъезде. — Мало ли чем он там занимается, а мы вот так ворвемся! — ответил ему Николай, энергично поправляя шляпу. — Да? Интересно. А выбивание дверей у тебя считается нарушением личного пространства? Внезапно послышался неприятный скрип открывающегося замка, на их лица упал яркий луч света. Из-за двери высунулось очень раздраженное лицо какой-то чопорной, полной старухи. — Задрали уже стучать! Вы кто такие? Маскарад в другой стороне, — удивленно вытаращилась на них та, а через мгновение более угрожающе воскликнула, — иль вы коллекторы? И здесь уже не живет никакой Сергей, никакого от вас всех покоя, проваливайте отсюда! — Это тот самый Белинский? — Фёдор с издевательской полуулыбкой посмотрел на откровенно недоумевающего Николая, который уже пытался подобрать слова. — Позвольте поинтересоваться... вы человека с белыми волосами и в длинном черном плаще не видели? — Да, вижу, — многозначительно вздернула брови та, развязно махнув рукой в сторону незваного гостя. — Да нет, не меня! У него волосы длиной еще по плечи, а сам он такой... ходит, да в мыслях летает, — энергично зажестикулировал Гоголь, пытаясь внятно донести свою мысль. Повисло молчание, та отвела от них свой недобрый взгляд, словно пыталась что-то вспомнить. — Хм-м, да, припоминаю такого... наркоман какой-то. А какой бледный и худющий, ужас! Он давно тут живет, таких же наркоманов приводит, да музыку еще каждую ночь включает, спать невозможно! Значит, вы его друзья? И тоже наркоманы? — Да, так и есть, — легко согласился с ней Достоевский, — его дверь выше, верно? А то мы, наркоманы, совсем не соображаем. — Ишь какие молодые, а жизнь прижигают! Вроде не уроды, завели бы себе семью. Сторчитесь и будете по помойкам шастать, пока не помрете в этом же подъезде... то-то же, тут случаев подобных много было! Я могу такое рассказать... — Не обязательно, — бросил Фёдор, уже разворачиваясь. Тратить свое время он боле не желал, потому кивнул Николаю, призывая идти за собою. — Забавно! Я этаж перепутал, — поздно сообщил Гоголь, широко улыбнувшись, — а теперь точно-точно правильно, — вдруг заявил тот и визуализировался у точно знакомой двери. Не успел он постучаться, как в него врезался Белинский собственной персоной. Надетая на него черно-белая узорчатая мантия отдаленно напоминала сутану католического священника. Тот отшатнулся и в некотором замешательстве вытаращился своими большими бледно-серыми глазами на Николая. — Ты то... как здесь оказался? — тихо спросил его Белинский. — Дружище, давно не виделись! — восторженно воскликнул Гоголь, на радостях кинувшись обнимать приятеля и задавать ему кучу вопросов, на которые тот, в свою очередь, даже не успевал отвечать. После он отстранился и самодовольно заявил, — я к тебе, вот, решил приехать! У меня есть интересное дельце! — Только не говори, что собираешься возрождать «Мертвые Души», — легко догадался Виссарион, подавая легкую усмешку, — знаешь, название всегда было таким ироничным. Как говорил мой покойный «приятель» Некрасов: как «корабль» назовешь, так он и поплывет. Но теперь, какие такие, ныне, из них мертвые, Коля? — Ха-Х! Даже не знаю... разве что бедолага Крылов! — поддержал его абстрактный ход мыслей Николай, а затем спросил, — мы с моим товарищем можем войти? — Это же Фёдор Достоевский? — Белинский с откровенным интересом выглянул из-за плеча Гоголя. — Да-да! Именно так! — воскликнул Николай, отшатнувшись к стене, чтобы Фёдор подошел к ним ближе, — вы как-то знакомы или ты заранее справки наводил? — Скорее эти справки давным-давно наводили за меня, — с явным намеком ответил ему Виссарион, а затем он приоткрыл дверь шире и кивнул Достоевскому, — проходите, поговорить есть о чем. Поспешно вошли они в засвеченный тускло-оранжевым светом коридор. Прибежище Виссариона выглядело достаточно обжитым, но изрядно захламленным, отчего узким и труднопроходимым. Первыми в глаза бросились огромнейшие шкафы, размещенные вдоль левой и правой стены, те были доверху забиты книгами, справочники, различными вещицами, инструментами, лабораторными приборами для различных исследований. На полу стояло множество коробок, которые были настолько перегружены вещами, что казались круглыми. Качалась в углу коридора паутина, шевелился клочок оторванных обоев, а по потолку суетились мелкие тени от пыли. — Да-а-а уж... — протянул Николай, даже не зная куда ступить. Он переглянулся с Достоевским, в лиловых глазах которого нашло отражение его недоумение. — Прощу прощения, я совсем не успел прибраться! Не подозревал, что гости решат забрести, — неловко улыбнулся тот, с трудом перешагивая через коробки. Можно было легко понять, что тот фамильярничает, потому что, на самом деле, для него во всём этом хаосе виделся своеобразный порядок, — можете даже не разуваться, пройдемте. Вышли они в огромный зал, первым в глаза бросился крупный захламлённый стол посреди комнаты, на котором валялись ручки, книги, журналы и скомканные бумажки. Рядом стояли пробирки, горелки, флаконы, стеклянные трубки и измерительные приборы. Книжные шкафы и стеллажи с пола до потолка подтягивались вдоль четырех стен, отчего место больше напоминало собою домашнюю библиотеку, а не гостинную. В просветах между креслами, столешницами и стендами с растениями, размещалось множество клеток с различными птицами: от маленьких волнистых попугайчиков, до ара, а так же синиц, воронов и голубей. Те защебетали, закаркали, засвистели приветствуя новоприбывших гостей. — Ну и ну! Это стереотипное прибежище безумного ученого? — подал смешок Николай, пометавшись заинтересованным взглядом из угла в угол, а затем сам сорвался с места и встал возле клетки с симпатичным какаду, — ты в орнитологию подался, дружище? — А ты в идиоты подался? — заорал на него попугай, заставляя Гоголя с удивлением вытаращиться на грубияна, а затем на своего товарища. — Ух ты! Какие у тебя птицы грубые и невоспитанные! — Не думал, что соглашусь с птицей, — подразнил его Достоевский, присаживаясь в ближайшее кресло и закидывая ногу на ногу. — Да ну тебя! Белинский лишь широко улыбнулся, заправляя свои белоснежные пряди волос за уши. — Я в честь тебя его и назвал, Коля, — добавил тот, а затем вдруг прыснул. Смотря на своего повеселевшего товарища, Гоголь не смог удержать себя, чтобы не посмеяться вместе с ним. — Хороший выбор! — с трудом выдавил тот, а затем резко успокоился и спросил, — признавайся, чем занимался, пока меня не было? — Ох... тогда этот разговор затянется, — Белинский увел серебристый взгляд вдоль комнаты, — я подозреваю, что вы сюда ненадолго. — Не проблема! Мне хватит и твоего краткого экскурса. — На часов шесть максимум, — сообщил ему Достоевский, складывая руки, — мы здесь, чтобы обсудить некоторые важные вопросы, касательно общей деятельности, если ты, конечно, питаешь к этому интерес. — Что ж, я весь ваш, — кивнул каждому из них Виссарион, — извольте тогда вам что-то предложить. Вы не голодны? — Только чай. Три ложки сахара. — Это получается чай с сахаром или чай в сахаре? — подшутил над ним Николай. — Хорошо, тогда четыре ложки сахара. — Скоро будет, — отозвался Белинский, немного улыбнувшись, а затем обратился к Николаю, — а тебе, Коля? Я такой вкусный виски на днях прикупил. Со мной выпить не желаешь? — Не вижу смысла отказываться от такого щедрого предложения, — улыбнулся ему Николай, — и поесть я не против! — Тогда выберешь поесть себе сам, пошли, — подозвал его за собой Белинский, удаляясь на кухню. Достоевский проводил его недоверчивым взглядом, а затем многозначительно посмотрел на Гоголя. — Мы на пару минут! Быть может, он мне хочет что-то сказать, — пожал плечами Николай, а затем предложил, — ну, если хочешь то... — Нет, иди, — выгнал его Достоевский, когда его взгляд уперся в какую-то интересную книгу с позолоченными уголками на столе. Долгожданная минута покоя, хоть и в компании крикливых птиц. Таким образом те удалились на кухню. Гоголь присел за стол и придвинул тому пепельницу, большую морскую раковину, изнутри светящуюся перламутром. Его приятель машинально достал пачку сигарет с зажигалкой, а затем закурил. — Так то лучше! — усмехнулся Белинский, с удовольствием затягиваясь, — деньки, в последнее время, у меня очень странные. Такое навязчивое чувство, словно за мною следят... Должно быть, это из-за вашего приезда «дворяне» переполошились. — Серьезно? — с удивлением вытаращился на него Николай, — они уже всё знают? — Ну, скорее всего да, неужели ты ожидал иного исхода? Вы были не очень осторожны, как я могу предположить. Посещали общественные места? — Что ж, было дело! Но они бы и так про нас узнали, государство контролирует каждый самолет, который попадает на границу. — Именно так. Скажешь потом своему другу, что на вас самое ближайшее время может повиснуть настоящий хвост, — согласился с ним Виссарион, зажав сигарету в зубах, а затем наклонился и достал из под стола бутылку того самого виски, — Во-о! А вот это уже дело. Выпьем? — Еще спрашиваешь! — кивнул ему Николай, а затем ему всунули дымящийся окурок, от которого он тоже не отказался. — Подержи-ка, я открою, — пропыхтел тот, с трудом пытаясь вскрыть неподдающуюся бутылку, — мгр-х, вот дерьмо! Кто такие только делает? — затем он предпринял еще несколько безуспешных попыток, — эй, ты сейчас все высосешь, а ну-ка на базу. Поднявшись, Гоголь выхватил у него открывашку и одним движением вскрыл бутылку. — Ну ты даешь! — Обращайся, дружище! — рассмеялся он, возвращая тому сигарету, — что там по еде? — спросил он, заглядывая в холодильник, — ух, мышь повесилась! — он достал с верхней полки мертвую, померзшую мышь и потряс ей перед лицом Белинского, — это на Новый год закусочка? — Нет, это моего сожителя, — с отвращением фыркнул Белинский, а затем принялся щупать плитку на стене, после пол под ними задрожал и от туда вытянулся второй холодильник снизу доверху забитый всевозможными вкусностями, — не спрашивай зачем... просто было так надо. — Гениальное решение, ничего не скажешь! — удивленно вскинул брови Гоголь, уже вытягивая с верхней полки шоколадный торт, — он на твою еду посягается? — Любит говорить, что это он всё покупает, а съедаю я. В этот момент его взгляд уперся на истощенный облик его приятеля, который он скрывал под мешковатой одеждой. — По тебе и не скажешь! — Я слишком занят, чтобы есть, но не занят, чтобы покупать, то, что мне не нужно, — сообщил ему Белинский, уже заваривая чай для второго гостя, — вы с Фёдором ведь вместе работали в Японии? — Именно так! — закивал ему Николай, а затем не удержал себя и в красках тщательно расписал всё то, что было с ним на протяжении этих пяти лет, закончил он свой рассказ на том, что он желает вместе с Достоевским возродить «Мертвые Души» и продолжить их незавершенную работу, но уже в большем масштабе, а после спросил, — а ты сам как к нему относишься? Глаза Виссариона потемнели, он на мгновенье задумался, постукивая ложкой об чашку. — Ну... Тургенев довольно часто его упоминал, когда мы виделись по рабочим вопросам. От Достоевского тогда было много неприятностей, потому я про него ничего хорошего не слышал, но меня это не волнует, поскольку это лишь показывало его профессионализм, не более. Позже мои цели обрели личный оттенок и я стал подобен тем преступникам, на коих собирал компромат за большие деньги. Да и половина моих друзей были с очень радикальными взглядами... о чем еще тут говорить? — Ну, это всё я знаю! — развел руками Гоголь, а затем спросил, загоревшись искренним интересом, — что тебе говорили? Что ты видел? — Неужели он тебе ничего из прошлого не рассказывал? Наверное, надо знать с кем работаешь, — недоуменно поднял бровь Белинский, потому что Гоголь обычно не приурочил тех, кто не был с ним до конца откровенен. — Он ненавидит эту тему, но я не знаю почему! Точнее, знаю ради бога, но с кем не случаются поражения? Там, что, всё настолько ужасно? — Слишком подробно рассказывать не буду, а то чай совсем остынет, но на твой вопрос отвечу, — согласно кивнул ему Белинский, а затем медленно присел на стул и не моргая вытаращился на собеседника, — так вот, слушай... С Тургеневым я знаком достаточно давно, ровным счётом, как и с тобою. Из-за того, что мы с Иваном тогда были в дружеских отношениях, я не мог не знать, про его очень давнюю вражду с Достоевским, — он прервался, чтобы вытянуть вторую сигарету, а затем снова продолжил, — начало конфликта точно вспомнить не смогу, поскольку меня это не волновало. В один день мне заплатили - я согласился работать. Естественно, мне приходилось копать под преступников, включая и самого Достоевского. У него была тогда уже была своя организация... она называлась «Бесы». Кстати, потому дворяне его и прозвали дьяволом, — Виссарион подал легкий смешок, с небольшой ностальгией прокручивая в своей голове те беззаботные времена, — состав был такой: Михаил Булгаков, Фридрих Ницше, Глеб Успенский. Стоит отметить, какое-то время с ними сотрудничал Лев Толстой и его организация «Власть тьмы», но недолго, поскольку у того периодически возникали неразрешимые конфликты с Достоевским. Вероятнее всего, их мировоззрение оказалось не настолько схоже, насколько они оба предполагали, когда начинали свое сотрудничество. Так вот, после их разрыва у «Бесов» началась черная полоса, поскольку... угадай, что... — глаза Белинского заискрились от интриги, он обожал рассказывать про те дела, в которых участвовал. — Хуже