reGeneration

***

26 декабря | 12:45 Сидя за столом, подперев голову ладонью, Николай наблюдал, как сгустки иссиня-серого дыма скользят по белоснежной ткани скатерти, растворяясь в воздухе, стоило только подуть на них. Его мысли ползли и двигались, как этот легкий дым, одна за другой, исчезая, когда на них обрушивались мысли другого порядка. «Для определенной цели даже паук плетет паутину в один крепкий, симметричный узор» Эти неприятные мысли словно говорили, что жизнь бессмысленна и таили в себе какое-то подобие упрека, но Гоголь быстро гасил их, как огонек подожженной спички, отвлекая свое внимание недобрыми шутками, от которых периодически подавал тихие смешки. — Может хватит портить скатерть? — с неким равнодушием вздохнул Достоевский. Он тихо сидел напротив него, со всем возможным вниманием уткнувшись в очередную книгу. Но было очевидно, что его заставила отвлечься не сколько прожженная ткань, сколько едкий запах гари, который он терпеть не мог. Декабрьский день стоял холодный, но самый обычный и спокойный. Последние дни дались им особенно легко, скучно и без интересных происшествий. Николай уже чувствовал, что вот-вот сойдёт с ума, если и дальше будет проводить дни столь нудно, бестолково и бездейственно. Не хватало хороших побоищ, сражений... адреналина, чтобы тот наполнил и пропитал каждую клетку его тела, подобно полыхающему племени бегущему по следам бензина. Разговоры с Достоевским не помогали, а только нагоняли тоску, поскольку тот продолжал держать дистанцию и не развлекал его интересными неформальными беседами, которые могли бы между ними произойти. Только дела, дела, дела... Сначала Николаю происходящее глубоко нравилось, поскольку размышлять вместе с Фёдором над чем-то одним было, с непривычки, было действительно занимательно и воодушевляюще... но вот идут дни, абсолютно всё начинает надоедать, поскольку наполняющего разнообразия в этом было ровным счётом никакого. Стоило им обговорить один момент, подготовить кое-какой проект, как Гоголь сразу сметался с места и, подобно загнанной в клетку птичке, улетал на свободу к Лермонтову, с которым они периодически развлекались, поджигали здания, устраивали небольшие анонимные теракты, вину за которые они успешно сваливали на Островского, как некогда и прежде. Николай не может прожить и двух дней без какого-нибудь душитрепещущего события, а вот Достоевскому всё это неторопливое спокойствие несказанно доставляло, он словно растворялся в этом терпком и глубоком болоте, созданном им же для удерживания полного контроля над любой ситуацией. За это время Гоголь сумел отметить неприятную закономерность: чем увереннее себя чувствует Фёдор, тем больше отдаляется, тем сложнее им начать говорить о чем-то неформальном, тем меньше доверия между ними. Николай сидел и периодически поглядывал в его усталые от продолжительных недосыпов лиловые глаза, но видел в них только горящую уверенность и умиротворение. «Что, нравится тебе скукотища, не так ли? Не беспокойся, она с нами ненадолго» — мрачно улыбнулся ему Гоголь, но так ничего и не произнес вслух. Заметив странный взгляд Николая на себе, Достоевский опустил книгу и вскинул бровь. — Что это с тобою сегодня? Ни одного слова мне не сказал, только смеешься. — Да так, ничего, я вспомнил забавную штуку, — он вдруг расслабился и усмехнулся, почесывая переносицу пальцами, — купил русский преступник путевку на Багамские острова. На полпути самолет терпит катастрофу, на необитаемом острове спасается он и несколько иностранных пассажиров. Через неделю остро встает вопрос голода. Бросают жребий и съедают одного из пассажиров. Через неделю другого. Еще через неделю жребий падает на русского. Он достает сотовый телефон и звонит. Через несколько часов прилетает вертолет и забирает оставшихся в живых. Иностранцы недоумевают: «А что ты раньше не звал на помощь? Мы тут друг друга есть начали!» А тот удивляется и отвечает: «А я думал, это входит в стоимость тура...» — под конец истории тот стал громко и зловеще хохотать, завалившись с руками на стол. — Доля истины тут есть, — едва заметно улыбнулся Достоевский, опуская глаза на строки книги. — Признаюсь честно, я умираю от скуки в этом унылом бункере. Сидим под землей, как два грязных червя, — вздохнул тот, а затем энергично добавил, — я то наделся, что будет повеселее! Но нет! Ты даже не представляешь, как хорошо просыпаться морозным зимним утром, когда за окном сверкает солнце, отражаясь мириадами блёсток в голубых сугробах свежего декабрьского снега! И сразу настроение прекрасное, солнечное! — Я заметил, — спокойно сообщил ему Фёдор, а затем с очевидной иронией спросил, — ты даже не докучаешь мне вопросами, неужели совсем отчаялся? — Был бы смысл! Не хочешь, ну и не очень то надо! — ответил тот, под мишурой шутовских манер скрывая постепенно подступающее недовольство, — ты мне уже наскучил, дружище. Тут я только и делаю, что с тобою работаю, хоть я наделся не только на это! Быть может, мне съехать куда... — Как тебе угодно, — с естественным для него равнодушием ответил тот, перелистывая страницу, — но ты должен понимать, что обсуждение рабочих вопросов непосредственно на месте для нас куда эффективнее, чем в иных условиях. И предателя мы ещё не нашли. — Пф! Конечно, я это понимаю! — Я знаю, что ты регулярно таскаешься к Лермонтову, чтобы вытворять на улицах бесцельный хаос. Ты думаешь, что привлекать к нам дворян - рациональное решение? — Достоевский украдкой взглянул на собеседника, причем весьма укоризненно, а его некогда спокойный голос уже отдавал нотками ледяного холода. — Ладненько, ты меня раскусил! Это настоящее, неподдельное веселье, я просто не могу сдержаться, — он подал ироничный смешок, а затем энергично добавил, — и нет, это нерациональное решение! Я так похож на рационального человека? Но дворяне думают, что раз уж с нами ты, то мы ничего подобного творить не будем, потому охотятся за Островским! — Как же будет забавно, если окажется, что они знают правду. — Да не предатель он, — отмахнулся от него Николай, заерзав на стуле. — Начинается. Я тебе предельно ясно дал понять, чтобы ты не доверял никому из них, пока я не найду предателя, — строго сказал ему Достоевский, медленно отпивая глоток горячего черного чая. — И какую альтернативу ты мне предлагаешь, дружище? Сидеть с тобой весь день? Увольте, не могу больше этого выносить, — он вдруг вскочил, театрально разводя руками, — я делаю то, что ты мне говоришь, каждый день мы сидим и строим гребаные планы, но последнее оставшееся у меня развлечение не смей забирать! Фёдор, не скрывая свою досаду, подал вздох. Ровным счётом об этом он ему тогда и говорил, когда обозначал то, что Николай слишком непостоянный, чтобы ему можно было так просто взять и довериться. — Думаешь, тебя выносить мне куда легче? — Ну вот и всё! Я к тебе уже даже не навязываюсь, а ты всё ровно заявляешь мне подобное. Если так не нравится, то я пойду отсюда! — Николай уже успел развернуть шинель, намереваясь испариться. — Стоять, — приказным тоном послышалось от Достоевского. Не желал он усугублять этот конфликт, поскольку потеря доверия Николая может сказаться на их планах слишком пагубно. Было предельно ясно, что тому нужно, но он решился задать вопрос, — хорошо, что ты хочешь от меня? — Забавненький вопрос! Ты это и без меня знаешь! Я тебе открыл многое, а ты только и делаешь, что молчишь, стоит мне только спросить. Мог бы проявить немного оригинальности и ответить хоть чем-то, кроме пассивной агрессии. Наверное, ты действительно хочешь от меня избавиться, потому и молчишь... так ведь будет куда проще и удобнее! Воспользуешься полезными услугами и все карты у тебя! Я вот бы своим жертвам тоже ничего не рассказал. Сначала я думал, что твоя проблема в другом, но затем пришел к осознанию, что сам себе это придумал, потому что очень хотел так думать! Ты всё тот же Достоевский, которого я видел раньше, не думаю, что есть смысл разглядывать в тебе хоть что-то настоящее! — Твои подозрения - бред, ты понимаешь? — недоуменно вскинул он бровь. Подумать только, отказавшись от разговоров он тем самым допустил и то, что его союзник начал подозревать его в недобрых намерениях. Но у Достоевского действительно не было никакого расчёта его убивать, от того, что всё шло достаточно хорошо. Но у Николая всегда была своя особенная логика, неподдающаяся адекватной трактовке. Наверное, тот действительно видел в этом смысл, поскольку чаще всего люди склонны судить других самим по себе. Ситуация набирала недобрый оборот. Самое неудобное было в ней то, что ещё немного и Николай может обернуться против него и вознамериться закончить дело самостоятельно, как и желал изначально. И какого только черта эти вещи так непосредственно связаны между собой? Зачем Гоголю всё это? Достоевский может задаваться этими вопросами сколько угодно, поскольку большую часть своей жизни не изъявлял никакого желания заводить никаких нерабочих отношений с людьми, но, очевидно, у Николая в этом деле есть свои приоритеты. Явно не выбирает между целью и жизнью, — я не видел в этом смысла, потому опускал эти вопросы. — Ну, разумеется! — кивнул ему Гоголь злобно рассмеявшись, — я бы своим врагам тоже ничего не рассказал! А ты хитрец, слушай, я даже сначала не понял, — он навалился на стол, оперевшись на тот коленом и с явным подозрением вцепился взглядом в недоуменное лицо Достоевского, — ты как и раньше провернул всё так, как тебе было удобно! Я от добрых чувств к тебе стал предсказуемым, а ты вознамерился мною воспользоваться, — он ткнул его пальцем, — разумеется тебе плевать на нас всех! Зря я время потратил, стараясь тебя уберечь от неприятностей, связанных с остальными участниками! Ты много не знаешь, но я с ними обговаривал многие детали ещё и лично, старался их убедить, что от тебя не будет никаких проблем. Спроси меня: почему ты до сих пор жив? Кое-кто из наших тебя убить намеревался, дружище, у него даже хороший план был. Ты мне нужен не только, как генератор планов, а как человек, на которого я могу смотреть и верить, что он меня не подведет. Можешь считать это манипуляцией, чем угодно, но дела у нас так обстоят! В этот момент Достоевскому бы хотелось подать смешок и с превеликим удовольствием ткнуть Гоголя в то, что, вот, прошла всего пара дней и тот опять возвратиться к тому, чтобы обратиться против него. Но в этой ситуации было и нечто странное... как-будто, всё делалось для него, а он лишь не оправдал ожиданий. Быть может, тот ему и не лжет, поскольку, если смотреть на его отношение к окружающим людям, начинало казаться, что было в этом нечто неподдельно честное. Николай продолжал в них верить, несмотря на то, что те могли его предать. Фёдору это казалось таким странным и глубоко непонятным, но в этом укрывалась и истина. Мотивация Гоголя была весьма расплывчата, но людьми вокруг себя он явно не гнушался и не разбрасывался. Его решения не несли в себе никакого сложного расчёта, он просто говорил и делал то, что считал правильным на самом деле. Почему обычные эмоции имеют над Николаем настолько сильную власть, что ради них он пойдёт на всё, что угодно, даже вразрез очевидной выгоде? Достоевский любил играть с эмоциональными людьми, поскольку они были очень предсказуемы, но когда дело доходило до Гоголя всё становилось очень неясно и запутанно, поскольку он сочетал в себе множество противоречивых качеств. Но самым неприятным было лишь то, что Гоголь нуждался в его доверии, куда больше, чем в его участии в их совместной деятельности. Скорее всего, то, что он говорил про взаимную выгоду, было адресовано лишь в адрес Достоевского, а сам он относится к этому весьма половинчато. С неким негодованием, Фёдор осознал, что сейчас готов пойти на некоторые уступки. — Я понял тебя, — с долей скрытого огорчения ответил ему Достоевский, медленно закрывая книгу, — что я могу сделать, чтобы ты начал мне верить? — Вот видишь! Не так и сложно, — заметно смягчился тот, уже усаживаясь на стул напротив него, — но я не хочу на тебя давить и заставлять говорить, дружище. Но при этом и хочу, чтобы ты понял мою мотивацию всё это тебе высказать! Мне, как и тогда, просто глубоко неприятно. Слишком эмоционально для тебя, не так ли? Почему ты видишь во мне врага? — Я не вижу в тебе своего врага, — вздохнул тот, обняв руками книгу и старательно отводя взгляд куда-то в сторону, — разумеется, я чувствую некое подобие благодарности за то, что ты делал, но и я совсем не тот человек, который бросится тебе доверять. Мне куда проще думать, что ты это делал только из выгодных соображений. Таковы приоритеты великого большинства людей в этой жизни. — В твоей жизни, — мягко поправил его Гоголь, немного улыбнувшись, — Но ты прав! В деятельности, подобно нашей, очень часто строится всё на выгоде, но никак не на идее и не на личностных отношениях. Но для меня это слишком пресно и скучно! Как же отвратно сидеть в одном пыльном кабинете с людьми, с которыми тебя объединяет только работа! Фу! Я это всем сердцем ненавижу, я смог это понять, когда состоял в «Смерти Небожителей». Пускай ты был не тем другом, с которым можно было говорить обо всем, но ты был единственным лучиком света в этой непроглядной скукотище! Ты терпел мое поведение, никогда не показывал излишне негативного отношения! Да, нас объединяет общий план, но я не хочу, чтобы только этим ограничивалось. Это же будет мне невыносимо! — Забавный у тебя взгляд на этот мир, — скупо отметил Достоевский. Часть его по прежнему не хотела верить, что он может хоть кого-то так интересовать, как человек и личность, а не как непосредственная выгодная партия. Это казалось ему настолько диким, странным и отталкивающим, что хотелось просто зарыться с головой куда-то, лишь бы только никогда об этом не думать, не поднимать эту тему. Но какой у него сейчас выбор? Всё бросить и уехать обратно в Йокогаму? Он ненавидел свое прошлое, остатки эмоций, терпеть не мог уязвимость, но почему Гоголь так хочет увидеть его именно таким, чтобы продолжить работать? На языке вертелись только одни вопросы, — что ты ищешь в людях? Почему это для тебя выше твоей цели? Зачем тебе всё это, хочешь, чтобы я стал предсказуемым? — О-о-ох, дружище! Ты никогда не станешь от этого предсказуемым, быть может, только человеком, которого я пойму, — подал тихий смешок Николай, расслабленно отклоняясь на спину стула, — и для меня это не выше моей цели, но это условие работы со мной, такова дилемма! Я не решался тебе говорить это ранее, только намекать, чтобы ты сразу не передумал. А