Часть 2. Сказки на ночь. Глава 1. Кривой Дар Предвиденья
Рука, прижимаемая недопилотом к груди, медленно отклонилась и теперь упала с тихим стуком о пол вентиляции. Конрад Керз довольно оскалился, протянул руку в небольшую дыру и поудобнее перехватил девку за руку, поближе к локтю. Он медленно потянул её к себе, не желая повредить суставы — время еще было, ведь человек не истекает кровью за мгновение. На редкость легкая и худая она легко скользила к нему на встречу по луже своей крови, а затем выскользнула из небольшого прохода в лапы Примарха Восьмого Легиона. Кёрз оторвал кусок материи от своего подранного плаща и перетянул ногу пленнице повыше ран — кровь перестала вытекать. Его рука сама потянулась к ней — хотелось потрогать, пощупать, то, за чем он так долго охотился, а она всё ускользала… Но не сейчас — если протянуть время, то упрямое создание всё-таки откинется, а ему этого не хотелось… Он поудобнее перехватил её и поспешил наверх, в своё логово.--- ---
Примарх с трудом сдерживает довольное рычание, когда дверь за его спиной закрывается, и отделяет его и его… — …Игрушку? — произносит он, всматриваясь в исхудалое лицо еще совсем девчонки. На вид ей лет 15, не больше. (Низкая, мелкая, тощая, несформировавшаяся и так и не превратившаяся в полноценную женщину, хотя судя по документам, что он прочел — уже давно должна была иметь взрослое на вид тело.) …отделяет его и его игрушку от окружающего пространства корабля. Тут нет света, да он ему и не нужен, но будет нужен ей — игрушка в темноте не видит. Поэтому здесь проведен свет, который не нужен Ночному Охотнику. Но сейчас Ночной Призрак все-таки позволяет свету быть здесь. Ему отчего-то хочется наложить швы поровнее. Он не понимает, с чем это связанно, но это и неважно в данный момент. Ведь если подумать, то думать некогда: если запасть в медитацию над смыслом бытия, подобно Магнусу, то он останется тут один года на 4, а ему этого не хотелось бы. Он кладет её на стол и начинает готовить обезболивающее — ему не хочется будить её раньше времени - пусть отоспится перед тем, как придет в себя и поймет, в каком положении теперь оказалась. А противная девчонка явно будет неприятно удивлена, когда до нее дойдет суть произошедшего. Но ничего - он заставит ее смириться со своими положением … — Моей игрушки, — прошептал он, вводя несильный наркоз, и облизывая сухие губы.--- ---
Он накладывал стежок за стежком, аккуратно, вымеряя расстояние, стараясь, чтоб все было ровно, как на тех накидках из кожи, что он шил. Ранение было не слишком серьезным — пуля прошла сквозь ногу, но кость не задело — немного поцарапало, не более того. Он закончил работу и обработал раны еще раз. Но кровь все равно застыла на белой коже его пленницы несимметричными узорами. Он провел по ним пальцем, в очередной раз задумавшись о хрупкости смертных и никчемности их существовании, о краткости бытия… Но это быстро наскучило — у него в данный момент были другие дела, а от спящей девчонки все равно никакого толка, особенно, когда она в таком состоянии. Примарх взял её на руки и положил на настил, который он соорудил для неё почти сразу, как сюда попал. Да, он готовился, видел этот момент. Правда, сначала видения были иными, но об этом он подумает позже, не сейчас. Что-то сбивало его со стройной череды мыслей… Запах крови. И её кровь так маняще пахла… Он с раздражением откинул назад свои длинные черные волосы и коснулся её раны, той, что была прорезана ножом, а затем повел рукой с окровавленными ногтями вверх, к бедру. Пленница застонала и заворочалась во сне. Обнаженное тело слегка повернулось, и Ночной Призрак отпрянул, а наваждение спало. Он укрыл её потеплее и подошел к столу, на котором зашивал её раны — здесь нужно немного убрать — выкинуть её грязную и изорванную одежду, например. В очень тусклом свете настольной лампы глянцевым блеском отсвечивало черное пятнище крови, которое вытекло с простреленной ассасином раны из тела девчонки. Его губы растянулись в довольном оскале. Он наклонился и коснулся губами пятна крови, втягивая её в себя и старательно слизывая со стола, смакуя вкус… Прошло всего мгновение, и в голове Примарха заскользили образы, подобных которым он никогда не видел. А еще через мгновение его голову пробило болью…--- ---
«Тепло. Наверное, я в раю? Так хорошо! Ничего не болит! А мне было так больно… и страшно. А теперь так хорошо!» — мысли текут в голове не спеша, и я открываю глаза в надежде увидеть что-то иное, а не корабль. Мне даже кажется, что этот кошмарный сон кончился, и я очнулась у себя в комнате. Но глаза открыты, и в слабом свете я вижу стены корабля. Страшно. Я осталась жива. Мысли судорожно мечутся в моей голове, и я с ужасом вспоминаю, что по пробуждению пилот из канонной книги не досчитался пальцев на руке. Я выдергиваю руки из-под одеял — все пальцы на месте. Откидываю одеяла в сторону — ноги тоже все на месте, а рана аккуратно зашита. С облегчением вздыхаю. Обращаю внимание на свою наготу и понимаю, что сдернуть с меня одежду мог только Он — собственно ничего уникального. Я нервно оборачиваюсь по сторонам, и вот зрение выхватывает в полумраке валяющийся на полу темный силуэт, и я замираю в страхе перед примархом восьмого легиона. Сейчас здесь стало как-то неестественно тихо, и я слышу его размеренное дыхание. Очень тихо. Почти так же, как было в моменты затишья, когда я сидела в вентиляционных ходах. «Возможно, стоит уйти прямо сейчас отсюда и прикончить себя где-то в глубине коридоров? Бежать все равно некуда, кроме как на тот свет», — думаю я, смотря на него. Он не двигается. Я