такого разрыва может быть только чьй-то донос! — Именно так! Какой-то «аноним» слил в мою базу данных план Достоевского. Я знаю, что это была именно «Власть тьмы». Так вот, я подробнее расследовал это дело, нашел доказательства, итоговый результат передал Тургеневу, а тот взял и по всем новостям раструбил... в стране началась паника, в следствии, это кончилось судебной волокитой, которая вынудила «Бесов» отказаться от изначального плана и уйти в затишье на полгода. Параллельно с Фёдором разбирались в суде, но не смогли найти тех самых доказательств, поскольку он был готов к такому повороту событий и всё уничтожил. Наше расследование было признано недействительным, а доказательства сфабрикованным, в своих показаниях Достоевский перекрутил всё так, словно Тургенев распустил дезинформацию, поскольку ранее за ним не отмечалось никаких нарушений закона. Но не судьба, у Ивана оказалось слишком много полезных связей и денег, отчего его отпустили после первого же заседания. — Замечательно! А что там с «Бесами» было после полугода затишья? Николай нервно дернулся, когда его болезненно схватили из-за за плечо. Он повернул голову и удивленно вытаращился снизу верх на внезапно возникнувшего за его спиной Достоевского, на лице которого вырисовалась мрачная ухмылка. — Ушли сплетничать, значит? — шепнул он ему в ухо. В этот момент, Гоголь изобразил беспечную улыбку и подал легкий смешок. — Я же должен что-то знать, — спокойно сказал он, искоса поглядывая на того, — зачем ты утаиваешь от меня то, что может иметь последствия уже в настоящем? — Потому что это тебя не касается, а с последствиями я справляюсь сам, — его голос звучал пугающе холодно. Гоголю даже начало казаться, что тот сейчас был готов применить на нем свою способность. — Вот как! Если бы ты мне рассказал обо всём сразу, то мне бы не пришлось ругаться с Набоковым из-за тебя, мне бы на голову неожиданно не падало то, что ты, оказывается, одна из основных целей Тургенева, что, кстати, имеет свои последствия. Нам осталось не так много времени, чтобы собрать остальных, — в этот момент он скинул руку Достоевского с себя, а затем развернулся на стуле к нему лицом, которое вдруг стало серьезным, — говори мне такие детали конкретно. Ты можешь мне верить. — Звучит смешно. Беда в том, что если я тебе не верю, то я не могу верить твоим словам о том, что тебе можно верить, — ядовито улыбнулся ему Достоевский, — разве то, что ты сейчас у меня за спиной пытался выяснить не является прямым поводом тебе не верить? — Быть может... но ты бы сам мне не рассказал, — вздохнул Гоголь, выдерживая его тяжелый лиловый взгляд. Это было ошибкой, но он осознанно решил продолжить себя топить и дальше, — а знать прошлого того, с кем работаешь весьма полезно, не находишь? — Да что ты? Вот ты себя и показал. — Ты это так говоришь, словно я бы это использовал против тебя, — дружелюбно улыбнулся его мрачному настрою Николай, стягивая с себя шляпу, — но, представляешь, это может работать и за тебя! Неожиданно, правда? — Я прекрасно знаю, как это работает. Покончив с сигаретой и затушив ее в пепельнице, Белинский поднял на них свой внимательный взгляд. — Не мое дело, конечно, но со своими союзниками иногда не помешает быть откровенными, Фёдор, — рационально возразил он, — от того они и союзники. Тем более, Николай тебе доверил достаточно сокрытой информации. В таких ситуациях, обычно, не помешало бы проявлять лояльность. Быть может, ты привык работать иначе, но припомни, как у тебя кончилось с Толстовым и скажи мне, всегда ли выгодно оставлять некоторые вещи недосказанными? Что ж, это было прозвучало весьма здраво, но говорил ему это человек, который, отказывается, приложил свою руку к разгрому его плана. — Сейчас было наглядно продемонстрировано то, как мне пытаются навязать определенную точку зрения, руководствуясь моими ошибками прошлого, — безэмоционально констатировал Достоевский, — я прекрасно знаю, что делаю. Я говорю то, что важно, но есть и вещи, которые не имеют никакого значения, только доставляют мне неудобства, именно по этой причине я их предпочитаю не упоминать. — Ты ведь понимаешь в какую организацию попал? — едва улыбнулся ему Виссарион, — тут лезть в такое в пределах нормы, отчего высокий уровень доверия между участниками. — Как мило. От распада это вас не уберегло. — Там в другом дело было и ты это знаешь! — возмутился Гоголь, а затем пояснил, — может, для тебя такое незнакомо, но в действительности намного легче работать с людьми, которых знаешь. Быть может, «Мертвые Души» разнохарактерные, иногда конфликтные, но рабочие отношения на доверии базируются. Менять что-то нет смысла, потому это нам только в пользу. — Мне это знакомо, — вздохнул Достоевский. — Неужели? Это сильно вредило тебе? — четко спросил его Николай, продолжая неотрывно смотреть на того снизу верх. Иногда приходится отыгрывать роль упрямого и серьезного человека, чтобы личности, подобные Фёдору Достоевскому, начинали хоть немного к нему прислушиваться, а не отмахиваться, как от какой-то навязчивой и безмозглой мухи. Почему шутовство и веселье делает любого человека безответственным призраком в глазах других людей, на подобное неспособных? — Иногда. — Вот скажи мне, — натянуто улыбнулся ему Гоголь, уже готовясь ткнуть Достоевского в его же нелогичность, — что я могу такого тебе сделать, что не мог бы сделать до этого? Я сдал тебе способности всех остальных, ради чего? Или ты это используешь, как аргумент заговора, избавления от тебя? Ты решил всё бросить, сесть со мной на самолет, чтобы потом игнорировать? И я тебя не о личном спрашиваю, а о том, чем ты раньше занимался. Можешь быть недовольным сколько влезет, но всё равно узнаю. Это давно в прошлом и никак тебе не навредит, но иначе я не смогу тебе доверять. — А вот сейчас я тебе почти поверил, хорошая попытка, — Фёдор почему-то не мог сдержать собственной усмешки, когда осознал то, что прямо сейчас Гоголь пытается разговаривать с ним серьезно. У них словно всё работает наоборот, если серьезен один, то другого это забавляет. — Мне продолжить? — Можешь не продолжать. Так уж и быть, ты заслужил знать. Такие слова заставили Гоголя вскинуть одну бровь в недоумении. Он молча поморгал некоторое время, сам не зная, как на это реагировать. Это уже не вписывалось в привычный шаблон поведения при нем Достоевского. — Иногда ты меня обескураживаешь, — его улыбка сама собою нарисовалась, когда он вновь взглянул на собеседника, который тоже улыбался. — Твоя драматичная сценка мне понравилась. — Никакая она не драматичная, — иронично поспорил Гоголь, скрещивая руки на груди, — разве можно быть убедительным как-то иначе? — Никак нет, — ответил ему Достоевский, а затем прошел на середину кухни и своим внимательным взглядом сразу приметил чашку чая, — чай остыл, — разочарованно заметил он, поставив напиток обратно на стол. Он многозначительно взглянул на Белинского, вынуждая того встать и сделать ему новый. Затем он присел за стол и уставился на Николая, который теперь начинал чувствовать себя немного некомфортно. Не было человека страшнее, чем Фёдор, который был готов разговаривать о себе. — Что ты хочешь спросить? — Хм-м... ты ведь всё слышал, что Белинский рассказал? — переспросил его Николай, а затем получив кивок, продолжил, — всё так и было? — В целом, да, — кратко ответил ему Достоевский, — но есть кое-что еще. — Мой приятель упустил какие-то детали? — Спросишь меня об этом позже, — ответил тот, когда ему протянули в руки свежий дымящийся чай. — Так! А я ведь повелся! — подал смешок Николай, осознавая, что тот лишь запудрил ему мозги, чтобы избежать ответа на поставленный им тезис. — Верно, — хитро улыбнулся Достоевский, делая глоток. — Ладненько, отложим этот вопрос, — уступил ему Гоголь, признавая то, что сейчас ничего не добьется, а затем посмотрел на Белинского, — так, что ты надумал с «Мертвыми Душами»? Тот задумчиво отвел глаза, аккуратно выставляя на стол две полных стопки. — Ну... в целом, работать можно. Но вы должны кое-что знать, — сообщил ему Виссарион, одним глотком прикончив порцию виски, а после продолжил, — у меня есть свое частное информационное агентство, основными функциями которого которого сбор, обработка и распространение определенным лицам оперативной информации за определенную плату. — Ну и ну! Это же не значит, что ты будешь разглашать известную тебе информацию о наших делах? — Я бы хотел подать свои условия следующим образом: я готов безвозмездно работать на вас и ваше дело, но дистанционно. Я не буду разглашать ту информацию, которая касается нашей общей работы ни «Дворянскому Гнезду», с которым уже давно принципиально не работаю, ни иным лицам. — В целом... сойдет, — многозначительно постановил Достоевский, — но с чего мне быть уверенным, что ты не будешь сотрудничать с детективами даже косвенным образом? — Только поверить наслово, полагаю, — пожал плечами Белинский, — основные мои клиенты это СМИ, но иногда мою информацию действительно покупают государственные лица, частные детективы... — Ты опять им продался? — недоуменно спросил его Николай. — Так не пойдет. Они сразу выйдут на тебя, как только мы начнем работать, — отрезал Достоевский, а затем слегка улыбнулся, — сколько тебе там за это платят? — В среднем: двести тысяч за одно дело. Зависит от того, что те хотят получить. Времена не лучшие. — Как же ты дешево оцениваешь свое время. Работай на нас, я предложу тебе в десятки раз больше, — он сложил руки и положил на них подбородок, а затем внимательно заглянул в серебристые глаза собеседника, — ты бы не хотел жить в помещении, где будет больше места для всех твоих вещей, например? — Что ж, заинтриговал, — опустил глаза Белинский, усмехнувшись, — от достойной оплаты тяжело отказаться, но я не намерен закрывать свой бизнес. — Сколько тебе нужно? Четыре миллиона? — Я не... — Восемь миллионов? — Мы можем отложить этот вопрос? — Никак нет, — продолжил прожигать его настойчивым взглядом Достоевский, — это залог, в дальнейшем могу повысить ставку, если ты окажешься действительно так полезен, как о тебе говорят. В целом, ты действительно умеешь доставлять противникам неприятности, значит, с тобою можно работать. Мое требование лишь в том, чтобы ты работал только с нами и иногда приезжал Москву, но, в целом, твоя работа может быть дистанционной, меня устраивает подобный формат общения. Николай, медленно отпивая виски, поглядывал то на одного, то на другого, пытаясь принять реальность происходящего. Он бы никогда не подумал, что Фёдора настолько заинтересует Белинский, что он начнет предпринимать попытки его купить. Быть может, до этого дня Фёдор не располагал информацией о том, какое участие принимал Виссарион в деле «Бесов», когда сотрудничал с Тургеневым. Достоевский точно хочет получить от него информацию о «Дворянском Гнезде». — Хорошо, я согласен, — подал тяжелый вздох Белинский, осознавая, как только что променял свою небольшую компанию на деньги. В целом, он ранее был готов с ними работать за бесплатно, но раз уж ему предлагают постоянную работу, то от нее отказываться будет просто бездумно, — чем я могу быть полезен? — О-о-о! Я могу первым воспользоваться услугами нашего продажного детектива? — подал смешок Николай, со скрипами об плитку проскальзывая на стуле ближе к Виссариону. — Сам ты продажный, — немного обиженно буркнул тот, — в чем дело? — Наш дружище Крылов мертв или нет? — За ним действительно охотились дворяне, когда ты уехал. Через три месяца он пропал без вести, — задумчиво рассказывал тот, — сначала я думал, что он залег на дно, но тогда я бы хоть что-то узнал... его жизнь словно приостановилась в один день. — Но мы не можем знать наверняка, — тихо сказал Достоевский, отпивая глоток чая, — ты способен предоставить какие-то четкие доказательства своих слов? — Хочешь, чтобы я притащил его труп пятилетней давности? — А ты можешь? — Фу! Не надо никаких трупов моих мертвых друзей раскапывать, — воскликнул Николай, который под самодовольной улыбкой скрывал глубокое разочарование подобной от подобной новости, — ты можешь просто найти хоть какое-то свидетельственное заключение? — Могу достать, при условии, если такое когда-то существовало, — кивнул ему Виссарион, — ты ведь знаешь, как раньше работало «Дворянское Гнездо»? С того времени, дай бог, хоть один официально заверенный документ об их организации найти, а тут свидетельства о смерти враждебных эсперов. — Тут не поспоришь! В любом случае, мы сможем прекрасно обойтись и без него, нет смысла тратить время. Если бы Ваня хотел, то мы бы его давно нашли! Я предпочитаю открытый финал. — Хорошо, сколько бы тебе понадобилось времени, чтобы доказать нам его смерть? — обратился к тому Достоевский. — В целом, мне хватит пяти дней, но вам стоит знать, что мои действия могут привлечь внимание дворян. — Они и так знают, что мы здесь. Но я не хочу давать им лишнего повода думать, что мы собираем прежний состав, поэтому отложим дело Крылова, — теперь Фёдор пристально и серьёзно взглянул на того, — чуть позже я лично свяжусь с тобой. Ты поймешь, что это я. — Только давай без взлома. — А у меня получится? — Нет, — многозначительно улыбнулся ему Белинский. — Думаешь, что хорош? — лицо Достоевского выразило скептическую насмешку, — почему тогда зарабатываешь на жизнь таким честным образом? — Не совсем честным, но я не вор. Пусть воруют другие. — А ты будешь просто брать их грязные деньги? — Именно так.***