ищу в людях я много чего, мне нравится всё, я обожаю открывать в них что-то новое, им несвойственное, удивительное и совсем для себя неочевидное! Как ты мог заметить, я всем сердцем люблю интересные истории, некие странные закономерности... мне неинтересно видеть жизнь только под одним углом. У меня весьма разнохарактерная компания, как ты мог заметить. Вот ты холодный и расчётливый человек умеющий поступать, по мнению большинства, глубоко безнравственно. Почему ты думаешь, что другая твоя сторона для меня будет непривлекательна? Да, это та самая сторона, которая бесполезна при работе, но она нужна, чтобы мы начали друг другу доверять. Ты считаешь, что приореты людей только в выгоде, потому что и даешь им только это! Но, быть может, это имеет свою причину... — Я чувствую себя дискомфортно, когда ты касаешься подобных тем, — честно признался тот, скрывая противоречивые чувства за кривой ухмылкой, — любые человеческие отношения - это слабость, на которую можно легко надавить, потому большинство преступников не имеет ни друзей, ни семьи, ни детей. Это же очевидно. Я не способен на подобную глубину чувств, а вот ты... если кто-то схватит одного из твоих друзей и начнет этим манипулировать, что ты сделаешь? Отложишь свои планы? — Ладненько! Ты верно подметил, что окружать себя беззащитными людьми - глупое решение! — рассмеялся Николай, а затем энергично добавил, — но меня то окружают сильнейшие эсперы, у которых есть сила и голова на плечах! Да было уже такое... например, была ситуация, когда товарища Лермонтова схватили. Я их всех одурачил, в итоге вместе с ним разнес всё здание к чертям собачьим! Они не моя слабость, они моя сила! Со мной тоже происходили ситуации, где меня намеревались убить. Мои друзья могли бы завершить мои планы без меня, но они за мной возвращались. Не представляешь, какое это прекрасное чувство, когда не надо рассчитывать только на самого себя! — Ты прав, я не представляю, — задумчиво ответил ему Достоевский, поднося к губам чашку чая. Как ни странно эти аргументы показались ему достаточно убедительными, но он всё равно как-будто бы не осознавал, что такое действительно возможно и имеет место быть в преступных кругах. — Ну-у-у! Вот помнишь, как я тебя оставил в том самом подвале, а потом вернулся? Что ты почувствовал? — Так ты это сделал с конкретной целью, значит? — Не-е-т! Не совсем, это было скорее на эмоциях, — поспорил с ним тот, — сначала я подумал, что ты сам додумаешься выбраться. Потом возвратился, чтобы проследить... в итоге вижу, что ещё чуть-чуть и эти тебя в обезьянник затащат, и ты ни в какую Россию со мною не полетишь. Меня такой расклад не устроил, потому я тебя и спас! — Николай ему широко улыбнулся, а затем переспросил, — так что ты почувствовал? — Не знаю... облегчение, наверное. — Во-от! Какая прекрасная эмоция! — Может хватит на сегодня? — вздохнул Достоевский, чувствуя, что уже не может позволить себе продолжить этот диалог. Он уже ощущал себя невыносимо паршиво, уязвленно и отвратительно, с трудом переступая через себя, чтобы найти силы отвечать на подобные вопросы. — Мой неординарный характер напрягает тебя? — Быть может... — В любом случае, я был очень рад услышать тебя! Это куда интереснее, чем всё то-о-о, о чем мы говорили за эти шесть дней! — честно признался ему Николай, театрально разводя руками. — А по тебе и не скажешь, что тебе было скучно, — четко отметил Достоевский. — Я также хорошо скрываю свои эмоции, как и ты! Но у меня просто терпение закончилось, — подал смешок Гоголь, разлохмачивая свои белоснежные волосы, — а ты не замечал, что я сразу после обсуждения наших дел уходил? — Потому и навел справки, тем самым узнал про твои выходки. — Так! Вместо того, чтобы подойти и спросить меня: «Коля, в чем дело?»... ты решил расследовать и добиться ответов своим способом! Подумать только! Умо-о-ра, — он несдержался и вдруг громко расхохотался от иронии, растекаясь по столу. Смеялся он достаточно долго, а Фёдор мог лишь смотреть на него в полном недоумении. Когда тот успокоился и протер глаза от выступивших от смеха слезинок, более спокойно продолжил, — разумеется, бы тебе правду сказал, если бы ты меня только спросил! — Буду знать, — скрывая свою досаду сказал Достоевский, уже всей душой жалея, что поднял этот вопрос, — я не хочу, чтобы ты продолжал привлекать к нам внимание. Ты сможешь это устроить? Гоголь лишь демонстративно поднял глаза вверх, словно что-то старательно обмысливал. — Ну-у-у... если ты мне расскажешь, что было с твой организацией после тех судебных разбирательств... и-и-и... план какой тогда у тебя был? — Это манипуляция? — едва улыбнулся ему тот, а затем недоуменно спросил, — если ты так хочешь знать, почему Белинского не спросил? — Хочу дослушать историю из первых источников, — заглядывая в его глаза, Николай положил подбородок на обе ладони, уперевшись об стол, — и да, это манипуляция, получается! Я такой зловредный и хитрый, ужас! Это ты на меня так влияешь? Достоевский издал короткий смешок, который тут же поспешил подавить. Но требования коллеги ему не показались невыполнимыми. — Ладно, Бог с тобой, я расскажу, — устало вздохнул тот, а затем добавил, — но там ничего нет интересного. — Ну и ладно, давай-давай! — Мой первый план мог быть прост до необыкновения, но я из отсутствия должного опыта совершил достаточное количество серьезных допущений, — он подавил свою досаду, стоило ему только вспомнить те дни, — некогда ранее в России был эспер, который был способен влиять на физическое состояние людей, используя собственную музыку. Некоторые композиции он записывал на диск. Его пристрелили в его же доме, но перед своей смертью он создал одну композицию... настоящее смертельное оружие, способное уничтожить человечество. Диск мог уничтожить только определенный эспер, способный стирать объекты из пространства одним касанием, но таких у них в рядах тогда не нашлось... потому диск перехватили госслужбы и закрыли под сильнейшей многоуровневой охранной системой на территории Москвы. Мой план был в том, чтобы со своей командой создать устройство, своеобразный наземный передатчик, которым можно будет взломать и связаться со спутниками, затем заполучить диск. Спутники связи используются для телевидения, телефона, радио, интернета и военных целей... моей задачей было транслировать эту композицию через средства электросвязи. Быть может, это не дало бы мне четких гарантий уничтожить всех грешников, но подавляющее число людей было бы уже мертво. Когда дворяне узнали про мой план - начались те самые разборки в суде... на полгода пришлось затаиться, чтобы восстановиться. Так вот, приходит день X, мои подчиненные заполучают диск и мы уже были готовы пустить его в ход. Но в этот момент к нам врывается эспер «Дворянского Гнезда», который смог выявить наше местоположение. Моя команда убивает его. С минуты на минуту должны были заявиться и другие, потому мы поспешно ликвидируем штаб и покидаем его. Пришлось воссоздать передатчик в очередной раз. Проходит три месяца, мы уже запускаем трансляцию, дворяне пускают в ход устройство, которое перебивает мой сигнал, затем они врываются в наше новое прибежище. Пока мои эсперы были отвлечены на бой с остальными, появляется некий человек... Некрасов... он уничтожает диск. На этом нам больше ничего не оставалось, кроме того, как отступить. А дальше ты знаешь, что Булгаков сделал с Некрасовым... а дальше... Книга, получается. — Теперь мне предельно понятно, почему ты так любишь трагичные композиции, — подал смешок Николай, завороженно выслушивая рассказ своего приятеля, — черт, как это было бы гениально, если бы у вас получилось! Я в приятном восторге! А мы даже не знали, что подобный диск существует, а вы тако-о-е учинить хотели. Невообразимо! — У вас были свои цели, если так посудить, — едва улыбнулся ему Достоевский, оказалось, что рассказывать о своих провалах не так и тяжело, как казалось на первый взгляд, — но дополнительные силы бы на тот момент не помешали. — Теперь то у нас всё точно получится! Нужно больше людей, чтобы противостоять этим отморозкам, — поддержал его мысль Гоголь, а затем заинтересовано спросил, — а почему ты не обращался к другим организациям? Вот если бы ты к нам заявился с таким планом, боже, да мы бы только с превеликим удовольствием! — Не было необходимости ознакамливаться... ты ведь знаешь про «Власть Тьмы» и Льва Толстого? — напомнил ему Фёдор с некой досадой, — они сначала подавали себя, как надежных союзников, цель их лежала учинить анархию в каждом государстве. Мы проводили профилактические беседы по этому поводу, но их лидер просто... даже не знаю, каким словом описать этого... — он улыбнулся и резко прервался, чтобы не засквернословить, — так вот, получают они информацию про диск, затем... заявляют, что не хотят действовать конкретно таким образом, выражая несогласие с моим планом и условиями. Я рационально прилагаю усилия, чтобы убедить Толстого, тот идёт мне навстречу, конфликты сводятся к нулю. Зря я в тот день их отпустил... но они были сильными эсперами, я бы не смог их уничтожить моментально. Он выдал всю информацию Белинскому и другим. Благо моя интуиция меня не подвела, я с подчиненными подчистил все следы нашей деятельности... на следующий день происходит массовая истерия, организованная Тургеневым и я еду в суд. — А-а! Так вот в чём дело, теперь мне предельно понятно, почему ты создаешь планы на все случаи жизни и привык так полагаться только на самого себя! Ну-у-у... а почему ты не ознакомился с методами своих союзников, прежде, чем им такое предлагать? Расслышав подобный вопрос Достоевский только подавил усталый и досадный вздох. — Так дело и не в этом... их цели пролегали в том, чтобы учинить анархию в каждом государстве... но у Толстого столь запутанный, нечеткий поток мыслей. Это потом я узнал, что говорил он не про само государство, а хотел ограничиться только управляющими ими госорганами. — Ну ничего, с кем не бывает! Подумаешь... этот ублюдок хоть жив еще? — А кто его знает... пропал со своими куда-то из России, стоило ему только выдать «Дворянскому Гнезду» мои планы. — Пф! Ну и трусливый же выродок, мог бы просто пообещать ничего не рассказывать, — недоуменно пожал плечами Николай, разводя руками. — Для тебя это так просто, — едва улыбнулся Достоевский, поднимая глаза к потолку, — но я бы не смог ему доверять даже в таком случае, поскольку между мной и Толстовым были натянутые отношения. Он был взрослым и опытным человеком, в отличие от меня на тот момент. Потому выкрутился очень легко: заявил, что конфликты между нами это дело последнее и стоит обговорить то, как лучше работать вместе. Тогда у нас был очень долгий разговор. Под конец он заявил, что уже начинает думать о полном «перерождении государств». А уничтожения одних только госорганов весьма мало для этого. Разумеется, я сомневался в его словах, но у меня не было никакого выбора, кроме того, как довериться. Мои подчиненные не смогли бы уничтожить эсперов Толстова в тот же день. — Знал бы ты тогда, что люди не склонны меняться, — подал тихий смешок Николай, задумчиво почесывая подбородок. — Не могу с тобою не согласиться... но ты ведь говорил, что и твои цели были когда-то иные, — недоуменно напомнил ему Достоевский. — Я был достаточно молод и брал доступный мне минимум, поскольку не верил, что способен на нечто большее, — его широкая улыбка немного сползла, но он продолжил, — впрочем, так и было, у меня даже не было никаких представлений о том, как увеличить охват своих целей! Но я заставил всех думать, что мне России мне предельно достаточно, поскольку не хотел, чтобы другие возлагали на меня слишком больших надежд! Я добился своей скромной цели и уехал, поскольку надо было найти что-то новое... после протяженных разъездов я добрался до Японии и «Смерти Небожителей», где уже был ты со своими невероятными планами на этот мир. Благодаря тебе мне начало казаться, что такое на самом деле может быть возможным, отчего я стал объективнее смотреть на эту жизнь. Ныне я способен быть весьма самодостаточным в этом плане... но если у меня есть возможность подключить и тебя то... почему бы и нет? — Ты все свои мотивы покрываешь под выражением «почему бы и нет?» — Ладненько! Просто повторяться не хочу, я тебе уже безмерное количество причин назвал. Я устал придумывать, но думаю, что ещё способен породить пару новых, если тебе так хочется! — Нет, обойдусь, — качнул головой тот, заправляя прядь черных волос за ухо, — просто у тебя забавный способ объяснять свою мотивацию. — Вот зачем долго распинаться, если можно просто сказать «почему бы и нет?», — он усмехнулся, а затем привстал, потянувшись к заварочному чайнику, чтобы налить себе и собеседнику горячего напитка, — вот говоришь эту фразу, а у других просто дар речи пропадает. Даже сам Тургенев не может бороться с таким неопровержимым аргументом! — А он явно любит влиять на других, а своими глупыми фразами ты не даешь ему это делать, — иронично ответил ему Достоевский, отпивая глоток чая, — вести с ним переговоры себе дороже. — Кстати-и-и! Помнишь, я сказал: «ему стало со мной скучно и он ушел»? — интригующе посмотрел на него Николай, — это было по этой же причине! Ты бы видел его недоуменное лицо, когда я на его дальнейшие заумные монологи ему начал отвечать парой слов. Обещаю, из этого я сделаю настоящий анекдот! — восторженно воскликнул тот, а затем уже более заинтересованно добавил, — нет, сейчас сделаю! Так, вот, слушай... сидят Тургенев и преступник в баре. Тургенев спрашивает: - «По какой причине ты намереваешься истребить всё человечество?» Преступник на это ему честно отвечает: «Мне так захотелось!» Тот, уже недоуменно, говорит: «Но смысл то в этом какой? Ты не можешь уничтожать людей только потому, что тебе так захотелось!» Преступник явно задумался, долго молчал, а затем, наконец, выдал долгожданное: «Почему?» — Гоголь громко расхохотался от своей же шутки, чуть не обронив чашку. Липкие капли чая уже разлились по полу и его полосатым штанам, он с явным недовольством вскочил со стола. — С этим трудно спорить, — улыбнулся Фёдор, разглядывая золотистый переплёт книги, словно в этих узорах нашел для себя нечто интересное, а затем поднял свои внимательные глаза на собеседника, — так... я тебе всё рассказал. Этот вопрос закрыт? — Более чем! Создавать неприятности не буду, но общаться с ними не прекращу, — пожал плечами Гоголь, потирая салфеткой мокрую руку, а затем пояснил, — иначе они меня уж точно заподозрят! — Ну разумеется.

