***
30 декабря | 12:45 Погода радовала своей свежестью, чистым небом и редким зимой солнцем. Николай, поправляя мокрую от снега перчатку, прищурился от яркого света. Обнаженные деревья тянутся черными ветвями в бездонную синеву раскинувшегося над головами прохожих неба. Земля припорошена снегом, и он играет на солнце яркими бликами. Это чудесный зимний день, вокруг да около нависали многочисленные московские многоэтажки, крыши которых покрывал толстый слой искрящегося снега. Шум большого города и гул дорог, о которые трутся колёса машин, дополняли местный пейзаж. Его щеки грело солнце. Ветер стих, в воздухе ощущалось морозное дыхание зимы, наполняя легкие, приятно покалывая. Не успел Гоголь моргнуть, как вдруг почувствовал, как его бело-черная шляпа со свистом слетела с его головы, он недоуменно вздрогнул. Его шинель полетела по ветру, когда он развернулся, заподозрив неладное. В этот же момент в его лицо нежданно прилетел снежок, обжигая лицо холодом. Расчистив себе обзор, он с удивлением уставился на Владимира Набокова, который стоял полубоком перед ним, его острое лицо выражала ехидную насмешку. Не успел Николай осознать происходящее, как в него прилетела очередная атака, каким-то чудом увернувшись, тот тут же потянулся к горке снега возле дорожной полосы и подхватив большую горсть, ответил обнаглевшему приятелю метким броском в висок. Тот недовольно прищурился, но его лицо по прежнему выражало улыбку. Стоило ему двинуться в его сторону, как Николай со злорадным хохотом распахнул шинель и множество комков снега устремилось в сторону Владимира, вынуждая того тут же отшатнуться в сторону и впечататься спиной в грудь какого-то прохожего, который прожег его раздраженным взглядом. — Идите играйте в другом месте, — безэмоционально прыснул тот, обходя сбоку Владимира и устремившись вдоль дороги. — Вали отсюда, кончелыга, ещё указывать он мне тут будет! — крикнул ему вслед Набоков, сжимая руку в кулак. — Да-а-а не обращай внимание на этих обиженных, такие люди просто радоваться жизни не умеют! — подает смешок Николай, махнув рукой и оборачивается к собеседнику. В его гетерохромных глазах яркими всполохами отражается зимнее солнце, — новый год скоро... нам надо обязательно-о-о найти подходящую квартиру с огромным балконом и видом на Кремль, устроим настоящий праздник! Вот это будет весело! Надо ещё всяких гирлянд накупить и елку где-то достать, — на этих словах он радостно прыгает по тротуару, чуть ли не врезаясь в проходящих мимо людей, — а еще-е-е, а еще-е-е... нам надо приготовить салаты! Жаль только Сигму не позвать теперь, он даже никогда новогодних салатов не ел, бедолага, ну за то жив! И Володеньку... он даже не в России... надо бы нам через Лиличку с ним связаться. Кстати, сегодня надо будет её найти, ты говорил, что уже и адрес выведал! — Именно так, сегодня к ней заглянем, если она дома, — кивнул ему Набоков, устремившись вслед за энергичным приятелем, а затем добавил, — я слышал, что Миша уже нашел подобную квартиру. И почему нам просто не заказать еду из ресторана? Я обычно так и делаю! — Фу, нет! Мне нравится сам процесс! Если не хочешь, то я сам всё сварганю, целый стол будет в еде, вы это всё за неделю не съедите! — расхохотался Николай, подхватывая с земли шляпу и быстрой походкой летя вдоль тротуара, — и еще, Миша сказал, что большая часть стола придется на его поваров, потому еды будет ещё больше! Виссарион прилетит и завезет кучу алкоголя! Вот это праздник будет! А еще-е-е у меня для вас всех будет нежданный сюрприз сразу после боя курантов! — Заинтриговал, — подал тихий смешок Владимир, пожимая плечами, — а я как обычно не знаю, что дарить людям вообще. — Да что угодно! Любая мелочь может быть приятной, это же очевидное внимание! —поддержал его тот, — подарок не обязательно должен быть каким-то невообразимым, дорогим или что-то подобное, просто подумай, что хотят те люди, которым ты хочешь что-то подарить, а если не знаешь, то вручи что-то такое, что по твоему мнению может им понравиться! Вот Виссариону достаточно одну хорошую бутылку алкоголя купить или пачку сигар и он уже доволен! В случае других, это абсолютно также очевидно, не так и сложно, — с увлечением расписывал ему Гоголь, а затем добавил, — вообще, я слышал, что людей будет больше, наши намереваются собрать еще своих знакомых. Можешь своих позвать, если хочешь. Надо определенно огромную квартиру! — Да, я также хочу позвать несколько человек, — согласился с ним тот, а затем добавил, — ты не знаешь их, но какое-то время они работали со мной, у нас было что-то вроде организации, правда, долго не просуществовала. Впрочем, существовать довольно тяжело, когда за тобой пристально следят ублюдки из «Дворянского Гнезда», у нас после их нападок появились конфликты интересов и мы распустились, мои приятели категорично вышли из дела, но обычную связь хотя бы поддерживаем. — Ухты! Ну ничего, главное, что вы продолжаете общаться! Не забудь меня с ними познакомить, — подытожил Николай, подмигивая ему и широко улыбаясь, — а с дворянами мы разберемся в ближайшее время, можешь даже не переживать! Мой дорогой товарищ Достоевский ещё обведет этих ублюдков вокруг пальца, я более чем уверен! — Думаю тебе это под силу и самому, ты настоящий пример неожиданности. Всё еще недостаточно понимаю, зачем он нам. Неужели ты считаешь его своим другом? Гоголь невольно хохотнул, услышав от собеседника такие слова. — Ну-у-у... мне кажется, что он не такой и плохой человек, каким хочет себя показать! Просто с ним тяжело выйти на контакт, но у меня в последнее время очень даже хорошо получается. Он никому не доверяет, потому что многие люди предавали его. — Я даже догадываюсь почему, — Набоков саркастично улыбнулся, покачав головой. Характер данного индивида не внушал никакого ему никакого доверия или приятного впечатления, скорее заставлял чувствовать тревогу и глубокое недоумение. Тяжело хорошо относиться к человеку, который сам относится к другим, как к пешкам в своих масштабных играх, смотрит надменно и свысока, как на каких-то жалких муравьев. Отсутствие эмоций лишь усугубляло проблему, потому что абсолютно невозможно понять то, что у Достоевского в голове. Даже тот случай с лже-Маяковским, он так умело делал вид, что ничего не происходит всё собрание, а потом вдруг взял и убил своего коллегу одним касанием, так хладнокровно и расчетливо, что мороз по коже. А ведь Набоков сам человек не из впечатлительного порядка, обычно он не склонен чувствовать такой дискомфорт в присутствии кого-либо, но вот личность Достоевского... это просто нечто в самом отвратном смысле. Эта та самая грязь, которую Владимир с трудом выносит рядом с собой, ему в тягость взаимодействовать с людьми, у которых полностью отсутствуют хоть какие-то принципы, Николай абсолютно такой же. Цели и стремления, которые носят «Мёртвые Души» точно нельзя называть миротворческими, благими или безвредными, но члены данной организации уж точно не лишены определенных индивидуальных принципов. В случае с Достоевским там нет всецело ничего, Набоков наслышан о нем довольно много и абсолютно ничего положительного не приходило в голову. В душе томилось тяжелое чувство, словно этот человек способен обрести их на погибель, поскольку ему абсолютно плевать на других. Фёдор берет стремления уничтожить грешников, Владимир уж точно может понять это стремление, но того мировоззрение ушло в абсолютную крайность, поскольку он смотрит даже на тех с кем работает, как на людей, которых можно просто выбросить или уничтожить, как на второсортный материал из которого, быть может, можно что-то слепить, но лучше не утруждаться, а в процессе работы избавиться из ненадобности. Как Гоголь ему может хоть что-то доверить? — Почему ты ему доверяешь? Думаешь, он тебя и нас не уничтожит? — четко спросил у него Набоков, складывая руки за спиной. — Ладненько! Не то что бы всецело доверяю, но у него действительно нет никаких причин избавляться ни от меня, ни от вас, поскольку живыми мы ему куда нужнее, чтобы достигнуть общей цели! — спокойно объяснял ему Николай, интуитивно подхватив снег с тротуара рукой и комкая его в снежок, — мы с ним знакомы пять лет, я с трудом видел в нем что-то положительное, но оно определенно было. Он всегда был довольно снисходителен ко мне, несмотря на то, что мое присутствие может быть очень даже раздражающим! Иногда мы просто сидели и разговаривали обо всяком, в один момент у меня появилось чувство, что он один единственный в гребаной Йокогаме способен понять меня... но одного я не понимал. Он был довольно близко, но всегда держал дистанцию, никогда не говорил о себе. — Пф-ф, твое присутствие не раздражающее, не неси чепухи. Просто эти придурки тебе навязали какую-то хрень, раз ты так думаешь, — отмахнулся от него Набоков, хмуря брови, а затем добавил, — и еще, если он хотел выведать у тебя что-то личное, а сам не говорил ничего про себя, то это лишь значило, что он таким образом пытался втереться к тебе в доверие, чтобы манипулировать и это уж точно не из добрых чувств, товарищ. — Это я, разумеется, уже знаю! — щелкнул пальцами Николай, а затем продолжил, когда встретился с недоуменным взглядом своего приятеля, — но в последнее время случилось удивительное, у меня получилось вытянуть обратную связь... От этих слов Набоков лишь прищурил свои золотистые глаза, словно выражая откровенное недопонимание. — В смысле? — Ну, он потихоньку мне открывается, говорит то, что ранее никогда бы не сказал, спрашивает то, что никогда бы не спросил, — с доброй улыбкой поделился с ним тот, опуская глаза, — быть может, это что-то да значит, для него это, определенно, много значит. Может когда-нибудь он назовет меня другом, но на это нужно о-о-очень много времени. Если честно, я не всегда понимаю мотивов подобного поведения, но человек бы не стал себя вести без должной на то причины! Это лишь результат каких-то событий! Ты ведь знаешь, как я таким стал, дружище? Как мы все такими стали? У нас уж точно прошлое не из приятных... а если смотреть на него, как на человека, который полностью открестился от всего человечества и потерял надежду, даже подумать страшно, что там такое было! — А ты не думаешь, что он просто обыкновенный психопат? — предположил на него Набоков, пожимая плечами, — даже не такой, как мы, а нечто ещё более зловещее. — Не преувеличивай, — отмахнулся от него Николай, подавая громкий смешок, — ты с Федей не живешь, а вот я живу... и вижу обычного человека, который имеет самые обычные привычки, даже способен проявлять эмоции. Быть может, ему было бы глубоко неприятно, если бы он знал про наш разговор, потому просто не упоминай про то, что я тебе сказал. Ему просто хочется казаться злее, чем он есть на самом деле, просто так комфортнее. Прямо как мне комфортнее делать вид, что я счастлив, даже когда это не так! А ведь никто из чужих и не увидит разницу, тут надо уметь различать! Теперь логика Гоголя казалась понятной, и у него даже не нашлось, что возразить. Но и сдаваться он не собирался. — Ладно, быть может, он не настолько отвратителен, как я представлял. Но я точно не думаю, что он изменит своим привычкам и образу, когда дело касается работы. Он по прежнему будет действовать так, как он привык действовать, независимо от того, что у тебя там получилось найти. — Тут ты полностью прав! Но у вас есть я, не забывай, у меня есть власть влиять на его решения непосредственно, можешь не беспокоиться за это, — мягко сказал ему Николай, разводя руками, а затем добавил, — пару дней тому назад у меня получилось ему это доходчиво донести и мы договорились обговаривать планы заранее! — И почему вы додумались до этого только сейчас? — фыркнул тот, складывая руки на груди, когда те уже остановились на светофоре. — Он явно думал, что сможет контролировать меня, как это было ранее! Но это глубоко бесполезное дело, я же его сюда пригласил! — расхохотался Гоголь, а затем вдруг сорвался с места и побежал по длинной дороге, чуть не попав под один из проезжающих мимо автомобилей, он ловко запрыгнул на его капот и с ироничным видом поглядел сверху вниз на шокированного водителя. Езда резко остановилась, все забили по тормозам и начали ему истошно сигналить. Набоков, подавая смешок, поспешно последовал за приятелем, — я уж точно не собираюсь всецело подчиняться Феде и его планам. Похоже, он уже это осознал, потому теперь будем работать сообща! — самодовольно подытожил Николай, широкими прыжками покидая дорогу под крики недовольных водителей и пешеходов. — Черт возьми, зачем ты вообще позволял с собою это делать? — переспросил его тот, когда те уже оказались по другую сторону пешеходного перехода. — На то есть много причин, объясню чуть позже! Но сейчас скажу коротко, четкий план у нас уже был, у меня была в нем определенная роль, которую я должен был сыграть, прежде, чем «Смерть Небожителей» повергнет мир в хаос, анархию и уничтожение! — Эта роль была просто умереть? — тяжело и немного разочарованно вздохнул Владимир, едва поспевая за приятелем. В голове не укладывалось, как этот сильный и свободолюбивый человек смог допустить то, чтобы стать обычной пешкой в этой изощренной игре. А сейчас он еще и оправдывает этого Достоевского, хоть тот просто хладнокровно использовал его всё это время. И, быть может, ищет новые методы даже сейчас. Быть может, даже это подобие на «доверие» с его стороны, как очередной способ провернуть тоже самое. Находиться с Фёдором долго один на один явно небезопасно. Сплошные многоуровневые манипуляции. О чем только думает Николай? Лицо Гоголя лишь выразило широкую улыбку, он почесал подбородок, отводя взгляд в сторону. — Ну-у-у! Больше от меня ничего и не требовалось, план то уже был. Что я еще мог сделать полезного, кроме этого? — Этот бесполезный план не сработал. — Забавно! Потому я намерен сделать всё самостоятельно! Быть может, ты думаешь, что я позвал к нам Федю чисто потому, что не способен решать проблемы своим методом, но это далеко не так. Просто он мой приятель и объединить усилия куда полезнее, ХА-Х! Не знаю, что ждет меня в ближайшем будущем, но я исполню свою идею с ним или без него, — уверенно сказал ему вдруг Николай, словно прочитав его мысли, а затем добавил, мрачно улыбнувшись, — если он пойдет против меня, можешь быть уверен, я это с рук не спущу. В тот самый момент в Йокогаме, когда я был буквально на волосок от собственной казни, я вдруг осознал, что он сделал, потому захотел убить его, но передумал, поскольку это была только мое допущение, что я тешился ложными представлениями. Забавненько! Но сейчас я здраво смотрю на подобные вещи, поскольку я уже знаю, с кем работаю и с кем пытаюсь завести дружбу. Быть может, это поможет делу, поскольку эмоции делают людей предсказуемыми, а он просто человек, как я и сказал ранее. Даже если сейчас он пытается меня привязать к себе, то я с ним делаю абсолютно тоже самое. Истинное доверие это - палка на двух концах. — Довольно коварно. Горжусь тобой, дружище, — подал саркастичный смешок Набоков, почесывав затылок. Похоже, его товарищ всё так и понимает, что делает. В своей изощренной манере он поступает единственно верно в данной ситуации. Бороться с манипулятором можно только такими же манипуляциями, придет момент, а тот сам и не заметит, как клетка уже захлопнулась и он ничего не сможет сделать, поскольку попался на крючок собственных чувств. Похоже, Николай добивается именно этого, он больше не желает односторонних отношений с Фёдором чисто из-за того, что это выставляет его положение невыгодным и дает дьяволу власть над ним, но теперь... если он сам будет предпринимать попытки добиться доверия, то это лишь сыграет ему на руку. Они развернулись на тротуаре и пошли по узенькому переулку. Облупившиеся старые домики, в три-четыре этажа, с низенькими, потёртыми от времени крылечками, распахнутые настежь фоточки испускали запах готовящейся еды. Ещё немного и они окажутся на нужном им месте, где найдут Лилю Брик. — Забавненько! Он же ей кучу денег пересылал, что она живет в таком недобром райончике-то? — недоуменно воскликнул Николай, подавая громкий смешок. — Явно её выбор, так даже незаметнее. Она же раньше состояла в той же плешивой организации, что и Володя ещё до того, как ты его в «Мёртвые Души» перетянул, — пожал плечами Набоков, внимательно разглядывая местный пейзаж. — Ладненько! Думаешь, она согласится с нами работать? Эта фраза заставила его собеседника лишь подать громкий смешок. — И ты это спрашиваешь только сейчас? — Ну-у-у... я только знаю, что Лиличка наши взгляды разделяла, — недоуменно развел