16 декабря Рассветающим зимним утром свет лился из окон новеньких московских многоэтажек, свежие снежинки искрились на синих сугробах. В комнате стояла неприятная прохлада, сырость, через морозный узор на окне в комнату пыталось пробиться встающее солнце. В действительности очередной декабрьский день отличался от других только цифрой, а не волшебными образами или счастливым настроением. Резко проснувшись от неизвестного звука, Достоевский осознал, что уснул прямо на столе, за ноутбуком. Всю ночь он копался в чужих базах данных, после того, как связался с Белинским, чтобы вычислить предполагаемую геолокацию штаба «Дворянского Гнезда». Впрочем, парочку ранних местоположений им удалось обнаружить, но полагаться на эти данные уже не стоит, поскольку они имели сомнительный срок годности. В интересах этой же организации оставаться в тени, периодически переезжать, несмотря на то, что они, оказывается, ныне имеют несколько филиалов по всей стране. Следовательно, другие их представители, которые не входят в основной штаб были разбросаны по всей России. Если возникнет прямое столкновение, изничтожить всех их многочисленных сотрудников будет весьма проблематично. В любом случае, рыба гниет с головы и если обезвредить основу — остальные не смогут достаточно быстро скоординироваться, чтобы повлиять на правильно спланированную кризисную ситуацию. Но полагаться на одну только удачу будет безрассудно, как и надеяться на то, что сотрудники филиалов будут менее профессиональны на контрасте с их коллегами в Москве. Стержневой состав Фёдор уже знает. Их раскрыл ему Белинский. Некоторые способности участников, как и открытые сражения в городе прелестно красовались на темном дне интернета. Как говорится: если в сеть что-то попало, то избавиться от этого будет невозможно. В любом случае, основной задачей стоял вопрос об укреплении новой организации и об успешном отъезде в Йокогаму, чтобы завершить основной план и заполучить Книгу. Но всё так просто никогда не бывает, если «Дворянское Гнездо» уже знает о том, что он приехал в Россию, то будет всячески искать следы его деятельности, прощупывать землю, выяснять цели и мотивы. Куда проще уничтожить зарождающуюся организацию на корню, чем потом избавляться от структурированных и слаженных во имя общей цели эсперов «Мертвых Душ». Единственное, что особенно беспокоило его, так это то, что если противникам удастся что-то прознать — они могут отправиться за ними в Йокогаму, чтобы предотвратить неизбежное. Если такое произойдет, будет гораздо резоннее сначала уничтожить «Дворянское Гнездо», а только потом уезжать, ибо если те объединят свои силы с «Вооруженным Детективным Агентством», то это будет полный провал. В интересах этих двух организаций помешать ему освободить загнивающие души грешников, поскольку то, что Достоевский будет делать, напрямую повлияет на весь мир и эта проблема легко может стать многонациональной, если ее должным образом распространить. Очень опасно, но иного выбора сейчас у него просто нет. К делу, в крайнем случае, можно будет подключить еще и тех самых «Таапин-Сама», если они, ко времени возвращения Достоевского, уже не будут повержены ВДА. Сощурил Фёдор лиловые глаза, когда оранжевый луч света неприятно растянулся по его ресницам. Подавляя зевок, он медленно поднялся с кресла и потянулся к кнопкам на выключенном обогревателе, который был закреплен под подоконником. Растирая замерзшие кисти рук, он устало посмотрел на кровать и уже вознамерился лечь и уснуть по-человечески. Затем навязчивый стук из коридора повторился вновь, настойчивее, выдавая нетерпение посетителя. Разговаривать и контактировать хоть с кем-то в такую рань Достоевский не горел желанием, глубокое раздражение заполнило его душу, прежде, чем он рывком отворил дверь своей спальни. Но в коридоре тишина, абсолютно никого не было. Быть может померещилось? Затем он осознал, что звук исходил из входной двери. Ощущение какой-то катастрофической неприятности терпко засело его в голове. Отворять не стоит. Это ему подсказывала собственная интуиция, которой он доверял. Задумчиво рассматривая засвеченный солнечными лучами коридор, Достоевский долго не решался двигаться с места. Даже если он проигнорирует и сейчас ляжет спать то это ему хоть как-то поможет? То, что должно случиться, определенно произойдет, хочет он сейчас этого или нет. Отбросив неприятные мысли, он сохранил на своем бледном лице полное хладнокровие, а затем прокрался к двери и выглянул в глазок. Ничего конкретного не приметил, словно все освещение в коридоре было полностью отключено. Нарочито удобно. Можно было лишь заметить темный, едва уловимый силуэт, на фоне мрачного холла на лестничной площадке. Достоевский постарался собраться и осторожно отворил замок, подождал, потом немного приоткрыл дверь. Нежданный гость явно не спешил открыто накидываться на него, ожидаемо, но упрощало ситуацию. Его бесстрастный взгляд вцепился в знакомый силуэт, а затем застыл, словно он с трудом осознавал, что всё это не мерзкий сон. Пред ним возвышался с человек, тонкое лицо которого моментально дрогнуло в широкой снисходительной улыбке, стоило ему только встретиться своим холодным взглядом с Достоевским. Его угольно-черные волосы торчали из под темной шляпы, на которую были нанизаны серебристые броши. Сам он носил темный костюм, обрамленный цепями, тяжелое и длинное белоснежное пальто. Не прошло и мгновения, как гость заметно оживился и потеплел, а его небесно-голубые глаза начали выражать надменную насмешку. — Вот это да! Кого я вижу! — голос Тургенева прозвучал издевательски приторно, но при этом хладнокровно-спокойно, — давно не виделись. Что ж ты... Не успел тот закончить фразу, как Достоевский просто захлопнул дверь перед его лицом. — Фу, как некультурно, я же твой гость! Неужели даже в Японии манерам тебя не смогли научить? В этот момент Фёдор заметил, что дверь прикрылась неполностью и новоприбывший просто всунул меж створки свою ногу, не позволяя так просто избавиться от своего навязчивого присутствия. Стоило только моргнуть, как тот уже протолкнулся и оказался посреди коридора. Убить его сейчас было бы хорошей идеей, но Достоевский даже не думал предпринимать попытки, поскольку располагал информацией о неоднозначной способности Тургенева. Та называлась «Накануне» и давала своему владельцу возможность увеличивать все свои физические способности до сверхчеловеческого уровня. Будь то сила, скорость, ловкость, выносливость, регенерация, координация движений. Это касалось и скорости его реакции, из-за способности модернизировать собственное зрение, он мог видеть мир в «замедленном» формате, подобно насекомому, отчего, он прекрасно распознает все резкие движения и избегает опасности прежде, чем та настигнет его. Располагал ли точной информацией Тургенев о способности Достоевского, оставалось неизвестным, но он был достаточно аккуратен, чтобы предвидеть все возможные исходы. Хоть «Накануне» не является воистину угрожающей способностью для более сильных эсперов, но для умного человека все имеющиеся средства будут хороши. Одно было неясно, каким образом тот нашел их так быстро, если те при прибытии на эту квартиру придерживались установок максимальной аккуратности. Что же их выдало? Он определенно сможет придти к этому ответу позже. — Не очень ты и старался спрятаться от меня, — усмехнулся Тургенев, самоуверенно направляясь по длинному коридору в зал, словно к себе домой. Затем тот энергично опустился на мягкое кресло, закинул ногу на ногу и обвел взглядом Достоевского, который старательно подавлял собственную досаду, — ну что? Бедолага, да ты выглядишь уставшим. Неужели тебя и из Японии второпях выперли? Печально, что ты нигде не можешь найти себе дом. Находясь под небесным взглядом внимательных глаз, Достоевский предпринял попытку подобрать нейтральный ответ. Но разве солгать в данной ситуации получится? Тургенев явно заявился сюда не с дружеским визитом, наоборот, он будет пытаться выпытать из него необходимое ему количество информации. Даже если Фёдор будет просто молчать, тот, в любом случае, продолжит говорить и следить за его реакцией. Даже если реакции не последует, это всё ровно даст Ивану возможность придти к каким-либо выводам. Тот любил разговаривать, очень любил, даже в монологе с самим собой, при этом уничтожая собеседника собственными выводами. Отчасти, тот строил свою деятельность, психологически подавляя, заставляя многих преступников отказываться от своих целей от чувства всепоглощающий безнадежности и отсутствия выбора. Но Достоевский никогда не чувствовал безнадежности, наоборот, он был тверд и уверен в собственном пути, который избрал, и именно это очень раздражало Тургенева. Все то, что Иван делал или намеревался делать оказывалось пустой тратой времени и ни к чему не приводило, не заставляло Достоевского чувствовать себя растерянным, уничтоженным, не вынуждало признавать поражений. Даже если у Фёдора не оставалось ничего, он никогда не отступал от того, что освещало ему путь долгие годы. Пускай всё будет разрушено, вокруг будет пустота, но у него по прежнему останется собственный непреклонный характер, Бог и Высшая цель, которая заставит его сражаться, которая является смыслом его жизни. — Отнюдь, мне не нужна та пустая бессмыслица, которую все называют «домом», — едва заметно улыбнулся ему Фёдор, а затем спросил, — ты же пришел сюда не просто так. Может расскажешь? — Верно, я пришел поздороваться, тебя так давно не было... — иронично пожал плечами Тургенев, наклонив голову, — и поинтересоваться, с какой же целью ты сюда прибыл. Совсем заскучал по России или решил безрезультатно попытаться тут всё развалить? — Ты только это хочешь спросить? — У меня есть как множество вопросов, так и готовых ответов на них, на случай, если ты не захочешь говорить и начнешь увиливать, — многозначительно усмехнулся Тургенев, скрываясь рукой от навязчивых солнечных лучей, которые падали на его бледное лицо, — то, что ты решил возвратиться показалось мне весьма подозрительным, особенно после твоего очередного провала... это какой там по счёту? Думаешь, в этой стране у тебя что-то получится? Выбрал бы местечко получше... может какую-нибудь Уганду, Афганистан, Пакистан, там тебя точно не заметят, да и оппонентов найдешь своего уровня, — он вдруг поднялся с кресла и сделал шаг вперед к собеседнику. — Что ты имеешь ввиду? — риторически спросил его Достоевский, в душе всецело осознавая, к чему тот клонит. Внезапно Тургенев потянулся в карман своих брюк и настойчиво порывшись, показательно достал от туда монетку, зажатую между двумя пальцами. Та серебристым блеском засияла в ярком свете. — Полагаю, что это принадлежит тебе, — он положил монетку на большой палец, затем та отскочила на пол и перекатилась прямо перед ногами Достоевского, — когда ты внезапно «исчез» из России, я знал, что ты уж точно не жизнь самоубийством покончил. Признаюсь честно, я не располагал информацией о твоем местоположении, поскольку долгие годы тебе удавалось успешно скрываться. Я уж подумал, что ты решил завязать... но стоило появиться в России такой вот взрывной мелочи, нам удалось выяснить, откуда это «чудо» прилетело. На твою манеру весьма похоже, но мы пока не располагали четкой информацией об этом деле, следовательно, пришлось немного порыться в доступных базах данных и перечитать заголовки Японских новостей, которые с каждой неделей обрастали всё новыми и новыми красками... столько всего интересного я узнал! Самый мой любимый под названием «Неуравновешенный террорист Фёдор Достоевский сдался и был взят под стражу». Жаль, солгали... ты уже понимаешь к чему я клоню? — Тургенев насмешливо ему улыбнулся, ожидая, когда собеседник сдастся и сам скажет вслух то, о чем они оба сейчас думают. Разумеется, Достоевский не мог позволить произнести это вслух, лучшим выходом будет оставить собеседника с его собственными выводами, таким образом узнать больше, поскольку Тургенев будет предпринимать попытки продавить его имеющейся информацией, желая услышать прямое подтверждение. Единственным плюсом из всей сложившейся ситуации было лишь то, что Фёдор будет ныне знать о том, что знает его оппонент. — Неужели тебя интересует что-то большее, чем исход этого плана? — с иронией спросил его Фёдор, — тебе больше не на что тратить свое время? — Давай, увиливай-увиливай, у тебя ничего не получится, — махнул рукой Тургенев, подавляя смешок, — а знаешь, очень удобно, что ты решил прибыть ровно тогда, когда ваша эта «Смерть Небожителей» развалилась. Неужели у тебя не оставалось никакого плана? Ты же так любишь вгрызаться зубами в любую выгоду, маячащую перед глазами. Насколько я знаю, твой босс вдруг оказался мертв самым печальным образом... Как же так! Неужели Ищейки настолько гениальны, что так просто вычислили его местоположение? Или, быть может, какая-то крыса его сдала, чтобы спасти свой ободранный хвостик и убежать в Россию... тебе не нравилось его руководство или ты здесь нашел что-то ещё? Намеки становились всё более очевидными, Тургенев уже догадывался, что у Достоевского могла появиться новая организация, ради которой он решил оставить прошлое в прошлом и двигаться дальше. — Ты имеешь какие-то связи с Детективным агентством, не так ли? — лиловые глаза Достоевского сверкнули холодным