В мире нет ничего более постоянного, чем непостоянство
Сакура смотрит в своё отражение на тёмном лакированном столе. Мысли запутанные, непонятные и предательские. Девочка удивляется тому, что всё в этом мире подобно чей-то хорошо спланированной иллюзии. В её голове ужасная суматоха. Она, в который раз, теряется в полумраке собственной комнаты. Упирается локтями о твёрдую поверхность, глубоко склоняется над столом. Руки в волосах. В движениях: полная и тяжёлая угнетённость. Всё было смехотворно временно: её личные суждения, восприятие, однобокий взгляд на жизнь. Разве они теперь имеют хоть какой-то смысл? Какого это, осознать, что всё, в чём ты когда-либо была уверена — полностью ошибочно? Рядом пачка вишнёвых сигарет. За окном поздняя ночь. По шиферу крыши громко тарабанит дождь. И вправду, иногда реальность намного драматичнее фантастики.***
В кабинете у хокаге светло и тихо. Рядом длинный книжный стеллаж. Он перекрыл собой почти всю ширину стены, выглядел броско и по старому. Сакура не сводит глаз со свитков, что небрежно разбросаны то тут, то там. Дальше встречает огромное панорамное окно, а за ним алеющий закат. На портреты намеренно не смотрит. Было у неё глупое чувство, что они живые. Напрягают. Мнёт руки за спиной и гадает о причине своего срочного вызова. Сам правитель же спокоен как удав. Тёмные глаза по доброму прищурены, в губах курительная трубка. Сакура улавливает запах тяжёлого табака, горький и неприятный. С усилием пытается не поморщится. Под его мудрыми и острыми глазами крайне неуютно. Она аккуратно оттягивает воротник, ей душно. Незнание всегда пугает. А дальше... дальше хуже. — Сакура, да? — улыбается, — очень красивое имя. Она не знает что нужно ответить. Осторожно кивает. — Я соболезную твоему горю, — он устало стягивает с себя головной убор и откладывает его на край стола. Девочка тихо выдыхает. Глазами следит за этим коротким движением. Искренность в чужих словах её подкупает. Пальцы заправляют надоедливо выбившуюся прядь. — Присядь пожалуйста, разговор у нас будет длинным, — показывает мужчина на место перед собой. Девочка мнётся, но повинуется. Вблизи она отчётливее замечает морщинки вокруг его опущенных век. Облик правителя облачён белым-белым дымом. Девочка бы даже сказала, что так он становился более загадочным и таинственным. — Давай начнём с простого, — хрипло смеётся Хокаге, замечая чужую неловкость, — как хорошо ты знала своих родителей? Брови Сакуры в недоумении взмывают вверх. Суть вопроса ей поразительно непонятна. — А есть что-то... чего я не знаю? — Полагаю, что многое, — вторит он, вглядываясь в шрам на глазу девочки. Она ёжится. Бумаги шерстят в старых ладонях. Правитель хмурится, делает затяжку и кладёт несколько перед ней, другие складывает в ящик. Дверца закрывается бесшумно. Сакура с любопытством берёт документы, постепенно вчитывается и бледнеет. Хогаке оценивает её реакцию и продолжает: — Маленькая Изуми, кажется, сильно тебя любила, — уголки его губ приподнимаются. Харуно замирает. Изумрудные глаза сразу же спотыкаются на написанном. Широко раскрыты веки, пульс бьёт молоточком в горле: шокирована. Ещё и ещё раз перечитывает чернильные строчки. Не верит. — Она составляла своё завещание с нотариусом, — задумчиво протягивает он и начинает перечислять, — свой дом, личные вещи, счёт в банке. — И свои глаза, — задушенно шепчет она. Хогаке кивает в подтверждение. Сакура чувствует как холодные мурашки скользят под её платьем, а воздух прилипает ватой к стенкам лёгких. Тяжело дышать. Голова опускается тяжёлым грузом, подбородок утыкается в ключицы. Взгляд цепляется к самому началу, а там стёртое и мелкое: «5 сентября, **** года». — Как? — выдыхает она, поднося бумагу ближе, много раз промаргивается, — документу