встаю с настила и иду в сторону выхода — нога слабо отдается болью, но собственно плевать на это — скоро все будет кончено. Дверь, оказывается, не заперта, а только прикрыта. Я замираю на мгновение, не веря в происходящее и в свою удачу. Он просто спит и не слышит меня. Я оборачиваюсь, и теперь вижу то, что напрягло меня в самом начале: он не спит на настиле, как я, хотя на него места бы хватило и еще осталось, а валяется на полу, а пол кстати не особо теплый — босые ноги отзываются дрожью. Он сейчас не выглядит, как убийца или ненормальный. Он — просто спящий человек… «Который зашил твои раны, укрыл тебя, а ты хочешь свалить, бросив его лежать на холодном полу??? У тебя совсем совести нет? Что ты за тварь такая неблагодарная?» — услышала я голос внутри головы и меня даже передернуло от того, что я могу быть действительно такой низко падшей. Ведь воровать консервы с кухни корабля это одно, а вот бросить на полу того, кто о тебе позаботился (и не важно, с какой целью в данный момент) — это совсем иное. «Я не тварь», — робко возразила. «Да, ты не тварь! Ты — тварина!» — услышала я свирепый мужской голос. Кажется, он почти ревел и вся ярость мира, что была сосредоточена в нем, сейчас была направлена в мой адрес. «Вот именно! Неблагодарная эгоистка! Да как тебя мир еще носит? Ты на добро злом решила отплатить? » — голос с хитрецой опять прозвучал в моей голове, и меня передернуло. Это не мои мысли. И голос не мой внутренний… «Ёбаная жизнь…», — почти простонала я. «Не особо она у тебя ёбаная! Но прилично тебя взъебёт, если ты продолжишь в том же духе!» — этот хитрый голос давил, как надо! И гнул своё. Теперь я слышала сплошную сталь, и никакого заискивания, как это было в начале. «А ну иди нахрен из моей головы, гребаный демон!» — четко заявила я. Я вообще не собиралась слушать непонятные голоса — я не какой-то там Фулгрим-извращенец. «Вот видите: подходит она, подходит!» — я снова услышала у себя в голове этот голосок. Странный такой, с хитринкой что ли… «Да не факт! Не вижу в ней совершенства — не заговаривай мне зубы!» — не поняла — то ли баба, то ли мужик говорит. Но таким приятным грудным голосом, почти промурлыкал, приказывая, и прям даже хотелось ему подчиниться… «Только потому, что она — твой выбор, Хитрожопый, не значит, что она сможет!» — голос злобный и агрессивный, сочлененный из ярости этого мира. «Так-то это мы все решили её сюда переместить — это было общим нашим решение во время совместного шабаша», — голос принадлежал какому-то деду… «А ну пошли нахрен из моей головы! Быстро!» — про себя произнесла я, стараясь не особо вслушиваться в разговор — странные у них были голоса — их хотелось слышать и слушать… «А она слышит?» — опять эта полу-мужик, полу-баба произнесла/произнес/произнесло. «Ой, я забыл отключить камень коммуникации. Но пути вселенной неисповедимы. Значит, так было надо!» — голос с хитринкой сначала как бы отдавал оттенками вины, а потом начал почти проповедовать свою невиновность, и почему-то мне стало понятно, что камень не выключил именно он, а вернее включил, когда ему было надо. «Да вечно твои «пути вселенной» по пизде идут! Сколько раз уже пробовали — всё хуйня!» — голос от ярости почти взревел. «Ну, тише, не ссорьтесь — девочка еще в себя не пришла до конца. Оклемается, и начнется веселье — мы же все знаем какая она на самом деле», — дед походу решил всех помирить. Еще бы чаю предложил с печеньками этому сброду. «Пошли вон из моей головы!» — приказала я в который раз, на что тот, у кого голос был подозрительно хитрый, издал коварный смешок. «Тварство! Да отключи ты свои колдовские цацки!» — взревел голос и я услышала отчетливый грохот, будто бы что-то пнули, или раздолбали к чертям огромным молотом. А, может быть, даже все сразу… Голоса заткнулись, и больше не возникали. Я поспешила к выходу, но замерла почти на пороге. «Ведь все равно скоро сдохну. Уже сегодня… Так почему перед смертью не сделать то, что хотела? И плевать на голоса — у меня просто могут быть глюки от потери крови», — думаю я, и замираю в нерешительности. Я колеблюсь недолго и на цыпочках подхожу к ложу, беря с него одно из одеял. Подхожу, накрываю. Но примарх будет повыше и пошире стандартного человека и мне приходится идти за еще одним, а затем за еще — чтоб ему было теплее. Но когда я подхожу за последним, мое тело начинает трясти, и я присаживаюсь на это самое ложе, не в силах стоять на ногах. У меня кружится голова, и я с раздражением для себя понимаю, что тело меня не слушается — я никуда не могу идти. «Что за чертовщина? Всё ведь было так хорошо…» — мне больно, тело сводит судорогами. В итоге меня трясет от холода с такой силой, что я подлажу под те одеяла, которыми была укрыта, и теряю сознание. Стараюсь не издать ни звука, но стон боли все-таки срывается с моих губ…--- ---