***

19:45 | Того же дня... В Москве рассказывают историю о профессиональном игроке, который периодически появился в различных казино и спускал там свое не очень большое, но достаточное для жизни состояние. Служащие казино знают таких завсегдатаев и относятся к ним с особым вниманием, даже если это простой офисный клерк, а не арабский шейх. В стенах «Grand Diamond» он был известен, как «A13». Тот самый клиент весь день провел за карточным столом, к вечеру сумма выигрыша уже составляла восьмизначную цифру. Затем он поставил весь свой выигрыш на «зеро». Казино должно принять эту ставку, даже если сумма, о которой идет речь, велика. Вокруг стола собралась толпа, и все, затаив дыхание, ждали, где остановится колесо рулетки. Ноль - и игрок увеличивает свой выигрыш в десять раз, любую другую цифру - и теряет все. Дилер запустил рулетку, колесо завертелось, с проходящей каждой минутой снижая обороты. Стрелка указывала на ноль! Зал взорвался криками восторга. Через некоторое время появился владелец казино, задушевно поздравил игрока. Налетевшие неведомо откуда репортеры щелкали вспышками. Сигма широко улыбался: потеря, конечно, была достаточная, но статьи, которые завтра появятся во всех СМИ, привлекут в казино дополнительные толпы народа. Шло время и шумная толпа начала постепенно рассасываться, более не толкаясь возле покерных столов, подобно сумасбродному рою муравьев. Дела шли у «Grand Diamond» более чем хорошо, а ведь не прошло и двух недель. Сигма расслабленно сложил руки за спиной, бродил между залами, периодически поглядывая на увлеченных азартными играми посетителей. Его взор упал на того самого клиента, который этим же вечером выиграл в его казино крупную сумму денег. Этот достаточно невысокий человек в ярко-красной растрепанной шубе, периодически бросал на него внимательный и подозрительный взгляд своих алых глаз. Прошло два часа, а он ещё не забрал свой выигрыш и не ушел. Владелец казино, скрывая свое недоброе недоумение, сделал вид, что не заметил его. Затем послышались выстрелы в другой части зала. В тот же момент Сигма вскинул голову к потолку, по казино раздался оглушающий рев сирены системы безопасности, запущенный той самой «тревожной кнопкой». Красный мигающий свет отбрасывал блики на потолок. Владелец казино, толком не осознавая, в чем дело, тут же сорвался с места и уже в полном шоке наблюдал за проталкивающийся к дверям выхода посетителями. Неужели ограбление? Он вздрогнул, сам того не понимая, как ему сейчас поступать. Где Константин, когда он так нужен, черт возьми? Как ему разговаривать с полицейскими? Что будет с репутацией казино после этого?! Затаив дыхание, он ошарашенно забегал по залу, в душе надеясь не обнаружить нигде останки умертвленных тел. Стоило Сигме только развернуться, как его взгляд вновь встретился с тем самым человеком, который стоял за его спиной. Тот держался прямо и спокойно, его острое лицо расплылось в хитрой ухмылке. Тот помотал головой, чтобы ещё больше взъерошить свои торчащие во все стороны бардовые локоны. — Ты пойдешь со мной, — неожиданно заговорил он с ним на японском, с явным русским акцентом. Голос звучал достаточно грубо и язвительно, словно он ему четко приказывал, а не дружелюбно просил. — С чего бы это? Ты кто такой? — с открытым возмущением спросил его Сигма, так и не двинувшись с места. В его голове уже рисовались самые ужасные и четкие картины того, как его насильно схватят, запытают и убьют. Но и сотрудничать с этим непонятным выродком он не изъявлял никого желания, потому что это повлечет за собою то, что «Мертвые Души», в последствии, придут за его головой. Не прошло и двух недель, как он вновь увяз в этом терпком болоте бесконечных преступных разборок. Как же он наивно жил и надеялся на то, что про него никто из них больше не вспомнит. — Можешь называть меня Максимом Горьким, — представился тот, уже энергично надвигаясь в его сторону, а затем настоятельно напомнил, — делай, что сказано. — Думаешь, после того, что ты сделал, я последую за тобой? Какое ты имел право распугивать моих посетителей? — переспросил его Сигма, вздернув бровь. Сжал руки в кулаки. Если пойдет слух, что в стенах казино отшиваются преступники, то это полностью уничтожит им репутацию, — на кого я буду похож, если я после твоих выходок начну с тобой сотрудничать? — На человека, у которого есть мозги, например. — Я никуда не пойду, даже не надейся на это. Будь добр покинуть заведение. Похоже, язвительный незнакомец не желал более тратить свое время на бессмысленные переговоры. — Не беспокойся, ничьей жизни не угрожает опасность, кроме твоей. Что мы делаем с грязными пособниками террористов, когда они не хотят сотрудничать? — он подал недобрый смешок, а затем расставил ноги в боевой стойке, словно только и ждал этого момента, — последний шанс. — И что ты сделаешь? Убьешь меня? — уже равнодушно спросил его Сигма, с горечью осознавая факт того, что его жизнь теперь - палка на двух концах. Если он осмелится пособничать «Дворянскому Гнезду» - ему не жить. А если будет пособничать «Мертвым Душам» - аналогичный результат. Горький взмахнул рукой к потолку, из сорванных противопожарных спринклеров вышел шипящий, бурлящий и очень густой поток воды. Тот сжал руку в кулак. Жидкость, управляемая одним его желанием превратилась в отдельные ручьи, которые подлетели вверх. Прошло всего мгновение, как те замерли на месте и затвердели, превратившись в остроконечные льдины, которыми, при должном, желании можно было проткнуть безоружного оппонента насквозь. Один жест рукой и по всему казино раздались громогласные звуки обвалившихся стен, треск падающих бутылок, скрежет попадавших на пол игровых автоматов и ломающихся покерных столов. Поток воды проходил сквозь потолок, пол, стены, оставляя от них только ошметки. Сигма ошарашенно сделал шаг назад, — всё еще не хочешь по хорошему? — так и не услышав ответ на свой вопрос, Максим равнодушно вытянул руку вперед и устремил свою ледяную атаку в сторону безоружного владельца казино. Сигма зажмурился, уже готовый принять на себя любой удар, как вдруг послышался громкий треск раскрошившегося льда. Вокруг них, в безумном потоке, кружились маленькие кусочки золота, подобные пулям. Он удивленно повернул голову и с облегчением обнаружил, что его спиной стоял его коллега — Константин Паустовский, сердито сощурив свои янтарные глаза. «У него, что, есть способность?» — ошарашенно отметил Сигма, с трудом веря своим глазам. — Ты в порядке? — тихо поинтересовался у него Константин, — черт возьми, я только на ужин вышел, а тут такое... — Ничего, всё под контролем, — ответил ему Сигма, натянув подобие уверенной улыбки. — Вот это да! Вас даже куда больше, чем я мог предположить, — ни капли не удивившись, пожал плечами Горький, а затем добавил, — Константин, что с тобой стало? — Не понимаю, о чем ты. Почему ты напал на моего коллегу? — с явным раздражением спросил его тот, сжимая руки в кулаки, уже готовый атаковать незваного гостя. — Он пособничает неким террористам, которые хотят уничтожить этот мир. Отойди и не мешай мне проводить допрос. — Так ты проводишь допросы, значит? Он уже с ними не работает. — Это мы проверим и без тебя, не мешайся, — Максим легко взмахнул рукой, вода обвилась вокруг ног Константина, поднимая его вверх и одним четким ударом вбила его в ближайшую стену. Паустовский, громко прошипев от боли, немного поднялся и с открытой яростью посмотрел на того. Очевидно, хозяин казино был, отнюдь, не тем человеком, который предпочитает разговорам грубую силу. — Это - не закон, это - самосуд, — сплюнул кровь тот, протерев губы рукой, — какое ты имеешь право угрожать человеку смертью в моем казино? — Если он противится задержанию, я имею право применить силу. Если он террорист, угрожающий жизням других людей - мое право убить его, — презрительно фыркнул Горький, напоминая ему о истинной законности, — если не будешь мне мешать - он выживет, — он подхватил Константина и одним четким движением водной стихии перенёс на улицу, где того уже встретили и задержали полицейские. Взгляд Максима забегал и вновь остановился на Сигме, который уже был готов сорваться с места, — Ты... стоять! Ослушавшись очередного приказа Горького, владелец казино, подобно вихрю ветра, юркнул в ближайший коридор. Сигма несся вперёд, то и дело оглядываясь, его светлые глаза округлились от ужаса, когда ему приходилось периодически отшатываться в сторону и нагибаться, не останавливаясь бежать дальше. Ледяные иглы, пробивающие кирпичные стены насквозь, пробивались у него то перед лицом, то сбоку, то снизу. Вот наконец он огибает последнее препятствие перед собой, поднимается по лестнице и двумя руками распахивает перед собою тяжелые двери, а затем резко разворачивается посреди светлого, широкого зала. Его светлые волосы подлетают на блуждающем в нем ледяном ветру. Не прошло и пары мгновений, как напротив него нарисовался Горький, его строгое лицо не выражало ничего кроме агрессии и смертельного холода. — Ты так хочешь меня разозлить? Что ж вам, ублюдкам, всё неймется? — он сделал шаг вперед, а затем вдруг сменился и озадаченно посмотрел на Сигму, в глазах которого загорелась неожиданная уверенность, словно тот чувствовал, что держал власть и контроль над ситуацией, — сдаваться ты не намерен, я правильно тебя понял? — Именно так, — едва заметно улыбнулся ему Сигма, скрывая за этим выражением лица навалившиеся на него душераздирающее отчаяние. У него больше нет никакого выбора. Это его конец. — Уже больше восьми лет я числюсь в «Дворянском Гнезде» и прилагаю все усилия, чтобы сохранить этот шаткий мир от полного уничтожения. Те, кто, с тобой работает - звери, а не люди. По их вине может погибнуть всё человечество, ты это понимаешь? Почему ты им содействуешь? — громко и четко спросил его Горький, в его алом взгляде пылал интерес, — я провел в этом казино весь день. И, черт возьми, ты показался мне совсем другим человеком, обычным. Если бы я не знал очевидную истину, я бы никогда не подумал, что ты им пособничаешь. — Ты прав, я всего лишь человек. Я не хочу ничьих смертей, я просто хочу прожить остатки своей жизни в спокойствии и безопасности, — его голос предательски дрогнул, а он опустил взгляд, — но этого никогда не произойдет. Уже ни на что не надеюсь, это пустая трата сил. Быть может, я бы смог бы поставить на кон все, чтобы уберечь это казино, избавить от лишних проблем Константина... но одно только мое появление - ошибка, которое только уничтожит это чудное место. Замерев на месте, Горький долго смотрел на того в молчаливом недоумении, спустя паузу, он решился продолжить диалог. — Тогда зачем всё это? Кто-то запрещает тебе говорить? — переспросил тот, вдруг смягчившись, — если в этом дело, то послушай меня. — Нет. Это уже не имеет никакого значения, — покачал головой тот, потянувшись рукой в корман и сжимая в дрожащей кисти рук пульт, — всё решено за меня давным давно. Надежда во мне мертва. Я составил завещание, чтобы все мои финансовые активы были переданы Константину. Надеюсь, этого хватит, чтобы он смог покрыть нанесенный мною ущерб. — Нет, даже не смей! — сорвавшись с места, вскрикнул тот, ошарашенно глядя на Сигму. Не успел он моргнуть, как этот зал затопил огненный смерч, сопровождающийся оглушительными взрывами бомб и ураганным огнем взрывных устройств. Воздух задрожал и верхние этажи здания рухнули, а пыль и стекло взметнулись ввысь. Со звуком лопающегося стекла и металла здание, находящееся в середине города, разорвалось на части и стало падать кусками бетона, кирпича, металла и мрамора на все постройки, находящиеся под ним. Под сильным снегопадом зеваки, находящиеся неподалеку от казино, заслышали громкий взрыв. Под истошные крики полицейских, со всех ног отбежали в сторону, от обвалившихся обломков, в полном ужасе поглядывая на вспыхнувшее во тьме, как спичка, здание. Константин, замерзнув в полном шоке и отчаянии просто смотрел на всё это, так и не двинувшись с места. — Мое казино... — мог лишь прошептать тот, уже весь дрожа от навалившегося на него чувства всепоглощающей безнадежности. Этот чертов ублюдок из госслужб лишил его того последнего, что у него было. Стоило ему только вспомнить о Сигме, как чувство скорби и жалости затопило его замеревшее сердце, отдаваясь дикими в душе болями. Каким добрым, искренним и деятельным человеком он был, как только судьба могла поступить с ним столь жестоко? Паустовский чувствовал себя управляющим кораблем во время великой бури и волнения, позволившим себе на мгновение закрыть глаза и уснуть. Немалой опасности подвергает и малый недостаток опытности и внимательности, так он должен тщательнее и точнее знать дело, чтобы не быть потопленным в бездне погибели. Но это прямо сейчас с ним произошло. — Быстрее! Быстрее! Уходите отсюда! — завопил один из сотрудников правоохранительных органов, а затем вдруг подлетел к Константину, хватая его за руку и чудом увёл в сторону, прежде, чем на него голову рухнула добрая часть здания. Прямо на их глазах казино обваливалось на куски, сопровождаюсь постепенно стихающими взрывами и плотной дымкой пыльного тумана. Только вход и небольшая часть западного крыла остались почти нетронутыми.