руками Николай, а затем сорвался с места, двинувшись вдоль переулка, — помню она как-то хотела к нам примкнуть, но я ей отказал по понятным причинам. Но столько лет прошло... — Попробуем рассказать ей о том, что «Дворянское Гнездо» провернуло, — поддержал его Набоков, следуя за товарищем. Затем они оказались на крыльце возле одного из домов, дверь в довольно просторную парадную была открыта, потому они спокойно прошли внутрь. Как ни странно всё вокруг было довольно ухожено, уровнем чуть выше стояли горшки с растениями. Это был самый обычный дом середины двадцатого века с соответствующими этому времени элементами архитектуры. Когда они уже поднимались по широким ступенькам наверх, Николай подумал и решил задать вопрос. — Ты ведь с ней иногда пересекался? И неужели ты не заметил отъезд Володи из страны? — Было дело, когда ты уехал от нас из страны. Иногда я пересекался с ней, когда она была с Володей... а про переезд его я ничего не знал, потому что этот недомерок мне даже ничего не сказал, просто испарился. Год его не было, Лилички тоже, — рассказывал ему Набоков, его золотистый взгляд потускнел, словно он настойчиво старался что-то вспомнить, — два месяца назад «Володя» заявился ко мне, сказал, что они были вынуждены на время покинуть страну, но я заметил одно... я совершенно перестал видеть возле него Лиличку, «он» даже жил отдельно от нее. Я «его» спросил в чем дело, «он» говорит, что так безопаснее для нее... что-то там выдумал про дворян, которые по прежнему ведут на неё охоту. Она числилась в кое-какой организации. В подробности я вдаваться не стал, излишне интересоваться тоже, ибо его всегда раздражали навязчивые расспросы. Я просто поверил в эту необходимость и мы продолжили общаться. «Он» был немного странный, более мрачный что-ли, но я подумал, что это из-за того, что у него дела плохи. Лже-Маяковский мне столько бреда навыдумывал, даже вспоминать не хочу, потому что это лишь ухищренные уловки дворян. Поверить не могу, что я попался на эту удочку. — Ты не виноват, тот эспер определенно очень хитер, дворяне себе идиотов редко набирают! — заявил Николай, когда они уже оказались нужной двери, — а как ты узнал её адрес то? — Да она здесь раньше с Володей жила, я порасспрашивал местных, говорят, что есть тут такая, уже месяц как, — махнул рукой Владимир, уже потянувшись к дверному звонку. Три протяжных, затем два коротких сигнала. — Кто? — услышали они уже знакомый женский голос, звучал он достаточно спокойно, но при этом требовательно, словно желая услышать ответ сию минуту. — Старые знакомые, Лиличка, мы тут поговорить пришли! — ответил ей Николай, подавая тихий смешок. Дверь тут же открылась, перед ними стояла Лиля Брик. Ее бледное личико было весьма выразительное. Большие голубые глаза сверкали умом и живостью и казались созданными на то, чтобы с легкой подвижностью быстро и уверенно выражать всякое душевное чувство — от глубочайшей тоски до самой бойкой радости. Вьющиеся русые волосы покрывала классическая широкополая шляпка, а сама она носила длинное темное платье со спадающим белоснежным воротником, его обрамляла голубая брош, напоминающая розу. Девушка вытаращилась на прибывших в полном недоумении, а затем покачала головой и приоткрыла дверь шире, — проходите. Стоило им войти в прихожую, не прошло и мгновения, как Николай схватил её за тонкую руку и очень энергично её пожал, — Я так рад тебя видеть! Как ты тут поживаешь, дорогуша? — Весьма хорошо, я уже собиралась уходить, но раз вы тут... — устало вздохнула та, отступая назад и внимательно разглядывая гостей, — зачем вы здесь? — Мы сможем поговорить? — спокойно спросил её Набоков. — У нас к тебе столько-о-о вопросов накопилось! Ты даже не представляешь! Такие дела интересные есть, думаю, ты будешь удивлена, — воскликнул Гоголь, уже залетая в гостиную залу просторной квартиры, как к себе домой и скидывая со своей шеи полосатый шарф. Помещение утопало в мягком полумраке, терпком едва заметном аромате дыма и тишине. Удивительная атмосфера спокойствия, что окутывала сознание мягким пледом безмятежности. — Даже не сомневаюсь, Николай, — отозвалась Лиля, неспешно следуя за ним, — когда ты успел в страну вернуться? — Ох-х! Это такая долгая история, но скажу лишь то, что жил я эти пять лет в Японии, где продолжил свою работу! Два месяца тому назад я осознал, что мне это всё надоело, организация, в которой я состоял, совсем не оправдала моих ожиданий, потому я их всех разнес к чертям собачьим и решил возродить свою. Впрочем, у меня всегда так, в таких вопросах я бываю весьма категоричен! — Почему я не удивлена? Ты и раньше так делал, — она подала тихий смешок, покачав головой, — я даже уже догадываюсь, зачем ты сюда пришел. Затем она провела их в другую комнату, по классике жанра напоминающим кабинет Дона Корлеоне из кинофильма «Крёстный отец». Для полной картины не хватало только белого котёнка. Открытые шкафы с книгами по стенам и большой дубовый стол, обитый красным сукном, в центре комнаты. Бархатные, малиновые шторы на окнах категорично не пускали к нам не лучика дневного света. Девушка первым делом двинулась к письменному столу, находящемуся напротив дверного проема, заняла там место и уставилась на прибывших в ожидании. Не теряя ни минуты Гоголь упал на примыкающий столу мягкий стул, за ним последовал и Набоков. — Ой! Ну и добротный кабинет тут у тебя, ты случаем никакую организацию не возглавляешь? — Николай оживленно огляделся, а затем вновь перевел взгляд на Лилю. — Есть такое, потому я и осталась в стране, — ответила ему та, иронично улыбнувшись, а затем спросила, — вы тут из-за Володи, не так ли? — О! Умница, именно этого я от тебя и ждал, — подмигнул ей тот, а после ответил, — да мы тут поговорить хотели! — Мы пришли сообщить тебе, что внешность Володи, характер и весь образ в целом скопировал сраный эспер из «Дворянского гнезда», а затем использовал в недобрых целях, — четко отчеканил Набоков, не желая терять времени. В этот момент её милое личико вытаращилось в них полном удивлении, та замерла, словно пытаясь осмыслить сказанное. Затем мимика постепенно переменилась, в голубых глазах кольнула какая-то подавленная злость, а брови нахмурились. — Эти ублюдки сделали «что»? — повторила та, словно прорычав, её руки сжались в кулаки, — как это вообще произошло? А главное... зачем? — Те надеялись использовать его, чтобы, либо вытянуть из нас информацию, либо развалить «Мёртвые души», — отвечал ей тот, а затем спросил, — к тебе никакой липовый Маяковский, случаем, не заявлялся? — Да если бы и заявился, я бы сразу поняла, что это не он, — покачала головой Лиля, медленно снимая с себя черную шляпку и кладя её на стол, — они бы никогда в точности его скопировать не смогли. Тем более, я каждый день созваниваюсь с настоящим Володей, наверное, потому ко мне и не сунулись. А могли бы, у меня враждебная им организация, они уже год за мной охотятся, но неудачно. — Тут ты права! — подал тихий смешок Николай, скользя гетерохромным взглядом по потолку, — мы его на днях раскрыли, не слишком он и похож на самого себя. — Если у вас так всё хорошо, зачем же Володя уехал? Да еще и ничего мне не сказал, — фыркнул Набоков, складывая руки на груди. — Он связался с одной организацией... называется «Возмездие», Александр Блок предложил ему и ещё другим участникам уехать в США. Он там уже год. Насколько я знаю, их цель выкрасть часть одного предмета под названием «Скрижаль судеб», — поймав излишне заинтересованные взгляды своих собеседников, Лиля улыбнулась и продолжила, — говорят, что мифическая скрижаль обладает колоссальной силой, взаимодействуя со способностью использующего её эспера и преумножая силу его способности в миллиарды раз. При желании можно и всю планету уничтожить. В восемнадцатом веке скрижаль обнаружила одна организация в Иерусалиме, занимающаяся поиском подобных опасных артефактов, а когда разузнали её свойства, те собрали около двух сотен эсперов по всей стране и общими силами смогли уничтожить этот опасный объект. Но через сотню лет выясняется, что она не уничтожена, её части разбросаны по всем частям Земли. Предполагается, что этих частей всего девять. Их более невозможно уничтожить, потому во многих странах это особо охраняемый объект, который необходимо держать под защитой. — «Вот эта информация точно понравится товарищу Достоевскому», — подал тихий смешок Николай, почесывая лоб ладонью, но так и ничего не произнес вслух. — Вот как... и как у них там успехи? — поинтересовался Набоков, подавляя вздох. Лиля загуляла голубыми глазами по потолку и немного нахмурилась, словно задумалась. — Ну-у-у даже не знаю, у них не столь сильная организация, чтобы так просто взять и заполучить опасный артефакт... но я в них верю, — она усмехнулась, переведя взгляд на гостей, — одна из частей скрижали у них уже есть, они выкрали её у одной преступной организации в Финляндии. — А это уже очень неплохо, — удивленно поднял бровь Владимир. — Лиличка, ты ведь в России осталась, что это у тебя за организация такая? — дружественно поинтересовался Николай, отклонившись на спинку стула. — Ничего особенного, с Анной Ахматовой и Мариной Цветаевой совместно организовали «Реквием»... нам бы тоже не помешало взять какую-то Высокую цель. Мы недавно вернулись с Германии, там был один интересный объект, который мы намеревались заполучить для своего плана, но... — она разочарованно осеклась, складывая руки на груди, — некая организация сделала это раньше, пришлось уехать. Очень жаль. — ХА-ХА! Ну ничего, главное, что вы остались живы, не так ли? — улыбнулся ему тот, — а уничтожить этот жалкий мирок вы ещё успеете. Что ж ты с Володей то не уехала? Вы вместе так прекрасно работаете, прямо как Бонни и Клайд! — Сама задаюсь вопросом, но мне тогда не особенно хотелось надолго покидать Россию, а через два месяца мне пришло в голову попытаться организовать что-нибудь самостоятельно, почему бы и нет? — пожала плечами та, опуская глаза и изящно выставив запястье, чтобы поправить задравшуюся перчатку. — Ты можешь дать контакты Володи? Мы хотим с ним связаться. Есть довольно масштабное дело, быть может, его заинтересует, — спокойно спросил её Набоков, складывая руки и поддавшись вперед. — А что это за дело такое? — мгновенно загорелась Лиля, прожигая того заинтересованным взглядом. В этот момент Николай лишь подал ироничный смешок, энергично махнув рукой. — Забавно! Да спрашивай у него, сам не знает ещё. Из-за разборок с лже-Маяковским пришлось отложить план, но у нас есть информация о неком объекте, который явно получше скрижали! Заполучить куда проще, но исход аналогичный! — Вот как... ну хорошо, я вам дам его контакты, свяжитесь и поговорите, быть может, сможете его в Россию, наконец, вытащить. Не видела я его уже целую вечность. Уже который месяц пытаюсь Володю зазвать сюда хоть на недельку, но его босс не отпускает, — её глаза загорелись какой-то надеждой, она вздохнула и положила голову на ладонь. — Вытащим, надеюсь, — хмыкнул Набоков, опуская взгляд. — У меня для тебя есть встречно-о-о-е-е предложение! — вдруг воскликнул Гоголь и энергично вскочил со стула, а когда увидел её заинтересованный взгляд, продолжил, — не хочешь к нам примкнуть, дорогуша? — тут же протянул ладонь ей тот. Лиля замерла, удивленно вытаращившись на Николая, пытаясь подобрать хоть слово. — Даже не знаю... — А что такого то? Вместе с Володей будете работать, ты же всегда этого хотела! — он подал громкий смешок, театрально разводя руками. — Зачем тебе это? Раньше ты категорически был против, — четко напомнила ему та, скептично вскинув бровь. — Люди меняются, теперь я не против! Подумай над этим, Лиличка! Тебе и Володе определенно понравится наш план, я уверен, — кивнул ей Гоголь, широко улыбнувшись, — нам нужно больше эсперов, чтобы провернуть это дельце! Потому я и хочу позвать тебя, ты достаточна умна и хорошо сражаешься, разве нам нужно что-то больше? И знакомы мы давно, можешь поверить, будет очень-очень весело! — Я могу подумать? — переспросила его Лиля. Её выражение лица выражало явные сомнения, перекликающийся с глубокой задумчивостью. — Ладненько! И еще-е-е, можешь работать на две организации сразу, если хочешь, но при этом будешь приходить и к нам, у нас масштабное дельце! — настойчиво закивал ей тот, словно уверяя в честности своих намерений, — но сначала бы свяжемся с Володей, если тот вернется в Россию, быть может, тогда то ты и передумаешь. А еще мы намерены уничтожить «Дворянское Гнездо», перед тем как начать действовать, быть может, тебе будет интересно! В этот момент Гоголь заметил на себе недоуменный взгляд Набокова, который явно не был посвящен в подобную инициативу. — Уничтожить «Дворянское Гнездо»? — Потом объясню, но они могут нам очень помешать провернуть дело! Не беспокойся, мы их скоро разгромим, — заверил его Гоголь, игриво вертя и подкидывая собственную шляпу в руках. — Черт возьми, даже не представляю как... — Положись на нас с моим товарищем, скоро всё будет! — уверенно заявил тот, а затем перевел взгляд на Лилю. — Уничтожить этих ублюдков на самом то деле неплохая идея... — нехотя сказала та, наклонив голову и отводя взгляд куда-то в сторону. В этот момент Гоголь был готов поклясться, что увидел в её глазах откровенный интерес, быть может, у нее были какие-то старые счёты с резидентами «Дворянского Гнезда». — Ну ты подумай! Можешь с девочками к нам придти праздновать новый год, заодно и познакомишься с новым составом, если захочешь. А еще и других интересных людей будет довольно много! — Так даже лучше, а то наше сборище уже напоминает сам знаешь что... — покачал головой Набоков, иронично усмехнувшись. — ХА-ХА! Тут ты полностью прав, дружище! — кивнул ему Гоголь, уловив мысль и рассмеявшись. — Я подумаю, если будет скучно, то придем, — дружелюбно улыбнулась им Лиля, а затем вдруг поднялась со стола, — всё обсудили? А то мне уже надо быть на собрании, — в этот же момент та потянулась к стопке листов бумаги, и, выхватив один, взяла ручку и что-то на нем поспешно написала; поддавшись вперед, вручила записку в руки Николая, — это один из его рабочих номеров, точно не промахнетесь. — Да-да! Не смеем больше тебя задерживать!***