Он пришел в себя так же неожиданно, как и завалился на пол. Кажется, кто-то застонал рядом с ним… Теперь видения отступили, и он вернулся в нерадостную реальность. Примарх вспомнил последние события и с раздражением открыл черные глаза. В душе у него неприятно шевельнулось, когда его взгляд вычленил слегка приоткрытую дверь. — Ушла, сучка, — прошептал он, позволив себе кривоватую улыбку, которая быстро переросла в злобный оскал. — Ну, ничего: я тебя найду и посажу на цепь. Будешь знать, как от меня бегать! Пару пальцев с твоей руки, и ты поймешь, что не стоит открывать своими лапками двери без разрешения… Отрежу с левой руки… Или с правой? Он замешкался, сунул руку под одеяло, и понял в чем проблема. Он не мог сам себя во время припадка накрыть одеялами! Это просто невозможно! Руки его рассеяно зашарили по верхнему одеялу — самому новому и мягкому из всех. Оно отличалось по цвету — было несуразно ярким для корабля — синим, а не серым, как все остальные. Он принес сюда его специально для девчонки, но она накрыла его им. Примарх слышит полувсхлип-полустон, и наконец-то поворачивается в сторону настила, который он соорудил. Она спит. Тихо и можно сказать безмятежно, правда, наркоз начал её отпускать, но она все еще находится под его воздействием, правда ей уже не так весело — боль она начала чувствовать… Он рассеяно гладит руками по одеялам, еще раз смотрит на неё — свернувшуюся в клубок, и с виду почти не дышащую. Она не чувствует его взгляда и продолжает спать. Спит, когда рядом с ней сидит Примарх Восьмого легиона. Кёрз подползает к ней, оставляя в покое одеяла. Рука, запачканная кровью, тянется к ней, к её грязным и спутанным волосам. Он трогает их и уголки его губ слегка трогает намек на улыбку. Он касается её лица, внимательно смотрит на неё, стараясь разглядеть и запомнить. Палец с острым когтем скользит по её щеке. Она все еще лежит неподвижно, словно пребывая в оцепенении. Он трогает её за шею, за плечи, и она высовывает из-под своего одеяла руку. Кёрз касается её руки, взяв в свою ладонь её ладонь, такую тонкую и мелкую по сравнению с его. Он замечает, что это — правая рука, аккуратно мнет пальцами её пальцы — мизинец и безымянный и тихо шепчет: — А я думал их тебе отрезать, — он усмехается. — Но если я их тебе отрежу, то ты будешь криво укрывать меня одеялом… Он смотрит на её руку, чуть прохладную, еще недолго и замечает, что она — грязная. Но ему становится видно, что его рука — куда грязнее. И от этого факта как-то странно на душе… Они были созданы, чтоб возвышаться над людьми и всем человечеством, а что в итоге вышло? Какая-то непонятная недо-пилот находясь с ним на одном корабле, и та пыталась отмыться… Немного неудачно, но важен сам факт… Примарх ухмыляется, а затем встает на ноги, накрывает ее еще парой одеял, и уходит, закрывая за собой дверь. До её пробуждения еще несколько часов, и ему есть на что их потратить…--- ---
Несколькими часами позже
Глаза я открыла в непроглядной темноте. Я помню, что в прошлый раз здесь был свет, но сейчас его не было. Было тепло и тихо. Я рассеяно коснулась рукой лба и затем ощупала вторую руку — все пальцы на месте. С почти что облегчением вздохнула и решила, что надо бы уходить отсюда и таки осуществить задуманное — сама по себе я не сдохну. Видать, родилась под счастливой звездой, которая решила осветить мой путь в самый неподходящий момент. Рядом что-то завозилось, и я поняла что именно. Конрад Кёрз очевидно перевернулся на другой бок и, нащупав меня, прижал к себе. Кажется, я забыла, как надо дышать. В глазах почернело (хотя, я и так ничего не видела в темноте). «Ёб твою мать!» — пронеслось в моем мозгу, и я зажмурилась. Понимание неотвратимости грядущего напрягло с неимоверной силой. Я с раздражением на саму себя фыркнула — надо было не по вентиляциям скакать, а выпиливаться в самом начале, как увидела его в капсуле и поняла на какой корабль меня занесла нелегкая. Но у меня ведь еще есть шанс отправиться в прекрасное далеко? Я аккуратно нащупала его руку и попробовала приподнять, чтоб выскользнуть и уйти отсюда. Лапища была тяжеленой, и задуманное осуществилось не с первого раза. Но всё-таки мне удалось… Я с трудом встала на ноги, и сделала первый шаг — нога отдалась тупой режущей болью. Но я взяла себя в руки и пошла вперед, стараясь не поднимать ноги слишком высоко, чтоб не упасть… — Тзынь! — по помещению раздалось гулким эхом звук от падения на пол чего-то металлического. Я замерла на месте и каким-то неясным мне способом осознала: на меня смотрят внимательно, неотрывно, и, кажется, с насмешливым интересом. Я поставила ногу на пол — звук раздался по помещению еще раз. Дважды попасться в одну и ту же ловушку — это прям «лох-судьба»! «Ловушка. Обычная леска с подвешенными к ней ложками», — поняла я и на моем лице отразилась досада — меня поймали на такой примитив. Не на «чуйку примарха», не на «великий и ужасный дар предвиденья»! Нет! Просто на леску с ложками, которую я в темноте не видела. Пол к моему удивлению оказался уже ледяным — я помню, что на корабле всегда было жарко или же это мне казалось после теплой постели? Я переступила с ноги на ногу — ступни начинали коченеть, нога опять отдалась тупой болью. — Ты там замерзнешь, — я услышала слегка насмешливый и приятный голос. — Вернись обратно! Зачем вообще ты встала? Что ты собиралась делать? Он требовал это как-то необычно: с одной стороны на редкость мягко для такого существа, как он, а с другой было понятно, что ослушаться я не имею права. Я в нерешительности переступила с ноги на ногу еще раз и обхватила себя руками. «Нет одежды. Я голая», — осознала я то, что почему-то мой разум не вычленил, пока я не обхватила себя руками. Я стыдливо прикрылась, по помещению гулким эхом разнесся его приглушенный смешок. — Иди сюда, — велит он и я слышу хлопки очевидно всего ладони по матрасу. — Не глупи, не зли меня. Ты собиралась уйти? Убежать?!!! От меня? — Мне надо в туалет, пожалуйста, — прошептала я. — Я… я даже не вижу, куда мне идти, — произнесла я хрипло, про себя отмечая, что его голос такой, словно он и не спал до этого — вид делал что-ли? И вообще его голос весьма приятный, и если не знать наверняка, кто это говорит, то ему хочется верить. Но я-то знала, кто передо мной. В темноте что-то завозилось, а затем послышался щелчок, и светодиодные лампы осветили помещение