***

Облака пыли висели так низко, что казалось, небеса начинают оседать и вскоре упадут на землю. Едва не погребенный под обломками здания, Горький истошно прокашлялся, задыхаясь от грязного воздуха. Легкие полыхали огнем, а глаза заслонил слой пыли, вынуждая их слезиться от нестерпимой колющей боли. Мир расплывался на множество картинок, в ушах стоял громкий, низкочастотный писк. Помотав головой, он вымыл себе обзор и поморгал, в полутьме стараясь оглядеться вокруг и оценить ситуацию. Прямо над его головой наваливались многотонные массивы бетонных плит, удерживаемые одной только водной стихией и толстыми столбами льда. Он почувствовал тяжесть на своих коленях и тут же опустил взгляд на Сигму, который тут же поморщился от грубого касания его руки, а затем зашевелил головой, так и придя должным образом в сознание. — Со мной такие выходки не прокатят, придурок, — презрительно фыркнул Горький, одним движением скинув всю навалившуюся над ними груду бетона. Он поднялся и раздраженно посмотрел на того снизу верх, скрестив руки на груди, — так вот в чем был ваш план, значит? Думали избавиться от меня, мерзкие выродки? Ну не надейтесь, мой день придёт не сегодня. Сигма сам того не заметил, как оказался в душном, едва освещенном салоне автомобиля. Окончательно пробудившись от одночастотного звука мотора, он вдруг вскочил и вытаращился, сквозь разделяющую салон сетку, на зеркало заднего вида, где с искреннем ужасом обнаружил там того самого эспера «Дворянского Гнезда». — Я тебе ничего не скажу, даже не надейся! — воскликнул Сигма, раздраженно глядя на того самого человека, одно появление которого окончилось для него уничтожением несчастного казино и полностью разрушенной жизнью. И что он Константину теперь на это скажет? Прости, пришлось, лишить тебя имущества, чтобы... чтобы что? Затем он осекся и его мысли вдруг перешли к самому печальному выводу: о чем он только думал, когда поступал так безрассудно? Сигма не знал кого в этом винить, но всё сводилось к том, что он сам же и источник всех своих проблем. Быть может, действительно стоит сдаться и выдать детективам всю правду, в надежде на то, что ему ещё предоставится небольшой шанс исправить свою чудовищную ошибку? Пускай, страх перед скорейшим возмездием от «Мертвых Душ», в частности, самого Достоевского, сковал его тело и душу, но пускай он лучше умрет человеком, который боролся за свои интересы и свободу. Он сделает всё от него зависящее, чтобы отстроить казино заново, а что будет с его жалкой душой дальше - больше не волновало. Только оказавшись на волоске от смерти, заглянув в её черные, пустые глаза, начинаешь осознавать, что та не настолько и страшна, как о ней говорят. — Проснулся уже? Да я вижу ты настоящий смертник, не волнуйся, я выбью из тебя показания, хочешь ты этого или нет, — ядовито ухмыльнулся ему Горький, намеренно зажав на педаль тормоза, чтобы тот влетел лбом в металлическую сетку. Он уже не надеялся на то, что этот человек достаточно адекватен для разговоров, всё сказанное им ранее показалось подслащенной ложью для красного словца. Ведь... в чем тут логика? Тот, кто не хочет допускать смертей невинных людей уж точно не будет так усиленно покрывать собою террористов, в затем намеренно совершать откровенный теракт, уничтожая целое здание, под завалы которого могли попасть гражданские, — ты своим поведением напомнил мне настоящего колумбайнера. Они, как и ты, отрицают общепринятые моральные принципы и нравственные ценности, пропагандируют девиантное поведение, суицид и насилие как норму жизни. Сначала я задавался вопросом, что в тебе нашли «Мертвые Души», но сейчас понял. Что тот твой инцидент в Японии, что этот... даже не знаю. У моего босса, конечно, свое мнение на этот счёт... его надо поставить в известность об этом неприятном инциденте, как думаешь? — Мне всё ровно, — вздохнул Сигма, трогая своими дрожащими пальцами окровавленный лоб, — делай что хочешь, мне глубоко безразлично. — Вот и славненько! Надеюсь, что я смогу тебя растормошить, чтобы тебе стало не так безразлично. Долго никто из них не говорил ни слова. Они ехали в абсолютной тишине. Лишь иногда потрескивала под колёсами дорога и за окнами с характерным звуком проносились светящиеся многоэтажки, а затем и ветви голых деревьев. — Куда мы едем? — настороженно спросил у него Сигма, с трудом проглатывая подступивший ком к горлу. — В место, где нас никто не услышит, разумеется, — подал смешок Горький, злорадно радуясь тому, что ему удалось заставить пособника террористов растерять всю свою уверенность, — где-то на окраине Москвы. Когда-то уже бывал загородом? — Только в аэропорту, если это считается, — пожал он плечами, устало опуская взгляд, — и я не знаю, зачем сделал всё это... у меня не было выбора. — Был или нет, в этом стоит разобраться несколько позже, — сказал ему тот, медленно разворачивая автомобиль, а затем добавил, — как правило, у людей всегда есть выбор, даже если они находятся в подобных тебе ситуациях. Отсутствие выбора - оправдание. Я ещё могу понять, когда такие слова говорит человек, далекий от преступного мира... но вот ты, даже не знаю... как-то совсем не внушаешь мне доверия. На моем опыте были люди, которые долго притворялись невинными овечками, но после вытворяли такое, что и представить страшно. Я не могу быть уверен, что даже заполучив от тебя интересующую меня информацию, я не буду думать о твоем наказании. Пусть в этом разбирается суд. — Это весьма справедливо, — вздохнул Сигма, уткнувшись равнодушным взглядом в зимние пейзажи за окном, — за всю свою короткую жизнь совершил много страшных ошибок, но я просто не знаю, как со всем этим бороться. Меня что и дело использовали преступники в своих целях... просто зловредно пользовались моим отчаянием и желанием приобрести в этой жизни хоть что-то постоянное. — Звучит странно... как это понимать «короткая жизнь»? — У меня нет никакого прошлого, ни настоящих друзей, ни семьи, — отвечал ему тот, сам не понимая, почему вдруг решил исповедываться перед человеком, который угрожал ему смертью около часа назад. Это всепоглощающее чувство вины разъедало его изнутри, — моим домом было лишь то казино в Йокогаме, которого теперь больше нет. Временным прибежищем стало и это казино, но я собственными руками его уничтожил от того же отчаяния. Не знаю... я просто глубоко запутался в этой жизни. Мне не хочется страдать, но я сам же и создаю себе страдания, периодически доверяясь не тем людям, собственноручно вручая собственную жизнь в их руки. Выслушивая это Горький не мог всецело понять: так умело лжет он ему сейчас или говорит истинную правду. Если это была правда, то он уже начинает понимать нетипичную мотивацию того уничтожить самого себя. Что только не делают люди, которые так глубоко убеждены в собственном бессилии. Быть может, стоило вернуться к тому, что террористы по прежнему держат Сигму на коротком поводке, угрожая страшной расправой за ту правду, которую он может выдать. А сегодняшний проступок просто результат того, что он оказался сдавлен с двух сторон. Если ему было с одной стороны предельно понятно сказано «молчать», то разгласив лишнюю информацию, он бы обрек себя на кончину или что похуже, а вторая сторона это было сотрудничество с «Дворянским Гнездом». Быть может, того просто запугали и он думает, что всё гораздо страшнее, чем есть на самом деле. Пускай Максим сам не гнушался запугивать преступников, но на деле он никакое не чудовище, чтобы действительно их пытать или убивать без весомой причины. — Ты лишился памяти, так что ли? — недоуменно переспросил его Горький, приостанавливая автомобиль и нажатием на переднюю панели раскрывая замки на дверях. Он поднялся, а затем вышел из салона, коротким жестом призывая его идти за собой. — Да, что-то вроде того... — ответил ему Сигма, послушно следуя за ним, в душе ещё сомневаясь в том, стоит ли так просто раскрывать истинную природу своего происхождения. Они вышли, их неприветливо встретила непроглядная тьма, разгоняемая одним только фонариком в руках детектива. По толстому слою снега прямо в какой-то длинный, заброшенный некогда ранее военный склад. Они зашли и Горький потянулся к выключателю; на складе загорелся тускловатый оранжевый свет. — Почему именно сюда? — спросил его тот, уже вздрагивая от холода и недоуменно оглядывая помещение. — А ты думал я в прямо в штаб организации тебя привезу? — подал он саркастичный смешок, его четкий и самоуверенный голос отдавался эхом от стен здания, он сел на один из стульев по центру, — я привез тебя сюда, потому что думал, что от тебя будет куда больше проблем. Впрочем, если то, что ты говоришь - правда, то у нас будет приятный диалог. А если ты мне соврал - очень неприятный и этот склад нам пригодится. Не хочется запачкать салон своего новенького BMW. — Очень предусмотрительно, — грустно вздохнул Сигма, присаживаясь напротив него, уже морально готовый к бесконечным расспросам. Бежать было действительно некуда - вокруг только непроглядная глушь, сосновые леса, да бесконечные сугробы. Он замерзнет насмерть, прежде, чем доберется самостоятельно до Москвы. На нем даже не было зимней одежды. — Я в своем деле довольно редко встречаю таких безысходных и наивных людей, подобных тебе. Всегда дивился этому явлению, но потом, как получаю предысторию - понимаю, что, оказывается, они так действительно думают и это никакой не зловредный вымысел. Всегда на это попадаюсь, — Горький пожал плечами, скрещивая руки на груди, — одно меня только интересует... они тебя заставили так поступить? — Я не знаю, что со мной сделает Достоевский, если я проговорюсь, — честно признался ему Сигма. — Теперь мне предельно всё понятно, — вскинул бровь тот, в его горящих алых глазах читался неподдельный интерес, — он заставил тебя взорвать это здание? — Нет. Я мог бы этого и не делать, это только моя вина. — Давай тут без этого. Отвечай четко и по факту, без этой самоуничижающей бурды. Взрывчатку то тебе кто поставлял? Невольно замерзнув от подобного наводящего вопроса, Сигма перебрал в голове всевозможные варианты, но не нашел в себе силы сорвать. — Она принадлежит им. — Молодец, что-то уже подтвердил. Пока ты смахиваешь на паиньку, быть может, тебе смягчат наказание, — кивнул ему Горький, почесывая пальцами свои бардовые волосы, — если продолжишь говорить полезные вещи и дальше, можешь рассчитывать на иные уступки... — Я могу быть уверенным, что меня не убьют сразу, как только я расскажу? — с некой надеждой в глазах спросил у него Сигма. — Если ты владеешь опасной информацией, то мы можем тебе это обеспечить, на тот период, пока не подчистим «Мёртвые Души», — пожал он плечами, гуляя взглядом по потолку склада. — Если быть честным, то я давно не участвую непосредственно в их деятельности. — Это мы уже знаем, ты ни разу не появлялся на их собраниях, — констатировал Горький, а затем оживленно и нарочито дотошно спросил, — они собираются действовать в Йокогаме, не так ли? «Крысы Мертвого Дома» всё ещё действующая организация? — Я сам четко этого не знаю... но может быть, — неуверенно произнес Сигма, опуская свои светлые глаза, — у Достоевского тогда был план, не думаю, что он так просто от него откажется. — Тут ты полностью прав. Знал бы ты, как в России он дотошно привязался к одной и той же идее, пытаясь осуществить её всяческим методами. Но безрезультатно, — он подал саркастичный смешок, а затем добавил, — они намереваются использовать какое-то оружие массового поражения? Оно легко способно уничтожить всё человечество? — Именно так. — Шикарно, — улыбнулся ему тот, немного порадовавшись своему небольшому достижению в этом расследовании. Но пока четкой информации он не получил, потому намеревался копать дальше, — что представляет из себя это оружие? Повисло неловкое молчание. Тот самый момент, когда Сигма должен собраться с силами и произнести это вслух. Стоило ему только решиться, как вдруг послышался отчетливый грохот в другой части склада, он ошарашенно повернул голову в сторону шума. — О-о-о! Да у вас тут настоящая анонимная вечеринка, а нас даже не позвали. Как обидно! Нельзя так делать с друзьями! — воскликнул Гоголь, широкими прыжками двигаясь по складу и громко смеясь, вслед за ним спокойным шагом выдвинулся и сам Лермонтов, его некогда милое личико выражало лишь язвительную насмешку. — Какого черта? — удивленно вытаращился на них Горький. Подобных гостей в такой напряженный момент он явно не ждал, — ублюдки, как вы нас нашли? — Ой! Я так люблю викторины! Сам же выдумывать вопросы, сам же на них и отвечать, — он громко расхохотался, а затем энергично добавил, — а ты сам, как думаешь, дружище? Ты же состоишь в оперативно-разведывательной группе, возьми да подумай! — Что может быть глупее, чем попасться на такую очевидную наживку? — спросил его Лермонтов с хитрой и азартной улыбкой на лице. — А сам не знаю... ну и дурачье у них работает! — поддержал его мысль Гоголь, — я то думал дворяне поумнее будут. Кстати, ваши глупые разговоры мы тоже слышали, аб-о-лютно все! — Устройство слежения, — вздернул он бровь, а затем спросил, — только каким образом, я же всё проверил... — Ну-у-с! Моему дорогому товарищу Достоевскому очень не понравится, если я так просто выдам тебе все карты! В этот момент Сигма, подрагивая то ли от страха, то ли от холода или удивления, вдруг вспомнил один странный, совсем забытый в памяти и упущенный им момент, который с ним произошел при той самой встрече с Гоголем и Достоевским. Какого черта они сделали с ним? { 16 декабря. Казино «Grand Diamond». — А что нам с Сигмой делать? — Есть мысль, — Достоевский многозначительно улыбнулся и посмотрел в глаза владельца казино, который сейчас находился в откровенном замешательстве. Затем они продолжили этот диалог за чашкой чая, который Сигма совсем не помнил, а потом произошло следующее... Он дернулся, отчего Фёдор вдруг поднялся из-за стола, а после встал напротив и взглянул на него нарочито внимательно. Не успел владелец казино опомниться, как его рука, сжимавшая чашку, стала слабее, она с приглушенным треском упала на пол, а сам Сигма сам того не заметил, как медленно отпустил свою шею, его сознание рассеялось, погрузившись в плотную, непроглядную дымку, не успел он даже осознать того, что произошло, как он уронил лицо в диван, после последовала только черная, непроглядная пустота. Сначала Сигма долго не подавал признаков жизни, потом чувства начали к нему медленно возвращаться, он услышал звуки с нижних этажей казино, медленно приоткрыл глаза, а затем пошевелил пальцами руки и вдруг вскочил, словно пробудившись от какого-то приятного, глубокого сна. Он помотал головой и недоуменно уставился в окно, за которым уже стояла глубокая и непроглядная снежная ночь, а затем медленно он перевел взгляд Достоевского и Гоголя, которые тихо беседовали в другой части зала за покерным столом. На столе лежали карты и фишки, должно быть, те успели закончить уже не первую партию. Сигма недоуменно вытаращился на тех и вскочил с дивана. — Как вы сюда попали? — с открытым недоумением спросил у них тот, — это же частное, закрытое помещение. — Против такого, как я, никакая дверь не устоит, Сигма-сан! Доброго тебе утречка, кстати, — подмигнул ему Гоголь, подавая смешок, а затем вдруг вскочил со стола, разбрасывая свои карты на пол, — я тут решил зайти с дружеским визитом! Как у тебя дела обстоят? Признаюсь честно, обыскал всё казино, а тебя нет нигде, затем зашел сюда, а тут ты дрыхнешь! Будить уж не решился, тяжелая, наверное, у тебя работа. — Да, есть такое... — едва улыбнулся ему Сигма, отводя взгляд, — дел действительно в последнее время много. — Превосходненько! Я так за тебя, дружище, ты освободился и нашел то, что искал! Я слышал, что это казино принадлежит тебе, — подбежал к нему Гоголь, весь искрясь от радости. — Да, именно так, я купил контрольную часть акций этой компании, чтобы продолжать свою работу, которая мне нравится. } Дрожа от полного шока и неожиданного озарения, Сигма смог сдержать себя от того, чтобы не начать навязчиво прокручивать тревожные мысли, о том, что эти два безумца с ним сотворили. Он дрожащими пальцами, принялся ощупывать собственную голову, но не обнаружил там никаких швов, ран или чего-то отдаленно напоминающее инородные объекты. На этом он глубоко вздохнул, немного расслабившись. В голову они ему точно не залезали. Но что тогда с ним произошло? Быть может, это просто так неочевидно, что не бросается в глаза? Горький одарив незваных гостей презрительным взглядом, неспешно подходил к ним ближе. — Вы всё изначально знали, не так ли? — Смотрите, до него дошло! — Лермонтов, медленно перелистывая страницы книги, метнул между этими двумя немного безумный взгляд. — Может просто убьем, да и дело с концом! — пожал плечами Гоголь, подавая недобрый смешок, — а то мне скучно-о-о, этот вечер способны скрасить только полудохлые дворяне! — Полностью поддерживаю, товарищ! — Наконец мы сможем сразиться лично, — подал недобрый смешок Горький расставив ноги в боевой стойке, — но разве вы не идиоты, раз пытаетесь напасть на меня, когда вокруг столько воды? — он сжал руки в кулаки с жуткой улыбкой, сугробы вокруг склада моментально превратились в бушующий поток, ручейки которого он превратил в льдины и с громким свистом ветра запустил в их сторону. Гоголь моментально сдвинулся с места и встал напротив Лермонтова, отразив смертельную атаку оппонента в его же сторону. Послышался неприятный скрежет металла, огромные глыбы льда визуализировались прямо под ними, вынуждая его с со своим проворным товарищем подпрыгивать, бегать и каким-то чудом избегать серьезных повреждений. В один момент Гоголь немного безумно взглянул на Сигму, который весь сжался и смотрел на происходящее в полном шоке. — Пошел