блеском. — Быть может да, а быть может и нет, — многозначительно улыбнулся ему Иван, расхаживая по комнате, — совсем немного. Когда я узнал о твоем прибытии, в тот же час пришлось поставить их в известность об этом. После некоторых переговоров, я им просто заявил, что живым ты Россию точно не покинешь, если носишь с собой какие-то сомнительные планы... Пускай ты раньше имел привычку подчищать за собой те доказательства, которые я мог бы сейчас использовать для того, чтобы воззвать тебя к ответственности... но это тебе не поможет, — его задумчивый взгляд вдруг оживился, загорелся и переключился на собеседника, — давай упростим, ты совершишь какую-нибудь глупость, например, соберешь группировку с террористами, как обычно, а я просто избавлюсь от тебя и твоего нового дружка. Кстати, где же он? Наверняка, тоже здесь. Давно его не видел, стоит поприветствовать! — Если ты надеешься на мою глупость, то ты уже проиграл, — на лице Фёдора нарисовалась недобрая улыбка, он решил кинуть удочку и выяснить больше, — забавно, что ты сейчас ничего не можешь сделать, ровным счётом, как и доказать. Ты уверен, что всё то, о чем ты мне сейчас сказал является истиной? Что толку мне приезжать в Россию, если я знаю, что ты будешь мне мешать? Ведь ты прав, куда более лучшим решением было бы найти сильных союзников в других государствах. Как-то это всё нелогично, не находишь? — Свои фокусы прибереги для идиотов, — энергично кивнул ему Тургенев, — это было бы подобием на аргумент, если бы я не знал кое-что интересное... как по твоему я нашел твое нынешнее место жительства, скажи мне на милость? Откуда у меня есть предположение о том, что ты собираешь союзников именно здесь? Кто же поступил так некрасиво? Вот-вот, подумай как-нибудь об этом на досуге! В этот момент Достоевский посмотрел на него немного странно, внимательно, словно пытаясь прознать, лжет тот или нет. Если всё действительно было именно так, то в «Мертвых Душах» с самого начала была премерзкая крыса, которая выудила нужную информацию и доставила ее Тургеневу... и все необходимые «доказательства» у него уже были. И это было бы даже в его стиле — нарочито чисто и аккуратно. Но зачем тогда он открыто об этом говорит? Неужели Иван хочет, чтобы Достоевский тратил время на поиск потенциального предателя, вместо того, чтобы заниматься дальнейшей деятельностью и укреплять организацию? Если всё окажется воистину так, то это всё повлечет за собой огромные проблемы. Но и отбросить полученную информацию Фёдор теперь не мог себе позволить, нужно было проверить каждого, прежде чем разглашать информацию о Книге и дальнейших планах. Поскольку, если Тургенев узнает, что Достоевский владеет достаточной информацией об объекте, способном уничтожить всё что угодно, то никакая законность его точно не остановит. Полагаться на мнимую удачу не в интересах Фёдора. Как бы всё это не кончилось раздором «Мертвых Душ» и повторным распадом. Очень хитро, но так просто он от задуманного не отступит. — Тебе кто-то поставляет информацию, — задумчиво сказал он, — разве не в твоих интересах узнать больше? Хочешь сказать, что тебя вполне устраивает и то, что мне придётся разбираться с людьми, которые мне не доверяют? Думаешь, что это всё даст ровно тот эффект, который ты ожидаешь? — Да, я вполне мог сказать тебе об этом позже. Но разве не весело будет наблюдать за тем, как ты пытаешься подозревать каждого? Даже не знаю, как ты будешь выкручиваться. Твой дружок точно твою инициативу не поддержит. Как же так! Его близкие друзья оказались предателями! Обидно, наверное. Да и ты можешь говорить всё, что угодно, но ты пока остаешься для них чужаком. Пришла какая-то крыса и тыкает в каждого, подозревает. А ведь сейчас тебе нужно лишь их доверие, не так ли? — Это будет для меня куда проще, чем ты думаешь. Но я уже предполагаю, что на этом твое «развлечение» не кончается. — Именно так, но с этим мы повременим! — незаинтересованного кивнул ему Тургенев, затем энергично двинулся в сторону дверного проема, — надо и с твоим дружком поздороваться. Так хоть повеселее будет, он посговорчивее. Ты бываешь таким кислым, никакой реакции. Куда ты все эмоции за шесть лет дел? Немного призадумавшись, Достоевский пришел к выводу, что тот, скорее всего, спустит на них своих эсперов, когда возникнет наиболее кризисное положение. Или, быть может, он будет стремиться подкидывать фальсификационную или компрометирующую информацию для остальных, понижая их уверенность и доверие, тем самым уничтожив организацию изнутри. А затем перебьет всех по отдельности. Но если те откажутся работать на Фёдора, то они всё еще могут работать на Николая. Но признает ли он то, что среди его старых друзей есть крыса? Или, быть может, Тургенев подкидывает пустышку и на самом деле он добрался до всей этой информации другим способом. Стоит так же отметить, что прошло слишком мало времени, он не мог их так быстро найти собственными силами. Интересная задачка. Подавляя вздох, Достоевский мог лишь следить за тем, как тот навязчиво подзывает Гоголя, который, скорее всего, даже еще не успел проснуться. Остается только наивнейшим способом надеяться, что Тургенев не станет ему разглашать ничего личного. Своеобразная манера Ивана влезать в преступные отношения и распространять мерзкие сплетни, предлагать выгоду, переубеждать, часто влекла за собою те или иные неприятности. В случае с другими: выгодно было бы связываться с тем преступником, под которого старательно копает сам Тургенев? Тот предоставлял им два выбора: вести дела с теми, кого он так недолюбливает, следовательно, быть уничтоженными ближайшее время или дать им фору и маленький шанс выжить. Самое печальное, что Тургенев знал все скелеты в шкафу Достоевского. Ошибки ранней юности, не более. Из дверного проема показалось недоуменное лицо Гоголя с привычно натянутой на него улыбкой. Его белоснежные волосы торчали во все стороны, словно он только сейчас вскочил с кровати; тот энергично перебирал руками, заплетая запутанные пряди в тугую косу. В гетерохромных глазах блеснул такой недобрый огонек, словно он уже был готов шинелью вышвырнуть незваного гостя прямиком из их квартиры. — А вот и ты, — обратился к нему Тургенев, внимательно рассматривая прибывшего, — что, решил составить компанию Достоевскому? Вот так несочетаемый тандем! Да и ты, вижу, неисправим. Как еще только жив остался? — Смешно! Только не говори, что скучал! — рассмеялся Гоголь, хищно заулыбавшись, — Вот так вот заявился без приглашения, хоть предупредил бы! Я бы чай с мышьяком заварил. — Вот поучись у него, Федя, он знает толк, как общаться с гостями, — тот перевел взгляд на Достоевского, продолжающего сохранять недоброе молчание, а затем снова на Гоголя, после добавил, — что, вы оба решили скооперироваться во имя своих бессмысленных целей? Неужели тебя жизнь ничему не учит? Насколько я помню, ты хотел сменить вектор, говорил, что тебе уже неинтересно руководить своей же собственной организацией. Куда же ты подевал свои добрые начинания? Или этот вот тебя своими псевдорелигиозными бреднями в Йокогаме заразил? Выслушивая это, Николай с трудом сдерживал смех, потому что жизнь его любимый тип иронии. — Так! В своих предположениях ты полностью прав! Но я не считаю это никаким бредом, увы! — покачал головой Гоголь, прыжками забегая в центр зала, — С твоей стороны было глупо так просто отпускать меня или я для тебя показался слишком убедителен? Вот о чем говорит твое глупое мировоззрение! Учит православие: «Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию». Но как ты можешь отличать душевную искренность от откровенной лжи? — Вынужден с тобою не согласиться! Это в большинстве случаев прекрасно работает, но должен признать, всё же существуют неисправимые люди, самым последним скотам подобные... хотя, я даже скот оскорблять не хочу, сравнивая эти два понятия, — кивнул каждому из них Тургенев, а затем добавил, — скорее я утратил к тебе интерес, поскольку на тот момент в стране были дела поважнее, чем ты. — По моей же вине, не так ли? — Именно так, поэтому у тебя будут большие проблемы, дружище! — широко улыбнулся ему тот, — но сегодня я пришел побеседовать, уже много интересного для себя подтвердил. Пока этого хватает. — Какие мы лицемерные, нарушаешь свои же правила, Иван, — с трудом подавил ироничный смешок Достоевский, выслушивая его ответы, — а как же «возлюби врага своего, храни ближнего своего», насколько я знаю, ты всю жизнь делал абсолютно наоборот. В чем же разница между нами, если ты истребляешь грешников, предаешь доверившихся, манипулируешь людьми, подобно мне? Неужели в тюрьму посадить, заставить раскаяться, твоей «светлой и чистой» душе будет мало? — Увы, я стою на перепутье меж законодательством и собственным мировоззрением, которого пытаюсь придерживаться. Хорошая попытка, но ты не заставишь меня усомниться, — в светлых глазах Тургенева загорелся недобрый огонек, — если будет выбор между жизнями множества людей и жизнью одного кровожадного террориста, я выберу людей, поскольку они ни в чем неповинны и не заслужили той ужасной участи, которую ты так жаждешь им уготовить. У тебя было множество возможностей выбрать другой путь, но ты избрал именно этот. Моя задача сохранить тот шаткий мир, который ты разрушаешь. Я готов рискнуть всем ради того, чтобы оградить других от террора, аморальности и беззакония. — Все люди глубоко грешны, а ты чуть больше остальных, поскольку столько лицемерия я ни в одном лице еще не встречал. Думаешь... если ты отмолишься от всех своих убийств в церкви, праведный Бог тебе поможет? Твою утонувшую душу только смерть излечит. Не стоит думать, что после всех твоих деяний тебе уготовлена счастливая дорога, прощение Всевышнего. Ты можешь чувствовать вину за каждый свой проступок, утверждать что угодно, сравнивать меня с дьяволом, полагая, что это станет оправданием моей смерти, но я лишь отражение твоих игр с совестью и благочестием. Ты делаешь всё ради собственной победы, не так ли? Правда ли тебя интересуют окружающие люди, как собственные амбиции? Доброта или сочувствие, которые так возвышаются твоим мнимым православием — не про тебя. Ты это прекрасно понимаешь. Сохраняя молчание, Николай уже с неким недоумением следил за надвигающемся конфликтом, поскольку, он начинал обрастать интересными подробностями. Эти двое знали друг друга достаточно хорошо и очень долго. Тургенев так легко вывел на подозрительную откровенность самого Достоевского. Да и про какие такие предательства он упоминал? Гоголь, продолжая хитро улыбаться, отступил назад и решил сделать вид, что его здесь нет, пока про него не вспомнят. Что еще он узнает сегодня? Совсем на поверхности укрывалась интересная истина, до которой он бы не смог никогда добраться самостоятельно. Слова Достоевского вызывали у Тургенева лишь насмешливую ухмылку, его светлые глаза по прежнему не выражали ни капли сомнения. — Хорошо. Будешь искать противоречия? Я не лишен здравого смысла и всецело осознаю то, что делаю, как поступаю. Убить, правда, может каждый, зависит от ситуации. Кто-то делает это непреднамеренно, кто-то из-за отсутствия другого выбора, а кто-то не знает никакой меры, обладая глубокой безнравственностью. Прощение Всевышнего может получить каждый. Он подобен отцу, добр и милосерден, всё понимает, особенно тех людей, которые искренне сожалеют о содеянном. Бог заботлив, он куда выше той грязи, которая называется месть, смерть, жестокость, злопамятство. Его правилам надо следовать, но даже нарушив их, ты всё еще сможешь полагаться на его прощение. Неспособный к раскаянию неисцелим, но это не означает, что он не способен отречься от пути своего. Это называется ответственность и созидание. Просить прощение, раскаяться - бывает непросто, а как насчёт того, чтобы взять на себя ответственность за всё то, что ты натворил? Я сам глубоко грешен, этого не отрицаю, мне еще предстоит поплатиться за свои деяния. Но отвечать за всё это я буду перед Богом... но не перед тобой, не перед кем-либо другим. То, что я делаю, никак не вредит невинным людям, которые просто живут своей жизнью, которые хотят мира, любви и понимания, — Тургенев медленно снял с себя шляпу, подставляя свои черные волосы под оранжевые лучи едва теплого утреннего солнца, — пускай мое существование будет лишь справедливой жертвой во имя чего-то большего. Ты ведь сам такой же. Когда рождаются люди, подобные нам, судьба подкидывает черно-белую монетку. К сожалению, тебе выпала темная сторона. Ты можешь уверять свою близость к Богу, но оставаться от него бесконечно далеким, полагая, что избрал он тебя для какой-то сомнительной цели, ради очищения мира. Может расскажешь, кем ты себя возомнил? Не самим ли Богом? Как ты утешаешь себя, изничтожая людей? Какую сделку с совестью ты заключил? Если ты на это способен. В этот момент, Гоголю хотелось бы вставить то, что всевышний подобен игроку, который создал свой собственный мир, антиутопию, выдал людям опасные способности, сознание, возможность создавать смертельное оружие, дал им возможность самим избирать свой путь. Мир тонет в крови, но отвечать за всё это не имеет никакого смысла. Всё так и задумано. Всегда казалось, что в природе свободы есть свой потаенный смысл, истина. Нет смысла придаваться каким-либо ограничениям, правилам, тем более мучать себя раскаянием и чувством вины. Если он способен уничтожать