очень тусклым светом. — Теперь ты видишь, — он произнес это чуть жёстче, но все равно голос его был какой-то веселый что ли… это слишком сложно описать. Он не был похож на голос какого-то полубога. Нет, отнюдь! Это был голос человека, человека, которому было скучно весьма долго, но теперь есть что-то, что его заинтересовало и сейчас он веселится, наслаждается одной ему ведомой игрой. — Иди сюда! На тебя надо накинуть что-то, чтоб ты не замерзла, а потом пойдем в туалет. Я в нерешительности сделала шаг вперед — бежать все равно некуда, да и далеко не убегу. Нога отдалась болью неожиданно и резко — я упала, не удержав равновесия, сжалась в комок, хватаясь за ногу и постыдно скуля. — Тц! — он произнес это как-то так, словно «того и следовало ожидать — доскакалась». Поднялся сам тихо и быстро, поднял меня с пола и положил под одеяла. — Не дергайся, сейчас я осмотрю рану, и пойдем. — Куда? — спросила я, когда увидела, что он подошел к невысокому столу, и стал перебирать там какие-то ножи, пилы, кусачки… — В туалет, — напомнил он мне, одарив почти-что снисходительным взглядом, правда демонстрируя в руке какой-то нож. — Тебе нужно будет выдавить из себя хоть немного жидкости, иначе я буду вынужден вставить тебе вот это. И он извлек из сумки, стоящей на столе стерильный пакет. В нем лежал катетер. — Не надо — я справлюсь, — такая перспектива меня не радовала. — Если вдруг не сможешь, это придется сделать. Ты ведь не хочешь сдохнуть от отравления? Ты была под наркозом, и такая неприятность может произойти, — вкрадчиво спросил он, подходя ко мне и бесцеремонно задирая одеяло, открывая себе доступ к ране на ноге. Я отрицательно помотала головой. Умом я понимала, что он говорит правду, и что это надо будет сделать, но как-то хотелось без лишних трубок в своем теле. — Хорошо, — я киваю головой. — Спасибо. Он отрывается от осмотра моей раны, мгновение смотрит на меня хмурым взглядом, а потом заворачивает в одеяло, и так и выходит вместе со мной в коридоры, держа на руках. Помещение туалетов расположено перед помывочной. Он молча ставит передо мной ведро, и на мои возражения на счет унитаза, отвечает категорическим отказом. Я не спорю с ним. Он и так уже нервно поджимает губы. А у Кёрза, судя по книге, всего два состояния — 1)Адекватен, 2)Не-Адекватен. И вот как именно и при каких обстоятельствах осуществляется смена полярности в его мозгу мне в данный момент проверять не хотелось. Дверь закрывается, и я остаюсь одна. Голова все еще кружится, нога болит. Я думаю о том, что все могло быть куда хуже — проснуться, например, без пары пальцев — не сложно. Тем более, что Кёрз отлично умеет пользоваться и хирургическими инструментами, и рассчитывать дозу наркоза, и еще неизвестно сколько знаний напихано в его голову, и сколько он решит опробовать на мне на практике? И еще мне стало понятно, как Элвер в каноне не почувствовал во сне, как Примарх отрезал ему пальцы — Он и там забавлялся, как мог, весело шебурша аптечкой. Наконец, у меня получилось. Я с облегчением вздохнула — не придется мучиться с этим всем… Я встала с ведра, отодвинула его в сторону ногой — раздался скрежет, поплотнее закуталась в одеяло. — Что-то мне подсказывает, что всё, — в помещении появился Кёрз, взглянул в ведро. — Можешь выливать. Катетер на тебя тратить не придется. «Кажется, такое понятие, как брезгливость у него по каким-то причинам отсутствует — видать, не предусмотрено заводскими настройками», — подумала я, стараясь вообще не смотреть на Него — мало ли, как он это расценит. Я одной рукой взяла край ведра и вылила в унитаз то, что по мнению Кёрза не смогла бы вылить из себя без катетера. Я сделала шаг вперед, к двери. — Куда ты? — он преградил мне путь, сделав шаг в сторону и перекрыв собой дверной проем. — В комнату — мне нехорошо, извините, — ответила я, стараясь не смотреть ему в глаза. — Мне еще пить хочется… — Два глотка, когда помоешься, — произносит он тоном, не терпящим возражения. — Помыться? — я с трудом не стучу зубами — меня от слабости начало колотить. — Да, — он кивает мне и указывает рукой на дверь, что ведет в душевую. — От тебя разит так, что я не мог спать нормально. Всё боялся, что сам провоняюсь. Я была удивлена услышанным, и в изумлении, забыв про предосторожность, подняла на него взгляд. И только теперь я, посмотрев на него внимательно, поняла — он чистый! Он помылся! Нет того грязного Конрада Кёрза, который был описан в каноне. «Что происходит?» — подумала я. — « Это точно канонный Конрад Кёрз? Так, трупы были? Были. Всех перерезал? Всех. А почему ко мне иное отношение? Что происходит? Что будет дальше?» — я старалась не делать резких движений, и не выдавать своих эмоций хоть чем-то, но это же Примарх. Мои взгляды в его сторону не остались незамеченными. Если бы это был обычный человек, то я бы сказала, что он слегка смущен, судя по почти незаметным изменениям в выражении лица. Но это ведь Конрад Кёрз — мало ли что он чувствует? — Почему ты смотришь на меня так? — на его вопрос я промолчала — даже не знала, как соврать поудачнее. — Мне вытягивать из тебя ответы плоскогубцами? — он интересуется вкрадчиво, и меня начинает колотить еще сильнее. — Хочешь, я за ними схожу? — Нет, не надо, пожалуйста, — спешу ответить я. — Я просто… Я помню, что там, в коридоре, когда я последний раз Вас видела, Вы были … выглядели иначе… а теперь лучше… — Ну, да, — он пожимает плечами. — Я смыл с себя кровь презренных. Теперь это можно было сделать не отвлекаясь. Вот я и сделал. Как выбил ассасина, так и сделал. Тебе надо тоже смыть с себя всё это… Да, вот это