14:21 Полки магазинов изобиловали различными яствами и продуктами всевозможных видов — вот она эпоха счастливого человеческого благоденствия и потребления! Николай Гоголь и его товарищ Владимир Набоков выглядели на фоне обыкновенных среднестатистических посетителей словно два клоуна возвратившихся с какого-то кинофестиваля и, не снимая своих странных костюмов, вдруг решивших заглянуть в первый попавшийся гипермаркет. — Ита-а-ак, и это нам надо! И вот это, только посмотри на этот тортик, он прекрасен! — радостно воскликнул Николай, подняв двумя руками какой-то огромный двухуровневый шоколадный торт. Один легкий взмах шинелью и тот просто испарился. Гоголь просто бродил вдоль витрин и самозабвенно запихивал под свой плащ абсолютно всё, что попадется под руку, и то, что, предположительно, будет полезно для того, чтобы организовать огромный шведский стол для их гостей. Набрать он успел уже достаточно много, но уже не мог остановиться и продолжал подбирать даже то, что и даром им не нужно. — Чудила, когда это ты так успел приноровиться к воровству? — ухмыльнулся Набоков, подмечая излишне наглое и демонстративное поведение своего товарища. Сам он просто следовал за ним и периодически подшучивал. Будь ты даже самым треклятым террористом, обычной человеческой жизни тебе не избежать и с ней приходится ежедневно сталкиваться. — Стоять в очередях слишком скучное дело! Уж точно не обнищают, если я у них что-нибудь заберу, — усмехнулся Гоголь, прыжками двигаясь вдоль гипермаркета и привлекая к себе всевозможное внимание окружающих, — О! Курочка! Какого срока вообще? А, неважно, покупаю всё! — расхохотался тот и одним движением снося плащом половину полки. Покупатели, стоявшие неподалеку от них, удивленно поглядывали на излишне громких незнакомцев и о чем-то перешептывались. — Лучший покупатель, определенно! Скоро ничего не останется, — иронично покачал головой тот, едва успевая за энергичным приятелем, — ну и ну, оставишь жалких людишек без нового года! — ХА-ХА! Ну и пусть! Нам бы самим ту араву прокормить, — заявил Николай, уже подлетая к холодильникам, полным различных сладостей, напитков, йогуртов и сырков, — вот это тут куча всего! Что тебе купить, дорогой товарищ? — Возьми что-нибудь, чтобы было, чем водку разбавлять! Ах, да, надо же алкоголь взять. — Виссарион же завезет целую кучу! — Ты так уверен, что этого хватит? — усмехнулся Набоков, подобрав с полки какой-то фруктово-молочный коктейль, — он один может половину себе захомутать, а потом всю ночь пить! — Ты прав, сейчас с этим магазином разберемся и зайдем в винный, там будет выбор явно пошире, чем здесь, — согласился с ним Гоголь, уже выхватывая у приятеля напиток и заталкивая его под плащ. Через мгновение его руки сами зачесались, чтобы захомутать всё оставшееся на витрине. Так он и поступил. — Дай угадаю, ты ведь это в мой автомобиль всё скидываешь? — Да-да! Прямо в багажник и заднее сиденье, надеюсь, что тортики под всей этой грудой не расплющатся, а то будет о-о-очень грустно и неприятно! — Черт побери, опять сиденье отмывать после тебя, — он устало вздохнул, демонстративно оттягивая лицо ладонями. Не прошло слишком много времени, прежде, чем один из покупателей притащил охранника, о чем-то громко и настойчиво ему жалуясь. — Эти два ублюдка у вас воруют, вы, что, вообще по камерам не наблюдаете?! — донеслось из зала. — Гипермаркет огромный, за всем не проследишь! — фыркнул охранник, а затем демонстративно развернулся и быстрым шагом двинулся в их сторону, — эй, выродки, стоять! Я уже вызывал наряд полиции! Гоголь и Набоков одновременно переглянулись, их взгляды смотрели весьма многозначительно, словно они без слов понимали то, что следует сделать прямо сейчас. Не прошло и мгновения, как Николай с громким хохотом достал из под шинели гранату, и, вытянув чику, швырнул прямо в охранника, который с громким криком едва успел отшатнуться в сторону. Послышался громоподобный огненный взрыв, разносившийся поднявшимся ветром по помещению. Лампы замигали, плитка на полу потрескалась, а витрины с дрожащим треском обвалились и попадали на пол, поднимая огромные клубья пыли, постепенно заполняя всё вокруг плотной дымкой. По магазину тут же раздалась громогласная сирена, перепуганные покупатели с испуганными воплями в одно мгновение побежали на выход. — ХА-ХА! Держи, дружище, сейчас устроим им настоящий салют! — громогласно воскликнул тот, просовывая своему приятелю в руки сразу несколько различных взрывных устройств. — Такой салют я люблю! — поддержал его мысль Набоков. Его длинные черные волосы колыхал поднявшийся ветер, а сам он мрачно улыбался, словно наслаждался каждым мгновением их небольшого праздника. Два приятеля резво и самоуверенно поскакали вдоль магазина, раскидывая по всем углам гранаты и петарды. Те оглушительно гремели, заполняя помещение огнем, подобному урагану, создавая неповторимую атмосферу настоящего новогоднего веселья. — А помнишь, как мы петарды засовывали в выхлопные трубы автомобилей или запускали из старых водопроводных труб! Вот это вообще была настоящая комедия! Местные были просто в шоке! — напоминал ему Николай о их ранних шалостях, швыряя в первую попавшуюся витрину с тортами очередную петарду. Послышались частые черкающие хлопки, помещение наполнилось блеском и светом, разноцветными искрами. Синие, красные, желтые огни поднялись настоящим салютом по помещению, заполняя его цветной дымкой и туманом. — Это невозможно забыть, — рассмеялся Набоков, бегая за товарищем и раскидывая гранаты, взрыв которых полностью испепелял под собою прилавки. Не прошло много времени, прежде, чем помещение было полностью развалено, уничтожено. Всё вокруг горело, искрилось, взрывалось и дымилось. В этот момент Николай подбежал ближе к приятелю и визуализировал их на расстоянии пятиста футов от выхода. Свет декабрьского солнца упал на их лица, а сами они сделали пару шагов назад, прежде, чем Гоголь восторженно крикнул, — Ита-а-ак! Готовься, сейчас будет настоящее крещендо! — он блаженно закрыл глаза и демонстративно развернулся спиной к зданию и выпрямился, театрально разводя руками. В этот момент его белоснежные волосы всколыхнулись от яркой взрывной волны, которая буквально утопила за собой целое здание. Послышался немыслимый грохот, куски бетона, платика, камня и стекла попадали за землю, унося за собою многочисленные жизни тех людей, которые ещё не успели покинуть гипермаркет. Это было просто прекрасно. В этот момент послышались отчетливые поскрипывания салютов, таявших в ярком дневном свете, здание буквально взлетало на воздух. Владимир невольно замер и засмотрелся на это удивительное зрелище, широко улыбнувшись. — И тебя с наступающим, товарищ.***
31 декабря | 15:23 С самого раннего утра, под веселую праздничную музыку, Николай бегал по просторной кухне, намереваясь сготовить что-нибудь этакое к новогоднему столу. Навыков в этом деле ему не занимать, он каким-то чудом успевал готовить параллельно несколько блюд и не путаться во всех этих многочисленных рецептах, которые он умело держал в голове. Столы, столешницы, тумбы, да взять даже холодильник: всё они были буквально завалены всякого вида едой и неиспользованными ингредиентами, раскиданными по разносортным тарелкам, мискам, чашкам. В любом случае, большая часть блюд была практически готова, осталось лишь начать делать классические салаты. Если бы он пошел по пути среднестатического человека, то точно бы уже давно работал либо актером, либо в каком-нибудь элитном ресторане. Пока он жил в России ему частенько приходилось готовить для своих приятелей и коллег. Но организовать праздник, который доставит удовольствие и радость и вам, и всем гостям — это настоящая наука, которая постигается годами. Надо сделать так, чтобы праздник запомнился надолго. Так Николай и намеревается сделать в этом году! В Йокогаме было иначе, готовить приходилось только для самого себя, поскольку отпраздновать этот замечательный день было абсолютно не с кем, отчего ему на душе лежали уныние и скука. Нет ничего хуже, чем праздник проведенный в одиночестве в компании только самого себя и своих невеселых мыслей. Потому каждую последующую новогоднюю ночь он неплохо выпивал, делал вылазки в город, намереваясь подцепить хоть какого-нибудь прохожего, который обязательно будет так же одинок, как и он сам в этот день. Затем разговориться, потом необдуманно высказать незнакомцу всё то, о чем думается в больной голове, затем глубоко пожалеть об этом и убить того самого, с кем так хорошо разговорился. Довольно регулярно такие вылазки заканчивались и чьим-нибудь убийством, и, быть может, небольшим терактом. Убивать кого-то вещь порой глубоко приятная. Когда чужим людям невесело ровным счётом так же, как и тебе, то от этого, по неясным на то причинам, становится немного легче. Прорубается приятное чувство, что в этой непроглядной пустоте жизненного пути и своих проблемах ты далеко не одинок, даже если в проблемах окружающих непосредственно виноватый ты сам. Николай достал из духовки запеченную картошечку с мясом вдруг развернулся и недоуменно вытаращился на Достоевского, от удивления чуть не обронив противень. Тот преспокойно читал очередную книгу, пил чай, сидя за столом в отдаленной части кухни. Гоголь был так увлечен, что даже не заметил снисхождения Фёдора в этот бренный мир. Обычно тот вылезает на «свет», либо когда голоден, либо когда хочет поговорить. Скорее всего, сегодня ни того ни другого, потому он ведёт себя так по странному тихо и не привлекает к себе внимание. Стоило справедливо заметить и то, что тот уже несколько дней ведёт себя излишне отстраненно. Неужели он ему доверился, а затем в какой-то момент передумал, потому возжелал держать привычную ему дистанцию? Быть может, не стоило говорить никаких резких слов? К удивлению, это первый новый год, когда Гоголь видит перед собою Достоевского, обычно в Йокогаме тот мгновенно пропадал и не желал выходить на связь каждый проходящий праздник. На следующий день с ним поговорить получалось, от любых вопросов тот изворачивался, говорил, что у него было много дел и четко обозначал то, что ему вообще не до него. Интересно, изменится ли хоть что-то в этом году или они по прежнему друг для друга абсолютно чужие люди? В этот момент Николай с забавой заметил, что Фёдор периодически вилкой подворовывал кусочки курицы из керамической миски. — Товарищ Достоевский, если ты голоден, то мог бы просто что-нибудь взять! — подал смешок Гоголь, поставив поднос на плиту и нехотя отвлекаясь от готовки, — я на днях сто-о-лько еды набрал! В этот огромный холодильник уже не влезает, даже не знаю что с нею делать! Тот лишь покачал головой, не отводя взгляда со строк книги. Нельзя было не отметить и то, что он почему-то был сегодня более усталый и мрачный, чем обычно. — А это тебе чем не еда? — Ну это же для оливье, дружище! — А колбаса тебе на что? — переспросил его Фёдор. — Так оливье делают с курицей, а не колбасой! Что за извращение? — возмутился Николай, скрещивая руки на груди. — Ещё скажи, что ты туда маринованные огурцы положишь. — Какой ты странный! Конечно же положу! — Не понять, — констатировал тот, продолжая настойчиво вытаскивать вилкой из миски кусочки курицы. — Ну если хочешь, сделаю тебе с колбасой! — дружественно предложил ему Николай, уже садясь напротив собеседника. — Нет, меня и так всё устраивает, — отозвался тот, его голос звучал достаточно холодно и безучастно. — Дружище, что это с тобой сегодня? — тихо поинтересовался у него Гоголь, вдруг удивившись, — не любишь праздники? Тот лишь едва заметно вздохнул, но ничего ему не ответил. Похоже, что ровным счётом всё так и было, как и предположил Николай. Тогда очень даже странно, что он тогда вылез, если абсолютно без настроения. Наверное, просто хотел спокойно поесть и уйти. — Кстати-и-и, вчера я не смог до тебя достучаться, потому хочу сообщить! Мы нашли Лиличку и с нею поговорили, — искрясь радостью сообщил ему тот, а затем энергично добавил, — она дала нам контакты Володи, а ещё согласилась подумать над нашим предложением присоединиться к «Мертвым Душам»! Вот будет замечательно! Надо было её и раньше позвать, но у меня был тогда четкий принцип включать в организацию только друзей! И еще-е-е надо будет обязательно с Володей созвониться, но это уже лучше делать после Новогодних праздников, тот чай поди сейчас занятой! А ведь в США тоже празднуют новый год сейчас? Хотя... по часовому поясу у них сейчас явно глубокая ночь! Печальненько! — Хорошо, свяжись с ним, — кратко ответил тот, положив голову на ладонь. Его взгляд был по прежнему прикован к книге, никакого интереса. Теперь Николай уже даже не знал, что ему сказать, чтобы хоть как-то растормошить. Он уже даже успел отвыкнуть от того Достоевского, который отвечает на все его фразы односложными ответами. — А еще-е-е! Знаешь что я узнал? Это весьма интересно! — начал тот, но так и не получив никакой реакции, продолжил, — вот помнишь мы как-то поднимали с тобою тему по поводу альтернативных средств, которые можно будет использовать для «очищения» мира? Так вот, я вчера смог найти ещё одно! На этот раз ему удалось выудить хоть какую-то искру внимания со стороны собеседника. — Что ты имеешь ввиду? — Ну-у-у! Слышал когда-нибудь про «Скрижаль судеб»? — получив подобие на отрицательный ответ тот продолжил, — Лиличка мне рассказала, что Володя и организация, в которой он состоит, целый год охотятся за этим артефактом! — после этой фразы он ему доходчиво и очень увлеченно объяснил свойства действие данного предмета и его предысторию. — Неплохо, — ответил ему тот, задумчиво загуляв взглядом по помещению, — вот только выяснять местонахождение каждой из частей может быть весьма проблематично, поскольку они могут находиться в любой части мира и входят в перечень «особо охраняемых тайных объектов». Но могу предположить, что содержат их в развитых странах, которые способны обеспечить артефакту достаточную защиту, что сужает круг поиска. Впрочем, как альтернатива, это весьма хорошее решение, но я не вижу сейчас смысла заострять на этом внимание, поскольку есть более легкий и очевидный вариант, где не требуется разъежать по всевозможным частям света. Но данную информацию стоит принять к сведению. — Что с Книгой непросто, что здесь! Никакого веселья, почему так просто нельзя взять и всё уничтожить к чертям собачьим? Всё время что-то этому препятствует, — демонстративно вздохнул Николай, отклонившись на спинку стула и криво улыбнувшись. — Наш путь и не должен быть легким, такова воля Бога. Благо он дал нам достаточно сил для того, добиваться истины Его любыми методами, — постановил Достоевский, прислоняя чашку к губам, — грешникам сродне не признавать свою истинную сущность, потому они страшатся наказания и будут всячески сопротивляться очевидному исходу. — Что-то мы всё о грустном! — опершись о стол, сообщил ему Николай, заметно оживившись, — как думаешь провести предстоящий праздник? — Что я думаю? — переспросил его тот, а затем через некоторую паузу добавил, — пустая трата времени. — Ну не надо быть таким категоричным, это же может быть очень даже весело! — подал смешок тот, уже предугадав подобный ответ, — ты хоть раз праздновал этот чудный день? — Никакого веселья в этом нет, Николай, — отмахнулся от него Достоевский, в своей привычной манере оставляя вещи недосказанными. — Ладненько! Ещё в Йокогаме я замечал, что именно в этот день ты был настолько занят, что с тобою никак на связь нельзя было выйти! Почему на 31 декабря ты занимаешься скучными делами вместо того, чтобы просто отдохнуть? — Потому что это куда продуктивнее, например, — недоуменно посмотрел на него тот, словно действительно не осознавал смысла вопроса. — У тебя какая-то особая ненависть к праздникам, — ухмыльнулся Николай, прожигая заинтересованным взглядом собеседника, — неужели они когда-то тебя настолько разочаровали? — Нет, скорее мне плевать, — в этот момент Достоевский преспокойно закрыл книгу, а затем поднялся со стула, прихватив с собою и миску, — этот разговор начинает докучать, — отозвался тот, уже намереваясь выйти с кухни, как Николай тут же сорвался с места и встал напротив дверного прохода, преградив дорогу. — Знаешь, что я подумал! — задорно заявил тот, театрально разводя руками, — надо бы поменять твое отношение, дружище, сегодня вечером ты пойдешь со мной! В этот момент Фёдор лишь замер и с недоумением взглянул на собеседника. Затем его глаза начали постепенно покрываться коркой обжигающего льда, явно выражая подступающее раздражение. — Не навязывайся. — Там будет весело, ты не сразу поймешь, но потом тебе определенно понравится, — с долей забавы пытался убедить его Николай, — заодно развеешься, а то ты на улицу уже целых четыре дня не выходишь! Ну как так можно? — Это не твоя забота. — Нет, ты моя забота, дружище! Как я могу веселиться, если ты тут один сидишь в этом унылом бункере? Пойдешь со мной, даже не спорь! — Мой ответ — нет. Эти слова заставили Николая лишь подать смешок и многозначительно наклонить голову. — Ну-у-у... тогда можешь просто убить меня, если я тебя вдруг случайно захочу прихватить тебя вместе с собой! — беспечно махнул рукой тот, словно это его действительно не волновало, — не беда, справишься сам, организация тогда полностью твоя будет! Наслаждайся жизнью и целью, а я обрету долгожданную свободу, наконец! — Ты всегда переходишь в подобные крайности? — вздохнул тот, уже осознавая, что разговаривать с этим беспечным к своей жизни человеком абсолютно бесполезно. Это уже больше походило на очевидную манипуляцию, но противостоять было абсолютно нечем. Но, быть может... — Если требует ситуация, дружище! — усмехнулся тот, искрясь самодовольством. — Почему тебе это надо, объясни мне? Если ты думаешь, что я получу от этого хоть какое-то удовольствие, то ты ошибаешься. Ты просто в очередной раз испортишь мне день. Вот он как! Николай мгновенно догадался, что его мрачный товарищ просто хочет поиграть на его чувстве вины. Но такого не будет. — Ты ещё там не был, а уже делаешь выводы! От одного вечера ты точно не помрешь, а посидеть в одиночестве ты ещё успеешь, — уверенно отметил тот, а затем подошел ближе и строго добавил, — но точно не в новый год, понял меня? — Посидишь с тобою в одиночестве... об этом можно лишь мечтать, — вздохнул Достоевский, скрывая подступившее к горлу раздражение натянутой улыбкой. — Ладненько! Но ты сам ко мне сюда вышел, — парировал Гоголь, широко улыбаясь, а затем схватил его за тонкую руку, — радуйся, что мне абсолютно не все ровно, дружище! Достоевский, раздраженно посмотрел на собеседника и моментально одернул кисть руки. — Лучше бы было. — Нет не лучше, ты бы и дальше сидел в своем болоте, — прыснул Николай, а затем энергично добавил, — я уже праздновал в абсолютном одиночестве и в этом абсолютно нет ничего хорошего! Праздник - это игра, потому что он выводит нас за пределы привычной прагматики! Самое забавное здесь было только то, что Достоевский