людей, значит такова воля Бога и никакого греха. Иначе и быть не может! Тургенев, как и Достоевский беспокоились лишь о своих нормах морали. Но их позицию Гоголь мог легко принять, потому что такова свобода их выбора. Если они хотят так думать, то не ему кого-либо из них переубеждать. Быть личностью, быть свободным не легко, а трудно, это бремя, которое человек должен нести. От человека сплошь и рядом требуют отказа от личности, отказа от свободы и за это сулят ему облегчение его жизни. Сохраняя подозрительное молчание, Николай энергично опустился на диван, продолжая с интересом наблюдать за происходящим. — Ты спрашиваешь, кем я себя позиционирую? — многозначительно улыбнулся ему Достоевский, складывая руки, — отнюдь, я никогда не стремился дать себе определение. Это не имеет никакого смысла. Я не ставлю себя наравне с Богом, я следую его истине и четко знаю то, что я должен делать. Мое предназначение быть его праведным орудием, острому мечу подобным, который заносят над головой человека, приговоренного к смерти. Я наказание за все преступления человечества. Люди должны принять свою судьбу и освободить свою грешную душу. Да, они будут сопротивляться, большинство даже не осознает глубину собственной греховности. Люди глупы и слепы, потому неспособны принять эту горькую истину, свою судьбу, но это дает мне дополнительную мотивацию прилагать больше ещё усилий. Я люблю испытания, таким уж создал меня Всевышний. Таков мой путь, я буду сражаться. Моя война – война духовная. Наказание настигнет каждого, но ответят они не передо мной, они ответят перед Богом, который их сотворил, — он медленно подошел к окну и задернул тонкую штору, по залу расползлась багрово-красная тень, — если убить одного убийцу, количество убийц не изменится, Иван. Людям очень трудно принять целесообразность всего происходящего в мире и, значит, трудно понять собственные страдания, как результат их собственной грешности. Всё так и задумано. Наша великая депрессия - это наше существование. Люди страдают, потому что должны страдать, такова их судьба. Но грехи несчастием, раскаянием не смоешь, излечивает души только смерть. Если условно признать соборность и церковное сознание внешним для меня авторитетом и экстериоризировать мою совесть в данный коллектив, то оправдываются церковные процессы совершенно формально. Я не могу признать ложью то, в чем я узреваю истину, потому только, что от меня требуют признать это ложью. У меня может быть восстание против низких и ложных идей о Боге во имя идеи более высокой. Выслушивая данный ответ, Тургенев не смог не заметить, насколько выросла за эти годы самоуверенность Достоевского, его преданность бесчеловечным целям. Словно всё то, что происходило с ним когда-либо — закаляло его характер и делало только приверженнее собственным взглядам. Знает он Фёдора очень долгие годы и мог только с отвращением смотреть, как это чудовище росло, отращивало когти и клыки, он мог видеть, как менялись его взгляды на жизнь, его цели, которые когда-то были относительно невинны, но ныне «эволюционировали» и лишились самого главного: здравого смысла. Достоевский совершенно прекратил быть человеком, теперь он считает себя только «наказанием», не более. Только расчет, инспирация и вопиющая теомания, которой присущ бред, мания величия и мысли о собственном высшем предназначении. Люди с теоманией склонны доводить свое высокомерие до крайности, полагая, что могут делать все что хотят, практически не обращая внимания на других, и что у них есть на это право. Тот просто глубоко болен. Собственное сознание так играет с ним. Задумчиво прокрутив шляпу в руке, Тургенев посмотрел в холодные глаза своего собеседника, стараясь найти в них хоть каплю здравой неуверенности, но к своему разочарованию, ничего не нашел. Только глубокое самообладание и непомерное самомнение. — Наказание за грехи человечества, значит? Ты ведь понимаешь, что Богу нет смысла выдавать тебе такое сомнительное предназначение? Хотя, это глупый вопрос. Ты не понимаешь. Переубеждать тебя глубоко бессмысленно, я пытался делать это раньше. Ты делал всё ровным счётом наоборот. Но я лишь скажу лишь то, что твои доводы полнейший бред. Ты обычный человек, как и все остальные, тебя не создали не для какой цели, ты сам выбрал эту цель, потому что тебе показалось рациональным решением истребить людей, которых ты всегда так глубоко ненавидел. Этот мир с самого начала был слишком жесток с тобой, ты начал искать в собственных страданиях какой-то потаенный смысл, пока не пришел к выводу, что это твой смысл жизни, что это смысл жизни всех людей. Ты прекратил искать проблески света, ты видишь только темноту. Ты считаешь «обычных» людей примитивными, просто потому что они ищут свое счастье, потому что они не считают необходимым заниматься тем, чем занимаешься ты. Ты подбираешь себе подобных психопатов, которые тебя, быть может, понимают, но они не приведут тебя к истине. Они также глубоко отравлены этой жизнью, как и ты, — он кивнул в сторону Гоголя, а затем обратил взгляд к Достоевскому, — тебе, наверное, стало легче вынести всё то, что ты пережил, когда ты нашел себя в этой цели. У меня есть вопрос. В чем смысл? Бог тебе предельно дает понять, что твои планы не будут осуществлены. Ты впустую тратишь свои силы каждый день, но так и не смог продвинуться дальше. Если бы Всевышнему было угодно, то удача была бы на твоей стороне. Ты способен мыслить логически, но в твоих бесполезных целях нет никакой логики. Бог не искушается злом и сам не искушает никого. Как же Достоевский не любил, когда используют его прошлое, как аргумент становления его мировоззрения. Быть может, оно сыграло свою роль, но создал его Всевышний изначально именно таким. Он глубоко отрицал, что его цель это лишь психологический результат сложившихся неудачных обстоятельств. — Бог не видит смысла напрямую влиять на такие вещи, существуют лишь правила. Он дает людям испытания между «добром и злом». Господь создал голод, болезни, бедность, страх, трагедии. Он создал грешников, лицемеров, неверных и распутников. Он же создал богатство, здоровье, безопасность и счастье. Он создал праведников, ангелов, пророков, посланников, непорочных и богобоязненных. При этом Бог повелел нам такие благодетели как: справедливость и благодеяние. Запретил нам такие пороки как: распутство, притеснение, неверие, ослушание и непокорность. Всевышний дал человеку разум, желание, волю, силу и право выбора, дабы он смог делать добро и зло по собственному желанию. Даже если мой путь попытаются пресечь грешные люди, то такова Его воля. Терпение, которым Бог наделил человека, обладает потенциалом, благодаря которому человек способен вынести все возникшие трудности. Однако некоторые люди вследствие неправильного использования этого потенциала, утрачивают дарованное Им терпение. Как видишь, я всё еще здесь, значит такова Его воля. Почесывав затылок, Тургенев подал смешок, выслушивая это. Ему показалось действительно забавным, что Достоевский видит выбор Всевышнего в особенностях своего характера. — Твое «терпение» никак не связано с Богом, это лишь следствие твоей мании величия. Человека, во всем сердечно угождающего воле Божией, не опрокинет никакое бедствие, которое регулярно опрокидывает тебя. Он подает тебе прямые намеки, но ты этого не понимаешь. Ты посрамлен, ибо тебя посрамила лживая надежда. Первое вознаграждение уповающим состоит в том, что желание их всегда исполняется и они никогда в том не будут посрамлены. Ты грешник, Достоевский. Фёдор подавил вздох, этот бессмысленный спор уже начинал ему надоедать, ровным счётом, как и то, что Иван предпринимал навязчивые попытки его переубедить. Тот может пытаться сколько угодно, но его старания никогда себя не оправдают. — Твои слова не имеют никакого смысла. Тот кто сражается чтобы сделать слово Бога превыше всего и есть тот кто сражается на пути Бога. Тебе стоит прекратить предпринимать попытки что-то мне доказать, я далеко не тот человек, которому ты способен навязать свое ограниченное мировоззрение. — Тот, который считает себя не личностью, а «наказанием» сейчас назвал меня ограниченным. Ты такой забавный, Федя, — ухмыльнулся Тургенев, прожигая собеседника холодным взглядом, — быть может, тебе нужна помощь? Ну... попробуй как-нибудь к специализированным людям обратиться, они точно тебе подскажут, что с тобой не так. Ты всегда был таким. Умудрялся сочетать в себе целый набор комплексов и в придачу непомерно раздутое самомнение. А с каждым годом это только больше прогрессирует, смотреть на тебя мне тошно. Энергично съехав с дивана, Гоголь направился в их сторону. Он узнал то, что хотел. Решил более не держать молчание, а притереться к обсуждению. Неспешно приблизившись он оглядел искренне заинтересованным взглядом присутствующих. — О! Я не помешаю? Вы так меня сейчас заинтриговали. Как давно вы знакомы? — Не лезь в это, — моментально осадил его Фёдор. Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы Николай начал подначивать Ивана разглашать их личную информацию. Глупо надеяться, что Гоголь не станет использовать это, чтобы начать вновь задавать неудобные вопросы. Он ему не друг и не приятель, они коллеги, потому лезть в это не его привилегия. — Да так... старые друзья со школьной скамьи, ничего интересного, — подал смешок Тургенев, с злорадным наслаждением рассматривая Достоевского, у которого в этот момент в глазах промелькнула ядовитая искра, — кто бы мог подумать, что я всю юность общался с террористом. Какая грязь. В тихом омуте черти водятся, не так ли, Федя? Впрочем, это даже меня вдохновило стать тем, кто я есть. — Свою роль в моем выборе ты тоже сыграл, — мрачно улыбнулся Достоевский. — Что-что? Вот так номер! — удивленно воскликнул Николай, — Значит, вы оба так испортили жизнь друг другу... нет-нет, вы всё еще продолжаете это делать! Это настолько нелепо, что у меня в голове не может уложиться. Что... вы оба были настолько надменны, что так и не смогли договориться? А теперь поубивать друг друга готовы, прекрасная дружба! Можете даже не пытаться упрекать друг друга за грехи и дальше - вы оба одинаково ими больны, по вашей же логике, — закончив свою речь он громко рассмеялся. Такие слова заставили Тургенева иронично усмехнуться, спорить с этим не имело никакого смысла, поскольку все так и было. Но остановиться он просто не мог, поскольку еще давно перестал видеть в лице Достоевского человека. Он считал, что все то лучшее, что в том когда-то было, уже сгорело давным давно, словно тот продал душу дьяволу. — Некоторым зловредным людям сколько шансов не давай, они не исправятся. Проще просто избавиться от них во благо счастья остальных. Солнце медленно поднималось выше, подсвечивая мрачную комнату сквозь шторы бледно-золотистым светом. — Забавно и глупо! Тогда тебе надо было бороться с причиной, а не со следствием! Ты просто укрепил его мировоззрение, а не заставил его откреститься от пути, — задумчиво заметил Гоголь, почесывая подбородок, — сам я тоже считаю, что в людях полно грязи, но не всецело. Ты же предпочитаешь мыслить субъективно, а не объективно, пытаясь утопить человека за то, что ты сам и сделал! Только этого не хватало. Достоевский подавил вздох отвращения, выслушивая то, как они оба пытаются копаться в его целях и мотивации, словно его сейчас здесь нет. — Ты считаешь, что тут дело только во мне? — в глазах Тургенева горела насмешка, происходящую абсурдность он прикрывал такой серьёзностью, что отвертеться можно было только тем же способом, — он сам выбрал этот путь, я его не принуждал убивать людей. И как странно... ты же сам считаешь, что все люди должны умереть, как это сочетается с тем, что ты не видишь в них одну грязь? — Смешно! Конечно, дело не только в тебе, в жизни любого человека многое случается, — легко согласился с ним Гоголь, а затем добавил, — ты не принуждал его убивать людей, но ты, прикрываясь православием, предал доверившегося, стал своего родом показательным примером, аргументом. И сам убийца. Вместо того, чтобы быть выше этого, ты... сам понимаешь. Вы с ним, кстати, очень даже похожи! Дорогуши, вы видите мир в определенной рамке, удобной только вам обоим. Ита-а-ак! Вы оба предпочитаете думать, что в определенном человеке нет ничего, кроме грязи, потому что вам так будет легче от него избавиться. Удобно. А вот я... могу легко принять любое мировоззрение, потому что ваше право так думать! Но у меня есть свое, отличное от вас, я, конечно, могу попытаться объяснить... в мире нет ни зла, ни добра. Для меня эти границы размыты. Есть только неприятный поступок и приятный. Моя свобода есть в том, чтобы делать неприятные поступки, например: преднамеренно убивать, заставлять других страдать. Не исключаю, что порой меня мучают остатки моей совести, но я их не слушаю. А зачем? Свобода, беззаконие, анархия превыше всего! Если я могу сделать кому-то больно или приятно, то я это сделаю, просто потому что могу! Но я не буду прикрываться никакими понятиями. — Да уж... не думал, что встречу еще более сумасшедшего человека в этом доме, видимо, жизнь в Японии тебя тоже изрядно потрепала, — с некоторым недоумением посмотрел на него Тургенев, — у тебя совсем нет никаких границ. Что ж, вы прекрасно с друг другом сработаетесь. — Именно так! — энергично закивал Гоголь, — ты не смог избавиться от нас тогда... посмотрим, что будет