всё. (очерчивает пальцем круг очевидно, намекая, на грязь, что панцирем покрывает мое тело). Я хочу по ночам спокойно спать, поэтому трись усерднее. Иди, иди, и не спорь — так надо. На этом его весьма развернутые объяснения были закончены, и я иду в сторону двери. По дороге думаю, о том, что Кёрз, по-ходу, всерьез опасался ассасина. Или нет? И что его вдруг подбило на помыться? Странно… Дверь за мной закрывается, и я вижу раковины, стоящий вверх тормашками таз, на который я не так давно вставала, чтоб убежать от Примарха, мыло в мыльнице, и висящие на перекладине трусы. — Они высохли, — раздается у меня за спиной голос Кёрза. — Так что можешь их одеть, если хочешь. Я поворачиваю голову в сторону вентиляционного входа, куда я когда-то убежала от Кёрза. Я слышу у себя за спиной смешок, который перерос в смех. Чистый такой, ничем не замутнённый. А причина проста — вход в вентиляцию заделан аккуратными кусками железа по типу решетки. Толстые полоски прикручены так, что я их при всем желании не откручу. И я понимаю, что удрать теперь при всем желании не так просто. Он словно слышит мои мысли и, положив мне руки на плечи, слегка массируя их, говорит почти с сочувствием: — Я еще не все заделал — мне есть к чему стремиться. Но это лишь вопрос времени — когда они будут закрыты все. Я ведь не могу допустить, чтоб ты по своей глупости оборвала свою жизнь? Нет-нет! Так нельзя! Не в твоем случае! Я стою в какой-то прострации, и слышу, как сквозь вату, льющуюся воду. Это не я повернула краны, и я не забрала сама у себя одеяло, и не я сунула себе в руку мыло с мочалкой. Не я. Пена стекает вниз вместе с грязью, кровью, и вонью этого корабля. Тело, оказывается, у меня с абсолютно белой кожей. Я невольно засматриваюсь на свои руки. Кёрз за спиной хмыкает, и забирает у меня из рук мочалку, спешно натирает мою спину, окатывая водой. Вода прекращает литься, он протягивает мне высохшие трусы. Я натягиваю их, про себя отмечаю, что у этой Элверы вообще нет груди — чистый ноль, не запятнанная изменениями фигура, и это особенно видно после того, как это тело исхудало в вентиляции. На плечи мне ложится одеяло, и меня сгребают почти в охапку, а затем волокут обратно в гнездо Кёрза.--- ---
Через час
Стало тепло, особенно после того, как Он скормил мне чашку какой-то невероятно вкусной похлебки. Он что-то делал на столе, намурлыкивая какую-то веселую мелодию себе под нос. Я убрала с лица высохшие короткие волосы грязно-песчаного цвета, и задумалась о жизни. Пока что все относительно неплохо, но что будет дальше? Я припоминала то, что мне было известно об этом Примархе. Тут небольшой выбор. Он может в любой момент сменить свою милость на гнев, и меня не станет. При том мне будет очень больно! Если он все-таки решит меня не убивать, то жить мне будет просто невесело! Очень не весело! И, кстати, больно. А потом, когда мы долетим до долбаной Тсагуальсы, мне надо будет валить оттуда! Прям сразу, как Кёрз выпорхнет в песчаную бурю. Не стоит повторять подвига парнишки-пилота, место которого я каким-то чудом заняла… Но, возможно, лучше самовыпилиться? Но как теперь это сделать? Навряд ли он выпустит меня куда-то отсюда, пока не забьет все входы в вентиляцию. Можно попробовать стащить его инструменты, но он навряд ли оставит меня наедине с ними в комнате. Одним словом стало даже как-то обидно. Я вроде бы как жила и никого не трогала. И в итоге попала сюда — в этот странный мир. Я этого не хотела! Я хотела иного! А тут сижу с каким-то непонятным варпомодифицированным мужиком, который в любой момент может решить, что пришло время отрубать мне пальцы во имя добра и справедливости! И какого хрена я должна страдать? Да и вообще этот его дар левый… Я уже начала придрёмывать под теплыми одеялами, как вдруг корабль тряхануло, и раздался звук взрыва… — О-па, — прошептал Кёрз и направился к выходу. — Что это? — спросила я, уже сидя на настиле. Он обернулся в мою сторону, недовольно покривил красивые губы, и направился ко мне. — Это взрыв у нас на корабле, — он говорит это, засовывая руку под настил и что-то там ища. Наконец достает и тянет руки ко мне, я отодвигаюсь при виде того, что он оттуда достал. — Мы летим, а корабль — взрывается. — Зачем? Не надо! — я пытаюсь прикрыться руками, но Кёрз ловко хватает меня и зажимает между ног вместе с руками. — Это чтоб ты не удрала в дыры вентиляции, которые я не заделал, — отвечает он, застегивая замок на моей шее. — И чтоб с дуру не навредила себе моими инструментами. Да! Чтоб не навредила — это я для этого одел на тебя ошейник и посадил на цепь. Да, однозначно. Именно по этой причине. И мне не приносит это никакого удовольствия! Ты сама виновата — ты ведь пыталась уже неправильно распорядиться своей жизнью? Не ной! Не зли меня! Я вернусь и сниму! Или не сниму! Не ной! — Это глупо! — Это правильно, — заявляет он. — И не говори, что не смотрела в душе на дырку в вентиляции с целью убежать от меня. И даже не думай врать, что не думала вскрыть себе вены моими ножами! — заявляет он, нацепляя цепь на ошейник. — Так что ты виновата! Да, виновата ТЫ. — Или ВЫ? — спрашиваю я, надеясь, что или он меня убьет, или корабль взорвется к чертям, пока он тут будет «смыслом жизни» прикрывать свои извращенные фантазии, которые он то ли отказывается признает, то ли признает, но молотит под дурака. — Не я. Точно нет. Он еще раз проверяет замок, цепь, а затем встает с меня и уходит, гордо хлопнув дверью.--- ---