отсюда! — громко шикнул он ему, Сигма, так и не дернувшись с места, лишь недоуменно на того посмотрел, — Давай-давай, поживее! — настоятельно повторил он, а затем многозначительно и демонстративно кивнул на дверь, вынуждая управляющего казино подняться и послушно вылететь куда-то на улицу. Недолго думая, Сигма весь дрожа от двадцатиградусного мороза, прямо сквозь сугробы прокрался до автомобиля, который всё ещё не был закрыт. Оказавшись в теплом салоне, он принялся по всем полочкам лазать и лихорадочно искать ключи, в надежде, что ему удастся просто уехать из этого ада. К своему разочарованию, он ничего не нашел. Отклонившись на сидение, он устало вздохнул и скрестил руки на груди. Автомобиль был довольно современный, потому он догадался, что одним только замыканием проводов его не заведешь. Придется ждать окончания поединка. Призовой фонд на повестке дня: бывший владелец казино собственной персоной. — Ну и весельице! Как думаешь, дать ему ещё немного форы, товарищ Лермонтов или убить прямо сейчас? — насмешливо спросил его Гоголь, избегая очередной серьезной атаки, визуализируя себя и своего коллегу в другой части склада. — Даже не знаю... он устанет прежде, чем мы подойдем к завязке, — отшатываясь от ледяных глыб весело пожал плечами Лермонтов. Чувствовал он себя в своей тарелке и даже не спешил пускать в ход свою способность. — ХА-ХА! Вот это будет анекдот! Смерть в кульминации и без завязки! Какой-то дешевый сюжет ситкома, ты так не думаешь? — прыснул Гоголь, поправляя шляпу. — С такими-то противниками хорошего сюжета и не создашь! — Что вы задумали?! Вы оттягиваете время? Зачем? — он, стремительно проскальзывая сверху вниз по ледяной горке, оказался возле них, а его острое лицо исказилось в полном презрении. — Смотри-смотри на меня! Я тоже маг воды! — расхохотался тот, из его плаща вытянулась глыба льда, которая полетела прямо в сторону Горького, когда та оказалась в метре от его лица, он одним движением растопил её, — вот-во-о-от еще, что могу! — он взмахнул шинелью и от туда выстрельнули, подобно пулям, маленькие кусочки льда. — У тебя прирожденный талант, товарищ Гоголь! — радостно поддержал его Лермонтов, одним ловким прыжком избегая многотоновой ледяной конструкции, которая с громким грохотом врезалась в металлическую стену склада. Стоило ему только приземлится, как вдруг его ноги оказались прикованы к полу, не позволяя сдвинуться с места. В это же мгновение на него пронеслась идентичная атака, он зажмурившись, скрестил руки и покорно принял её на себя. Затем последовало еще множество аналогичных ударов, которые навалились на того сверху. Послышался громкий треск, отколовшийся куски льда скоропостижно попадали на пол. По складу пронесся заснеженный туман, в самом эпицентре всё еще стоял на ногах сам Лермонтов, немного растрепанный и с местами порванным вицмундиром. Тот поднес руку к своему лицу, небольшие ручейки крови струились из его губ и щек, а в его карих глазах вдруг загорелся холод и открытый вызов. Горький недоуменно поднял бровь, в душе искренне пораженный тем, что ему не удалось нанести тому абсолютно никаких серьезных повреждений. Ранее Максиму никогда не доводилось открыто сражаться с Лермонтовым, должно быть, он куда сильнее, чем ему казалось. — Что?! Каким образом? — громко спросил его тот. — Ты ведь слышал о моей способности «Герой нашего времени», — ласково и немного жутко улыбнулся ему Лермонтов, он демонстративно развел руками, из них поползли черные языки дыма. Должно быть, тот самый дух, с которым непосредственно была связана его способность, сидел и в нем самом, — моя книга лишь средство призвать дух в реальный мир, а так... он - часть моей души. Гоголь времени не терял и, в свою очередь, сразу налетел на Горького, в его руках воссиял звуковой пистолет. Послышался оглушительный рокот и треск, Максим, из носа которого моментально заструилась кровь, болезненно прищурился и тут же отбросил противника в другую часть склада, прежде, чем тот смог нанести ему непоправимый ущерб. Сделав несколько широких кувырков, Николай скрасил себе падение и ловко приземлился на ноги. — Какой же жалкий, — немного разочарованно сплюнул Лермонтов, — хорошо, меняем жанр! Пусть будет боевик с элементами ужастика! — на этой фразе, он достал книгу и одним движением пера визуализировал черного, полыхающего дымом физического духа, который тут же устремился в сторону Горького. Противник их попятился и моментально отлетел от него на безопасное расстояние с помощью потока воды. Максим знал, на что способно это существо, если позволить ему приблизиться к себе. Ситуация начинала набирать очень недобрые обороты. О чем он только думал, когда брал на себя такую инициативу в одиночку? Собравшись с силами, Горький вновь кинулся в атаку, безумный водный смерч заиграл, поднимая ураган вокруг склада, а затем одним большим, неуправляемым течением залил большую часть помещения, погружая его во льды. Его противники замерзли в одном положении, но, отнюдь, ненадолго. Гоголь, немного очухавшись, зажал кнопку на звуковом пистолете, потрескавшийся вокруг него лед, освободил ему немного пространства и он успешно визуализировал себя и своего приятеля из ледяной тюрьмы. Две пары глаз загорелись с безумным вызовом, стоило им только завидеть Горького. — Тебе конец, можешь не сопротивляться, — добродушно посоветовал ему Лермонтов, черный дух весело заиграл за его спиной. — Ох, нет, ты даже не представляешь, что я могу, — Горький многозначительно ухмыльнулся и сделал шаг вперед, вдруг оставив своих противников в неком недоумении, — скажи мне, из чего состоит тело человека на 60%? — Из воды... — недоуменно ответил на его вопрос Гоголь, поднимая на того недобрый взгляд, он уже подал искренний смешок, осознавая то, что сейчас произойдет. Не успел он двинуться с места, как одним движением руки Горький сковал его и его товарища Лермонтова на месте. Гоголь, сжимая зубы, весь задрожал, пытаясь произвести хоть одно движение, как вдруг, его рука, сжимающая звуковой пистолет, медленно, но верно, потянулась к виску. Он, задохнувшись от досады, предпринял попытку визуализироваться от него на значительное расстояние, но Горький лишь проскользнул на глыбе льда к нему ближе, заставляя нажать на курок. Нещадная волна прокатилась прямо к мозгу сквозь его барабанные перепонки, которые уже были готовы полопаться, как вдруг это всё прекратилось так же быстро, как и началось. Он упал на пол. В ушах стоял напряженный рокот и свист, Гоголь помотал головой и, тяжело вздохнув, вытаращился на Горького, который вдруг застыл смотря на того пустыми глазами. В этот момент Николай ударил себя по лицу и громко расхохотался, сквозь боль, словно сейчас произошел самый смешной анекдот в его жизни. — Ты в порядке? — заботливо спросил его Лермонтов, подавая ему руку. — ХА! Черт возьми, еще как в порядке! Пока он отвлекся на меня, ты захватил его сознание! — широко улыбнулся Гоголь, послушно протягивая ладонь Михаилу. — Ты едва не умер, я на твоем месте сейчас был бы в шоке, — подал он тихий смешок, отводя взгляд. Поднявшись, Гоголь стряхнул с себя осколки льда и заинтересованно подобрался к покорно застывшему Горькому, которого ткнул пальцем в лоб. — Никогда не привыкну видеть людей такими! — воскликнул тот, разводя руками, — ты можешь заставить его танцевать? — Ну, разумеется, — согласился с ним Лермонтов, а затем справедливо добавил, — но нам не помешало бы его убить. — Хорошо! — кивнул ему Гоголь, а затем поспешно достал револьвер, наставил его прямо на сердце противника, с характерным звуком натянул курок, как вдруг помещение моментально погрузилось в непроглядную тьму. Он тут же сделал выстрел, но Горького возле него уже не было. — А вот и остальные пришли повеселиться! — подал смешок Николай, сохраняя хладнокровное спокойствие. Никто не сможет нанести ему должного урона в такой кромешной тьме. Разве что Бунин единственный видел, что происходит, но в бою он был ни слишком ловок, Гоголь вполне мог с ним потягаться ничего не видя перед собой, полагаясь лишь на собственный слух и способность. Но на данный момент у него в ушах по прежнему стоял гулкий звон, отчего его положение оказалось весьма невыгодным. — Похоже, заявились еще два, — шепнул ему Лермонтов, схватившись за его плечо. — Ну и ну, какие неприятности! — лукаво подал смешок Николай, — кто сегодня к нам пришел? Представьтесь, гости, у нас тут вечеринка в самом разгаре! В этот момент послышался отчетливый щелчок и тьма постепенно отступила, рассеялась, подобно туману и эсперы «Мертвых Душ» могли лицезреть Сергея Есенина, Ивана Бунина и Максима Горького, в ряд стоящих в сотне футов от них, выражение лиц у них было, отнюдь, не доброе. — Добро пожаловать, друзья! Позвольте поинтересоваться, это с вами Есенин собственной персоной? — странно спросил у них Гоголь, мрачно ухмыльнувшись. — Тебе то какое дело? — ядовито отчеканил Горький, махнув рукой. — Хорошо, значит это он! Занятненько! Спасибо, что познакомили, — он демонстративно наклонился стягивая с себя шляпу, а затем выпрямился и вернул её в изначальное положение. В этот момент, Лермонтов, находясь в некотором недоумении, тут же подтянулся к Гоголю. — Нам надо срочно звать остальных ребят или нам конец, — шепнул он ему. — Нет необходимости, всё идет по плану, — тихо ответил Гоголь, подозрительно сощурившись, — давай как следует позлим их, дружище. Ты на Горького, я на Есенина. — Ты даже его способность не знаешь... — ХА! Так в этом и вся соль! — он с громким хлопком сжал ладони, а затем вдруг вскочил и быстрыми прыжками подлетел к противникам, резко визуализировавшись за спиной Есенина, который едва успел на него среагировать: отточенным движением тот схватил его за дуло пистолета, выхватил, затем отшвырнул тот в сторону. Гоголь в этот момент чувствовал себя тем самым человеком, который первый открывает неизведанную землю. Николай, воспользовавшись моментом, заехал коленом ему поддых. Есенин, зажмурившись от сковывающей боли, схватил того за руку и потянул на себя, намереваясь смачно заехать тому в глаз, чтобы лишить видимости; каким-то чудом Николай смог увернуться от этого удара и врезать своему противнику в живот ещё раз, а тот, в свою очередь, в долгу не остался, зацепился ему за плечи и ответил аналогичным свистящим ударом, а затем еще несколькими, легко выбивая из его легких воздух. Хватая воздух, Гоголь прокашлялся сквозь режущую боль, а затем с жуткой ухмылкой вновь на налетел на того, одним ловким движением руки заехав тому по лицу и отбросив от себя на значительное расстояние. Есенин, уверенно сохраняя равновесие, тут же двинулся в сторону своего оппонента, вознаградив его очередным ударом, и Гоголь, в свою очередь, в долгу перед ним не остался. В ходе их разгоряченного поединка в рукопашную, Николай вдруг осознал, что у того какая-то иная способность. Быть может, она даже совсем не боевая? Нет, быть не может! Тот просто не хочет её показывать! Николай отшатнулся от выпада по лицу от противника, из его губы тоненьким ручейком заструилась кровь, прошипев, тот вытянул револьвер и выставил его прямо за спину оппоненту, Есенин, в свою очередь, это заметил и закинул свою руку назад, сменив траекторию прогремевшего в тот час выстрела. Николай, развернув шинель, визуализировался от него на расстоянии трех футов и воспроизвел еще пару выстрелов, от которых Сергей с необыкновенной ловкостью уворачивался. Тут нужно было что-то придумать! Он моментом взглянул на Лермонтова, который уже успешно сражался на равных с Горьким, за теми наблюдал Бунин, который был готов вмешаться в ход их устрашающего поединка в любой момент. — Уу-х! У этих ребят битва повеселее, ты так не считаешь? — подал смешок Николай, ткнув пальцем в сторону остальных, но никакого ответа он на это так и не получил. Недобро сощурившись и переведя взгляд на Есенина, на лице которого не было ничего кроме искрящейся самоуверенности, криво улыбнулся. Развернув плащ, он устремил ближайшую многотоновую ледяную махину в сторону Сергея, а тот моментально увернулся и легко избежал удара, затем последовало еще множество аналогичных и весьма безрезультатных попыток. Что Гоголь только не предпринимал в последующих методах от него избавиться, но это лишь тратило его время и силы, это вынудило его разделить тело противника на две части. — Теперь у нас два Есенина! И оба молчат! Какая скука-а-а, может скажешь мне хоть словечко, дружище? — расхохотался Гоголь, смотря на его лицо, которое недоуменно вытаращилось из его шинели. Вместо ответа, Есенин усмехнулся и подтянулся руками к его шее, и они, потеряв равновесие, перекатились кубарем по каменному полу склада. Сергей, в свою очередь вдруг вскочил на ноги и достал клинок, который уже намеревался воткнуть в горло противника, но Гоголь, воспользовавшись возможностью, с помощью своей способности, отобрал у него холодное оружие, которое уже устремил в его сторону, чуть ли не воткнув ему прямо в грудь. Есенин ловким движением перехватил его руку, не давая воткнуть в себя лезвие, а затем вдруг спохватился и отшатнутся от него на безопасное расстояние. Гоголь в этот момент раздумывал не о самом поединке, а о том, как заставить Сергея пустить в ход свою способность. Навыки рукопашного боя у того определенно были, но этого мало, чтобы так просто войти в состав «Дворянского Гнезда». Что-то ему подсказывало, что раз уж тот заявился, то способность определенно боевая, просто он совсем не хочет делиться ей из ненадобности. Вскочив с пола, Николай посмотрел на того уже в некотором раздосадованном недоумении. — У меня есть вопросики! Зачем же вы забрали Сигму? Как можно попасться на такую глупую авантюру? — заинтересованно воскликнул тот. — У него спроси, — широко улыбнулся ему Есенин, демонстративно кивнув на Горького, который с громким шумом и треском льда метался по всему складу вместе с Лермонтовым. — О! Кто-то не умеет себя вести? — Гоголь подал громкий смешок, осознав то, что всё это произошло чьей-то глупой инициативой вразрез плану Тургенева. — Похоже на то, — кивнул он ему, его голос звучал добродушно и игриво, а затем добавил, — неужели Сигма знает то, что не следовало бы? — А ты сам то как думаешь? — Мой босс говорит, что так оно и есть. Зачем же вы оставили его в живых? Чтобы он утянул за собой Горького или кого-нибудь из наших, которые к ниму захотят приблизиться? — спросил у него Есенин, гуляя своим розоватым взглядом по потолку, — похоже, все у вас пошло не по плану! Что ж, раз уж он здесь, то мы его заберем, вы ведь не против? — Ещё чего! — ехидно улыбнулся ему Николай, покачав головой, — пусть Достоевский с его жизнью разбирается, но вы его в свои грязные ручонки никогда не получите! — Ты так считаешь? Хорошо, посмотрим, чем всё это дело кончится, — пожал плечами Есенин, похоже, в отличие от остальных он не имел манеру бросаться колкостями и громкими фразочками в стиле: «Вам придет конец!» Немного подумав, Николай пришел к выводу, что пришло время плана «Б». Он развернулся к противнику спиной, оттянул рукав и посмотрел на циферблат часов, время показывало: «21:57». Осталось три минуты. Есенин, не теряя шанса, двинулся с места и послышался выстрел. Моментально среагировав, Николай отзеркалил от себя пулю и посмотрел на Сергея, который лишь подал смешок, перезаряжая револьвер. Его револьвер. Когда он только успел у него его вытянуть? Гоголь, покачав головой, визуализировал его обратно, а затем его беглый взгляд упал на звуковой пистолет, лежащий где-то посреди склада, который тут же испарился, стоило ему моргнуть. И это его способность? Отбирать оружие? Если всё так и есть, то он глубоко разочарован! Ловко уворачиваясь от дальнейших нападок противника, Гоголь продолжил свой поединок с Есениным, предпринимая всевозможные попытки ему навредить. Но всё оружие в его руках начало исчезать и оказываться в руках противника, стоило ему только предпринять попытку пустить его в ход. Есенин сделал выпад. Гоголь интуитивно схватил его за запястье, не позволяя тому воткнуть в себя кинжал. А затем достал нож, который тут же оказался в другой части зала. В какой-то степени, способность Есенина могла быть полезной в бою, но против эсперов другого уровня это было абсолютно бесполезно. Рукопашный бой оказался единственным вариантом им друг-другу навредить, Гоголя это не устраивало, потому он вдруг подложил Есенина прямо под атаку Горького, который удивленно вытаращившись, едва успел остановить ледяную глыбу, завидев своего коллегу, который насмешливо улыбнулся ему сидя на мокром от воды полу. Не теряя ни секунды дух Лермонтова налетел на Есенина, готовый нанести ему значительный урон одним только выпадом. Горький, не теряя ни секунды, оградил Сергея ледяным щитом, который от касания духа тут же, со звуком трескающегося стекла, рассыпался на множество мелких частей. Гоголь, моментально подступив к недоумевающему Лермонтову, с силой схватил его за запястье и они в ту же секунду испарились со склада под удивленные взгляды дворян. Стоило им только выскользнуть на безопасное расстояние, как послышались множественные разрушительные взрывы бомб, под оглушающие выстрелы крупнокалиберных бронебойных пулеметов и турелей. По расчёту, они были способны без особого труда расколоть лёд, который генерировал Горький. А взрывы бомб просто изюминка! Что бы там не происходило на тот момент, но нахождение в эпицентре несопоставимо с жизнью. Не теряя времени, Гоголь подхватился и вытащил ошарашенного Сигму из автомобиля. — Уходим, там больше нечего ловить! — воскликнул Николай, визуализируя всех их постепенными перемещениями на все большее и большее расстояние от того самого склада, но через лес, чтобы не остаться замеченными, на случай, если кому-то из оппонентов чудом удастся выбраться.