дальше. Какое будет веселье, жду не дождусь! — Вы очень скоро окажетесь мертвы или в палате психоневрологического диспансера. Что же в этом веселого? — Только твои выводы, дружище! Ты просто не способен нас понять, иначе ты был бы на другой стороне. — Стань лучше и сам пойми, кто ты, прежде чем встретишь нового человека и будешь надеяться, что он тебя поймёт. — Это начинает меня утомлять, — с этими словами Достоевский повернулся и, ни на кого не взглянув, вышел из зала. Мрак коридора поглотил его темный силуэт. С неким замешательством Гоголь попытался его подозвать, но его слова были успешно проигнорированы, а затем он перевел взгляд на Тургенева. — Похоже, ты ему уже совсем надоел! — Это только начало, — многозначительно заулыбался Тургенев, складывая руки, — ты так любишь хранить дружеские связи со своими коллегами, но он, увы, не такой. Однажды он тебя уничтожит или выкинет как мусор, просто знай это. Впрочем, если он собирается истребить всех грешников, то ты тоже входишь в их число. Тебя это не беспокоит? Эта манипуляция могла бы сработать или заставить Гоголя усомниться, но после недавнего разговора с Достоевским, ему начало казаться, что шанс на благоприятное содружественное сотрудничество всё еще есть. А сегодня он всецело понял, почему Фёдор так сильно избегает близкой связи с людьми. Для такого, как он, доверие это слишком опасное оружие, которое он просто боится давать кому-то в руки. — Забавненько! Такого друга, как ты и врагу не пожелаешь, Иван, — подал смешок Гоголь, прожигая того хитрым взглядом, — я не знаю кем он меня считает, выгодной партией, мерзким грешником или навязчивым клоуном, а то и всё вместе. Но, быть может, я смогу скрасить его унылое существование, мне кажется, что он этого заслуживает. А собственная смерть уже давно меня не беспокоит! — Подумать только. Твои намерения в отношении него так наивны, но при этом по странному чисты. Как ты умудряешься сочетать в себе лучшее с непомерной жестокостью по отношению к другим? В этом и есть твоя свобода - балансировать на краю между аморальностью и здравыми человеческими взглядами? — Именно так! Но мне нравится тот образ жизни который я предпочел. Пускай это противоречиво, беспринципно, нелогично, но за то я не тот человек, которого можно будет так просто описать одним словом. Небесный взгляд Тургенева рассматривал его с некоторой неоднозначностью. Переубеждать Гоголя для него, ровным счётом, оказалось также бесполезно, как и ранее пытаться воззвать к адекватности Достоевского. — Ты свободолюбивый человек, который ставит личность превыше общественных норм. Неужели он не кажется тебе жалким, по той причине, что он уже давно не личность, а навязчивая идея? Его мировоззрение стоит вразрез с твоим, он добивается своего аморального порядка, а ты ищешь беззаконие и отрицаешь существование греховности. — Именно поэтому он так меня заинтересовал. Я никогда ранее не видел ничего подобного, он уникален. Разумеется, у него есть личность, но обратиться к ней будет довольно непросто, отчего я чувствую еще большую интригу! — Ты ничего там не найдешь, сколько бы не искал, — сказал ему Тургенев, медленно опуская на свою голову шляпу, — из своего опыта я могу сказать, что там определенно не будет ничего интересного или ценного. Сплошная катастрофа, с которой должен разбираться, отнюдь, не ты, будучи аналогично неуравновешенным. Череда неудачных дней и событий запустила свои последствия. Некогда здравомыслящий человек сошел с ума, возомнил себя наказанием. Что будет дальше? Всегда казалось, что хуже этого не может быть ничего, но Иван твердо знал, что для Достоевского уже не существует никакой меры. — В великих катастрофах зреет страстное желание жить! Некоторое время они еще тихо беседовали, пока Тургенев с ним не распрощался и не соизволил отлучиться по своим делам. Очевидно, он не узнал для себя более ничего интересного. Всё то, что он хотел было получить, он уже получил, как и подтверждение своих предположений, касательно дальнейшей деятельности «Мертвых Душ». Пускай, никто не собирался разглашать ничего конкретного, ему не составило никакого труда докопаться до всего самостоятельно, полагаясь на одну только интуицию и ранее известные факты. Да и немного подразнить своих врагов было приятно. Но то, что, ему не удалось никак на них повлиять немного портило впечатление. В любом случае, шанс на их успешный разлад всё еще имел место быть. Тем еще предстоит поискать свою иголку в стоге сена. Еще немного поторчав в этом безмолвном, светлеющем зале, Гоголь решил, что будет нецелесообразно откладывать тот самый разговор, который следовало бы сейчас провести, особенно после того, как их нашли. Неоднозначных вопросов между ними теперь только прибавилось, да и сам он был довольно импульсивным человеком, который легко пойдет на поводу собственного интереса. Достоевский подавил усталый вздох, когда заметил, как на журнальном столике, возле кресла, в котором он сидел, визуализировалась чашка с чаем. Затем и сам Николай залетел к нему комнату собственной персоной, остановился и встал напротив, немного наклонившись, насквозь прожигая того задорным взглядом. — Ему стало со мной скучно и он убрался! Как же так? — подал смешок Гоголь, — вот так номер! — Что, всё уже выяснил? — риторически спросил его Фёдор, его тон звучал равнодушно и многозначительно одновременно, словно он спрашивал не только про Тургенева, но и про самого Гоголя. Демонстративно уводя глаза куда-то в сторону, Николай почесал затылок, словно этот вопрос требовал какой-то основательной подготовки. — Хм-м... никак нет, я и не собирался ничего у него выяснять касательно тебя! Зачем мне это? — удивленно развел он руками, — ты сам мне расскажешь, когда будешь к этому готов. — То есть... никогда. Этот ответ заставил Гоголя только мило улыбнуться, словно он ему не поверил ни разу. — Как тебе угодно, — легко согласился с ним он, уже присаживаясь в соседнее кресло. Интерес нещадно терзал душу, но Николай решил, что сделает лишь хуже, если будет настоятельно допытываться до него прямо сейчас, — на самом деле ничего интересного не было. Он лишь хотел убедить меня, что нам не по пути. Ну, ты его знаешь, любит он такое проворачивать. Но и мы с тобою птицы не того полёта, чтобы нас так просто сбивали! Хотелось бы Достоевскому сейчас с ним согласиться, но их ждал неизбежный разговор о предательстве, заговоре. Организация, как таковая, еще не успела начать существовать, а в ней уже завелась крыса. Но кто именно? Все были ему одинаково подозрительны. Но разобраться в этой ситуации они будут вынуждены вдвоем, поскольку Гоголь имел авторитет над остальными. Но поверит ли он в такой поворот событий? В комнате воцарилось напряженное молчание, Фёдор взял в руки чашку и взглянул на Николая, на лице которого моментально вырисовалось недоумение, явно догадался, что ему хотят что-то важное сказать. — Есть то, о чем ты должен знать, — спокойно заговорил тот. — Бр-рр-р! Как я не люблю, когда разговоры начинаются с таких вот фраз, — немного нервно усмехнулся Николай, — в чем же дело? — Твои приятели оказались предателями... Это заставило Гоголя тут же вскочить с кресла и вытаращиться на Достоевского в открытом недоверии. Приподнятое настроение как рукой сняло. — Что-что? Хоть ты не говори мне чепухи сегодня! Тяжело вздохнув, Фёдор прикрыл глаза и покачал головой. — Ты сначала дослушай, потом делай выводы, — отчеканил тот, а затем пояснил, — мне удалось выяснить, что тот использовал твоих подчиненных, чтобы узнать наше месторасположение, как и то, с какой целью мы сюда прибыли. Он знает, что «Мертвые Души» возобновляют свою деятельность. — И ты ему поверил? Да он что угодно может сказать, — немного холодно посмотрел на него Николай, — на его месте было бы гениально заставить нас искать призрака! — Разумеется, я думал об этом. Но одно не может исключать другое, если есть шанс, что это окажется правдой, то это кончится большими неприятностями. Я не буду разглашать свой план, пока не почувствую уверенность в каждом из них. — Я работал с ними долгое время, я знаю каждого из них. Они ни разу не давали мне повод усомниться! — немного уязвленно воскликнул Гоголь, — это точно пустая уловка, ничего более! — Тогда, дай мне лучшее предположение о том, как он нашел нас и всё выяснил за 42 часа? — А вот не знаю! Быть может, способность чья-то... а может и прослушка. Зачем ты меня спрашиваешь? — Разве в их составе может быть человек, который на расстоянии получает информацию о едва известных ему людях? Или, быть может, какой-нибудь гениальный детектив, который находит улики там, где их не может быть? Любая способность должна на чем-то базироваться, — поспорил с ним Достоевский, отпивая глоток чая, — насчёт устройств слежения... отчасти может быть, но тогда нам придётся это проверять. Но это не в радиусе моих допущений. Насколько было целесообразно твой дорогой товарищ подбирает места встречи? Ты можешь быть уверен, что другие не подобрали за собой хвост из детективов? Я могу включить в теорию только те способности, которые имеют какую-то логичную основу. По своим замечаниям я могу только сказать, что ранее не было ничего подозрительного, что заставило бы меня сомневаться. Следовательно, там могло быть только что-то еще... Вздохнув, Николай закатил глаза, будучи вынужденным отвечать на все эти вопросы. — Хм... Лермонтов всегда целесообразно подбирал места встречи, именно поэтому он так долго оставался вне подозрений, находился на виду, казался достойным членом общества. Хорошо, я исключаю, что он мог допустить такую глупую ошибку. Насчет остальных... мы были в розыске у дворян в Москве долгое время, но нам всегда удавалось проводить свои встречи без происшествий. Мои приятели не сборище дилетантов и умеют правильно подходить к своему делу! — Твои слова только подкрепили мою уверенность в той теории, что у нас завелась крыса, Николай, — снисходительно посмотрел на него Достоевский, — адресом располагал только Лермонтов, ты упомянул, что он хорошо играет любую роль и способен не вызывать подозрений. Набоков очень хочет от меня избавиться; на счёт Маяковского подозрений у меня меньше, но именно этим он и вызывает у меня недоумение, а Белинский достаточно умен, чтобы добраться до интересующей его информации, ранее он работал на Тургенева. Еще, Лермонтов доверяет Белинскому, он не мог ему ничего сказать, как ты думаешь? — Умно! Прямо всех-всех приплел. И что же мне со всем этим делать, скажи? — скрестил руки на груди Гоголь, поверить он в это действительно не мог, полагаясь лишь на слова Достоевского и Тургенева. Если нет никаких фактов, то это просто пустой звук. Немного помолчал, а затем задумчиво добавил, — с Лермонтовым было бы слишком очевидно, не находишь? Всего лишь предположим, что именно он захотел всё испортить... Скажу я тебе, что тот бы делал это менее очевидным образом. Отправлять нас на ту квартиру, где нас найдут в ближайшее время? Как глупо и бездарно! Ему было бы слишком опасно позволять Тургеневу оставлять нас в живых. Следовательно, это не он. — Быть может, но я не могу быть в этом уверен, пока не получу больше информации, — кивнул ему Фёдор, продолжая сомневаться в доводах Николая, — что скажешь по поводу остальных? — Пф-ф! Что еще можно про них сказать? Белинский быть может и работал на Тургенева, но это далекое прошлое! И еще... его в тот момент даже на том собрании не было, откуда ему знать это? Допустим, он предпринял попытку выудить что-то у Лермонтова. Но он бы ничего ему не сказал, потому что это подозрительно! Если Белинский и располагает информацией о нашем «воскрешении», то как нас тогда нашли? — Тогда, им было бы очень удобно сработаться вдвоем, — констатировал Достоевский, потягиваясь к журнальному столику, чтобы поставить на него пустую чашку. — Это еще хуже, чем то, что ты говорил до этого! Прекращай бросаться пустыми подозрениями, а говори конкретно. Он с видимым раздражением посмотрел на своего коллегу, сделавшегося таким неожиданно упрямым после обнародования подобной информации. — Ты намерен со мной сотрудничать или нет? Зачем я здесь, если ты не желаешь меня слышать? — Так! Я тебя слышу, — фыркнул Николай, театрально разводя руками, — ты пытаешься навязчиво повлиять на мое доверие к тем людям, с которыми я многое пережил! Они не раз выручали меня, а сейчас ты говоришь, что мне вонзили нож в спину. И это только полагаясь на слова какого-то там манипулятора. — Именно поэтому никому доверять в этой жизни не стоит. Вот сейчас ты не можешь посмотреть на эту ситуацию объективно, даже частично признать тот факт, что такое может произойти, — Достоевский медленно поднялся с кресла и сделал пару шагов вперед, с ноткой откровенного упрека заглядывая в глаза собеседнику, — ты свою организацию не сохранишь, если не начнешь принимать здравые решения. — Что, хочешь, чтобы я так легко послушался тебя и начал допытывать каждого из них? Такого не будет, — он выдержал тяжелый взгляд Фёдора, а затем добавил, — если я начну это делать, то нам точно конец. А ведь «Дворянское Гнездо» именно этого и хочет! — Ты даже не знаешь, что я хочу тебе предложить. Успокойся и послушай меня. — Хорошо, тогда поговорим об этом позже, — подал неискренний смешок Николай, неожиданно развернувшись и энергично направившись на выход из комнаты, чтобы случайно не поддаться желанию прибить своего коллегу. Фёдор мог лишь проводить того недоуменным взглядом, подобное поведение ему показалось слишком абсурдным. Но откладывать этот диалог он не собирался. Хочет Гоголь сейчас этого или нет - они будут вынуждены продолжить. Совсем скоро их ждала встреча с остальными членами организации. Стоило также отметить: им не помешает убраться из этой квартиры и чем быстрее, тем лучше. Начинало напрягать и то, что его просто игнорировали, оставили на потом, словно его мнение не имело никакого значения.***