действительно не мог осознать и постигнуть смысл подобных увеселительных мероприятий. Они его раздражали. Ему не хотелось выходить куда-то без весомой на то причины и тратить свое время на неясно что. Ему было бы куда проще понять, если бы этот праздник придумали компании, производящие поздравительные открытки, чтобы заставить людей чувствовать себя паршиво. Но нет, его смысл, определенно, не в этом. А в какой-то... радости? Довольно малоизвестное и неизведанное для него чувство. Недоступно для осознания. Почему тогда у него не так? Каждый год, словно по таймеру, именно в эту дату, он чувствует словно что-то тяжелое свалилось на него сверху, которое вместо так называемого «веселья», давало ему целый вагон равнодушия и неясной раздражительности. Но если подумать, то в очень далеком прошлом всё было не так, он видел в этом какой-то смысл. Но он был ребенком. Сейчас его сознание словно отделенно от этого бренного мира длинной черной стеной. — Какие же они странные, эти дни, в которые положено радоваться согласно календарю. — Тебе и не нужно радоваться, ты должен это сначала почувствовать, а только потом радоваться! Если тебе не понравится, больше тебя никуда не позову, договорились? — чуть наклонившись, прожег его заинтересованным взглядом Гоголь. — Какой ты всё так и ребенок, Николай, — покачал головой Достоевский, а затем равнодушно отчеканил, — я ненавижу толпу с ее бессмысленной сутолокой, ненавижу зрелища и в храме, и на площади, все эти праздненства, эти лживые игры, организованные на радость грешному сброду, который лишь ищет очередные поводы утонуть в своих грехах ещё глубже. — Оу, — недоуменно выдавил тот, явно неожидав от того такую излишне негативную откровенность. Гоголь даже не знал, что ему на это ответить. По сути, тот имеет право думать так, как ему удобно, даже если это идёт ему во вред. И вот Николай уже тяжело вздыхает и, натягивая улыбку, демонстративно отходит от дверного проема, — хорошо, как тебе угодно, дружище! Но ничего лживого в этом нет, я всё это устраиваю потому что так чувствую, а не потому что мне хочется отметить галочкой определенный день! Ведь, когда еще будет хороший повод расслабиться и приятно провести время с нашей то деятельностью? Кто ж знает эту жизнь... никогда не догадаешься, что может уже ждать днем грядущим, быть может, этот день и станет последним счастливым мгновением! Я человек простой, живу днем сегодняшним, не заглядываю далеко в будущее, потому и окружаю себя мишурой всевозможных развлечений! Быть может, мои цели и выглядят так, словно я смотрю далеко вперед, но при этом я и не отрицаю того, что жизнь - смертельная фортуна! Я играю в эту жизнь и пытаюсь получить от неё всё. В чем смысл жить, если вся жизнь это - череда серых будней, за которыми последует только смерть? Ты склонен смотреть на вещи через рамку собственных понятий о действительности. Но не смей говорить мне то, что мои действия бессмысленны, потому что это далеко не так. Всё что я делаю имеет свой смысл, просто ты неспособен его осознать и понять! — его глаза загорелись неким разочарованием, которое он благополучно смягчал шутовскими манерами. — Я не склонен разделить с тобой те чувства, про которые ты говоришь. Мой спектр эмоций в этом плане довольно ограничен, — вдруг честно сказал Достоевский, немного смягчившись, — моя череда «серных» будней кажется мне довольно интересной и продуктивной. — О! Даже так? — он удивлённо почесал затылок, отводя взгляд. Неужели у того всё настолько в этом плане плохо? Большая часть проблемы даже не в том, что Достоевский избегает, а в том, что он действительно не чувствует. Впрочем, это оправдывает многое, на самом то деле, — но, быть может, ты всё так и сможешь зацепить там нечто интересное для себя? — Ты склонен воспринимать всё на свой счёт? — спокойно спросил его тот, игнорируя поставленный вопрос. — В этом мы с тобою определенно похожи, — Гоголь подал тихий ироничный смешок, прокручивая в голове все их конфликты. Достоевский очевидно не хотел его как-то задеть, просто упрямо очерчивает границу собственных интересов. Тут нужно придумать что-то другое, а не насильственным методом зазывать. — Я никуда не пойду, — четко констатировал Фёдор, прожигая его своим усталым взглядом, а затем вдруг сдвинулся с места и вышел с кухни. — Хорошо, я понял тебя, товарищ Достоевский! После его ухода Николай только криво улыбнулся, некоторое время задумчиво посидел и вдруг решил энергично возобновить свои подготовительные к празднику дела. Таким образом, к вечеру всё было готово и запаковано по аккуратным коробочкам, чтобы избежать повреждений блюд при транспортировке. Развернув шинель, тот перенес себя и всё готовое на улицу, где уже стоял и ждал его широкий чёрный автомобиль. Он огляделся: вокруг только сугробы, да ветви голых деревьев, иссиня-черная тьма, разбавляемая яркими огнями с отдаленной трассы. Тем местом, где они развернули свой бункер, была настоящая глушь, только на горизонте можно было отметить очертания святящихся золотистыми огнями московских высоток. Одним движением Николай утрамбовал заднее сиденье салона готовыми блюдами, десертами и закусками. В этот момент тонированное стекло медленно спустилось вниз и его взгляд встретился с недоуменным выражением лица Белинского с дымящийся сигаретой в зубах. Тот немного нахмурился, словно не осознавая, что происходит. — Почему ты не сел ещё? Ехать уже надо, вечеринка скоро начнется, — жадно затянувшись дымом, он продолжал с увлечением, — я заметил, что ты кучу выпивки набрал. Зачем, если я целыми ящиками с Петербурга протаранил? Теперь мы все точно в один день помрем, прямо как мы раньше и воображали, только вот от алкогольного отправления, товарищ! Гоголь лишь громко рассмеялся над его словами, ударив себя пол лбу. — ХА-ХА! Да на всякий случай, вдруг тебе не хватит! — пошутил тот, а затем энергично добавил, — я чуть позже к вам заявлюсь, дружище, я не все дела успел закончить! — Да? — Виссарион недоуменно вскинул бровь, а затем добавил, — Ну как знаешь. А что за дела такие? — Да скоро узнаешь! — Сюрприз, значит? Владик мне что-то про это сказал уже! — Ах, вы! Как быстро сплетни разносите! — согласился с ним Гоголь, с явным лукавством показывая свое недовольство. На самом то деле сюрприз уже готов к запуску, но сейчас ему нужно оттянуть немного времени, чтобы навязаться к кое-кому, — Всё, едь давай-давай! А то там все с голоду помрут, прежде, чем я к ним приду! — Ладно-о-о, как знаешь, — вздохнул тот, закатив глаза, — не задерживайся, мы тебя ждем, — сказал ему Виссарион, а затем вдруг зажал педаль до упора и спустя пару мгновений и след его простыл. Недолго думая Николай запахнул шинель вокруг себя и возвратился в тихую полутьму подземного убежища. Гробовая тишина неприветливо встретила его, сохраняя молчание, первым делом он решил отыскать Достоевского. Недолго побродив, тот обнаружил его за книгой в одном из отдаленных залов. Возле уютного диванчика стоял зеленовато-оранжевый торшер. Бледный свет мягко падал на его черные волосы и лицо, выражение которого выражало абсолютно ничего кроме присущего ему равнодушия. Недолго думая, Николай упал на диван возле него, держа в руках миску с оливье. Тот лишь дернулся и недоуменно посмотрел на Гоголя, который уже должен был уйти. — Почему ты ещё здесь? — Ну-у-у, я подумал и решил остаться, — он подал смешок, когда увидел лицо своего собеседника, — не проводить же тебе этот праздник одному, а моим приятелям и так будет весело, я уверен! У них там будет настоящее развлечение, я уже всё устроил! — Ты потратил столько времени на подготовку этого мероприятия, чтобы потом просто не придти? — теперь Фёдор просто не мог произнести это без иронии. Сначала предельно ясно обозначал, как ему важен этот день, а потом просто решил всё отменить, — и ради чего? — Ну и подумаешь! Конечно, я пять лет хотел провести этот день как-нибудь по-особенному, но кто сказал, что он не будет менее особенным, если проведу его с кем-то определенным? Я же тебе сказал, что теперь один ты не будешь, товарищ Достоевский. Я подумал, что будет эгоистично заставлять тебя идти, потому пусть будет так! Это тоже может быть весьма весело! — он рассмеялся, и вдруг поднял миску и провозгласил, — смотри, оливье с колбасой! Тот устало почесал переносицу. Прямо сейчас этот человек отменяет все свои странные планы и намеревается сидеть вместе с ним, вместо того, чтобы провести время так, как он того и хотел. Но для него разве это «веселье»? Как к этому относиться вообще? Почему-то эта мысль отозвалась в его душе глубоко неясным дискомфортом, который захотелось уничтожить, сжечь или утопить. — Ты можешь идти. Меня устраивает мой образ жизни, я тебе это предельно ясно дал понять, — отозвался тот, а через некоторую паузу добавил, — Какой эмоцией ты сейчас руководствуешься? Жалостью? Мне это, отнюдь, не требуется. Николай смотрел на него сверху вниз при оранжевом свете торшера, что отдавал бликами в его гетерохромных глазах. — Ты не прав, дружище, я не склонен к этому чувству. Я бы назвал эту эмоцию «приязнь» — покачал головой тот, спокойно улыбнувшись, — я делаю это просто потому что сам того хочу, а ещё потому что так правильно. Так трудно поверить? Вот мне интересно... что в последнее время происходит? После того, как мы заключили ту «сделку», ты практически со мной не разговаривал. Тебя отталкивает мое отношение к тебе? — Быть может, — нехотя признался тот, подавляя вздох. Больше всего его напрягало в Николае именно то, что он, несмотря на свой спорный образ, имел удивительное свойство видеть людей насквозь, отчего лгать ему становилось с каждым днем всё более бесполезным занятием, — я не намереваюсь заводить с тобой никаких неформальных взаимоотношений, Николай. Прекрати тратить наше время и добиваться того, что никогда не произойдет. В этот момент Гоголь не смог не отметить то, что тот говорит правду. Вспоминается, как тот раньше держал многие вещи недосказанными, не говорил прямо, так категорически не отдалялся... держал его близко, но при этом предельно далеко. А вот сейчас всё иначе. Далеко, но при этом достаточно честно. Это плохо или хорошо? Быть может, просто некие эмоции доставляют настоящий дискомфорт, потому и он пытается оттолкнуть его всяческими методами, уже даже не пытаясь манипулировать или приблизить к себе. — Всё это тебя пугает? В этот момент он смог заметить, как в глазах Достоевского промелькнуло нечто странное, прежде, чем он поднял взгляд, который через то же мгновение покрылся привычной обжигающей коркой равнодушия. Быть может, Николай ранее бы этого даже не заметил, но общение с Фёдором сделало его очень внимательным и он уже начинает анализировать едва заметные жесты, любые изменения мимики, чтобы увидеть в них ответы на все свои вопросы. Достоевский является отменным лжецом, но чем дольше они общаются, тем легче Николай различает эту ложь. — Нет. Но то, чего ты добиваешься - нелогично и глупо, это не даст ничего полезного ни тебе, ни мне. Вот посмотри на себя, вместо того, чтобы делать то, что ты хочешь, ты делаешь это. Где тут твоя свобода? — Ну-у-у... тут ты прав, но при этом ты должен понимать, что для меня свобода весьма свободное понятие, как бы иронично это не звучало! Быть может, ты думаешь, что должен соответствовать этому слову: порхать как птичка, ни к кому не привязываться, никого не искать, не носить никаких планов... — объяснял ему Николай, а затем прервался и более задумчиво добавил, — но в этом есть своя загвоздка - если я лишу себя того, что хочу, насильно то... впишу себя в рамки ограничений. Быть может, даже весело жить и не искать в этой жизни абсолютно ничего, но это быстро надоедает и начинает выглядеть так, словно я сам себя заставил. Моя свобода считать тебя другом, а ты имеешь свободу считать меня, кем угодно! — Это меня утомляет. Я лишь хочу, чтобы ты оставил меня в покое, — Гоголь был готов поклясться, что это сейчас прозвучало почти грустно. — Понять другого человека - все равно что обнять колючий куст. В моем случае, важно поверить в то, что это необходимо и научиться находить в этом удовольствие, — его голос переменился, отчего вдруг стал успокаивающим и умиротворенным. — Это же тебя и уничтожит, этим легко воспользоваться. Даже если ты думаешь, что сможешь это контролировать - это абсолютно не так. — Если бы меня это отталкивало, я бы сейчас был там, а не здесь. Быть может, это когда-нибудь меня это и добьет, я не могу перестать думать об этом. Но меня это не особенно волнует, я склонен относиться к своей жизни весьма несерьезно. От одного только желания я уже готов идти на те вещи, на которые никто бы не пошел. Ты держишься так осторожно, как только можешь, но жизнь - странная штука. Пока не попробуешь - не узнаешь. — Забавно. У меня на то нет никакого желания. — Мою жизнь изменил один плохой день, товарищ Достоевский, — он подал ироничный смешок, отводя взгляд, — потому я просто перестал чувствовать катастрофу, трудности неизбежны, но не всегда кончаются смертью. Как ты думаешь, почему судьба свела нас двоих в такое нелегкое время? Казалось бы, нас ждал провал и смерть, но мы живы и работаем сообща. Быть может, всё так и должно быть, дружище? — Ты покрываешь это волей Бога, в истину которого ты даже не веришь, — он с легкостью прочёл по Николаю подтверждение своих слов, но просто не мог позволить себе признаться в этом. — А ты то сам, что думаешь? Ты ведь говорил мне, что я остался жив неспроста. — Я так устал об этом думать, даже не представляешь. — Не хочешь развеяться, дружище? В этот момент Достоевский вдруг поднялся и принял за собой единственно верное решение - ни за что не оставаться с ним наедине. — Допустим, — вздохнул тот, поднимая глаза к потолку. — «А сколько споров то было» — подумал про себя Николай, а затем сказал, — Полетели, дружище!***
21:45 Опоздали, но пришли далеко не последними. Другие подзадержавшиеся гости извинялись и тут же начинали жаловаться, что в центре города припарковаться совершенно невозможно. Обогнув прихожую, они оказались в действительно огромной, довольно современной квартире, с интерьерными элементами барокко. В зале было много круглых маленьких столов, на каждом из них стояла ваза с цветами. Эхом от стен отбивалась громкая музыка. На намеренно приглушенном свету блестела золотая отделка и фурнитура, сложные узоры и лепка. Можно было заметить и количество дверей, ведущих во всевозможные комнаты. В главном помещении размещалась, по классике, огромная новогодняя елка, которая разносила по помещению свежий запах хвои. Выглядела та просто прелестно: красно-золотые украшения, мишура переливалась на свету белоснежной гирлянды. Можно было заметить и массивные дубовые диваны, кресла, столешницы, мини-бар и бильярдный стол. По центру торжественно стоял длинный лакированный шведский стол, который был буквально усыпан различными блюдами всевозможных видов. На нем стояли подносы с разными вкусностями: начиная с фруктов, аккуратно разложенных в многоступенчатых вазах, шоколадного фонтана, различных пирожных, тортов и каких-то лакомств из меда, орехов и изюма, и заканчивая мясом и рыбой разных пород, включая удивляющих своим разнообразием и видами приготовления, птиц. Можно было заметить мясные бифштексы, отбивные, гуляши, цукуне, морепродукты, несколько итальянских блюд, да разновидовые новогодние салаты. А для алкоголя, соусов и приправ даже выделили отдельный сегмент посередине стола. Алкоголя было даже слишком много, многие бутылки не помещались на стол, потому стояли под ним. Эта квартира была арендована буквально над самой крышей новенького московского небоскреба. При входе в глаза первыми бросались огромнейшие панорамные окна во всю стену. Огни машин вились цветными линиями по многоярусным серпантинам дорожных развязок, подсвеченные неоном небоскрёбы блестели вдалеке словно звёзды. Если приглядеться, то можно было заметить в глубине бесконечно горизонта и сам Кремль, а также часы на Спасской башне. — Давайте ребята! Насчёт один, два... Стоило им только открыть дверь и войти в помещение, как из толпы вырвались приветственные возгласы, ликующая лавина слилась единый вопль и прокатилась по залу. Тут же прозвучали хлопки от хлопушек, и в воздух взвились мелкие конфетти, осыпав всех мелкими кусочками крашеной бумаги. Появился такой гул, что ещё немного и у Достоевского бы заболела голова. Он раздраженно стряхнул с плаща конфетти и недоуменно устаивался на присутствующих. Большую часть людей он и отродясь не видел, собственно, как и Гоголь, но по неизвестным на то причинам те делали вид, что