***

Резиденты «Дворянского Гнезда», стояли неподалеку от склада немного мокрые и вымазанные в саже. Судя по недоброму выражению их лиц, можно было понять, что они только что упустили своих врагов. Есенин, подрагивая от холода, с откровенным упреком вдруг перевел взгляд своих розоватых глаз на Горького. — Как ты мог такое допустить себе?! — воскликнул он, с силой хватая того за ворот шубы. Такое поведение обычно ему несвойственно, но только нестерпимая тревога способна вывести его из себя. Похоже, оставшуюся ночь он проведет за крепкой выпивкой в одном из ближайших баров, — босс предельно ясно дал нам понять, как действовать, а ты всё испортил! Почему ты ведешь себя так? — Мне показалось это хорошей идеей, он же почти мне всё рассказал и пошел мне на встречу, черт побери, — прорычал Горький, в его алых глазах загорелось откровенное раздражение. — Я состою в «Дворянском Гнезде» куда меньше тебя и то больше понимаю суть вещей, — фыркнул Есенин, его голос звучал холодно и строго, — а что было бы, если бы я и Ваня не пришли к тебе?! Что бы было? Они бы тебя уже на куски порвали, причём дважды! Как можно только быть таким самонадеянным? — Я знал, что ты придешь, — вздохнул Горький, закатывая глаза и скрещивая руки на груди. — Ой! Знал он! — язвительно воскликнул Есенин, вспыхнув от возмущения, — всё уже рассчитал! Ну как, нравится? Чего тебе это дало, кроме того, что ты безалаберно подверг свою и нашу жизнь опасности? Ты ведь знаешь, что мне нельзя высовываться? А если бы они узнали мою способность? Это только всё бы испортило! Выслушивая его слова, Горький невольно опустил глаза, осознавая, каких натворил сегодня делов. Он глубоко вздохнул. Конечно, он часто бывал виноват в серьёзных проступках, но излишняя гордость не даёт ему признаваться в этом. — Ну хватит! Нам то двоим от Тургенева не прилетит, в отличие от него, — рационально отметил Бунин, закидывая свои растрепанные, длинные, черные волосы за спину. Похоже, его развернувшаяся ситуация особенно не волновала. — А мне плевать, что ему там прилетит! Я хочу, чтобы он голову включил, наконец! — Есенин еще раз вздернул Горького за шубу, в ожидании, что тот хоть что-то ему ответит, — можешь благодарить Ваню за то, что он вовремя заметил взрыв казино, вычислил твое местоположение и мы тебя нашли! — кивнул он на Бунина. — Зачем ты мне это все говоришь? — устало вздохнул Горький. — Потому что мне небезразлична твоя жизнь, не дошло ещё? — Хорошо, я благодарен вам двоим. И да, я знаю, что серьезных делов натворил, я бы хотел это исправить, но время назад не отмотаешь, — его голос звучал достаточно спокойно, словно он не показывать свои истинные эмоции. Ничего кроме неловкости и отвращения к себе он сейчас больше не испытывал, — ладно, я извиняюсь. — Ну разумеется! — сказал Есенин, уже чувствуя, как его ярость уже начинает таять как снег весной. Он вдруг отпустил Горького, сделал шаг назад, а затем кивнул в сторону дороги, — пошли, тебе ещё перед боссом оправдываться, дурачина! — Это всё, конечно, хорошо. А вас не волнует факт того, что террористы знали, что Горький конкретно сюда привезет Сигму? Они заранее подготовили помещение и напичкали его взрывчаткой, — справедливо заметил Бунин, складывая руки на груди.