Он ушел сразу после того, как одел на меня ошейник. Я еще какое-то время сидела на настиле, и смотрела в стену, потом на тот самый стол, где лежали его инструменты… Быстро кончилась моя свобода (Элвера он просто сразу приковал к креслу пилота, а меня, видать, немного решил привести в порядок для начала; и не спал он — потому и не пристегнул цепью сразу)! С одной стороны, я понимала, что он сделал правильно — я бы таки добила себя. Но эта его правильность выгодна для него, а не для меня. Мне с ним еще 4 года тут чалиться… Запахло прохладой, в которой я узнала запах космоса… Меня передернуло, и я посмотрела в сторону двери — она была открытой! Я тряхнула головой из стороны в сторону — все равно она открыта! И оттуда тянет холодиной… Я с ужасом осознала мои неперспективные варианты. Вскочила на ноги, кинулась к двери, упала, благо, что на настилы… Длина цепи оказалась короткой — я могла только стоять, и сделать один шаг в нужную мне сторону. — Метра два, не больше, — подметила я очевидное, и поняла, что дверь я при всем желании не закрою. Кинуть что-то в нее — так это открыть еще шире — она наружу открывалась, а не вовнутрь. Я поняла, что замерзну здесь. Но самое ужасно, что скорее всего, не на смерть, а до обморожения конечностей. Меня затрясло, не от холода, нет. Мне стало страшно. Лишиться рук или ног — это катастрофа! Я кинулась к стопке одеял, лежащим на краю настила — цепи не хватило. Я вытянулась в их сторону всем телом, с трудом зацепила здоровой ногой, и подтянула все, что смогла. — Примарх! — крикнула я. — Примарх! Ответом мне стал еще один взрыв, и тишина, а потом темнота — свет отключился. С ужасом для себя я поняла, что он мог вообще вылететь в космос. Ведь если пахнет этим самым космосом, то у нас пробоина, а, значит, жить мне осталось недолго — пока не замерзну или не задохнусь от отсутствия кислорода. Я спешно разворачивала одеяла, накладывая одно на одно. Изловчилась, подтянула еще три. Их тоже на другие, наверх. Зову еще раз — никто не приходит, никто не спасает. Вот она — реальность этой жизни. Никто не придет и не спасет — все надо делать самой. Я залезла с головой под одеяла и стала подворачивать края под себя, чтоб не поддувало. В помещении стало действительно холодно, изо рта шел пар, и я закрыла последнюю дырку — ту, через которую все смотрела на дверь, но никто так и не пришел…--- ---
Через неизвестно какое время
Я уже не чувствовала ног и рук от холода, дрожала и ничего не могла с собой сделать. Я уже давно уверовала, что сдохну от переохлаждения, и что Кёрз, наверное, уже тоже сдох — как то под откос пошла эта реальность. Что я думала в то время? Я думала о том, что могла бы сделать, но чего не сделала… Я сожалела, что моя жизнь была такой ничтожной, ЧТО Я БЫЛА В НЕЙ ТАК НИЧТОЖНА! Было обидно, и от этого куда больнее, чем от вездесущего холода, который сковывал все внутри меня… …Он вернулся, кажется, через вечность. Я видела сквозь пелену, как он понял, что дверь осталась открыта, как ускорил шаг, входя в помещение, как стремительно сократил расстояние, почти подлетая ко мне, как склонился, всматриваясь в моё лицо с почти что тревогой… А дальше я не помню, что было, потому что потеряла сознание. Просто наконец-то уснула от холода…--- ---
Когда я пришла в себя, мне было плохо. Дыхание было сиплым, поверхностным, и кружилась голова. Я судорожно посмотрела на руки, а потом пошевелила ногами — не отморозила ли? Все было на месте, и это радовало — я чувствовала их. Приступ кашля заставил меня забыть о мутной радости, что я испытала от наличия у себя конечностей, и я резко села, сгибаясь пополам на импровизированной кровати. Керз оказался неподалеку — я наблюдала его на периферии зрения, пока кашель не заставил меня почти вырубиться вновь от давления, которое подскочило. Сильная лапища тряхнула меня, и куда-то в ягодицу вонзилась игла шприца. — Сиди, — велит мне он, и я с запозданием отмечаю, что я спала в почти сидячем положении — у меня за спиной настил из плотно свернутых одеял и подушек, сбитых в кучу. — Так будет проще дышать и меньше шансов задохнуться. — Убейте меня, пожалуйста, — сиплю я. — Ты слишком рано сдаешься, — произносит он и смотрит почти с укоризной, но во взгляде так и сквозит недовольство. — Вы нарочно оставили дверь открытой? — Нет, — отвечает он мне как-то на редкость терпеливо. — Это была случайность. — Эта случайность почти стоила мне жизни! — заявляю я и захожусь в новом припадке кашля. — У меня воспаление легких? Я умру! Всё однажды кончается — должно кончиться и терпение Ночного призрака. На его лице проявилось недовольное выражение, брови нахмурились заходили желваки. Он обнажил острые зубы, потянул вперед ко мне руку с длинными то ли когтями, то ли ногтями… «Вот сейчас это случится! Наконец-то! Я не хочу здесь быть! Ну, сделай это! Я хочу домой!» — я думаю о своей смерти от его рук с каким-то нездоровым счастьем, что, наверное, отражается на моем лице… Керз замирает, всматривается мне в глаза, а затем уходит прочь, что—то невнятно бормоча себе под нос видать на нострамском. Дверь за ним медленно затворяется — я слышу звук замка, запирающегося снаружи, и наступает тишина. «Однако он учел свои ошибки. Слишком поздно — не известно выживу ли я», — думается мне с каким-то мрачным восторгом.--- ---
Часом позже