рады их прибытию. — Вот это да! Всё выглядит даже лучше, чем я мог предположить! Спасибо за такой теплый прием, друзья, — расхохотался Гоголь, отпрыгнув назад и чуть не врезавшись в одного из гостей, — Какая красота! — С НОВЫМ ГОДОМ! — в один момент воскликнули присутствующие. Тут же послышались увлеченные тосты и зазвенели бокалы. Николай сразу же отлучился к ним, чтобы гостеприимно поприветствовать и обменяться любезностями. Те громко смеялись и активно высказывались об их «превосходном» празднике. Выдав еще пару оживленных фраз, Гоголь, уже с бокалом шампанского в руке, вернулся к Фёдору. Достоевский к тому времени уже отыскал себе безлюдное местечко где-то возле окна. Это был чуть ли не первый случай, когда он был вынужден находиться на подобном шумном сборище в честь какого-то бесполезного ежегодного праздника. У большинства мерзких физиономий здесь был вид самодостаточный, торжественный, пышный, и разумеется, радостный. Фёдор не понимал, когда видел живой блеск в их глазах в предвкушении предстоящего нового года. Возможно, он просто недостаточно грешен для того, чтобы понять. Его взгляд метнулся на веселящихся незнакомцев, которые громко шутили и заливали себе в рот безмерное количество алкоголя. Кто-то уже падал на пол и громко смеялся, а другой гость пытался всячески его поднять с пола, а затем поскользнулся на луже и свалился сам. — Слишком шумно, — постановил Достоевский, проводя усталыми глазами по огромному залу. Из-за музыки его голос был плохо слышен. Если бы он знал, что всё окажется настолько отвратительно, он бы никогда сюда не сунулся, — кто все эти люди? — Если не считать наших коллег, то остальные просто приятели моих друзей и приятели приятелей моих друзей! — доходчиво объяснил ему Николай, затем одним глотком опустошил бокал и швырнул его об стену. Через мгновение он вдруг схватил товарища за плечо и придвинулся ближе, переходя на шепот и указывая на какого-то молодого человека в костюме, — Черт, какой дурак сюда Островского позвал? Только не говори ему, что из-за меня его организация развалилась! — он подал тихий ироничный смешок, а затем добавил, — вон, видишь троих прекрасных дам? Это та самая Лиличка и её эсперы! Надо будет их поприветствовать, раз уж они пришли! — потом он указал на еще группу лиц, — а вон там, кажется, Денис Фонвизин, Виктор Астафьев и Василий Жуковский из организации «Прокляты и убиты» — затем он указал на еще несколько знакомых ему гостей, поочередно называя их имена. Некоторые из лиц, которые назвал Гоголь, показались Достоевскому знакомыми, потому он вдруг недоуменно посмотрел на собеседника. — Хочешь сказать, что это сбор эсперов? — почему-то на лице Достоевского в этот момент нарисовалась странная улыбка, словно он уже успел что-то задумать. — Именно так, дружище! Тут не эсперы, конечно, не все, а некоторая часть. Жаль только я потерял большинство своих знакомых, тогда интересных гостей бы ещё больше, — он рассмеялся, чуть отстранившись от товарища, но продолжая удерживать его за плечи. — В каких целях они все действуют? — искренне поинтересовался у него тот. Теперь он был почти поражен. Это оказывается не пустое и бесполезное сборище, а самый настоящий рассадник полезных знакомств. Продуктивно. — Ох, товарищ, в самых разнообразных! Если я начну перечислять, то на это уйдет целая вечность, — ответил ему Николай, а затем задумался и добавил, — уж точно не все с нами солидарны, потому они ещё не с нами, но мы и не враждуем, скорее этим небольшим праздничным собранием выражаем свой нейтралитет! И мне бы не мешало его выразить и поближе познакомиться с парочкой людей, чтобы потом между нашими организациями не было бы никаких неприятных стычек! — Это же Данте Алигьери? — тихо спросил его Достоевский, кивнув в сторону мужчины, показавшегося ему знакомым, — как вы умудрились его сюда привезти? Шесть лет тому назад он был весьма наслышан об его организации «Новая жизнь», в основном они действовали на территории Италии, были весьма перспективны и продвигали весьма схожие с ним цели, разве что с некоторыми исключениями. Их стремление пролегало в том, чтобы воззвать грешников к ответственности за свои деяния, но при этом те не отрицали и возможность их истинного искупления через раскаяние, сопровождаемое страданиями. Весьма сомнительно, но при этом довольно интересно. — Ладненько! Без понятия, кто он такой, но тебе, наверное, лучше знать, — пожал плечами Гоголь, рассматривая облик незнакомца, — быть может, знакомый Лермонтова, он любит всяких иностранцев подбирать. К нам иногда заезжают всякие, поскольку у нас в стране просто рассадник сомнительных религиозных организаций! — Он тут явно один, быть может, его организация распалась... — задумчиво предположил Достоевский, прислонив палец к губам. — Ты явно питаешь к нему уважение. — Не то что бы, но хотелось бы пересечься. Он понимает русский? — О! Неужели мой товарищ хочет завести новых друзей? — удивленно улыбнулся Николай, а затем добавил, — если не понимает, то я смогу подсобить, если что. — Ты говоришь на итальянском? Эти слова заставили Гоголь только подать громкий смешок. — А ты думал, что я только пасту умею говорить? Я жил там некоторое время. Но слишком изощренные фразы не используй, я тебе не профессиональный переводчик! — Как получится, — криво улыбнулся Достоевский, искоса посматривая на того. Похоже, его неблагоприятное настроение заметно улучшилось. — Вот вы где, я вас и искал! С наступающим, — в сию же минуту возле них вырос Белинский, подмигивая пришедшим и жестом руки приветствуя тех. Николай уже пожал ему руку, а затем энергично развернулся и встал напротив собеседников. Виссарион держал бокал красного, который в ту же секунду опустошил, — о, Фёдор, неужели этот гад тебя взял и вытащил? — Именно так, совсем никакого покоя, — иронично подыграл тот, складывая руки за спиной. — Он такой. И жить с ним в одном месте опасно, ты подумай... — покачал головой Виссарион. — Это я уже заметил. Просыпаться от взрывов по утрам, отнюдь, не самое приятное занятие. — Даже так! Совсем совесть потерял, не дает людям спать. Переведя взгляд с Фёдора на Виссариона и наоборот, Николай подал смешок, почесывая веко. Их саркастичное и невозмутимое чувство юмора с ним определено работало. — А кто на виолончели в четыре часа ночи играл? А ведь везде слышно! — Вот и отлично. Выспался? — Да, ещё как! — прыснул Николай, расхохотавшись, а затем вдруг заинтересованно спросил, — а кто сюда Островского притащил? — Без понятия, — покачал головой Белинский, — но что нам этот неудачник сделает? Можешь выгнать его, если хочешь. — Тогда до него дойдет, что мы сделали, — иронично покачал головой тот, а затем вдруг щелкнул пальцами, словно ему пришла гениальная идея, — оставлю, как главное блюдо под конец вечера! Праздник - не праздник, если на нем не происходит никакой кровавой бойни! Это прямо как на свадьбах - если гости не дерутся, значит слабовато мероприятие! Достоевский лишь недоуменно вздернул бровь. Явно сомнительные у них тут увеселительные мероприятия. — Организатор с гостем сцепились по пьяне и подняли всем настроение, — поправил его Белинский. — Ну я же не пьяный! — Скоро будешь, — многозначительно подмигнул ему тот, — с нашими гостями выбирать не приходится. Внезапно к ним подлетел повеселевший Лермонтов, его глаза сияли, а на шее болталась золотистая мишура, каштановые волосы покрывала новогодняя шапка, которую на него нацепил один из гостей. Вслед за ним последовал Владимир Набоков, Лиля Брик и человек с камерой, представивший себя как Сергей Трубецкой. — С наступающим вас, дорогие коллеги и товарищи, — ласково обратился к ним Михаил, уже отпивая бокал шампанского, — я даже не думал, что столько гостей придет! — Тут ты прав, мы перестарались, — хмыкнул Белинский, поглядывая на толпы незнакомцев, — надо было изначально говорить нашим, чтобы они больше одного или двух человек не приводили. — Тут тако-о-ое веселье, а вы еще жалуетесь! — протянул Гоголь и развел руками. — Я уже представляю, что здесь утром будет, — покачал головой Набоков, подавая громкий смешок. Внезапно Николай с удивлением замер, когда прибывшие его окружили и натянули на него длиннющую пушистую шубу с черно-белыми вертикальными полосами. — ХА-ХА! Это еще что? — воскликнул тот, подавая громкий смешок и с интересом разглядывая себя. — О! А тебе даже идёт! — подметила Лиля, задумчиво почесывая подбородок пальцем. — Теперь он на сутенера похож, что вы натворили? — улыбнулся Белинский, внимательно разглядывая своего товарища. — Может на жигало? — переспросил его Владимир. — Скорее на клоуна, — поправил их Достоевский. — О-о-о! Клоун меня устраивает! Это мы оставим, — подытожил Николай, театрально разворачиваясь и разводя руками. — А теперь, всем быстро построиться и сказать «сыр» — воскликнул Лермонтов, а затем жестом руки подозвал всех встать ближе к себе. А тех кто не хотел - настоятельно заставили. — Федя, куда это ты? — спросил Николай, хватая того за плечо и придвигая к себе, — давай улыбнись! — Издеваешься? Пока те спорили, Трубецкой с хитрой улыбкой сделал пару десятков снимков. Когда данная инициатива закончилась, к нему вдруг подбежали Лермонтов и Набоков. — Серега, почему на всех фото Виссарион выглядит так, словно проснулся утром с бодуна? — подал отчетливый смешок Владимир, поглядывая на светящийся экран камеры. — Что-что? Как я выгляжу? — сразу удивился тот, моментально подскочив к остальным, — я ещё не настолько пьян! — Ты всегда так выглядишь, — иронично сообщила ему Лиля. Все присутствующие начали громко и активно дискутировать о качестве снимков и смеяться с получившихся результатов. В какой-то момент Достоевский перевел взгляд на Гоголя. Не прошло слишком много времени, прежде, чем тот заметил это. — Хочешь свинтим к твоему новому приятелю? — развернулся к нему Николай, разглядывая лицо собеседника, — а то через полчаса застолье начнется и мы ничего не успеем! — на этих словах он сорвался с места. — Он мне не приятель, — недовольно отозвался Фёдор, неспешно следуя за коллегой. — Да, ведь твой приятель это - я! — подшутил над ним Гоголь, а затем схватил за краешек рукава, чтобы случайно не потерять в толпе. — Даже не надейся. — Какой ты злюка, товарищ Достоевский! Ловко обогнув гостей, они скоро добрались до другой части зала. Николай прищурился и огляделся, развернувшись кругом. — Что, упустил? — иронично поднял бровь Фёдор. — Куда он пропал то! Постой-ка тут, я сейчас найду! — инициативно предложил ему Гоголь, а затем вдруг испарился. Его не было пару минут, к Достоевскому уже успела прокрасться мысль, что в ближайшее время ждать его не стоит. Но вот он с самодовольной улыбкой нарисовался и моментально утащил его за собою. В углу свободного помещения расположился обыкновенный, обтянутый зелёным сукном бильярдный стол, прикрученный к деревянному полу. Над ним горела лампа. Трое высоких мужчин стояли в полукруге. Данте Алигьери взял кий и обошел стол с другой стороны, всего одно ловкое движение, которое, кажется, не составило ему никакого труда, и шар закатился в лунку. Отросшие волосы были собраны в хвостик, однако некоторые пряди волос все равно выбились. Сам он носил красную сутану, задний подол которой был заметно длиннее передней части. — Мне кажется или он сектант? — потянувшись к собеседнику, тихо пошутил Николай. — Правильно думаешь, — шепотом отозвался Фёдор, а затем добавил, — некогда в Италии он создал собственную церковь, которая проповедовала его истину. Затем госорганы их прикрыли, когда узнали, какие меры Данте использовал, чтобы воззвать людей к покаянию. А меры там были весьма разнообразны. Говорят, под храмом находилось девять этажей с различными залами, своеобразный маленький ад, где ежедневно пытали и мучали грешников, который либо раскаивались, либо умирали. — Какая прелестная инициатива! Может, тебе тоже тогда церковь открыть, товарищ? — с улыбкой предложил ему Гоголь. — Быть может, следовало бы. Но я не верю в то, что большинство людей способно всецело последовать истине Его и так искреннее, что будут готовы положить на это всю свою жизнь. Такие люди есть, но их буквально единицы на этой огромной планете, только... — он прервался, не решаясь обозначать этот предмет вслух, — будет способна отделить истину от грязи. Освобожденные от рабства плотского по обету получают и строят царство земное. — А почему тогда тебе просто не переписать историю и не сделать всех верующими? Этот глупый вопрос лишь заставил Достоевского подать сдержанный смешок. — Нет смысла исправлять состоявшийся уклад. Моя роль в другом. Пройдут годы и человечество вновь возвратится к тому, кем является на самом деле - нечестивыми, развратными богохульниками. Они не выдержали испытание, утеряли свободу, стали рабами собственных желаний, потому и должны спасти свои души через смерть. На то воля Бога, чтобы я стал наказанием за их грехи, — чуть помедлив, тот мрачно добавил, — то что я намереваюсь сделать можешь называть «Судный день» - последний день существования известного нам мира, когда над людьми с целью выявления праведников и грешников Богом будет совершён последний страшный суд. — Ладно, с твоей точки зрения это имеет смысл! — улыбнулся Гоголь, а затем недоуменно развел руками, — говоря простым языком, ты добиваешься «перезагрузки» человечества? Значит, в этом будет твоя роль? — Так и есть, — спокойно кивнул ему Фёдор, складывая руки. Когда помещение стало постепенно заполняться ещё большим количеством людей, он вдруг сдвинулся с места и потянулся к ручке двери, ведущей на лоджию. Морозный ветер задул ему в лицо, проскальзывая между черными прядями волос. Он невольно поморщился и посмотрел на бесконечно расстилающийся горизонт, который застилали большие хлопья снега, те, подхваченные ветром, кружились в свете огней ночного города, падали ему на щеки и ресницы. Он поднял локоть, чтобы стереть воду с лица рукавом. Здесь было так тихо. — Ого! Миша не подвел, тут и правда очень красивый вид, — вздохнул Николай, оперевшись о бортик лоджии и невольно заглядевшись на горизонт. — На тебя воспроизводят впечатление подобные мелочи? — подошел к нему Фёдор. Он немного начинал подрагивать от холода, но здесь явно было лучше, чем находиться в той энергичной суматохе. — А на тебя? Тот лишь многозначительно отвел взгляд. — В своем эстетическом смысле этот мир определенно прекрасен. — Боженька явно постарался, — поддержал его мысль Гоголь, ловя снежинки руками, — а что с Данте? Ты разве не с ним поговорить хотел? — Там слишком много людей, позже разберусь, — ответил Достоевский, разочарованно положив голову на ладонь, — в любом случае, для себя я отметил, что у вас куча знакомых эсперов. — Ну и ну! Неужели тебя уже появились планы на них? — подал смешок тот, поглядывая на своего собеседника, строгий взгляд которого был прикован к белой дымке горизонта. — Не совсем, но быть может, некоторые согласятся сотрудничать, чтобы избавиться от «Дворянского Гнезда». Гоголь уже не смог удержать себя от того, чтобы начать визуализировать эту идею в голове. — Ну-у-у, мысль определенно дельная! Уже представляю себе наше собрание: мы, наша организация и еще какие-то двадцать эсперов! Вот это анекдот будет! — Раньше я о таком и подумать не мог, — тихо и задумчиво признался Достоевский. — Чудеса случаются, дружище! — поддержал его Николай, а затем добавил, — но стоит справедливо заметить, что дворян куда больше из-за того, что у них имеются филиалы! Как думаешь, сколько там их? — Не могу точно сказать, но их вполне достаточно, чтобы ежедневно уничтожать преступные группировки с эсперами по всей стране. — Да уж-ж-ж! Лучше палкой улей не тыкать... — Лучше вытравить всех ос сразу, — продолжил его мысль тот. — Забавненько! Устроить хаос в стране куда проще, чем уничтожить «Дворянское Гнездо», — рассмеялся Николай от иронии. — Соглашусь, — криво улыбнулся Достоевский, с интересом поглядывая вниз. Какая головокружительная высота у этого небоскреба, — странно, что Тургенев себе и страну к рукам не прибрал. — Представил его обращение на фоне Кремля на новый год? Я бы сразу телевизор разбил! — ...