***

22:34 Сидя за столом в светлой гостиной зале, Достоевский медленно пил ароматный чай, преспокойно коротая время за интересной книгой, которую ему на одном из недавних собраний «Мёртвых Душ» передал сам Белинский. Похоже, в научной литературе он знает толк и у него действительно был вкус. Его недоуменный взгляд невольно опустился на чашку, водная кромка вздрогнула, предупреждая о том, что в их прибежище ворвался кто-то очень громкий и гиперактивный. Что, он уже дела закончил? Откладывая книгу, Фёдор ожидающе вытаращился на входную дверь. К своей неожиданности, он обнаружил, что от туда раздавалось несколько голосов. Что? Он посмел притащить сюда ещё кого-то? Достоевский, подавляя подступившее возмущение, тяжело вздохнул, уже лихорадочно и навязчиво обдумывая то, как им теперь выходить из данной ситуации. Это может быть очень опасно. Вот кто его только просил так делать? Неужели слова: «никаких гостей» ему оказались совершенно неясны? Он с ним, что, на другом языке разговаривает? Не прошло слишком много времени, прежде, чем послышался звук распахнувшихся дверей. Из прихожей в зал в своей соответствующей шумной и энергичной манере вылетел потрепанный Гоголь, следом за ним спокойно последовал Лермонтов, который с явным интересом оглядывал незнакомое ему помещение, через пару мгновений, уже последним, вышел Сигма, взгляд которого моментально устремился в сторону Достоевского, а тот, в свою очередь, наградил того смертельно холодным взором своих лиловых глаз, в них предельно ясно читался наводящий вопрос: «Почему ты всё еще жив?». Фёдор подавил глубокий вздох и сдержался, чтобы не начать ненужный для лишних глаз разговор раньше времени. Теперь ему будет интересно услышать то, как Гоголь будет оправдываться перед ним за такую вопиющую наглость. Как он посмел отступить от их четкого плана в угоду своих бессмысленных хотелок? — Было бы у меня чуть больше времени, этому Горькому точно настал бы конец. Мой дух крошил его лёд как стекло! — подал смешок Лермонтов. Тот выпрямился от гордости, оживленно обсуждая с Гоголем произошедшие накануне события. По всему его виду можно было понять, что он был тем человеком, который просто обожал открытые сражения, бои, поединки, да что угодно. Очевидно было одно, что Гоголь уж точно разделял его мнение на этот счёт, от того, не менее активно смеялся, вспоминая всевозможные неудачи и промахи их общих противников. — ХА! Тут и не поспорить, дружище! Под конец от тебя он явно подустал, ещё немного и всё, — активно закивал ему Гоголь, громко смеясь и протирая свое окровавленное лицо влажной салфеткой. Все тело его подрагивало, нещадно болело и просило долгожданного покоя, но он не подавал никого вида, — Какое же веселье! В следующий раз и остальных на нашу вечеринку позовем, вот это тогда будет настоящее кровавое побоище! Но то, что произошло сегодня, это просто надо было видеть. Давно такого у нас не было, как же скучал я по этим приятным временам! — Именно так! Мне еще ни разу не доводилось пересекаться с Горьким, довольно странно, учитывая то, что он у них числится довольно давно... — вдруг озадаченно пожал плечами Лермонтов, а затем добавил, — а этот... Есенин? Я про него даже толком и не слышал. Ты ведь знал, что у него за способность? — Нет! Вот я и решился проверить самостоятельно! — хитро ухмыльнулся ему Гоголь, разводя руками, — но я так ничего толком про него и не понял... что это за способность такая? Воровать ножи и оружие? Просто смешно! Но что-то мне подсказывает, что дело далеко не в этом... — Даже не знаю... в таком случае тебе лучше понимать, не я же с ним сражался, — добродушно улыбнулся ему Лермонтов, расправляя свой потрепанный вицмундир и проходя вслед за товарищем в центр зала. — Тут ты полностью прав! Быть может, мы еще с ним пересечемся и проверим наверняка, — воскликнул Гоголь, а затем развернулся, как только почувствовал холодный взгляд Достоевского на своей спине, — Ой! Дружище, смотри, я к нам гостей привел! — Я заметил, — равнодушно отозвался Фёдор, оглядывая новоприбывших недобрым взглядом. — Ох, товарищ Достоевский, там тако-о-ое было! Ты бы видел, это просто нечто! Ты ведь видел? — заискрившийся от радости Гоголь тут же подлетел к нему, но получив в ответ только продолжительное молчание, продолжил свой энергичный монолог, — я ведь не зря скрытые камеры по всему периметру устанавливал. Там было настоящее драматично-комедийное шоу со спецэффектами! И сам Есенин, как ты и говорил, заявился спасать своего приятеля, но в итоге спасаться пришлось им всем! ХА! Настоящий анекдот! — Потом посмотрю, — отмахнулся от него тот, а сам за собой с упреком отмечая то, что следить за Николаем всё так и следовало бы. Тогда Достоевский уже узнал бы всё заранее и не был бы поставлен сразу перед несколькими неприятными фактами. Но понимал он и то, что вряд ли бы смог этому противодействовать находясь здесь, под землей. Немного подумав, тот вдруг сказал следующее, — нам нужно поговорить прямо сейчас. — Прямо-прямо сейчас? — удивленно переспросил его Гоголь, разводя руками, но так и не получив ответа на свой вопрос, он с широкой улыбкой быстро повернулся к гостям, — Ит-а-ак! Мы с моим товарищем отойдем ненадолго! Вы пока тут посидите, можете чай себе налить, кухня во-о-он там! Если вы голодны, то откройте холодильник и погрейте себе что-нибудь, он забит буквально до безумия, но никто из нас толком ничего не ест, — он громко усмехнулся и энергично указал на дверь в другой части зала, — чувствуйте себя как дома! — он гостеприимно приобнял прибывших и посмотрел на Достоевского, который уже встал со стола и двинулся на выход из гостиной. Гоголь тут же сорвался с места, вдвинувшись за товарищем, — мы уходим! Проходя мимо множества залов и различных комнат, обставленных в самых разнообразных интерьерных решениях, они остановились на небольшой темной комнате, находящейся на самом конце их довольно просторного убежища. Если так подумать, то большинство комнат и залов им и даром не нужны, но Николай, как и обычно, в своей манере, решил заказать самое большое и вычурное, чтобы уж хватило наверняка! Он уже раздумывал о том, как оборудовать половину помещений, чтобы они отличились особенной уникальностью. Например, почему бы не сделать комнату, в которую можно будет приводить своих жертв, запирать и мучать? Или взрывать, что намного интереснее и веселее! Гоголь включил свет и упал на диван возле Достоевского, который наградил его взглядом с откровенным упреком. Недоуменно вскинув бровь, тот, в свою очередь, взял на себя инициативу спросить — Ита-ак! О чем же ты хочешь со мной поговорить? — С чего бы начать... — ядовито ухмыльнулся Фёдор, отводя свои лиловые глаза куда-то к потолку. — Я внима-а-ательно слушаю тебя! — сообщил ему Гоголь, подперев голову рукой. — Начнем, пожалуй, с того, что ты вмешал в это дело Лермонтова, — его голос звучал холодно и укоризненно, но при этом достаточно спокойно, — почему ты пошел наперекор изначальному плану, Николай? — Ладненько! Ты действительно думаешь, что одного меня хватит, чтобы справиться с тремя профессиональными эсперами «Дворянского Гнезда»? — недоуменно переспросил его Гоголь, пожимая плечами. — Я тебе предельно ясно дал понять, что ты не будешь сражаться с тремя эсперами, ты должен был проследить за разговором Сигмы и Горького до определенного момента, а затем запустить детонатор и уничтожить их. Ты поставил таймер, не так ли? — спросил его Достоевский, наклоняя голову и прожигая того горящим взглядом, — в чем была твоя цель? Устроить спектакль? — Хорошо, это я, разумеется, понимаю, товарищ Достоевский, но тут есть один ма-а-алюсенький момент, который тебе следовало бы знать, — он иронично покачал головой, а затем добавил, — способность Горького, на самом деле, куда опаснее, чем нам казалось некогда раннее. Ты был так уверен в том, что он не выживет? — Разумеется, я думал об этом, но это очень маловероятно. Допустим, он бы смог выжить, но Сигма точно был бы уже мертв. Горький не смог бы в тот момент поспособствовать его выживанию, поскольку оружие, которое мы использовали для этих целей весьма опасно и способно противостоять его способности, — отчеканил Фёдор, устало почесывая переносицу, — зачем ты способствовал спасению Сигмы, скажи мне на милость? — Забавно! Они бы его точно забрали, при том условии, что выживут, — честно ответил ему Гоголь, — в ситуации, которая вокруг нас развернулась - это был единственно верный вариант. — Хорошо, в любом случае, мы сможем избавиться от него чуть позже, — подытожил Достоевский, нехотя признавая то, что они ничего не потеряли, поскольку условно вероятность того, что Горький умрет была ровным счётом равноценна вероятности его смерти несколько позднее, а его коллега, как ему и того свойственно, опять выкрутил всё по своему. В любом случае, их конечная цель была далеко не в этом, — ещё один момент - появление Есенина и Бунина. По моим расчетам, те должны были сразу заявиться сразу после взрыва. Всё должно было кончится тем, что после уничтожения склада или Горького, ты вступишь в открытый поединок с Есениным, тем самым выяснишь его способность. — Ладненько! Ты думаешь, что Есенин из-за мысли о смерти своего дружка так просто выдал бы свою способность? Думаю, результат был бы тот же, что и у меня сейчас! Я с ним немного пообщался, он не такой человек, — подал смешок Николай, расслабленно откидываясь на спинку дивана. — Он бы всё выдал, поверь мне, — многозначительно улыбнулся ему Достоевский, а затем более заинтересовано добавил, — в любом случае, ты что-то выяснил, даже с тем условием, что отступил от изначального плана. Объясни мне. — Ох! Знал бы я как это объяснить тебе... очень странно и подозрительно! Он словно хотел, чтобы я воспринял его перемещение оружия, как разменную монету, — недоуменно развел руками Гоголь, а затем стянул с себя шляпу, — пять лет назад я бы ничего и не заподозрил, но вот сейчас... быть может, моя интуиция просто играет со мной? — Они явно хотели, чтобы мы потеряли к этому должный интерес, — соглашаясь с его ходом мыслей, подытожил Достоевский, складывая ногу на ногу, — что ты видел? — Ну-у-у... у меня часто пропадало оружие из рук, иногда он переносил его в другую часть склада, иногда забирал себе. Я что-то толком в это и не всматривался, поскольку был взбудоражен поединком, — подал смешок Николай, заглядывая во внимательные глаза своего собеседника. — Мы имеем возможность посмотреть внимательнее и проверить, — многозначительно улыбнулся ему Достоевский, а затем резко поднялся с дивана и кивнул Гоголю, — пошли. На этой фразе они молча покинули помещение, а затем обогнув один из залов, устремились прямиком к определенной двери. Воспользовавшись магнитным ключом, Достоевский медленно приоткрыл дверь, тем самым, они оказались в его комнате. Первыми в глаза бросилось множество мониторов, в полукруге рассыпанных практически по всей стене, от стола до потолка. Несколько системных блоков было аккуратно расставлено по бокам, а так же помещение оформляло плеяда многообразных причудливых электронных устройств. Книги были хаотично разбросаны по всем столам, шкафам, тумбам, некоторые валялись даже на полу. На главном столе, который располагался прямо на противоположной от входа стороне стены творился настоящий беспредел из скомканных бумажек, чашек, на краях которых виднелись следы остатков засохшего чая, грязных тарелок, усыпанных крошками, подобно самому столу. Окончательно дополнял местный интерьер электрический чайник на втором столе, который был окружен различными чайными заварками, сахарницей и заварочной посудой. Где-то неподалеку от двери стоял маленький однокамерный холодильник. Гоголь удивленно осмотрелся и пришел к выводу, что здесь не хватило только унитаза и раковины, чтобы точно не было повода вылезать из комнаты. Аккуратно переступая через разбросанные по всему полу провода, Николай подкрался к рабочему столу, где уже стоял сам Достоевский. — Теперь я понял, почему у тебя подчиненные выполняют функцию прислуги, — пошутил Гоголь, подавая тихий смешок. Больше всего он было удивлен тем фактом, что они заселились сюда чуть больше недели назад, а Фёдор уже успел тут всё обжить под свое усмотрение. Николай только-только начинал об этом задумываться, а его товарищ уже всё сделал с самого начала. — Меня всё устраивает, — кратко ответил ему Достоевский, опускаясь на кресло, в пару кликов он запустил программу видеонаблюдения, по шести ближайшим мониторам вырисовались плитки из десяти камер. Отмотав множество неинтересных моментов, он добрался до того самого и вывел его на весь экран. Камера была немного повреждена, потому сложно было разглядеть всё в точности, даже если сильно приблизить. Лермонтов выхватывает у Николая револьвер, а затем следует момент, когда пропадает звуковой пистолет. Недоуменно прищурившись, Достоевский положил голову на руку и чуть поддался вперед, прокрутив эти моменты пару раз. — Ты прав, это слишком подозрительно, — констатировал тот, а затем повернулся к нему и заинтересованно спросил, — какова вероятность, что человек так просто сможет противостоять твоей способности, если он уже попал в межпространственную дыру? — Ну-у-у... такое иногда такое бывало, но тут ты полностью прав, ему удалось это сделать это слишком просто! — недоуменно развел руками Николай, вспоминая тот самый момент. — Ты ставил камеры наружного наблюдения? — Ах, да! Точно! Совсем забыл тебе дать от них данные, — он тут же завалился на стол, подтянул к себе клавиатуру и через некоторое время успешно добавил остальные восемь, — а теперь точно-точно все! — Заодно удостоверимся выжили они или нет, — пожал плечами Достоевский, затем их поиски продолжились. Спустя несколько безуспешных попыток найти хоть-что интересное, они вдруг обнаружили тот самый момент. — Вот же они! Это, что, телепортация? — недоуменно вскинул бровь Николай, — так его способность в этом? — Присмотрись, — с некой забавой в голосе обратился к нему Фёдор и чуть сильнее приблизил момент, когда те визуализировались на боковом дворе склада. — Что-о-о?! — на вздохе смог лишь выдавить Гоголь, его глаза округлились от полного недоумения, а сам он схватился за голову, — это же моя чертова способность! Такое бывает?! На камере было отчетливы видны следы межпространственного перемещения, с сопутствующим ему свечением. — Такое вообще бывает? — озадаченно переспросил у него Николай, — бывают ли люди с одинаковыми способностями? — На моей практике, так и в целом, такого никогда не было, — хладнокровно спокойно ответил ему Достоевский, словно был ни капли не удивлен, — дело тут в другом. — Замечательно! И в чем же? — А сам не догадаешься? — подал тихий смешок Достоевский, выжидающе смотря на собеседника. — Не лучшее ты время выбрал для викторины! Я в полном шоке! — воскликнул Николай, а затем вдруг замерз на месте и отчеканил, — он копирует чужие способности! — Именно так, — покачал головой Фёдор, а затем задумчиво добавил, — неудивительно, что Тургенев так долго хотел его завербовать и предпринимал для этого всевозможные усилия. В последнюю неделю я невольно заинтересовался этими давнишними слухами и взял на себя инициативу проверить. Что ж, результат меня не разочаровал. Лучше знать такое заранее, прежде, чем действовать. — У тебя были подозрения, что его способность заключается именно в этом? — заинтригованно спросил его Гоголь. — Не совсем, поскольку он вступил в их ряды весьма недавно и очень редко появлялся на каких-либо миссиях. Быть может, такие случаи и были, но информации о них у меня нет. — Ладненько! Теперь я понял, почему он предпочел открытое сражение со мной. Это было и средство запутать меня, так и средство дальнейшей самообороны, на случай того, если произойдет что-то неожиданное! Он просто коснулся меня и отзеркалил мою способность! — подытожил Николай, глубоко вздохнув, теперь ему очень захотелось куда-то сесть, потому он визуализировал под собой кресло, куда сразу же устало упал, — просто кошмар, — он на пару мгновений закрыл свое израненное лицо руками, — как нам с ним бороться, тогда? — Силой большинства, разумеется. Лучше не допускать того, чтобы он был в компании остальных эсперов, когда мы будем от него избавляться, — задумчиво постановил Достоевский. — А мы будем? — заинтересовано посмотрел на него Николай. — Нам придётся избавиться от «Дворянского Гнезда» прежде, чем выехать в Йокогаму, иначе будем вынуждены бороться с двумя организациями сразу. Это если ещё не брать в расчёт ищеек, которые также могут доставить нам немало проблем. — Тогда мы здесь очень надолго, товарищ Достоевский! — Быть может и нет, зависит от того, сколько ещё ошибок они совершат, прежде, чем мы их всех уничтожим. В случае с Сигмой это просто благоприятное стечение обстоятельств. У меня были предположения насчёт того, что Горький сможет ослушаться приказа Тургенева исходя из своего своенравного характера, такие случаи изредко, но происходили. Есенин же, в свою очередь, его приятель, и как свойственно «высоконравственным» людям, они начинают защищать «своих», потому я просто ждал, когда это, наконец, произойдет. — Очень хитро! Умеешь же ты играть на чувствах людей, — многозначительно ухмыльнулся Николай, заинтересованного выслушивая того, а затем добавил, — их немало, убьем одних, придут другие, потому лучше начинать с головы! — Тут ты прав, но уничтожить Тургенева - одна большая проблема, пока у меня нет четких мыслей на этот счёт, нужно больше времени. — Ну разумеется, мы только начали! Но закончилось всё довольно хорошо, несмотря на то, что я сделал по своему, — подал смешок Гоголь. — Ты сделал ровным счётом то, что я хотел, но абсолютно не так, как я хотел, — недоуменно постановил Достоевский, всё еще не смирившись с этой мыслью. Это казалось просто невозможным, но это происходило с ним прямо сейчас, — по твоему мнению, это того стоило? — он вскинул бровь и кивнул Николаю, на лице которого рисовались очевидные кровавые ссадины и синяки после открытого сражения с эсперами «Дворянского Гнезда». А сам он валялся в кресле, подобному выжатому лимону. — Еще как стоило! Это было настоящее веселье! — театрально развел руками Николай, громко рассмеявшись, — я не люблю скукотищу, если бы я действовал четко по твоему плану, то был бы лишен такого удивительного развлечения! — Похоже, некоторые вещи мне не дано понять, — пожал плечами Достоевский, устало отводя взгляд. После повисло долгое молчание, которое он вдруг прервал очередным едким упреком, — я еще могу осознать, почему ты притащил сюда Сигму, но вот Лермонтова... ты ведь понимаешь по какой причине я не хочу его здесь видеть в данный момент? — Опять! Он уж точно не предатель, он чуть не лишил жизни Горького, предатель не стал бы так делать! — фыркнул Гоголь, немного раздраженно скрещивая руки на груди. Он мгновенно выходил из себя, стоило Достоевскому только поднять эту тему, — и они даже не знают, что мы под землей, как и точное местоположение, в чем проблема? — Это уже начинает мне надоедать, — вздохнул тот, прожигая того холодным взглядом, — почему ты просто не можешь делать то, что я говорю? — Потому что я не твоя шавка, Достоевский, — напомнил ему Николай, подавая тихий смешок, — быть может, для тебя непривычно считаться мнением такого человека, как я, но хватит вести себя так, словно я тебе что-то должен. Я ведь не прошу тебя играть по моим правилам, я тебя прошу учитывать мое мнение. Ты часто про него забываешь. И еще, мое мнение таково - он не предатель! — С этим я уже ознакомился, но, быть может, ты не будешь ставить меня в подобные невыгодные ситуации? Ты здесь не один находишься, не забывай, — моментально осадил его тот, с трудом сохраняя хладнокровие. — Хорошо, я тебя услышал! Больше никого не приведу, доволен? — добродушно улыбнулся ему Гоголь, но в его голос звучал довольно спокойно, словно это не было сарказмом, — вот только он уже тут, что теперь? Запереть его, пока ты не убедишься во всём? — Был бы я этому только рад, но я знаю, что ты не пойдешь на это, — с неким разочарованием вздохнул Достоевский. — Именно так! Я это не сделаю. Это может кончится очень-очень плохо, — поспешил сообщить ему Гоголь, а затем подумал и с неким напряжением спросил, — а с Сигмой что? — А что с ним? — переспросил его Достоевский, а затем вдруг поднялся и многозначительно улыбнулся, доставая с полки револьвер и протягивая его Николаю, — просто убей его. Застыв на месте Гоголь сначала недоуменно поднял взгляд на оружие, а затем на лицо Фёдора, которое выражало абсолютно ничего, кроме истинного хладнокровного спокойствия и равнодушия. Какая-то часть Николая знала, что всё кончится именно так, но до последнего не хотела в это верить. Убивать его Гоголь уж точно не планировал, не за этой целью он его в Россию вывез. Он пообещал Сигме тогда совсем не это, когда совершал с ним ту самую последнюю сделку. Какая-то часть его говорила: «Ты ведь достаточно свободен, чтобы убить кого-угодно, несмотря ни на что». А другая, в свою очередь, наоборот твердила: «Ты волен выбирать, как жить, что делать и как поступать». Почему-то вторая часть показалась ему более убедительной, Николай не хотел заставлять себя поступать именно так, как ему говорят, он хотел поступать только так, как он сам того хочет. В данном случае, отказаться от предложения Достоевского. — Пожалуй, я откажусь! — подал смешок Николай, поймав откровенно удивленный взгляд Достоевского, который следом переменился на ядовитую улыбку. — Теперь мне предельно ясно, почему ты его вытащил, — он покачал головой, продолжая улыбаться, — не хочешь, значит? Хорошо, я тогда сам от него избавлюсь. Это дело одной секунды, — он пожал плечами и его голос стал абсолютно равнодушным, — кто бы мог подумать, что ты проявишь такую слабость. И в этом твоя мнимая свобода? — Ладненько! — кратко ответил ему Гоголь, а затем, вдруг звонко рассмеявшись, вскочил с кресла и уверенно выхватил из его рук револьвер и запихнул его себе в карман, — я же просто пошутил! Когда же ты прекратишь вестись на это? — Очень смешно, — устало вздохнул Достоевский, моментально успокоившись. Теперь часть проблем была решена. Дело осталось лишь за малым. — Ну, что? Пошли убивать Сигму, дружище! — игриво позвал его за собой Гоголь, уже удаляясь за дверь. Таким образом они оказались в зале, где за столом уже сидел Лермонтов в компании Сигмы, те уже успели заварить себе чай и выставить различные десерты. Они просто сидели и мило беседовали, пока их немного недоуменные взгляды не устремились в сторону Гоголя и Достоевского. — Что-то слишком долго вы разговаривали, — многозначительно улыбнулся им Лермонтов, приподнимая бровь. — Ну у тебя и шутки! — возмущенно отмахнулся от него Гоголь, подавая смешок, — да так, обсудить, на самом деле, было чего... представляешь, мы по камерам заметили, что эта троица выжила! — Да-а уж... я ни капли не удивлен, дворяне, как тараканы - везде выживут, — согласно кивнул ему Михаил, а затем жестом руки подозвал к себе ближе, — а мы тут с Сигмой бизнес обсуждаем. А он, оказывается, у вас очень даже толковый! Конечно, порой я не понимаю, что он говорит, но мы справились через переводчик. Я даже получил пару полезных советов! — с некой радостью сообщил ему тот, а затем немного неуверенно добавил, — кстати, вас не было больше часа, а мне по делам бежать нужно, я уж думал, что мы с тобой поговорим, но... — Очень приятно знать, что вы нашли общий язык! — искренне ответил ему Гоголь, а затем немного грустно добавил, — Ой! Дружище, прошу прощения! Я даже за временем совсем не следил... если хочешь, то я к тебе завтра приду! — Да без проблем! Не извиняйся, я неплохо и продуктивно провел время, надеюсь, что ты тоже, — громко усмехнулся Лермонтов, поднялся, а затем огляделся и спросил, — кстати, а где здесь у вас выход то? — Я тебя выпровожу! — улыбнулся ему Гоголь, а затем они вдруг испарились из бункера, оставляя Достоевского и Сигму напряженно переглядываться в гробовом молчании. Спустя пару секунд тот уже возвратился и воскликнул, — А вот и я! Не скучали без меня? — Что я здесь делаю? — вдруг спросил его Сигма, его светлые глаза загорелись недоумением, — почему ты вытащил меня от туда? — ХА! Ну не оставлять же тебя умирать под взрывами! Не очень приятная смерть, наверное! — воскликнул Гоголь, театрально разводя руками, — а сам ты как, в порядке? — Ну, для человека, который за сегодняшний день каким-то чудом два раза избежал смерти, очень даже хорошо, — пожал плечами тот, отпивая глоток чая. — Просто немыслимая удача удерживает тебя на этом свете, Сигма-сан! — улыбнулся ему Николай. — Даже не знаю, удача это или мое проклятье... — Ну не будь таким пессимистичным... мир прекрасен, просто стоит взглянуть на него под другим углом. Освободи себя от глупых эмоций и поймешь, что свободен! — громко заявил Николай, а затем заинтересованно добавил, подходя ближе к собеседнику, — я слышал, что ты взорвал казино... это просто безумство! Особенно для такого человека, как ты. Почему ты так поступил? — У меня не было выбора. Ты разве не знаешь ситуацию, в которой я сейчас вынужден находиться? — Ну-у-у... быть может не так детально, — недоуменно вскинул бровь Гоголь и заинтересованно перевёл взгляд на Достоевского, который ничего ему поэтому поводу не ответил. Что-то он явно упустил. — Ближе к делу, — четко и с явным намеком сказал ему Фёдор, уже готовый сделать всё собственноручно. Неделя пройдет, прежде, чем Николай прекратит балаболить и начнет действовать. Зря он на него повесил это дело, но оно, быть может и докажет его приверженность тем целям, которые они вместе преследуют. — К какому такому делу? — уже с открытым подозрением переспросил Сигма, вскочив со стола и обведя взглядом сначала Николая, а затем и Достоевского, на лице которого ясно читалась недобрая улыбка, которая уже начинала его очень даже пугать. — Ты умрешь сегодня, — равнодушно и безэмоционально ответил ему Фёдор, — можешь считать, что тебе повезло. Твоя душа будет спасена. — Что?! Вы затащили меня сюда, чтобы убить? Тогда лучше просто оставили бы меня там! — он ошарашенно попятился, пока не врезался спиной в ближайшую стену. Куда ему бежать? Он даже не успел завершить свои дела, которые планировал, неужели он так и умрет, позорной смертью человека, который не успел исправить свои ошибки. Нет, он еще поживет! В этот момент в его глазах разгорелось пламя открытого вызова, он достал из кормана револьвер и нацелился им на Достоевского и в тот же момент выстрелил. Краем глаза он заметил, что его за руку удерживал Гоголь, а сама пуля влетела в ближайший застекленный шкаф. Стекло, с громким треском раскрошилось, обвалилось и попадало на пол, — даже не смей меня трогать, ублюдок! — на этот раз под дулом пистолета оказался Гоголь, стоящий на расстоянии меньше полуметра от него. Николай лишь ему добродушно улыбнулся и тихо прошептал, — не беспокойся, Сигма-сан, я дам тебе ту свободу, которую обещал, — эти слова заставили его невольно замереть на месте и вытаращиться на Гоголя в полном недоумении, воспользовавшись моментом, Николай выхватил у него револьвер и отбросил в сторону, — так то лучше! — радостно воскликнул он, а затем оглянулся в сторону Достоевского, который, должно быть, всё прекрасно расслышал. Глаза его товарища смотрели на него с неким сумасшествием, покрываясь инеем. Душа его в этот момент вскипела праведным гневом, но прежде, чем он смог сделать хоть шаг, эти двоя буквально испарились у него на глазах.