Через некоторое время он вышел за ним в коридор. Останавливать Достоевского в таких ситуациях будет бесполезно, не остановило и то, что коллега попытался оградиться от него запертой дверью. Легкими манипуляциями со скрепкой в замочной скважине, он вошел в помещение. Прохладный луч солнца упал на его бледное лицо. В комнате стояла неприятная мерзлота, заставившая его немного поежиться. — Забавно! Никогда бы не подумал, что ты можешь быть таким навязчивым! — усмехнулся Николай, сидя на подоконнике открытого окна. Тот даже не развернул голову в сторону прибывшего. Стоило Достоевскому приблизиться, в его ноздри ударил неприятный, едкий запах свежего табака, — даже подумать мне спокойно не даешь, как некрасиво! — он затушил сигарету двумя пальцами, швырнув ее на улицу, а затем пересел лицом к собеседнику. — Я не могу допустить того, чтобы мы явились на собрание с остальными не обсудив данный вопрос. — Что уж тут обсуждать. Я на всё согласен, только не вынуждай меня устраивать им тотальный допрос! Похоже, тот действительно успокоился и неожиданно решил ему уступить. — Я не собирался тебе это предлагать, — покачал головой Достоевский, уперевшись спиной в подоконник и складывая руки на груди, — я хочу, чтобы мы делали вид, что ничего не происходит и были основательным образом внимательны. Тем не менее, стоит отметить, мы не должны обсуждать с ними дальнейшие наши планы, пока я не найду источник угрозы. Я не могу точно знать, в чем она укрывается на данный момент. Мне нужно больше времени для расследования этого вопроса. Николай внимательно и непонимающе взглянул на того, но, что-то прокрутив в голове, добродушно вздёрнул брови. — И все? Хорошо, я понял! Ты начал нагнетать. И мне показалось, что ты намерен вынудить меня действовать... более радикально. — Действовать радикально нам придётся позже, когда я приду к точному ответу. Я не намерен избавляться от кого-либо из них без четких фактов. Странно, что ты подумал иначе. — Это «эмоции» называется. Не пробовал когда-нибудь? — Даже не собираюсь, — слабо улыбнулся тот. Обняв руками колени, Николай задумчиво увел взгляд в сторону. — Ха-х, чудно всё это, даже не знаю, как к этому относится. Это не та ситуация, которую я мог предвидеть. Порой друзья страшнее врагов, ибо врагов опасаешься, а на друзей надеешься. Что же думать? Только верить в то, что моя интуиция меня не подводит. Теперь Фёдор смотрел ему прямо в глаза ясным взглядом, а не как прежде летал им по предметам, занятый лишь своими мыслями. — Интуиция это прекрасно, но она не предоставляет четкие доказательства. — Тоже верно, — вздохнул тот, а затем спросил, — ты так же себя когда-то чувствовал? Ну, я имею ввиду... когда надо рассудить и увидеть ситуацию здраво, с другой стороны, но не получается, потому что просто не можешь поверить в происходящее, начинаешь искать какие-то оправдания. — Это было давно. — А всё же? — С такими разговорами не ко мне, — отмахнулся от него Достоевский. — Пока что мне и не к кому, — тихо усмехнулся Гоголь, пожав плечами, — одиночество это так погано. Не знаю, что ты в нем находишь. Такие слова вызвали у того некоторое недоумение. — Прошло совсем немного времени, как ты обо всем этом узнал. — Верно! Но теперь я не могу никому из них доверять! Точнее, частично могу, но... ладно-ладно, я это объяснить тебе не способен. Из открытого настежь окна в комнату ворвался порывистый, холодный декабрьский ветер. Тот подлетел по комнате, скидывая стопку листов бумаги со стола. Достоевский подавил вздох, плотнее запахнув плащ вокруг себя. — Может, закроешь уже? — Точно-точно, совсем забыл! — согласился с ним Николай, спрыгивая с подоконника и с отчетливым хлопком закрывая створку, — пошли в зал? Тут теперь настоящая морозилка! Кстати, нам надо подыскать себе местечко получше раз уж нас нашли. — Я бы предпочел держать конфронтацию... — задумчиво сказал ему Достоевский, когда они уже вышли в коридор. — Только не говори, что ты и меня подозреваешь! — удивленно вытаращился на него Николай, вдруг замерев на месте. Только не это! А ведь всё так хорошо начиналось. Сначала одни могут быть предателями, а теперь этот уже хочет отселиться от него после двух неполных суток сожительства. Что он делает в этой жизни не так? — Не в этом дело. — Неужели? — несколько риторически спросил его Гоголь, а затем резко двинулся с места и оказался в зале. Многие люди начинают его глубоко разочаровывать, а ведь это только начало дня! Теперь он даже понимает Достоевского и то, почему тот не хочет никого видеть. Молча подойдя к столу с расставленным на него чайным сервизом, Достоевский потянулся к заварочному чайнику. Неспешно наполнив чашку горячим напитком и засыпав туда сахар, он, наконец, взглянул на Николая, который теперь был подозрительно молчалив. — Ладненько! Если к тебе заявится «Дворянское Гнездо», чтобы от тебя избавиться, то это будет не моя вина. Мы ведь все детали «знаем», — послышалось из другой части зала, Николай торопливо набросил на себя пальто, словно уже собирался уходить. Безудержно хотелось повеселиться и отвлечься от этих бесконечных разборок. — О чем ты? — Ты же хочешь держаться отдельно, не так ли? — Я этого еще не утверждал. — Хорошо, тогда я прогуляюсь, заодно поищу нам местечко получше, — спокойно согласился с ним Николай, а затем вдруг замер у дверного проема и через небольшую паузу решил рационально добавить, — тебе бы тоже не помешало, оставаться одному здесь не лучшая затея. — Верно, — кивнул ему Достоевский, делая глоток чая. Горячая жидкость приятно обжигала горло, согревая, — тогда подождешь. Стоит также понимать, что открыто это делать сейчас будет слишком рискованно. Нужно конкретное место. Стянув с себя шляпу, Николай демонстративно вздохнул и увел взгляд в сторону. — Пф-ф! Тогда без вариантов. Точнее, я мог бы, но... — кивнул он Фёдору, которого сейчас ему некуда было деть. Подумать только: раньше о таких мелочах даже не задумывался, а сейчас для него бросать кого-то - не лучший способ для заполучения доверия, — ты уверен, что те сейчас обязательно выйдут на нас двоих? Похоже, твой дружок решил дать нам фору, иначе они бы сейчас уже нагрянули. — В этом есть доля истины, он любит поиграть. Но тут есть подвох... — словив внимательный взгляд собеседника Достоевский продолжил, — в том случае, если он воспользовался информацией одного из участников, то он уже собрал достаточно доказательств, чтобы от нас официально избавиться. Он может попытаться инсценировать это ближайшее время. На данный момент мы можем надеяться на нейтральный исход, потому не вынуждай идти на бесполезный риск, пока не начнется новая партия. Победа - заранее предупреждение, которое мы уже упустили. — Ваши игры меня утомляют! — подал смешок Николай, уже изгибаясь и потягиваясь на соседнем стуле, — где же тут веселье? Мы должны не идти у него на поводу и не играть с ним в стратегию. Наоборот! Просто делай всё ровным счётом рандомно, он явно рассчитывает, что ты сейчас из норы не вылезешь, а ты возьми и вылези! — Хочешь, чтобы мы так просто вышли? — спокойно спросил его Достоевский. Отчасти он был согласен с тем, что поступая предсказуемо лишь наступает на грабли. Но сейчас это была не та ситуация, где они бы что-то потеряли из-за осторожности. — Забавненько! А что нам будет то? Нападут на нас? Незачем. Они не воспользовались шансом. А пока мы сидим, спорим и думаем - тратим свое время. Вот появимся мы где-то, на камерах засветимся и что с того? Это будет доказательством чего? Того, что мы выходим на улицу? Не оттягивай неизбежное. Другие участники у нас на связи. Таким образом мы и предателя найдем. Предатель точно не будет утруждаться уничтожать друзьяшек Тургенева уж слишком сильно! — Пусть так и будет, — внезапно согласился с ним Фёдор, а затем добавил, — ты сейчас натолкнул меня на мысль о том, что он до подходящего момента не будет выставлять своих эсперов, поскольку тогда будет вероятность открытого сражения. Естественно, потенциальный предатель может переметнуться на их сторону, но сейчас пользы от никакой, поскольку мы еще не послаблены «конфликтом». А если предателя нет, то мы ничего не потеряем. Не ты ли говорил, что стратегия это скучно? Если эсперы решат напасть на них, то это только подпортит план Тургенева, следовательно, нет им смысла усложнять себе жизнь. — Это еще как скучно! Но еще скучнее валяться в каком-нибудь грязном подвале и ждать чуда, как две засохшие крысы! — выдавил Гоголь, неусидчиво заерзав и откинув голову назад. — Мне нравятся подвалы, — иронично ответил ему тот, поставив пустую чашку на поднос. Он неспешно поднялся из-за стола и вышел в свою комнату, откуда уже вывез чемодан, — идем. Поспешно вскочив со стула, который тут же опрокинулся, Николай уже выбежал в его сторону. — О-о! Я иду злить гадких дворян с товарищем Достоевским! Это точно не сон? — он воскликнул это немного на распев. — Сомневаюсь, что это их разозлит.***
Два часа спустя. Шли они мимо множества блестящих витрин магазинов, а затем Николай резко развернулся и повел Фёдора на широкую улицу и нерешительно задержал шаг, приближаясь к огромное белокаменному дому с вывеской на фасаде: «Grand Diamond». Центральную часть роскошного здания украшали восемь коринфских колонн, увенчанных большим фронтоном. Весь дом был окружен мраморной балюстрадой. — Это казино? — равнодушно сказал Достоевский. Его тон больше напоминал утверждение, а не вопрос. — Именно так! Один наш общий знакомый согласился нам помочь! — подмигнул ему Николай, резко сорвавшись с места к массивным дверям здания. — Чем мои варианты тебе неугодили? — поравнявшись, спросил его тот. — Да ну, там как-то мрачно и уныло! Если он ничего интересного не предложит, то остановимся на той скукотище! — Ты слишком привередливый для бездомного. — Ну не злись, отчасти я сюда повидаться зашел. Мы недолго! Некоторые казино, которые находятся в Москве отделаны настолько роскошно, что невольно наводят посетителей на мысль, что они находятся во дворцах. Войдя в огромную восьмиугольную комнату, Николай не мог удержать себя от того, чтобы не рассмотреть куполообразный потолок, расписанный великолепными картинами. Сверху свисала огромная хрустальная люстра. Центральный стол был расположен прямо под куполом. В настоящее время казино работают вполне легально, но еще совсем недавно это было не так. Постоянные облавы делали игорный бизнес рискованным не только для его владельцев, но и для клиентов заведения. Поэтому во многих казино имелась целая система тайных ходов, которыми было пронизано все здание. С помощью этих потайных коридоров и комнат владельцы казино могли беспрепятственно наблюдать за гостями и служителями закона, если они вдруг неожиданно появлялись в здании, а в случае необходимости использовать их для бегства. — Вот это да! И как он только сюда так быстро устроился? Фейс-контролер с недобрым выражением лица, находящийся возле входа в вестибюль вдруг двигается с места и преграждает им дорогу. Он физиономист: это тип, который на глаз распознает шулеров и не пускает в казино. У него прямо на бейджике написано «Физио», как на воротах пишут: «Злая собака». — Вы не можете пройти. Прошу вас покинуть данное заведение, — его голос был тверд и холоден, а в глазах горел недобрый огонёк, словно он уже намеревался насильно вышвырнуть их отсюда. — С чего это вдруг? — спокойно спросил его Достоевский, а сам в душе уже порадовался тому, что не придется тратить свое время на казино. Раньше азартные игры являлись для него своего рода зависимостью, грязным искушением. Когда-то он мог часами проседать за покерным столом, оставляя дилетантов решившихся бросить ему вызов без единого гроша в кармане. Именно это была самая приятная часть игры. Деньги были скорее бесполезным дополнением. — Нет, не вы! А он, — Физио весьма четко указал на Гоголя, улыбка на лице которого уже расползлась шире обычного. В этот момент Фёдору показалось, что между ними промелькнуло что-то странное, словно эти двое друг друга знали. — Тебя за шесть лет еще отсюда не уволили? — восторженно воскликнул Николай, а затем схватил того за щеки и принялся шутить и измываться, пока тот его не оттолкнул, — ну, дружище, дорогой. Столько лет прошло... я исправился, честно-честно! Больше не буду никого обманывать, я теперь добропорядочный посетитель! — Все вы так говорите, а потом покидаете заведение с кучей денег, полученных одними только шулерскими выходками, — прорычал тот, а затем добавил, — вот ладно бы ты просто выиграл и смылся. Но такое не про тебя. Ты раскидал все деньги по всем главным улицам Москвы, потом к нашей администрации заявилась полиция с расспросами! Я тебе как в тот раз сказал - проваливай, так и сейчас скажу! Не вынуждай меня звонить куда надо. — Тебя не пустят, — кивнул ему Достоевский, едва заметно улыбнувшись, — пошли. — Твой друг умные вещи говорит, — ткнул в клоуна Физио, — пошел