со всей страной заодно. На этом повисло долгое молчание при свете луны, которое не один из них не спешил прерывать. Иногда когда два человека молчат, это молчание бывает гораздо значительнее, чем разговор. — Жаль только я этого твоего «нового» мира никогда не увижу, — вдруг заговорил Гоголь, поправляя свои всклоченные, белоснежные волосы, которые уже стали немного мокрыми, от того периодически спадали и загораживали обзор. — Если так подумать, то ты один из тех немногих людей, который признает собственные грехи, не страшится наказания. Наоборот, ты словно сам его ищешь. Ты видишь любой исход правильным, даже если он тебе во вред. Тебе часто везет, словно Бог к тебе благосклонен, — спокойно отметил Достоевский, поднимая на него заинтересованный взгляд, — что, кроме собственных понятий о свободе, тебе мешает пойти по другому пути? — Лучше умереть грешником, от того моя короткая жизнь будет насыщенной. Не знаю, что там твой Бог для нас заготовил, но мы оба получим то, что хотим, когда достигнем цели, — Николай пожал плечами и наклонил голову, — и я получу свою долгожданную смерть, после того как освобожу человечество. — Неужели такой расклад куда лучше, чем обрести Истину и не умереть? — в его лиловых глазах промелькнула вспышка недоумения. Если так подумать то, у Гоголя были все шансы изменить себя, поскольку ему, отнюдь, не присуща неискренность перед своей же судьбой. А это уже огромная пропасть, которая отделяла его от остального мира. — Не хочется, товарищ Достоевский, вообще не хочется, — покачал головой Николай, складывая руки за спиной, а затем задумчиво добавил, — наша жизнь и цель напоминает мне поездку в метро. Заходят в вагон два совсем разных пассажира. Так получилось, что они сели рядом и начали разговаривать на протяжении всей поездки. И, вот, наступает момент... поезд останавливается на одной из станций. Один из пассажиров уходит, оставляя другого ехать дальше. Им было довольно приятно поговорить, но больше они друг-друга никогда не видели. Этот пассажир - я, дружище. — Печально, но, с другой стороны, есть в этом что-то поэтическое, — задумчиво постановил Достоевский, опуская глаза. Данное аллегоричное сравнение превосходно описывало тот исход, который ждал их, — это еще одна причина, почему... — он осекся, криво улыбнувшись. — Избегаешь потерь? — Не самое приятное чувство. Эти слова заставили Николая невольно задуматься. А что если он своими попытками завести дружбу с Достоевским поступает не очень хорошо? Своей смертью, впоследствии, может испортить жизнь тому ещё больше. Только здесь есть загвоздка. Умереть то суждено от записи в Книгу. — До этого еще дожить надо, — подбодрил его тот, — ты в своем новом безгрешном мире точно найдешь то, что искал. И людей, которых хочешь перед собою видеть! — Я как-то не задумывался о том, что буду делать дальше, после того как исполню Высшую цель. — Отдыхать и наслаждаться жизнью, получается! — Такое не для меня, — покачал головой тот, в этот момент в его глазах загорелось что-то безрадостное. — Ты найдешь решение, дружище, — сказал тот, а затем отодвинулся от бортика лоджии и наклонился, чтобы повязать шарф на шею своего мерзнущего приятеля, который только недоуменно на него посмотрел, но ничего не сказал.***
23:04 Прежде, чем началось застолье, Достоевскому удалось зацепить на беседу пару эсперов, к счастью на данное сборище прибыли не только бездумные дилетанты, но и представители тех организаций, которые хотя бы знают, что делают, потому с ними можно было обсудить некоторые интересующие его темы. В некотором случае, это и вопросы, касательно «Дворянского Гнезда», которое оказывало противодействие на них всех. Но он не собирался намекать на нейтральное сотрудничество прямо, скорее стремился выведать некоторую информацию, а так же узнать цели, которые те преследовали в своей деятельности. К сожалению, зацепиться было не за что. Но их вполне можно будет использовать, если дело коснется разборок с оперативниками. У Фёдора, отнюдь, не лучшая репутация в преступных кругах России, но почему-то на этом сборище всё проходило почти гладко. Конечно, попалась парочка «приятных» лиц, которые высказали ему свое «доброе и важное мнение», но большим это не ограничилось. Равнодушие и невозмутимость их отпугивали. Эмоциональные вампиры. Даже странно, что с представителями «Мёртвых Душ» считалось так много организаций. Те даже бросили свои дела и заявились на это бессмысленное собрание. Впрочем, можно было заметить и то, как некоторые из гостей «деликатно» навязывались к Гоголю, который уже успел затеряться в стенах этой квартиры. Тот ранее оказывал неплохую помощь различным группировкам и организациям. Неудивительно, что «халявщики» продолжат его облеплять даже спустя пять лет. Наглость в самом прелестном её проявлении. Как и оказалось, Данте Алигьери достаточно слабо владеет русским, но знает парочку других языков, потому они сошлись на английском. Тот прибыл в эту страну, чтобы завести новые знакомства. Организация того всё еще существует, но находится в замороженном состоянии из-за действий некого анти-террористического формирования. Они охотятся за их душами уже который год. Фёдор не смог за собою не отметить, что в Россию он приехал с ровно такой же целью, что и его новый знакомый. Россия и вправду рассадник сомнительных религиозных и анархичных организаций. — Что вы же тогда считаете искуплением? — спросил его собеседник, — от своей стороны скажу, что грехи могут быть прощены тогда, когда грешник осознает ниспосланную свыше праведность своего бытия. Приняв и раскаявшись в грехах, искупив их страданиями, можно обрести душевный покой. Людям необходимо осознать свою грешность и устремиться к духовному восхождению, к нравственности, к Богу. Достоевский уже минут пятнадцать бродил с Алигьери вдоль зала, активно дискутируя. — Здесь нужно нечто большее, чем это. Если действие совершается не во имя Бога, то оно грешно. Страдание — это беспокойство души, когда она думает о потерянном благе, которым она могла бы дольше наслаждаться. Лишая человека наслаждений, мы, тем самым, обрекаем его и на страдание, отчего он будет готов искать себя в чем угодно, в морали, в духовности, в Боге, с надеждой избежать этих самых страданий. Проблематика вашей концепции состоит лишь в том, что страдания не дают четких гарантий на то, что грехи будут искуплены, что человек искренне раскается. Раскаяние, оказывается, очень удобная вещь, особенно, если грешник находится награни смерти. Болью и испытаниями можно легко промыть мозги, но грешник так и не уловит самой сути служения Богу. Для меня служение Богу — это считать правильными страдания которые он на меня сниспошлет, считать правильной ту удачу, которую он мне дарует, следовать его Истине и Высшей цели. Всё так и задумано, таков мой путь. Это нечто стоящее выше искупления и раскаяния, это истинное осознание, отдача всего себя. Забавно. Способны постигнуть эту суть, отнюдь, не многие. Только один человек в его окружении. Он принимает катастрофы. Но истину Бога не желает принимать, как и своего спасения. Это так... искренне. Но как это сочетается? — В одном я с вами согласен. При должном желании человек может признать, раскаяться и искупиться. И такая цепочка действий приведет его к высшему духовному, к нравственному, к Богу. Душа грешника затерялась во грехе и сама же противится своему спасению, которое заключается в движении к просветлению. Сначала надо узнать все страсти, все тёмные стороны своей души. Затем следует раскаяние, то есть осознание неправильности и губительности прежнего пути, и искупление, то есть преодоление себя. Но для того чтобы оказаться в раю, стать счастливым, нужно двигаться к своей цели. Я верю, что каждый человек способен пройти этот нравственный путь своей души, ему надо лишь ощутить страдания, принять их, осознать безнравственность своих поступков, увидеть в Боге истину и справедливость, а затем начать жить по законам Божьим. — У вас очень снисходительная позиция для человека, который способен на столь решительные и директивные решения для достижения целей. Не поделитесь тем, как вы собираетесь бороться с богохульной грязью? — с явным интересом спросил его Достоевский. — Скажу лишь, что моя способность называется «Божественная комедия». Моя задача вывести человека из состояния нравственного упадка и привести его к состоянию просветления. Проще говоря, я заставляю человека раскаяться в любых из семи известных грехов одним касанием, от чувства невыносимых моральных терзаний тот, непосредственно, начнет искать своего спасения в Боге, отчего начнет жить по его заповедям. Достоевский лишь замер и почти удивленно вытаращился на собеседника. Какая интересная способность. Это не карать грешников. Это нечто большее. Но... результат разве можно назвать истинным раскаянием? — Почему же вы считаете это истинным раскаянием? Своей способностью вы просто создаете иллюзию раскаяния. Человек сам должен придти к Богу, либо это не имеет смысла. — Я считаю, что моя роль в этом мире значительна. Вы - такой же. Я низвергну весь грех из душ людей под средством их моральных или физических страданий, создам «землю обетованную». Я не буду уничтожать человечество, это не потребуется. Вы догадываетесь, как я хочу это сделать? — Данте посмотрел на него весьма многозначительно, его янтарные глаза загорелись хитрым огоньком. Достоевский даже и не догадывался, насколько ему сегодня окажется полезна определенная информация. — Вы намекаете на «скрижаль судеб»? — тихо спросил его тот. Похоже, Данте с её помощью намеревается увеличить радиус действия своей способности. — Именно так, — кивнул Алигьери, а затем через паузу добавил, — наши цели могут быть весьма схожи в своей сути. Не желаете примкнуть ко мне? Фёдор долго разглядывал его лицо, пытаясь разглядеть в нем хоть намек на сарказм, но ничего не обнаружил. Предложение, конечно, в каком-то смысле могло бы быть дельным, но вот только была одна загвоздка — Достоевский не может взять и принять его роль, как истинного «избавителя» человечества от гнета греха. Одно существование такого человека, как Данте, уже ставило под сомнения роль Фёдора, в качестве праведного наказания. Цель схожа, но способы достижения абсолютно разные. Где же тут истина? — У меня свой путь и своя роль, думаю, вы это осознаете, — кратко отказал ему тот. — Весьма. Но разве «геноцид» - это выход? Мы могли бы достичь истины Всевышнего более гуманным образом. — Что есть «гуманность», Данте? Мои методы весьма гуманны. Бог создал мир таким, какой он сейчас. Грешники попались на удочку своих низменных желаний, потому должны быть наказаны. Их души будут спасены, это уже достаточно. Умершие не являются действительно мертвыми, их душа продолжает жить. В Судный день тела праведных и нечестивых будут воссоединены с их соответственными душами, чтобы участвовать в небесном блаженстве или быть осужденными на вечные муки. — Второе пришествие Иисуса Христа повлечет за собой окончательный суд Божий над всеми людьми, которые когда-либо жили, что приведет к одобрению одних и наказанию других. Кем же ты себя считаешь, Фёдор? — в этот момент Алигьери широко улыбнулся, с лукавой забавой поглядывая на своего собеседника. — Я лишь средство и действую по определенному методу наказания, Данте, — осознавая намек, ухмыльнулся ему Достоевский, выдерживая внимательный взгляд на себе. Он даже не заметил, как к нему вдруг возвратился Гоголь и ткнул его в плечо. — О, дружище, тебя то я и ищу! Вижу, вы подружились, так мило разговорились, — радостно воскликнул Николай, а затем добавил, но уже на итальянском, — мой друг тебя повеселил? Кстати, спешу сообщить, застолье началось! — Весьма повеселил, он у тебя очень даже забавный. Не знаю, правда, кем себя возомнил. Его цель имеет место быть, но очень нелогична, — ответил ему на том же языке Алигьери, — Ты ведь его поддерживаешь? Достоевский лишь недоуменно поглядывал на них, пытаясь уловить суть сказанного. Напоминало сплетни. Как это понимать? — Наши с ним цели не сильно расходятся, потому да. Сработались на этой почве, — пожал плечами Николай, — думаю, это будет весьма плодотворное сотрудничество! — Охраняй своего Иисуса, Николай, — уже уходя, подал громкий смешок Данте. Это была единственная фраза на русском, которую он произнес. — Иисуса? Я что-то не знаю? — Гоголь удивленно опустил взгляд на Достоевского, который был также в недоумении. — Не слушай его, — недовольно буркнул тот, складывая руки на груди. Засветившись лукавством, Николай вдруг наклонился в официальной манере подавая своему приятелю руку. — Господин «мессия», не желаете снизойти за стол к бренным душам? — Очень смешно, — покачал головой Достоевский, обойдя собеседника сбоку и самостоятельно двинувшись в указанном направлении. Гоголь с трудом сдерживая смех, пошел за ним. Теперь он знает прекрасный способ подразнить Фёдора. У него были столь отрешенные от мира земского манеры, что иначе, как «мессией» его не прозвать. Особенно, когда тот «снизоходит» с «небес» своей берлоги до общения с «обычными смертными». Не искренне, конечно, но как шутка очень даже смешит.***
23:34 Всех пригласили на праздничный банкет, некоторые нехотя отвлеклись от танцев, карточных игр, бильярдных столов, бара или других развлечений. Как говорится, кто не пьет - тот уходит. Так что у многочисленных гостей за длинным столом не оставалось выбора, кроме того, как пить, либо делать вид, что пьешь. Но Гоголю, естественно, симулировать не нужно, он и так и так вольет в себя это прекрасное вино, которое подобрал для них Белинский. Гости, помимо сомнительных целей, пришли сюда и за тем, чтобы отпраздновать и отдохнуть. И это и послужило особому настроению всех присутствующих — они уже громко смеялись, активно что-то обсуждали, опустошали тарелки и бутылки на столе. — За прекрасное время! Желаю чтобы все ваши планы, дорогие гости, даже самые премерзкие, воплотились в жизнь! А еще-е-е за то, чтобы дворяне все передохли! — с громким смехом провозгласил вступительный тост Гоголь, резко поднявшись с бокалом шампанского в руке. — Поддерживаю! — пронеслось по залу. Гости звонко чокнулись бокалами, а некоторые уже высадили содержимое одним махом, буквально в пару глотков. — Какие тосты, чудила, сейчас ещё нет двенадцати! — сообщил ему Набоков, посматривая на своего товарища на изголовье стола. По бокам от него сидели Лермонтов и Достоевский, лицо которого выражало нечто похожее на недовольство. — Пусть следующий год будет таким, чтобы хотелось выпить, а не напиться! — с явной гордостью поднялся Михаил, а затем чокнувшись с ближайшими ему людьми, отпил немного шампанского. — Я лично хочу напиться, — с трудом выдавил Виссарион. Тот уже пошатывался, серебристые глаза его блаженно закрывались, а сам он старался удержать равновесие за счёт руки на которую положил голову. В этот момент к нему подтянулся Набоков и выхватил у него ближайший бокал. — Тебе хватит, алкашня! Пока гости произносили всевозможные праздничные тосты и увлеченно гудели, переговариваясь. Николай с забавой посмотрел на Фёдора, который всё еще держал в руках бокал шампанского, который он дал ему. Тот так ничего и не выпил, ровным счётом, как и не сдвинулся с места. — Тосты так делаются, дружище, — напомнил ему Гоголь, поднося свой бокал к его бокалу и звонко брякнув. — Полезная информация, — криво улыбнулся Достоевский, а затем добавил, — смотри фокус. Я сейчас это выпью. — Что-о-о? — удивленно ахнул Николай, он не мог поверить услышанному и внимательно вытаращился на того, — это новогоднее чудо? Фёдор очень медленно и демонстративно придвинул бокал к губам, на мгновение остановился, словно вкушая сладковатый аромат. Его сияющие лиловые глаза самодовольно смотрели на Николая, после его взгляд изящно проскользил в сторону, прежде чем... тот четким и резким движением закинул руку назад, тем самым отправил содержимое бокала на пол. Капли шампанского заблестели в свете гирлянд и длинной лужей растеклись по ламинату. — Вот видишь, я всё выпил, — гордо сообщил тот, с характерным звуком поставив бокал на стол. — Ну ты-ы-ы! — возмущенно воскликнул Гоголь, осознавая, что опять повелся. Он тут же потянулся к Достоевскому, чтобы его ткнуть, но тот уже успел отодвинуться, прежде, чем ему это удалось. — Придержи-ка ручонки, пока я их не оторвал, — отозвался тот, складывая руки на груди. — Мессии стоит быть поуважительней, иначе он будет распят, — парировал Николай. Эта фраза заставила Достоевского лишь улыбнуться. — Что, решил теперь так меня называть? А сам то кем будешь? Апостолом? — Да хоть папой римским или самим сатаной, называй как угодно! — И как можно было додуматься поставить два столь несвязных понятия в одно предложение? — недоуменно хмыкнул тот. — Ты точно уверен, что они несвязные? — глаза Николая заблестели лукавством. Достоевский застыл, а через мгновение Гоголь вдруг пришел к осознанию, что впервые слышит его смех. Тихий и сдержанный, но смех. Тот отвел взгляд и закрыл губы тонкой ладонью. Возможно, это был самый прекрасный смех в мире. И Николай не смог не составить ему компанию в этот момент. Некоторые из коллег, увлеченные разговорами между друг другом, недоуменно на них поглядели, но так ничего не сказали. — Всё, никаких шуток, — вдруг резко успокоился Фёдор, махнув рукой и выпрямившись по спинке стула. — Придя в трапезную на обед... — Нет. — ...