***

Спустя некоторое время Николай уже перенес Сигму на окраину города. Отдаленные окрестности напоминали длинную взлетно-посадочную полосу уже знакомого им аэропорта Шереметьево, который уже сиял яркими огнями в столь позднее время суток. Задувал морозный ветер, как железной щёткой, чистил тротуары и выбивал слезу из глаз. Днем прошёл снег, и тротуары глубоким вечером засверкали пушистой белизной, придающей городу торжественную чистоту. Большие снежинки падали на его черно-белую шинель, припорашивая его волосы и слетающую от шквального ветра шляпу. Николай медленно повернул голову в сторону Сигмы, ветер играл в его волосах, а сам он сжался от холода и просто молча устремил взгляд своих печальных глаз в сторону темного горизонта. — У тебя остались документы, Сигма-сан? — обратился к нему Гоголь. — Да, они со мной, — равнодушно ответил ему тот, устало вздыхая, через мгновение он печально посмотрел на Николая, — хочешь выслать меня из страны? — Никак нет! Я вышлю тебя в ту часть страны, где тебя никто не сможет найти продолжительное время, — сообщил ему тот, театрально разводя руками, — можешь называть это чудное место «Калининградом», там тебя встретит один мой знакомый и найдет тебе, где остановиться. — Почему ты продолжаешь помогать мне? — уже более оживленно спросил его Сигма, его голос предательски дрогнул от холода. — И сам не понимаю... мне просто хочется и этим всё сказано! Почему же я должен себя останавливать, если таков мой выбор? — хитро улыбнулся ему Гоголь. — Просто это очень странно для такого человека, как ты, — он задумчиво опустил свои светлые глаза, а в голове навязчиво заиграло множество вопросов, — и ты ведь понимаешь, что подставил под прямую угрозу свои дела с Достоевским? Он это так просто не оставит. — Ладненько! Это я понимаю, но думаю, что смогу поправить этот небольшой казус, если ты мне в одном дельце поможешь! Разумеется, я не буду просить тебя ни о чем критичном, но если подвернется возможность, то я прошу сделать это для меня, — его голос звучал чуть настойчивее, но всё еще был таким же насмешливым и мягким. — Я так и знал, что всё не так просто, Гоголь-сан, — подал ироничный смешок Сигма, а затем добавил, — что ты хочешь? В этот момент Николай достал из кормана небольшую коробочку, протянул ее бывшему владельцу казино и заявил, — если случится так, что тебя разыщет «Дворянское Гнездо» и захочет получить от тебя информацию, я хочу, чтобы ты всё им рассказал. — Что?! — в полном шоке переспросил у него Сигма, — зачем тебе это? — Чудный вопросик! К тому времени, как это произойдет, они уже придут к этому ответу самостоятельно или будут очень к нему близки. Мы ничего не теряем. А у тебя будет шанс втереться в их доверие и с помощью своей способности выменять у них информацию о «Книге» на их план нас обезвредить! Они ведь не узнают, какую информацию ты у них получил. Правда ли замечательная идея? — Я даже не знаю... она просто безумная! — он не мог сделать и вздоха, осознавая на какой риск сейчас идет Николай, — почему ты думаешь, что это сработает? — ХА! Как раз по той причине, что тебя уже четыре раза пытался убить Достоевский! Думаю, они весьма поймут твою мотивацию им содействовать и помогать. Делай, что скажут, если заявятся, но не упоминай про наш сегодняшний разговор! — восторженно объяснял ему Николай, сам удивленный тем, что ему пришла в голову такая гениальная идея, — а то, что ты выжил можешь оправдать тем, что тебе чудом удалось сбежать. Помнишь, ты ушел со склада? Они ведь тебя после этого даже не видели ни разу. И еще, они уж точно не навредят тебе потому, что уже знают то, что ты просто жертва неудачных обстоятельств! — Что ж, это действительно имеет смысл, — задумчиво постановил Сигма, уже готовый согласиться на такую безумную авантюру, — но... а если они думают, что я уже давно мертв? Или, наоборот, не захотят со мной связываться, потому что уже разузнают про мою способность или не будут видеть в этом никакого смысла... — Тогда можешь считать, что я просто благосклонно сохранил твою жизнь! — кивнул ему Гоголь, расплывшись в широкой улыбке. Прокручивая в руках черную коробочку, так и не решившись её открыть, он задал вопрос, — а что это такое? — Хороший вопрос! Внутри этой коробочки непосредственно находится наш способ поддержания связи, — взбудораженно объяснял ему Николай, активно жестикулируя, — всё очень просто, это самое обычное кольцо, которое будет улавливать твои нервные импульсы. Ну, знаешь, как работают бионические протезы? Так всё точно таким же способом! Так вот, просто двигай мышцами пальца определенным образом и с помощью этого уже можно будет составить целое зашифрованное послание! — он вдруг передал ему в руку и смартфон, — там ты найдешь более подробную инструкцию, как с этим работать! Справишься, как думаешь? — Думаю, что это возможно, — согласно кивнул ему Сигма, немного улыбнувшись, — ты всё это выдумал, чтобы я выжил? — Это лишь одна из причин, дружище! Но можешь считать так, как тебе удобно, — рассмеявшись, пожал он плечами. — Порой я действительно не понимаю, какой ты на самом деле человек... — вдруг задумчиво сказал бывший владелец казино, разглядывая то, как снег парит на ветру, кружась около заснеженного аэропорта, — что вы сделали тогда со мной? Это фраза Николая заставила невольно задуматься, неужели тот всё это вспомнил? Ух, как некрасиво то получилось! — Ничего особенного, мы лишь вживили в твою голову чип, которым можно отслеживать твое местоположение, а так же слышать все проходящие разговоры. Неприятно наверное, но что же делать? Работа у нас такая! — он недоуменно развел руками, — в любом случае, заряд в нем уже кончился, отчего он вышел из строя. Прямо чудом успели... я могу его убрать, если ты хочешь! — Да, пожалуйста, — недовольно фыркнул Сигма, откровенно возмущенный тем, что всё это время они могли слышать все его разговоры, как повседневные, так и личные. Одним движением, он визуализировал у себя в руках это небольшое устройство размером с копейку, а затем сильно сжал его пальцами и раскрошил на части. — Что ж, на это-о-ом всё! Пора временно или не очень прощаться, Сигма-сан! — воскликнул Гоголь, демонстративно кивая на уже взлетающий самолет, он подхватил того за кисть руки и перенёс его ближе к взлетной полосе, а затем выкинул из самолета какого-то незнакомца, на место которого уже посадил недоумевающего Сигму.

***

Стоило ему вернуться в убежище, как его взгляд упал на Достоевского, мимика на тонком бледном лице которого не отражала ничего кроме подавленной ярости и смертельного холода, скребущего острыми ледяными когтями по сердцу. Гоголь немного вздрогнул от неожиданности, потому что сам того не заметил, как Фёдор оказался в двух шагах от него, — что ты вытворяешь? Я тебе сказал убить его, — не успел он и слова в ответ произнести, как звонкая пощёчина прозвучала в тишине как выстрел. Николай от такого неожиданно отточенного удара едва удержал равновесие. Струйка крови из носа моментально прочертила красную дорожку по щеке, шее, стала впитываться в волосы и ворот рубашки. Он взял ртом воздух, вздрогнув от режущей боли, а затем ощутил, как кровь застучала в его висках с такой силой, с такой необычной незнакомой ему яростью, что он схватил своего товарища за ворот камзола и впечатал в стену бункера. В тот же момент Достоевский почувствовал, как у него выбили весь воздух из легких последующим ударом. Мир перед глазами расплылся от неожиданно подступившей боли, он с трудом смог сделать вздох. Сдержав себя, чтобы не издать и звука, он посмотрел на него сверху вниз с жуткой ухмылкой, его лиловые глаза загорелись красным огнем, откровенным вызовом и презрением. Холодные, дрожащие руки моментально впечатались в горло Николая. Фёдор помедлил, в то же мгновение готовый убить его, но вдруг почувствовал, как его ноги коснулись пола, а хватка Гоголя ослабилась на его камзоле. — Ох! Извини, дружище, не хотел тебя ударить, — в полном шоке произнес Николай, ещё никогда не видевший Достоевского таким злым, — я инстинктивно! — Неужели? — прохрипел тот, схватившись за ребра и с откровенной усталостью облокотившись об стену спиной. Он помотал головой, пытаясь сфокусировать свой взгляд на Гоголе. — Ой! Я ведь тебе ничего не сломал? — моментально забеспокоился тот, подходя ближе. — Ты был близок к этому, — прорычал Достоевский, вознаградив того презрительно холодным взглядом и недоброй улыбкой, — зачем ты меня подставил? — Я тебя не подставил, а помог, дружище! — удивленно пожал плечами Николай. — Помог? — он вдруг подал громкий язвительный смешок, почесав переносицу, — у меня было всё под полным контролем, пока ты не соизволил всё испортить, двинувшись попреки моему плану. Опять. — А ты разве спрашивал тогда мое мнение? Что-то мне вспоминается, как ты и слушать не стал, когда мы говорили по поводу Сигмы. — Так вот в чём дело... — Да хватит тебе, — с добродушной иронией отмахнулся от него Николай, очень устало опускаясь на ковер возле той самой стены, где сейчас стоял Достоевский. Он махнул ему рукой, призывая сесть рядом. Помедлив, Фёдор нехотя уступил. Сквозь сковывающую и ноющую боль, он сел, скрестив руки. В его душе загорелся небольшой огонек надежды на то, что тот имел хоть какие-то рациональные причины действовать ему наперекор. — Говори, — холодно и приказным тоном обратился к нему Достоевский, прожигая того внимательным взглядом. С неприятным хрустом вправив нос, Николай болезненно поморгал и неспешно вытянул платок из кормана и прислонил к носу, прикрывая вытекающий поток крови. Какой у него насыщенный был день. Всё его тело нещадно горело огнем, он едва заставлял себя двигаться, но при этом он же и продолжал ввязываться в какие-то бессмысленные поединки, только на этот раз, со своими друзьями, что не могло его не расстраивать. — Разумеется, я не от одной только добродетели его спас, — спокойно начал тот, задумавшись помедлил, а после продолжил, — так как Сигма понимает, что я его уберег от скоропостижной кончины, он согласился содействовать мне. Он вылетел в другой конец страны. Если дворяне его когда-нибудь найдут, то он пообещал сделать вид, что согласен на сотрудничество. Они, в свою очередь, поверят ему, поскольку он жертва обстоятельств. Стоит также отметить то, что ты хотел убить его несколько раз, потому он может показаться действительно мотивированным от нас избавиться! — Хорошо, — вздохнул Достоевский, заметно успокоившись и нехотя осознавая, что эти выводы имеют место быть, — а «спасение» тобой он охарактеризует тем, что всё пошло не по плану и мы были намерены предотвратить распространение информации? — Именно так! Или они об этом даже не подумают, поскольку Сигма покинул склад самостоятельно, — кивнул ему Николай, а затем добавил, — они некоторое время будут думать, что он мертв, поскольку, по твоей же логике, нам бы следовало его убить! И еще-е... ты не думал по поводу ВДА и «Дворянского Гнезда»? — Разумеется, я думал. Недавно мне удалось получить информацию, что какой-то из русских иногентов из отрядов спецслужб пытался заручиться информацией об их оружии массового поражения. Это явно связано с «Дворянским Гнездом». — Более чем уверен, что к тому времени, как они получат информацию Книге, они найдут Сигму! — воскликнул Гоголь, громко усмехнувшись, — или не найдут из ненадобности. Но если проявят неосмотрительность, то наш приятель в силах обменять у них имеющуюся информацию о Книге на их план остановить нас. Убить они его не смогут, поскольку им помешает их приверженность законности. Мы ничего не потеряем, а в их случае кончится это неприятностями! — А если они не будут располагать информацией о Книге? — Ну и плевать! Они бы всё ровно добрались до этой информации ближайшее время. А чтобы найти нашего товарища понадобится не одна неделя, он не будет слишком высовываться после произошедшего! — Тут ты прав, это просто вопрос ближайшего времени... с ВДА они смогут добиться сотрудничества, — нехотя согласился с ним Достоевский, осознавая то, что рискованная идея его коллеги вполне может сработать. Но немного иначе. План знает только Тургенев, но он не будет так подставляться. Но Сигма легко может выменять информацию о местоположении их основного штаба... Кажется, у него появился план. — каким образом он будет с нами связываться? Вместо ответа, Гоголь оттянул рукав рубашки и показал ему электронные часы. — Он будет общаться со мной шифром, подобному языку морзе. То есть, он сообщит нам их план одним набором вибраций. — Неплохо, — улыбнулся ему Достоевский, с ноткой забавы осознавая то, что его беспечный коллега, наконец, начал генерировать нечто похожее на настоящий план, — но чтобы не упустить момент, стоит перенаправить этот сигнал на одно из моих устройств, которые его запишут. — Ну разумеется! — подал смешок Николай, расстегивая ремешок часов и передавая их в руки Фёдора. Покручивая устройство в руках, Достоевский задумчиво отвел взгляд и прищурился, словно намеревался что-то сказать. — Признаю, ход будет неожиданный для них. Но план мы так не узнаем, он прекратит быть актуальным к тому времени, поскольку о твоих действиях Тургенев обязательно выяснит на допросе. Остается их основное местоположение. Его легко получить при задержании. И это приведёт к тому, что резиденты «Дворянского Гнезда» будут вынуждены покинуть помещение и переехать. Это прекрасная возможность для изъятия информации изнутри. В их офисе находятся терабайты полезных для нас данных. Если мы доберемся до них, то получим всё. Так как федералы будут стремиться не предавать произошедшее огласке - необходимо перетянуть их внимание, и раньше, чем они избавятся от этой информации. Большинство детективов должно находиться на улицах города. Гоголь молча слушал его и растерянно моргал, а затем развел руками. — Ха-Ха, ну ты усложнил! И что тут можно сделать? Взорвать что-нибудь? — Узнаешь, — хитро улыбнулся Достоевский, а затем сменил тему. — Ты сделал всё, чтобы сохранить Сигме жизнь, не так ли? — Ну-у... отчасти! Я же пообещал ему именно ту свободу, которую он хочет! А его свобода не в смерти, как бы это ни было странно! — Где ты достал это устройство? — поинтересовался тот, недоуменно вскинув бровь. Он листал электронную панель часов, те были напичканы множеством всевозможных функций, полезных для взлома, разведки и шпионажа. — Ну-у-с... это одна из старых разработок Виссариона. Но толкового применения мы им не нашли, потому они все эти годы лежали и пылились у Лермонтова! — А он хорош, — нехотя констатировал Фёдор, а затем добавил, — а на другом конце ты использовал аналогичное устройство или нечто другое? — Там было неприметное ювелирное кольцо, которое улавливает мышечные импульсы, преобразуя их в определенные знаки шифра, — оживленно ответил ему Николай, — а еще-е-е... мне пришлось нейтрализовать твой чип, уж прости, дружище! — Ничего. В нем больше нет никакой необходимости, — качнул головой Достоевский, затем они обсудили ещё некоторые недостающие детали, которые дали ему окончательно принять факт того, что эта безумная авантюра даже имела свое место быть. Фёдор, устало стягивая с себя шапку, поднял свои лиловые глаза на Гоголя, — если у тебя были планы на Сигму, почему ты сказал мне ничего заранее? — Ты не понимаешь? — добродушно улыбнулся ему Николай, наклонив голову, — ты поставил меня перед фактом, потому пришлось выдумывать и импровизировать! И то, что ты хотел убить Сигму сыграло решающую роль. Если подумать, то ты просто всему этому поспособствовал! — Некоторые вещи непросто принять, — вздохнул тот, с трудом признавая то, как тот в своей импровизации был хорош, — ты мог бы сыграть для «Смерти Небожителей» куда большую пользу, чем приносил на деле. Почему ты так редко проявлял себя? Гоголь лишь тихо усмехнулся, выкидывая окровавленный платок. Он обнял колени и загулял гетерохромным взглядом по потолку, словно видел в нем ответы. — Не знаю даже... вы и Фукучи и без меня прекрасно справлялись, зачем мне лезть туда, куда не нужно? И что мне наш «босс» на это каждый раз отвечал, не помнишь? Припоминая те слова, на которые намекал Николай, Достоевский только улыбнулся. — Я бы и не подумал, что ты принципиально молчал по этой причине. — Когда он призвал меня в эту организацию, я чувствовал от него хоть какое-то уважение... а потом, — он вздохнул, не теряя улыбки, — ну, а какой смысл? Вот приходишь ты и предлагаешь мне покончить с собою ради плана, да я только рад! Всё ровно никакой от меня тогда пользы не было! — он иронично посмеялся над своими же словами. — Ты имеешь свойство не верить в свои силы, — заметил Достоевский, припоминая всё то, что говорил ему Николай про свои ранние планы, а затем и его реакцию на слова Булгакова, — а по тебе и не скажешь сразу. — Ну разумеется, я же не хочу, чтобы другие меня видели каким-то слабаком! Моим ребятам нужен сильный лидер, но пока они верят в меня, я верю в самого себя. Ну, понимаешь... взаимодополняемые вещи! — А когда они начали в тебе сомневаться и требовать, то ты уехал, — задумчиво закончил его мысль Фёдор. — Отчасти! Но терпеть я такое действительно не могу. Просто противно мне работать в таких условиях, — пожал плечами Гоголь, широко улыбнувшись, — разумеется, я не хочу выслушивать от людей никакую поддержку, она мне также противна, но и позволить не могу, чтобы меня начали ставить ни во что! Потому такие люди обычно умирают. Когда играл четырехэтапный план «Смерти Небожителей» я морально не дошел до того, чтобы всё бросить и возвратиться к истокам. Это ведь пять лет потраченных впустую, получается! Обидно, наверное! И ты убедил меня, что моя жертва будет иметь смысл, поскольку этот бренный мир могла ждать настоящая кончина, хаос и анархия! Зачем же тогда всё бросать? — Даже если бы ты не отклонился от плана, то нас бы всё ровно ждал провал, — констатировал Достоевский, а затем перевел на него свой заинтересованный взгляд и добавил, — быть может, на то была воля Бога, чтобы ты в тот момент обрел мотивацию жить. — Ты ведь знаешь, какая была у меня тогда мотивация? — хитро улыбнулся ему Гоголь, подавая тихий смешок. — Более чем, — насмешливо опуская глаза, ответил ему Достоевский, — но это ни к чему не привело... в итоге, мы пришли к тому, что имеем сейчас. Это так странно, но ещё удивительнее было то, что они так просто сидели бок о бок и спокойно разговаривали, несмотря на все те испытания, что преподнес им этот день. — Не так и плохо на самом то деле! Даже прекрасно, учитывая наше плачевное некогда положение... — Оно стало немного лучше, но не более. — Тебе надо мыслить позитивнее, товарищ Достоевский! — похлопал его по плечу Гоголь, вдруг поднявшись. Чуть позже заметил, что его товарищ продолжает сидеть, потому наклонился и подал ему руку, — может тебе лёд принести? Я тебе печень там не отбил? — Одни проблемы от тебя, — отмахнулся от него Фёдор, нехотя принимая его помощь.

***