отсюда! — Ну нет! Я сегодня не играть пришел, — фыркнул Гоголь, складывая руки и посматривая на физиономиста с открытым вызовом, — ну, попробуй позвони! Давай-давай, трусливый засранец. Мужчина ему язвительно улыбнулся, а затем потянулся рукой в корман и не обнаружил там ни телефона, ни рации. — Опять твои фокусы? Какой ты у нас добропорядочный посетитель! Загляденье! Может тебя и на стеночку повесить? — О! Это то, что мне нужно! Я верну тебе телефон, только если мое фото будет висеть прямо вот тут, — указал Николай на огромный стенд в другой части вестибюля со всем административным составом казино, — подпишешь, как «Самый честный шулер Grand Diamond»! — Жизнь тебя иронии не лишила. — Физио, прекрати это и пропусти их, — позади послышался знакомый голос Сигмы. Самое интересное было то, что он сказал это уже на русском, хоть и с ярко выраженным акцентом. — О! Дружище, ты нас нашел! — радостно воскликнул Гоголь, стянув с себя шляпу и накинув ее на голову молодого человека, — тут на нас какой-то злостный охранник напал, представляешь? — Кто они вообще? С чего бы мне их пропускать? — Мои знакомые. — Ты куда их собираешься вести? В главный зал? Вы такое обговаривали с владельцем? В этот момент Сигма постарался ему что-то внятно ответить, но это вдруг стало похоже на другой язык. — Что? Смесь русского и китайского? Давай нормально объясняй, — язвительно подшутил над ним Физио, а затем тихо пробубнил, — куда только Константин смотрел... По выражению лица Сигмы можно было заметить, что он прекрасно понял то, что сказал ему физиономист, но он никак не мог сформулировать мысль. Недолго помолчав, он решился сказать что-то, но уже на Японском. — Он говорит, что контрольный пакет акций этой компании принадлежит ему и ты не можешь ему указывать что делать, иначе будешь уволен! — дословно перевел Гоголь, вдруг громко рассмеявшись, а затем обратился к Достоевскому, — забавно тут, не так ли? — Сомнительно, — подавил вздох Фёдор, с презрительным холодом поглядывая на местный шумный сброд, роящийся вокруг покерных столов, подобно полчищу мух. — Лучше меня эту работу никто не делает! Меня не могут уволить. — Он говорит, что согласен с тем, что ты хорошо выполняешь свою работу. А еще то, что он имеет непосредственное право тебя уволить, если ты ведешь себя как невоспитанная обезьяна! — Он меня так и назвал? — заметно удивился Физио. — Нет, это я добавил для эффекта! — усмехнулся Николай, а затем взглянул на Сигму, который в этот момент вернул ему шляпу, а затем демонстративно кивнул, предлагая следовать за ним. Войдя в большой зал, наполненный шумом, треском и музыкальной рекламой, они пробрались между играющими. Некоторые люди просто сидели, вперившись в экраны, на которых мелькают цепочки звезд, бананов, обезьян или пистолетов. Затем они вышли к высокой мраморной лестнице, покрытой толстым красным ковром. Поднявшись, они вышли в какое-то просторное помещение, скорее всего оно являлось одним из приватных залов. Небольшой бар, столики, диваны и покерный стол с рулеткой создавали в комнате атмосферу некого комфорта. — Когда это ты успел себе половину этого казино заграбастать, Сигма-сан? — подал отчетливый смешок Николай, когда они прошли к диванам, а затем добавил, — не поверишь, но я прямо тут раньше часто бывал! Но не слушай этого недомерка, если я выигрывал это ещё не значит, что обманывал. Ха-Х! Просто никому не понять то, что мне и даром не нужны эти бесполезные бумажки. Я такое доброе дело сделал, а они мне еще проход в это казино закрыли, как некрасиво! А всё... акция кончилась, больше никому помогать не буду! Присаживаясь, Достоевский искоса на него посмотрел. — О! Ты то меня понимаешь, не так ли? — воскликнул Николай. — Я ничего не говорил. — Именно, я купил контрольную часть акций этой компании, чтобы продолжать свою работу, которая мне нравится, — пожал плечами Сигма, его взгляд стал намного увереннее, чем прежде. — Вот и умница! Быстро ты сориентировался. А почему просто свое казино не открыл? — театрально развел руки Николай. — С документами мне уже помогли, а вот с моим уровнем языка управлять будет проблематично. У меня был прекрасный знакомый Константин, он владелец этого казино и действительно добрый человек, по крайней мере мне так показалось. Пару дней тому назад я ему решился написать, а он предложил мне квартиру, работу. У него в последнее время большие проблемы с доходом от этого бизнеса. Я сказал, что помогу ему, если он продаст мне акции. — Очень хитро! Ты что ему такое наплел? Он так просто отдал решение вето тебе? — Ничего такого, он просто еще в Японии видел, как я работаю, — подал смешок Сигма, его задумчивый взгляд загулял по комнате, — любой бизнес подобен ребенку, которого следует оберегать, следить за ним, учить его чему-то новому и постоянно развивать. Не многие этого понимают, потому Константин и выбрал меня, чтобы я вдохнул новую жизнь в это место. Думаю, я даже смогу полюбить эту компанию, хоть она и не всецело принадлежит мне. Мне лишь нужно что-то постоянное, что-то над чем будет интересно работать. Думаю, это идеальное место. — Я так рад за тебя, дружище! — искреннее воскликнул Гоголь, хватая его за руку и энергично пожимая ее, — ты освободился и нашел то, что искал! — Вот вчера... сидел как-то и не мог в это поверить, что это со мной на самом деле происходит, я даже могу сказать, что почти счастлив. Надеюсь, что всё и дальше будет так хорошо идти, — мило улыбнулся ему Сигма, а затем добавил, — я хотел тебе сказать... спасибо тебе за это. Ты просто меня вытащил. Прошло, конечно, совсем немного времени, как я сюда приехал, но эти положительные изменения для меня такие неожиданные, что я не могу это проигнорировать. Так вот каково это понимать, что делаешь всё правильно. Мне, наверное, просто очень повезло. Такие слова всегда вызывали у Гоголя очень странные, смешанные чувства. Обычно он привык слышать от других отнюдь не это. Эти чувства вдруг стали такими теплыми, что ему даже сталось на душе немного тошно. Быть мерзким гадом и раздражающим клоуном в глазах окружающих ему было куда комфортнее и привычнее, чем то, когда ему говорят что-то подобное. Ещё и так искренне. — Да что ты! Не надо меня благодарить, я лишь сделал то, о чем мы договаривались! Разве я мог бы поступить иначе? — В целом, вам двоим ничего бы не помешало использовать мою способность и дальше, — рассудительно предположил тот, но его голос не выражал никакого осуждения или пренебрежения, словно осознавать подобное для него было в порядке вещей. — От этого будет больше проблем, чем пользы, — заметил Достоевский, задумчиво уперевшись лиловым взглядом куда-то в глубину комнаты. — Поэтому ты решил меня убить? — Я не мог позволить моему плану провалиться из-за того, что ты не сдержал своего обещания молчать. — Что ты ожидал, когда вручал под мое управление то казино? Ты вынудил меня рисковать своей жизнью, в расчёте на то, что я в одиночку смогу сдержать ищеек, — тяжело вздохнул Сигма, с горечью на душе вспоминая тот день, — ты первым нарушил свое обещание, когда лишил меня того последнего, что у меня было. Гоголь скинул с себя шляпу и энергично упал на край дивана, намереваясь последить за этим диалогом, который вызывал у него ощущение дежавю. Они тоже когда-то говорили об этом с Достоевским. Для него не существует людей; есть пешки, которые можно легко кинуть в расход. Но Николай уже не ощущал в себе никакой обиды за тот случай, поскольку его товарищ оказался намного более глубокой и трагичной персоной, чем он мог бы когда-либо предположить. Наверное, это лишь глупое оправдание, но его вполне хватало, чтобы простить. Порой Гоголь смотрел на самого себя и не мог поверить: он иногда был так жесток к людям; вся их жизнь не обнаружит в себе хоть частицу той грязи, которую мог регулярно делать Достоевский. Или он сам. Почему одних он никогда не поймет, а к другому чувствует... навязчивое сочувствие, которое теперь не вытравить ничем. Тургенев, произнося такие вещи вслух, явно надеялся не на это. — Это я тоже осознаю, — равнодушно согласился с ним Фёдор, а затем более заинтересованно добавил, — но ты был способен их одолеть, одна твоя воля может быть сильнее, чем способность у кого-либо из них. Твое отчаяние... ты был готов рискнуть всем. Но ты слишком быстро сдался, почему? Взгляд Сигмы немного помутнел, он промолчал и опустил голову, сгибаясь под внимательными взорами гостей. — В тот момент я осознал, что некоторым вещам будет суждено случиться, несмотря на мои усилия. Я утратил смысл жить и сражаться, — он исподлобья поднял серебристый взгляд на Достоевского, — потому что моя борьба - это твоя игра. — Отчасти так и было, — легко согласился с ним тот едва улыбнувшись, — но в тот момент для тебя предлагалось два исхода. Ты выбрал путь проигравшего, потому ты должен был умереть. — Это мне понятно. Но привычка к отчаянию куда хуже, чем само отчаяние. Я хочу жить иначе, — вздохнул Сигма, а затем вдруг поднялся и с некой серьезностью взглянул на Николая, — я могу договориться с одним знакомым. Он раньше работал с Константином, когда казино было вне закона в этой стране и ему приходилось создавать подпольные помещения. Думаю, для вас он может быть полезен. — Превосходненько! — энергично закивал тот, — попозже сообщением мне контакты скинешь, я с ним свяжусь! — С чего тебе помогать нам? — несколько настороженно спросил Достоевский. — Я хочу быть выше этого и жить дальше, — сдержанно улыбнулся Сигма, — а Гоголь-сану я не против помочь, потому что он помог мне. — Премного благодарен, — подал смешок Николай, соскочив с дивана в центр зала, — но я тебе не помогал, понял? Я тебя использовал, чтобы выяснить шифр. — Как скажешь, — отмахнулся от его доводов тот, — тогда увозить меня из страны было необязательно. Гоголь в ответ скрестил руки на груди и насмешливо поднял брови. Достаточных аргументов, чтобы опровергнуть этот факт у него не нашлось. — Тоже мне аналитик! — Сигма, к тебе никто не приходил? — вдруг в лоб спросил его Достоевский, прожигая в нем дыру своим внимательным взглядом. Нервно сложив руки, тот помедлил, а в комнате воцарилось продолжительное молчание, пробиваемое лишь отдаленным рокотом толпы с первого этажа казино. Сигма нервно взглотнул, всецело осознавая то, во что влип сейчас. Даже если он сейчас солжет, то Фёдор это заметит. — Если я скажу то... вы не будете меня вмешивать в ваши дела? — Конечно нет! Какой в этом смысл? — прыснул Гоголь с неким недоумением. Какой день у него сегодня насыщенный! — Ко мне приходил какой-то человек... он представился как "Иван Тургенев". В этот момент Сигма смог на лице Достоевского заметить легкое раздражение. — С какой целью он прибыл? — Ну... ничего такого, он сначала заговорил со мной на английском, притворился клиентом. Сначала показался таким уважительным и дружелюбным, у нас завязалось повседневное обсуждение. Потом он меня разговорил и я ему рассказал: зачем приехал, что намереваюсь дальше делать. Вроде бы ничего, но потом резко его вопросы стали упираться с явным намеком на вас двоих. — Ну и ну! Как он тебя нашел? — удивленно воскликнул Николай, а затем добавил, — нет, еще лучше... что ты ему сказал? Он тебя касался? — Ну, он надавил и я ему признался, что между нами когда-то была сделка, что я выполнил свою часть и больше работать не собираюсь. Затем он попытался выяснить прошлое, спрашивал про казино... я заявил, что меня обманули и вынудили защищать собственное казино от ищеек. О моей способности он ничего не знает, поскольку ни разу не пытался до меня дотронуться. — До поры до времени. Он утверждает, что недавно связался с ВДА, — равнодушно констатировал Достоевский. Отчасти он был удовлетворен тем, что Сигма не стремился их сдавать, — с другой стороны, он еще ничего не узнал через тебя. — А он не мог узнать всё про нас через само ВДА? — спросил его Николай, прокручивая на пальце шляпу. — Вполне мог, но тогда он бы уже знал мой план. — Ладненько! А если он знает и просто умалчивает? — В целом, быть может, — ответил ему Фёдор, — тогда он мог бы уже знал о способности Сигмы и своими методами выяснил бы куда больше, чем знает сейчас ВДА. — Либо он намеренно оттягивает и знает всё! Либо он тебе солгал про ВДА, — подал смешок Гоголь, пожимая плечами, — тяжело с такими отменными лжецами, не так ли? Но я тебе предлагаю не забивать голову мусором. Будь проще! Со мной он такое не смог провести только потому, что мне было глубоко плевать! Его манера не как у тебя, Федь, он действует иначе. — Именно так, он создает иллюзии. Но мы куда больше похожи, чем ты думаешь, — не без отвращения произнес это вслух Достоевский, — ему свойственно создавать кучу неоднозначных пробелов, но это для меня не является проблемой. Я предпочитаю иметь план на любой случай, потому я анализирую всевозможные ответвления и исходы. Он будет уничтожен собственным же оружием. — Хотел бы я на это посмотреть, — неоднозначно вздернул бровь Гоголь, а затем добавил, — а что нам с Сигмой делать? — В смысле? — воскликнул тот, напряженно вздрогнув. Задумчиво почесывая подбородок, Достоевский подумал и решил пока заморозить очевидный вариант с тем, чтобы убить Сигму для их же безопасности. Они всегда смогут вернуться к этому позже. — Есть мысль, — он многозначительно улыбнулся и посмотрел в глаза владельца казино, который сейчас находился в откровенном замешательстве.***