В свете настольной лампы видны очертания помещения, но они меня не слишком заботят. Я думаю об ином… Что должно случиться, чтоб Керз не вел себя так, как в каноне? Что могло произойти? Или же в каноне его описали как-то не так, ошиблись… Но разве могла произойти ошибка?.. Дверь отпирается, и он снова со мной в одном помещении. Он напевает себе под нос мотивчик какой-то песни, веселой, кстати, и идет ко мне. В руках у него какие-то свертки… — Сиди смирно, — велит он мне и подходит ближе. Как-то ловко он устанавливает стойку капельницы, которая, оказывается, и так стоит тут — я ее просто не заметила, и пристегивает к ее верху пару пакетов с какой-то жидкостью. Остальные он кладет на стол, на котором хранит инструменты… Керз склоняется надо мной и тянется к моей руке… Я не хочу, чтоб он меня спасал. Смерть от воспаления легких противная, но не такая болезненная, как, например, жизнь рядом с этим психопатом в момент обострения. Когда его милость сменится гневом? Когда он начнет вести себя так же, как в каноне? В самом начале он себя немного контролировал, а потом… Потом он просто выкинул своего раба… Выкинул этого глупого мальчишку-Элвера, не смотря на то, что тот был ему верен и не бросил его одного на Тсагуальсе, хотя мог. Да, там было место стокгольмскому синдрому, но разве мы не в ответе за тех, кого приручаем, пусть даже таким ужасным способом? Разве мы можем просто взять и выкинуть кого-то… — Да убейте же вы меня! — захрипела я. — Это ведь не сложно! Я хочу домой! К себе, понимаете? Домой! — Мы будем говорить об этом позже, — произносит он четко, хватая меня за руку. Напрасно я пытаюсь её выдернуть — куда там! Хватка у него железобетонная! — Нет! Сейчас! Сейчас будем говорить! Я сказала: сейчас! — хриплю я, пытаясь не закашляться. — Я не собираюсь находиться здесь с Вами! Я знаю, кто вы и что из себя представляете! И я не собираюсь быть с Вами на этом корабле 4 года! — Около 130-ти лет, — произносит он будничным тоном, и это заставляет меня прекратить царапать его руку своими уже давно обломанными об него ногтями. Я так и замираю с открытым ртом, смотря на него широко распахнутыми глазами. Запоздало понимая, что по моему лицу катятся слезы. Но это не слезы страха — это слезы сожаления. — Ну, или чуть побольше. Может быть, лет 150… — Нет, — я произношу это наредкость четко, правда сипло от кашля. — Нет… — Можешь повторить это хоть миллион раз, глупая девка, — он садится рядом на настил из матрасов. — Но это не отменит того факта, что у нас поврежден двигатель, и лет 180 — это еще быстро доберемся! — Нет, — простонала я, услышав новую дату. — Да за 40 лет можно родить ребенка, вырастить его до детородного возраста, и увидеть его детей! А тут — 180 лет?!!! Да я сдохну, не дожив до конца этого срока! Я даже до половины этого срока не доживу! Как это могло произойти? Вы же Примарх, который видит будущее даже похлеще, чем ваш хваленый Сангвиний… — Не сравнивай меня с ним! Не смей! — угрожающе шипит он, и наступает тишина. Я молча плачу от осознания катастрофы, кашляю, всхлипываю, вытираю сопли руками, пытаюсь не зареветь в голос, но плохо получается. До этого момента была вера в относительно светлое будущее. В каноне Элвер за время полета обучился очень многому, и в итоге корабль достался ему вместе с оставшимися товарами, готовыми маршрутами, налаженными связями, выручкой… И мне по итогу (если выжила бы) досталось бы тоже самое. И это все-таки шанс на относительно нормальную жизнь в будущем… Компенсация за ущерб, который вполне возможно Примарх мне бы нанес. Но всего этого просто не случится — я не доживу до прилета на Тсагуальсу. Не будет в моей жизни ничего, кроме боли и разочарования! — Хочешь, я расскажу тебе сказку? — спрашивает он у меня, подцепляя пальцем за подбородок, и заставляя посмотреть ему в глаза. Я криво улыбаюсь ему, хотя понимаю, что мое согласие не обязательно. — Однажды на одной темной-темной планете родился…появился мальчик. Обычный такой вполне. И он хотел увидеть свет Звезд. Все смеялись над ним — а он все верил… И, знаешь, однажды он увидел их свет… — И каким он был? — спросила у него я, всхлипнув. — Холодным. Я уставилась ему в глаза и перестала наконец-то ныть от жалости к себе. Я думала о том, что он сказал, и о том, чтобы это значило. «И, главное, зачем он мне это говорит?» — я постаралась дышать ровнее, но кашель все-таки согнул меня пополам. — Ты знаешь, — произнес он, подпирая рукой подбородок, сидя на полу. — Не стоит так сразу «складывать крылья». Это неправильно. Это приведет к унынию, а оно — к очередной попытке суицида. А ты не можешь так распоряжаться своей жизнью. Только не ты. — Я просто хочу домой, — шепчу я. — И я знаю, кто Вы. — Это хорошо — мне не нужно будет представляться и объяснять тебе это «на пальцах», — на этом выражении меня передернуло. — Но такова наша новая реальность — нам ползти вместе к Тсагуальсе, и, да: это займет всю твою жизнь. Тебе лучше сразу смириться с этим, и не злить меня своими неадекватными капризами. Ты не вернешься домой. — Вы не понимаете — я не отсюда! Я очнулась на этом корабле и… — Я слегка видел твой мир, — он почти вымученно улыбнулся, театрально заламывая руки к небесам, которых я никогда не увижу. — Он прекрасен! Свет Желтой Звезды, обилие зелени, вода, падающая с неба, подобно Манне небесной… И ты, смотрящая в ночное небо и мечтающая о том, чтоб увидеть свет иных звезд… Вот видишь: надо было мечтать осторожнее — твоя мечта осуществилась. — Совсем не так, как я хотела… — Надо было конкретнее мечтать, — он пожимает плечами и смотрит на меня насмешливыми глазами. — Теперь ничего не поделаешь — смирись. Такова твоя участь. Он направляется к выходу, а я понимаю, что ошейник и цепь все еще на мне. И если не приведи Боги что-то случится… — Снимите с меня это, пожалуйста! Если что-то случится на корабле вновь… — Тут уже ничего не случится — все самое худшее случилось, — отвечает он, не поворачиваясь. Я же понимаю, что случиться может все, что угодно — от «опять не закрыл дверь» до «опять взрыв на корабле». Я больше не жду от него ответов на свои просьбы — я бы и сама не сняла бы с себя ошейник, будь я на его месте. Глупость попросила… Почти неслышные шаги, он подходит ко мне, замирает на мгновение, а потом я ощущаю, как он коснулся ладонью моей спины. Я замираю, прекращая беззвучно реветь в подушку. — Позже я сниму это с тебя, — обещает он. — Не зли меня своими глупостями сейчас. — Мне страшно… — Если ты не будешь меня злить, то всё будет в порядке, — Кёрз говорит это так, словно для его психоза нужен особый повод. — Я боюсь не этого! Знайте, что если вдруг захочется отрезать мне палец или содрать кожу, то сразу отрезайте и мою голову! И оставайтесь здесь в одиночестве! Я терпеть это не стану! — отвечаю я, отрываясь от подушки и поворачиваясь к нему. — Меня не смерть страшит и не боль, хотя я не хочу этого… Тут дело в ином… — Ином? — он вопросительно выгибает бровь. — Мы все… большинство в моем мире, — уточняю я. — Мы хотим прожить так, чтоб от нас осталось что-то… что-то осталось, как память о нас после смерти. Что останется после меня? Я бесцельно промучаюсь на этом корабле! Ну уж нет! Я предпочту отправиться к себе обратно, в свой мир, пусть даже для этого придется умереть! — Мы поговорим о твоем мире позже, — произносит он после почти минуты молчания. — А на счет жизни… Есть ли у нее смысл, если все предрешено? …Но ты не о том думаешь, девчонка! Сейчас тебе нужно поправиться! Спи! Через три часа я приду, и разбужу тебя! — Зачем? — Укол, — он пожимает плечами, разводя руки в стороны, а я тем временем сажусь и опираюсь спиной на подушки — спать мне только сидя. — Иначе ты точно не выживешь. Но если ты выживешь, я обещаю, что буду рассказывать тебе истории — «сказки на ночь». — Правда? — мне стало отчего-то тепло. — Вы будете со мной говорить? Я не буду сидеть все время одна? — меня на самом деле пугала перспектива жить, как жил канонный Элвер. И хотя Кёрз мог взбеситься в любой момент, сидеть одной 180 лет было тоже не лучшим вариантом. — Спи, не зли меня, — он направляется к выходу, и я остаюсь одна.--- ---
На пустом корабле тихо. Слабый свет освещает пространство возле настила, и я слушаю тишину. Что делает сейчас Конрад Кёрз? Непонятно, да и спрашивать у него я не намерена — меня вполне устраивает, что он пока что в адекватном расположении духа. Что произошло? Почему случилась эта авария? В каноне этого не было. Конрад и Элвер спокойно «доплыли» до Тсагуальсы за 4 с небольшим года и всё! А тут всё… «Пошло по пизде!» — вспомнила я слова «очень грозного» Бого-демона варпа и хихикнула, забулькав от кашля. Когда мое тело отбесилось и успокоилось, я решила сгулять к ведру — оно теперь стояло возле настила. Но вот моя нога что-то задела, и я решила повременить со справлением естественных нужд. Прямо возле моей ноги лежали почти до конца сточенные карандаши из пластика. Они применялись для обозначения маршрутов, выделения текста — для наглядности огромного количества таблиц, которые тут заполнялись постоянно. И один такой набор когда-то тиснула Эльвера. Зачем не понятно, но мне он пригодился. Спасибо ей за ее воровитость. И вот теперь источенные карандаши, которые помогли мне не чокнуться со скуки в вентиляции, и которые остались в мешке вместе с консервами на кухне (хвала Ассасину), лежали в пакетике из пластика рядом с моей ногой. Рядом с ними лежали аккуратно нарезанные листы пластобумаги — неплохой заменитель оригинальной из дерева. (из дерева была дороговата, и, разумеется, так тратиться не было смысла — можно было достать пластобумагу — из переработанной пластмассы. Многоразовая вещь — пластиковые карандаши с нее стирались отлично с помощью специальной кислоты. На старых кораблях, типа этого, многие записи велись именно на ней). — Хм, возможно, мое «прекрасное далеко» не будет ко мне особо жестоко? — прошептала я — при виде карандашей и бумаги мое настроение улучшилось. Я взяла листы в руки, и перевернула, положив на настил. На оказавшимся с верху листе было написано: «Если думаешь, что убив себя, ты вернёшься в свой мир — то ты ошибаешься! Ты попадешь в варп-пространство, а там тебя ждут голодные армии демонов. Они сожрут твою душу, и ты сдохнешь насовсем. Или будешь вечно корчиться в агонии. Я там был, я знаю! Не зли меня!». — Я тоже там была как-то раз, — произнесла я шепотом. — Правда, видела совсем иное. Я отложила бумагу в сторону, но тут поняла, что я вижу то, чего не должна была, и схватила бумагу вновь — слова на ней были написаны не на готике, принятом на этом корабле, а на родном языке моего мира. Где-то были отзеркалены буквы, где-то зачем-то добавлены лишние шипящие по три раза (очевидно, писал как правильнее на Нострамо), но написано было на моем языке. — Вот хрень! — прошептала я, и поняла, что я говорю не на том языке, что говорила по пробуждению, а на своем родном. Но меня удивило даже не это. «Он умудрился узнать мой язык (сейчас не важно как), предвидеть, что я скажу о том, что жду смерти в надежде вернуться в свой мир - иначе бы он не оставил послание, ведь его надо заготовить заранее! А вот увидеть, что почти отправит меня на тот свет при помощи открытой двери не смог! Не дар предвиденья а говно! И как он сам этого не понял до сих пор? Я поняла меньше, чем за день. Почему не понимает Он?» — пронесся вопрос в моей голове. Всё-таки его Дар Предвиденья немного кривоват, а, значит, видит он далеко не все, или не так, как должно было бы в идеале. Понимание этого заставило меня хмуро улыбнуться: возможно, Он не так всесилен, как могло бы показаться - у Него должны быть слабые места.