слушатели Духовной семинарии над блюдом с яблоками увидели плакат: «Бери только одно яблоко. Бог следит за тобой» На другом конце стола стоял большой поднос с печеньем, над которым кто-то прикрепил записку: «Ешь, пока Господь следит за яблоками». — Прекращай, — с трудом сдержал очередной смешок Достоевский, продолжая закрывать рот рукой. Он не понимал почему ему было с этого смешно, но это было смешно. Впрочем, у него всегда было специфическое и узконаправленное чувство юмора, которое обычно понимал только он сам. Но сегодня это уже что-то за гранью. — Мучаешь Фёдора, значит? — ухмыльнулся Лермонтов, обращаясь к Николаю. Его явно порадовало, что он увидел какое-то подобие на человеческие эмоции у данного персонажа. Теперь он даже не выглядел каким-то мрачным чудовищем. — С улыбкой ему идёт куда больше, — иронично сообщил ему Гоголь, самодовольно отклонившись на спинку стула. — Никакого покоя, — фыркнул Достоевский, уже поднимаясь, чтобы подлить себе сок в стакан, — даже чай не подали. — Прости нас, мессия, не догадались, — ответил ему Николай, широко улыбнувшись, — ты алкоголь из религиозных соображений не пьешь или просто так? — В меру можно, но я не терплю привкус спирта. — А как же ты спирт то чувствуешь? В хорошем алкоголе его как-будто бы и нет, — удивленно переспросил его Лермонтов. — И это меня спрашивает человек, который пьет только по праздникам. — Ты проницательный, — с едва заметной улыбкой отметил тот, — я избегаю зависимостей, а то, вон, — демонстративно кивнул он на Белинского, который уже успел уснуть на столе, уткнувшись лицом в тарелку, — как он стану. — Тут надо еще постараться, — недоуменно хмыкнул Достоевский, садясь и поднося к губам стакан сока. Уже можно было расслышать треск фейерверков где-то за окнами. — Не знаю как вы, но я сегодня намереваюсь много пить! — подал смешок Гоголь, демонстративно наливая себе целый бокал вкуснейшего красного вина. — Чревоугодие во всей красе. — Не суди, да несудимый будешь! Эта фраза заставила Достоевского только закатить глаза. — Вы сегодня, определённо, на своей волне, господа, — с улыбкой отметил Лермонтов, делая небольшой глоток шампанского. — Сначала живешь себе спокойно, потом связываешься с мессией и через месяц уже начинаешь шутить про яблоки и попов! — иронично рассмеялся Николай. Это лишь заставило Михаила недоуменно поднять бровь. — Я что-то не очень понимаю, когда он «мессией» то успел стать? — А ты у товарища Алигьери спроси! — А я ведь спрошу, — подал смешок Лермонтов, привставая, чтобы выхватить себе на тарелку немного оливье, которое, несмотря на большие объемы на фуршете, уже начало заканчиваться, — по вашему мнению, что именно каждый человек должен хотя бы раз испытать в своей жизни? — Да всё он должен попробовать в этой жизни! Но я бы выбрал истинную катастрофу, — пожал плечами Николай, отпивая глоток вина. — Алкогольное опьянение, — пробубнил очнувшийся Белинский, который уже привстал, чтобы потянуться к ближайшей бутылке. — Никакого тебе опьянения, — рыкнул на него Набоков, выхватывая виски, прежде, чем тот успел дотянуться, — до дома потом не доползешь, подождал бы курантов! — Почему именно катастрофу? — с неким интересом спросил у него Достоевский, словно задаваясь этим вопросом ранее. Он имел некие догадки, но спросить проще. — Ох, интересный вопросик! Чтобы заставить человека лишиться рассудка, будет достаточно заставить его пережить настоящую трагедию. Она лишит его всего, а он изменится навсегда. Так мало времени, но столько значения. Каждый должен прочувствовать это на себе. Вот посмотри на меня. Часть меня так далека от здравого смысла и нравственных понятий. Явно бывает бесчеловечна. Тут по настроению. Я ведь прав? Я могу рассказать, — Николай широко улыбался, но его смешки начали отдавать некой нервозностью. — Так, давайте не будем поднимать эту тему, — дружелюбно улыбнулся Лермонтов, погладив своего товарища по плечу. — Это определенно интересно, — прищурил глаза Достоевский, смотря на несколько изменившееся лицо своего собеседника, которое мелькнуло сумасшествием. Под этой яркой маской определенно пряталось что-то очень темное и мрачное. Это интригует. Пройдет не меньше года, прежде чем он сможет изучить каждый скрытый аспект личности Николая Гоголя. Из этого глубокого болота с каждым днем вылезает что-то новое и даже не думает заканчиваться. Но при этом и стоит отметить, что своеобразная безумная логика во всём этом хаосе есть, Достоевский даже начинает её улавливать и воспринимать. И то не без помощи длинных диалогов. Благо Николай склонен идти на контакт. Самостоятельно в этом действительно невозможно разобраться. Обычно другие люди слишком предсказуемы и очевидны, но это, определенно, не тот случай. — Люди любят трагедию и конфликты. Им нужен дьявол, а если дьявола нет, они создают его сами. Это не хорошо и не плохо. Это просто способ существования. Люди так устроены. Рыбки плавают. Птички летают, — пожал плечами Набоков, отпивая глоток вина. Эти слова заставили Николая лишь согласно кивнуть. — В этом ты прав, дружище! Они еще некоторое время разговаривали, прежде, чем зал вдруг оживился и заявил, что до боя курантов осталось, ровным счётом, около трёх минут. По огромному плазменному телевизору уже играло обращение, которое никто и слушать не стал, потому просто переключили на канал с музыкой. Внезапно Гоголь вскочил на стол и заявил, — всем собраться на том огромном балконе. И алкоголь прихватите. Не зря же мы арендовали квартиру в таком чудном месте! Гости с громкими разговорами, нехотя поднялись, но исполнили его просьбу. Фёдор, в своем привычном обыкновении, не сдвинулся с места, потому Николаю пришлось подойти к нему. — Пошли дружище, тебе опреденно понравится! — Хватит использовать это как аргумент. Осознав, что спорить с Достоевским бесполезно, Гоголь просто подошел к нему ближе и визуализировал их прямо по центру лоджии у бортика. Позади них и сбоку уже толпился веселящийся народ, который держал бокалы и замерз в ожидании боя курантов. Не прошло слишком много времени, прежде, чем к ним пролезли «Мёртвые Души» всем составом, но без Маяковского, по ясным на том причинам. Огни ночного города — это как будто кто-то запустил сотни фейерверков одновременно. Ночь была безлунной, но в небе сухо поблескивали звезды. Снегопад прекратился. Сияли фонари, окна на высотках, отражаясь, как и ночное небо, как и весь город, в темной воде реки Москвы, и казалось, что эти огоньки тоже звезды, только обреченные сиять на земле. Летал морозный ветер и больно пощипывал лица собравшихся. Дыхание отдавалось мерзлым паром. Достоевский, подрагивая от холода, лишь недоуменно поглядывал на присутствующих вокруг себя. Так много людей. И так близко. Как его жизнь до этого довела? Гоголь, как обычно, дистанцию не держал, потому Фёдор мог ощущать тепло его плеча возле себя, но при этом и отстраниться было некуда. Он вздохнул, а его взгляд сам улетел куда-то далеко за московский горизонт. — Ладненько! Когда услышите бой курантов, нужно загадать желание! — сообщил всем Гоголь, громко рассмеявшись. В ответ ему прилетела только пара глупых шуток от гостей и приятелей. — Опять со своими желаниями, — хмыкнул Фёдор. — А сам то! Стоял загадывал с монеткой! Это заставило того лишь иронично улыбнуться. — Я ничего не загадывал, просто кинул монетку. В этот момент он заметил в глазах Гоголя нечто похожее на замешательство, которое он не выразил, но сказал следующее, — что ж, на то у тебя появился прекрасный шанс! — Какой в этом смысл? — Чтобы желание сбылось надо в него поверить, дружище! — Поверить надо в Бога, а остальное приложится. Вдалеке тюкнули первой трелью перед боем часы на Спасской башне, и в тот же миг заглохли под громогласными ударами колоколов. Все в Кремле гудело — и медь, и воздух. Гости восторженно выкрикивали поздравления и принялись стукаться бокалами. Их яркий смех смешивался с гулом колоколов и треском фейерверков. По лицам присутствующих бежали отражения живых огней фейерверков. Мерцающие огоньки их озаряли клубящиеся дымки, а над ними хлопали, взрывались и рассыпались колосья гаснущих ракет всевозможных расцветок. Те пропадали во мраке и снова, освещенные новой вспышкой, вырастали, и сверкали, и колыхались, сопровождаемые ударами колоколов, которые отбивали куранты. Не смотрите в небо в поисках фейерверков, тогда вы можете наблюдать, как они загораются в глазах людей. — Это ещё не всё, товарищи! Сейчас будет веселье! — воскликнул Гоголь и громко рассмеялся. В момент тот запрыгнул на тонкий бортик лоджии. Махнул руками, каким-то чудом удержав равновесие и едва не свалившись с небоскреба. Белоснежные волосы, уложенные в косичку, заскользили на ветру. Смех гостей практически прекратился, нависла тишина, прерываемая озадаченными перешептываниями. Достоевский лишь недоуменно вытаращился на него снизу верх. Если тот вдруг решит покончить с собой, то это так себе сюрприз на новый год. — Смотри не свались, идиотина! — воскликнул Набоков. — А ну спускайся! — с явным недовольством приказал Лермонтов, складывая руки на груди. Куранты продолжали отбивать полночь, не теряя ни минуты Николай заявил, — Ита-а-ак! Смотрите на шоу! — крикнул тот. В момент земля задрожала и, в такт боя курантов, блестящие высотки на горизонте гладко попадали, подобно карточным домикам, их затопили оранжевые огоньки взрывов, с улиц послышался громкий треск и перепуганные вопли. С каждым новым ударом осыпалось всё больше зданий, — знаете, друзья, в моей жизни был интересный момент. Когда я первый раз перед собою увидел смерть. Или, быть может, это был сам Бог. А может свет или тьма. Не знаю, кто там со мной мог разговаривать на отголосках увядающего сознания, кроме собственных галлюцинаций. Произошло это не совсем случайно, но скорее всего мне в тот день просто не очень повезло. Помню лишь, как перед глазами все плыло, когда я терял сознание. А потом появился свет, белый-белый, какого на земле не существует. Я смотрел на Бога, который, сидя за столом, что-то черкал в своем блокнотике, и думал, что Бог тоже ошибается. Мы не уникальны. Но мы и не просто разлагающаяся органическая материя. Мы существуем. Просто существуем, и с нами происходит то, что происходит. Там не было ни боли, ни страха. Я думал, это сон. Я был окружен любовью, мир — яркий и солнечный, как в детстве. Это было полное освобождение, меня поглотило чувство счастья, умиротворения. Никакого желания возвращаться не было, но меня вернули. В коме я пробыл неделю. Если страх смерти нейтрализовать, можно стать истинно свободным. Происходит расширение сознания, а выход в другую реальность вне материальных рамок обеспечивает ощущение, что мы бесконечны! Я не боюсь смерти, она совсем не страшная, а прекрасная. Я свободен и хочу освободить каждого человека на этой планете! — он громко рассмеялся и, не слезая с бортика лоджии, повернулся в сторону горящего ярким пламенем и дымящегося черным дымом горизонта, из уничтоженных оглушительными взрывами зданий там догорала надпись: «freedom in death». Выглядело как громкое заявление о серьезности собственных намерений. — Да уж-ж! А мог бы просто спокойно поздравить, — улыбнулся ему Лермонтов, схватив того за полосатую штанину и заставив слезть с опасной высоты. Он явно знал эту историю и слышал уже не в первый раз, скорее она была адресована определенным лицам, как и та самая надпись. — Зрелище впечатляющее, — удивленно поднял брови Набоков, рассматривая полыхающие ядовитым огнем высотки, — ты испортил этим выродкам новый год. Как провернул то? — Да поди, ик, затолкал в канализацию или под... само здание кучу динамита, с его способностью никто и не заметит, — с превеликим трудом выдавил Виссарион, едва стоящий на ногах. — Идут годы, а Коля и Виссарион не меняются. — ХА! Ну как вам мое громкое поздравление, друзья? — спросил тот, выслушивая слова гостей. Некоторые были весьма положительные, некоторые звучали открытым осуждением. Явно не все на этом сборище были способны понять его. Но его это абсолютно не волновало, пока у него были люди, которые верят в него. В скорейшем времени толпа один за одним начала покидать лоджию и заходить обратно в тепло. Достоевский так и не двинулся с места, для себя пытаясь понять, как реагировать на происходящее безумство. Он положил голову на ладонь, равнодушно-спокойно рассматривая местный пейзаж. Прямо сейчас людям сорвали их счастливый праздник. Именно в тот момент, когда они были максимально беззаботны, наслаждались своей бренной жизнью, сидели за новогодними столами. Интересно, насколько бесчеловечным надо быть? Улыбка сама дрогнула на его лице. Но ничего не чувствовал: ни жалости, ни раздражения, ни тоски... Скорее просто красиво. И в своей безнравственной демонстративности глубоко впечатляет. Но сейчас в этом празднике появилось куда больше смысла, чем некогда ранее. Он даже не заметил, когда подошел Николай и ему широко улыбнулся. Достоевский искоса посмотрел, но вновь перевел лиловый взгляд на светящийся горизонт. Внезапно он почувствовал, как чья-то рука медленно забралась ему за плащ и аккуратно коснулась его руки, а затем одним уверенным движением крепко сжала её. Это тепло. Фёдор спокойно посмотрел на того, но ничего не сказал. Ему почему-то было абсолютно всё ровно, словно его мысли были заняты чем-то большим, чем это. — Мне бы хотелось дослушать эту историю, — внезапно сказал ему тот. — Ты всегда можешь меня спросить, — подал тихий смешок Николай. — Думаешь, это был Бог? Тот лишь покачал головой, словно действительно не знал ответа на этот вопрос. — Не знаю, товарищ Достоевский, не знаю. Галлюцинации? — Предельно мне ясно, почему у тебя нет никого страха смерти. Ты хочешь туда вернуться. — Иногда, но сейчас у меня появился повод пожить, — спокойно ответил ему Гоголь, немного ослабив хватку на его руке, — но потом я туда обязательно вернусь. Этот мир, конечно, прекрасен, но он никогда не даст мне тех чувств, которые я ощутил в тот момент. — Это и не свобода, а просто реакция твоего организма на недостаток кислорода. — Но чувство именно такое - свободный полет, подобно птице. В тот день произошло многое. Мой рассудок словно хрупкая шкатулка, которую тогда вскрыли гаечным ключом. После такого не возвращаются, дружище. — У тебя была ведь совсем обычная жизнь, не так ли? — Со своими незначительными недостатками, но была. Достоевский иронично опустил глаза, осознав, что его пожирает интерес, но он не может решиться начать задавать вопросы. Какая яркая эмоция. Он вздрогнул, когда осознал, что его руку всё еще держат. Без чужеродного сопротивления, тот свободно вытащил её и вздохнул. — Ты ведь тогда захочешь узнать что-то взамен, не так ли? — поднял на него немного равнодушный взгляд Фёдор. — А ты догадливый! — заметно оживившись, щелкнул пальцами Гоголь, — но у меня на этот случай есть прелестная идейка. Даже лучше. Игра! — Игра? Внезапно Николай визуализировал их в одну из свободных комнат с мягким ковром, парочкой стульев, столиком и диванами с подушками. — Правила её предельно просты: обычная угадай-ка, но участники берут вино. Первый угадывает факт из прошлого второго — второй пьет. Если первый не угадывает — пьет первый. И наоборот. Надо быть просто честным и не заставлять своих оппонентов пить бестолку! — А можно без алкоголя? — с некой досадой спросил его Достоевский, уже стягивая с себя шарф и шапку. — Никак нет! Иначе смыcла нет, обычно эта игра продолжается, пока один не напьется настолько, что отрубится. И пьют за ошибку целый бокал, — увлеченно расписывал ему Николай, театрально разводя руками, — но для тебя, мессия, я могу сделать исключение и ты будешь пить один глоток вина за каждую ошибку! Твоя задача просто угадать факты из моей жизни! А я постараюсь угадать из твоей! Можем начать с чего-нибудь очевидного, если хочешь! Фёдор лишь скользнул задумчивым взглядом к полу и почесал переносицу. — Звучит дельно, но меня одно настораживает... — Если совсем не получается угадать, то я тебе объясню! — пожал плечами тот. — Не слишком ли много поблажек? — Сам попробуй сложить пазл, в коробке которого не хватает важных фрагментов, — подал ироничный смешок Гоголь, а затем упал на красный пушистый ковер и скрестил ноги. — Я ведь не обязан пояснять свои ответы? — наклонил голову Достоевский, смотря на того сверху вниз. — Если не хочешь, то не поясняй! Мне своих предположений хватит. Ночами не сплю, всё думаю, как Федя до такой жизни докатился, — шутливо прыснул тот. — Ничего особенного ты сегодня не узнаешь, — пожал плечами тот, а затем подвинул стул и сел напротив. Явно догадался, какие вещи способен угадать собеседник. В принципе, терпимо. Главное самому не ошибиться, чтобы не пришлось лишний раз пробовать некую мерзость. Справедливое наказание за ошибку. При этом Достоевский старался не задумываться о том, с какой целью идёт на всё это. Просто игнорировать эту мысль. Зачем ему вся эта информация? Впрочем, так он начнет лучше понимать ход мыслей и действий человека, с которым вынужден работать. Неплохо. Николай чуть поднялся, чтобы просунуть в руки Фёдора бокал с вином. Тот с некоторой досадой посмотрел на подрагивающую багровую гладь, но так ничего не сказал. — Ладненько, начнем с легких вопросов! — радостно сообщил Николай, а затем продолжил, — ты создал свою первую организацию когда тебе было восемнадцать. — Очевидно, — пожал плечом тот, а затем поднес к губам бокал и с явным отвращением сделал маленький глоток. Слишком горько. Затем кашлянул, закрывая губы рукой, словно ещё немного и его бы вырвало. — Ну и ну! Ты как-будто алкоголя никогда не пил, — удивленно вытаращился на него Гоголь. — Пил, потому и не пью, — отозвался тот, а затем продолжил игру, — твоя семья была консервативна и ограничивала тебя. — Пей. — Что? — с недоуменной улыбкой посмотрел на него Достоевский. Это же выглядела как очевидная истина, если исходить из той информации, которую он получал ранее. — Пей! — подал громкий смешок Николай, попросив более настойчиво. Подавив вздох, он сдался и просто сделал это. — Ты мне ведь говорил, что боролся за свободу еще с детства. Где здесь логика? — С детства - ещё не значит с семьей! У меня была весьма обычная жизнь. Я родился в небольшом захолустье Украины под названием Сорочинцы. Деньги у нас особо не водились, потому отец за год до моего рождения уехал из Киева с моей матерью в деревню, бабушка отдала им свой дачный дом. Впрочем, я не видел другой жизни, потому не жаловался. Развлечений там особенно не было, потому мне приходилось бродить, да заниматься, чем попало. И с ребятами местными я был хорошо знаком. Семья у меня была довольно большая, к нам иногда заявлялись родственники с Киева да Харькова. Было хорошо и весело, даже успел привыкнуть к этому. Но... когда мне исполнилось шесть мои родители вдруг начали куда-то уезжать. Я неделями их не видел, меня спихивали на соседей. А если те возвращались, то были слишком заняты, вместо того, чтобы играть со мной. Я старался привлечь их внимание, чем только мог, иногда это удавалось. Равнодушие. Я много грустил от мысли, что им не нужен. Потому стал зол и начал делать некоторые вещи назло. И даже получал от этого удовольствие. Ходил по дворам и бил стекла на окнах, кидал камни в автомобили, ломал вещи, мучал животных. Соседи жаловались. Вот именно тогда родители и замечали меня. За такие проделки следовали и наказания. Иногда физические. Матушка просила, чтобы я прекратил эти истерики и стал нормальным ребенком. Я их очень любил, но не знаю почему продолжал. Но я не всегда так делал, иногда я пытался радовать, покупал им всякое на отложенные деньги, придумывал всякие веселые глупости, делал им красивые подделки. Но это ничего не меняло. Как-то раз перебил все тарелки в доме, когда отец отказался погулять со мной на новый год. Пока я испытывал на себе все последствия своего проступка, мои друзья со своими родителями уже давно гуляли, запускали небесные фонарики. Не всё как у людей. Когда мне исполнилось восемь, у отца вдруг начали появляться деньги. Много денег. Потому он перевез меня и матушку в Киев в большой дом. Казалось бы, хорошая жизнь, но... одиночество. Родители продолжали старательно меня игнорировать, оставлять меня на каких-то людей, а затем и вовсе перевели меня в лицей. Но это больше напоминало интернат или тюрьму с тоталитарными правилами. Моя семья не желала разбираться с моим нравом. Вместо того, чтобы попытаться найти решение, они сплавили меня туда. Вот там начался настоящий ад. Сначала всё казалось нормальным, но потом я стал ощущать на себе пристальные взгляды. Больше всего мне хотелось вернуться домой. Было в этих стенах что-то невыносимое. Такое, что становилось трудно дышать. Я ночами не спал из чувства страха, всё думал как мне сбежать. Чем хуже мне становилось, тем хуже было мое поведение. Тем страшнее наказания. Я даже не знаю, кто позволил этим учителям и воспитателям избивать или запирать меня на целый день комнате без еды, но это происходило. Меня удерживали там, как в тюрьме, не пускали на улицу. Как я тогда искренне жалел, что вел себя так со своими родителями. Каждые выходные те приходили ко мне, приносили сладости и всё то, что я просил. Как я был рад их видеть. Но затем уходили и я оставался там. Помню я не выдержал и в слезах позвонил матушке и просил меня от туда забрать, вымаливал прощение, а та мне говорит слова которые я никогда не забуду: «Если ты плачешь не от счастья, то перестань. Неизбежное надо воспринимать с достоинством». Она часто говорила мне подобное и до этого, потому я боялся показывать ей подобные эмоции. Но этот раз был последним. Я принял решение, что не хочу быть жалкой тряпкой, потому больше никогда не позволял этой эмоции овладеть мной, кроме одного случая. Но оставлю эту историю напоследок. Ну вот, проходит полгода удержания меня в этом лицее. Друзей я там себе так и не нашел. Все держались от меня подальше, как от белой вороны. ХА-ХА! Как-то раз я повздорил с одноклассником, который меня оскорбил. Я сильно ударил его головой об парту. Помню лишь, как мои руки разжимаются на его рубашке, а сам он упал без сознания и под его головой растеклась кровь. Мне и ему восемь лет. Много крови. Он выжил, но меня исключили. Перевели в другой лицей, только на этот раз не интернат. Я вернулся к родителям, всё было хорошо. Больше я никогда не жаловался, но проблемы не решились. Гоголь рассказывал о своей жизни весело и легко, будто пересказывал забавную книгу. Самое занимательное, что он смог заметить пока рассказывал эту историю, так это недоуменный интерес в глазах Достоевского, который иногда поблескивал удивлением. А ведь когда-то говорил, что его подобные вещи не интересуют. Он был тихим, не издавал и звука, потому Николай догадался почему он молчит и решился спросить, — дай угадаю, твоя семья была фанатично-религиозной с тоталитарным контролем, потому рассказанное мной тебе кажется полным безумством? — Бинго, — едва улыбнулся тот, покорно отпивая глоток вина, а затем подал ироничный смешок, — в то время, как ты бил тарелки в доме, мне было нельзя сделать и лишний вздох. — Не буду с тобою спорить. Но ничего хорошего в том равнодушии не было! — Вместо того, чтобы спокойно жить и радоваться собственной свободе, ты устраивал театр за что был справедливо наказан, — хмыкнул Достоевский, искренне не понимая, как такое вообще возможно, — похоже, твои родители очень любили тебя. — И я очень любил их, но их не было, когда они мне были нужны. Впрочем, какие ещё действия ждать от наивного ребенка? — Справедливо заметить, что я вижу логику между тем, кем ты был и кто ты сейчас. Ты действуешь по точно такой же схеме. Тебя не замечают, ты начинаешь привлекать внимание. Впрочем, у тебя так же отсутствуют выраженные негативные эмоции, полагаю это лишь результат воспитания, — задумчиво констатировал тот, а затем произнес, — но как им удалось так умело исключить твои эмоции, даже если они не применяли никаких наказаний? Это лишь твой рефлекс на их равнодушное отношение, не так ли? Они тебя выдрессировали, чтобы ты выражал только удобные им эмоции и не тратил их время. Им было совершенно всё ровно, что ты делаешь, пока твои проступки не затрагивают их. Николай лишь весело закивал и в пару глотков опустошил бокал вина до дна. — Ну-у-у, верно! Если я с кем-то дрался, то они даже давали мне пару советов. После того, как я перевелся в нормальный лицей - моя жизнь нормализовалась. Стал паинькой, завел много друзей. Под моей инициативой решили создать там театральный кружок. Лицей даже нам выделил специального преподавателя. Мы даже начали ездить на мероприятия. Потом ради матушки научился играть на скрипке и вступил в школьный оркестр. Она любила классическую музыку. Хобби у меня было даже слишком много. Рисовал, вышивал, пел, на сцене выступал. Познакомился с большим количеством интересных людей. — Но и этим ты внимания от родителей не добился. Даже сейчас ты как цветная вывеска: «обратите на меня внимание». — В этом ты прав, дружище! — ответил Гоголь, разводя руками и падая спиной на пушистый ковер, а затем искоса посмотрел на бледное лицо собеседника и добавил, — а твоим родителям, полагаю, было даже слишком много дела до тебя. Хотели идеал. В твоей семье зачастую использовали физическую силу вместо слов? Люди с подобной судьбой теряют способность доверять. Достоевский подавил подступающий дискомфорт и негодование, но заставил себя отпить. — Это так очевидно? — Ну-у-у, ты очень неконтактный, даже от обычных прикосновений вздрагиваешь. — Рефлексы, — он мрачно улыбнулся, а затем добавил, — у тебя вся семья мертва. Гоголь нехотя поднялся, чтобы налить себе ещё вина. — У тебя тоже. На этой ироничной ноте они выпили. — Один плохой день. Их убили в том же доме, не так ли? — хладнокровно-спокойно спросил его Достоевский, словно это был самый обычный вопрос. — Именно так! Но на этом та трагедия не закончилось, — подал веселый смешок Николай, покорно опустошив очередной бокал красного. Он похлопал ресницами, осознавая, что комната уже постепенно начинает перед ним кружится, а поле зрения покрываться туманом. Давно он так не напивался. Мрачные истории о судьбе одного непредсказуемого человека в новогоднюю ночь. Быть может, этот праздник не так и плох? — Расскажи. Гоголь широко улыбнувшись взглянул на собеседника. Кто бы мог подумать, что жизнь так их сведет, что сейчас они просто будут сидеть вдвоем, играть в веселую игру и разговаривать. Почти как друзья. Почти. Но когда-нибудь это изменится. — Ладненько! Это произошло, когда мне уже было шестнадцать, — он сделал некоторую паузу, словно не хотел продолжать, но решился, — как сейчас помню тот день. Такой снежный и холодный, небо иссиня-черное, вокруг ни облачка. Дул ветер, я стоял на остановке и ждал автобус, у меня было тогда такое прекрасное настроение. Помню, как улыбался. В тот день мою игру на скрипке оценили в профессионалы в филармонии, а потом я со своим товарищем посетил собрание оппозиционной партии. У меня были все шансы туда попасть, а ведь я так долго этого добивался. Жизнь была как с картинки. Выхожу я из автобуса, в полной тьме добираюсь до дома. Казалось бы... ничего не предвещает беды. Но больше всего меня озадачило то, что дверь оказалась открыта. Чувство страха подкрадывалось ещё в тот момент. Захожу. Никакого света. Дергаю выключатель, кричу, зову родителей. Тишина. Моя интуиция уже давно знала в чем дело, но я старался это отрицать. Схватил подсвечник. Вся мебель просто уничтожена, дыры в полах, потолках, стенах. Везде пятна крови и следы активной борьбы. Просто иду по коридору пока не натыкаюсь на два изуродованных трупа с пулями в голове. Я просто замираю, у меня подкашиваются ноги. Это был такой дикий животный ужас, который я ещё не испытывал в своей жизни никогда. Падаю к ним и понимаю, что моя жизнь никогда больше не будет прежней. Я около получаса пролежал возле их безжизненных тел, словно во вне. Я мог лишь смотреть в одну точку и думать... даже не помню, что в моих мыслях тогда было, но за себя я решил отомстить тем ублюдкам, которые это сотворили. Я даже ещё тогда не понимал... За что? Зачем? Почему? Из дома даже ничего не украли, у кого-то на них были счёты. Но стоило мне найти в себе силы, чтобы встать и выйти из дома, как встречаю троих неизвестных. Я сразу понял, кто они такие. Они были эсперы. И куда сильнее меня. Затем я оказался в каком-то узком подземелье. С ужасом понимаю, что моя способность не работает, сам весь изранен и привязан цепями. Меня просто трясло. Как тяжело было во всё это поверить. Не прошло много времени, чем пришли они. Сказали, что я должен им предоставить какую-то флешку с важной информацией, которую хранили мои родители. Должно быть, они их убили потому что поняли, что те никогда ничего не сказали бы. В этот момент я осознаю, что мои родители оказались эсперами мятежной тайной организации. Мир как-будто перевернулся. Я честно ответил этим ублюдкам, что ничего не знаю. Но они мне не поверили, потому я оказался жертвой всевозможных пыток. День сменяла ночь, а в том подвале пытка сменяла пытку. Они лишили меня зрения на одном глазу. Девять гребаных дней они пытались выудить у меня то, что я не знаю. Чертовы ублюдки. Я даже не могу описать, что я чувствовал. Сначала это был дикий животных страх, истерика, а потом какая-то неведомая сила выжгла из меня все эмоции. Я мог лишь смотреть в одну точку, никакой жизни во мне тогда уже не было. Быть может, ещё немного и я был бы мертв. Но в тот момент к ним заявляются другие эсперы. Начинается бой. Мои мучители выстрелили в меня. Это был почти конец. Очнулся в больнице. С тех пор я не боюсь смерти, товарищ Достоевский, — Николай так громко расхохотался, словно эта история оказалась настоящим анекдотом. Он опустил глаза и вдруг потянулся к бутылке, чтобы налить себе вина, — но и это ещё не все. Я это не оставил и приложил руку к тому, чтобы разыскать всех тех, кто это натворил. Я тогда вступил в организацию, в которой числились мои родители. Мы их уничтожили. — Это поразительно, — с искреннем удивлением вздохнул Фёдор, положив подбородок на обе руки. Его глаза засияли. Самое странное, что он сейчас чувствовал какое-то необъяснимое воодушевление, словно посмотрел какой-то восхитительный фильм, — истинная катастрофа, признаю. Вместо того, чтобы избегать страданий, ты продолжаешь их искать, просто потому что в тебе нет страха. Тебе давно незнакомо это чувство. Всегда торопишься быть счастливым. Ты напоминаешь мне вдребезги разбитое стекло, которое бесполезно склеивать. У тебя глубокое понимание естественности хода вещей. В твоих мучениях есть нечто интересное. Быть может, близкое к Богу. — Спасибо... наверное, — он ему широко улыбнулся, опустошая очередной бокал и немного недопонимая своеобразную реакцию Достоевского. Наверное, это комплимент? — забавно, как ты называешь мое стремление к освобождению себя и мира. — Неужели ты хочешь, чтобы каждый человек на себе прочувствовал то, что почувствовал ты? — тихо спросил его Фёдор, а затем вдруг опустился на ковер рядом. Напоминало вопрос с подвохом. — А кому от этого будет хуже, если они раскроют глаза, наконец? Они не понимают. И не поймут, пока не прочувствуют это на своей шкуре. Знаешь, что стало одной из причин последней мировой войны? Германия задолжала телеграфные столбы своим военным кредиторам! Этот мир уже обречен! — он громко рассмеялся. Достоевский лишь задумчиво увёл взгляд вглубь комнаты. — Я тебя понимаю. У меня ровным счётом такие же мысли насчёт Высшей цели. — А с твоими родителями что случилось? — поинтересовался у него Николай. — Я их убил, — равнодушно констатировал Достоевский. — Оу, — теперь его лицо вдруг стало очень удивленным, — почему? — По той же причине, что ты угадывал выше. Быть может, за этим и стоит забавная история, но я сейчас не хочу её рассказывать. — Да-а-а, мессия, тебе же надо ауру загадочности поддерживать, как я мог забыть, — протянул Николай уже устало падая макушкой на теплые колени приятеля и складывая руки на груди, — знаешь, почему я люблю трагедии? В них всегда вырождается нечто уникальное. Для окружающих ты просто псих, как и я. А всё от того, что они не видели бед и не могут увидеть этот мир таким, какой он есть на самом деле. Планировщики всегда пытаются контролировать свои нежные мирки. Я не планировщик, я пытаюсь показать им, насколько жалки их попытки всё контролировать! Достоевский лишь криво улыбнулся, последняя фраза оказалась довольно спорной. — Зачем ты надеваешь эту маску? Ты так прячешься от мира, или хочешь, чтобы мир прятался от тебя? — ХА-ХА! Я уже давно стал тем, кем притворялся! Абстрактное сумасшествие, — с иронией сообщил ему Николай, а затем добавил, — а вот ты? — Аналогично. Когда их взгляды пересеклись, они, с молчаливым осознанием, пришли к тому, что нагло друг-другу врут.***