уже... два года? Хирузен медленно откладывает трубку в сторону. Хлопает по своим карманам, пытаясь что-то отыскать. Девочка интуитивно протягивает руку навстречу и берёт бумажку. Разворачивает стороной к себе и видит помятую фотографию. На изображении узнает саму Изуми, рядом с ней хмурый темноволосый мужчина. Она знает его, причину бесчисленных маминых слёз. Сакура поднимает голову, её губы хотят произнести хоть что-то, но в горле скребёт затупленным ножом. Хогаке прокашливается и указывает пальцем на мужчину: — Савада Учиха был известен многим в нашей деревне и было это, отнюдь, не за хорошие качества. Относительно слаб в стезе шиноби, экзамен на повышение не прошёл. Харуно молчит. Внимательно слушает под безумное рвение взыгравшего пульса. — Мне известно, что женился он рано. Его первый сын, к сожалению, не перенял додзюцу Учих и это привело к трагедии, — вздохнул третий, — Развестись со своей супругой не мог. Брак был заключён кланом. Сакуру мутит. — Те, кто был знаком с ним лично, говорили, что Савада мечтал воспитать воина. Сильного телом и духом, чья кровь будет сильнее чем у него самого. Супруга была против второй беременности, но он нашёл другой... путь. Девочка сжала ткань ципао и сгорбилась. — Женщины падки на красивые лица. Слава великого клана сделала своё дело, — затянулся Хокаге, — многие обманулись и вскоре, на свет появился второй ребёнок. Очередная неудача как и последующие. — Сколько? — спросила она тихо, чувствуя как желчь поднимается и рвётся наружу. За окном воет ветер. — По всей деревне насчитывается больше десяти, — отвечает Хирузен, — лишь один ребёнок смог пробудить клановое дзюцу. — Изуми... — поражённо выдыхает она. Правитель не оспаривает. — Она была рождена от приезжей торговки. Можно сказать, что женщина продала своё единственное дитя. Савада начал тренировать дочь когда ей не было и четырёх. В какой-то степени он был счастлив, но счастье это длилось не долго. Ведь спустя время выяснилось, что девочка омега. «— А ты... почему ты хочешь быть ниндзя, — стушевалась розоволосая, — понимаешь... кроме того, чтобы защищать деревню. — Ну, это лёгкий вопрос, — взмохнула Изуми волосами и её взгляд устремился за алеющий горизонт, — чтобы быть свободной конечно же.» Безумие. — Его благосклонность быстро истончилась. В кабинете повисла тяжёлая гнетущая тишина. Сакура не верила, просто не могла. — А я...? В чёрных глазах Хирузена было больше ответов, чем ей бы хотелось знать. Она смиренно кивнула и сжала зубы так плотно, что ещё немного и треснут. Земля карикатурно уходила из под ног, а её растерзанная душа обливалась кровью. Что в этом мире было правдивым... а было ли? В груди у Сакуры жгло от мысли, что оказывается, она абсолютно ничего не знала ни о себе, ни о других. — Она обратилась к нотариусу задолго до нашего знакомства, — рассуждает Харуно, — почему? — Боюсь, что не смогу тебе ответить, — махает он рукой, отгоняя дым, — насколько мне помнится, год своей жизни ты провела в больнице. — Да, — подтверждает девочка, вспоминая, как Кизаши скинул её с лестницы. — Уже тогда Учиха проходила практику в восточном крыле, — считывает Хирузен с пожелтевшей бумаги. У Сакуры стынет кровь, она лежала в той части. — Я не помню, чтобы она была там... — сказала и прикусила язык, ошеломлённая страшной догадкой. То, что она считала когда-то странностью - было чьей-то нежной заботой. Сразу вспомнился писк медицинских машин. Белые стены. А на прикроватной столике каждый вечер в одно и тоже время имбирное печенье: маленькие сладкие совы. Она подорвалась со стула. Шумно задышала, а глаза её заслезились. Чужая рука мягко опустилась на плечо, чуть огладила и немного надавила. Харуно с болью смотрела в бездонные чёрные и повинуясь, опустилась обратно. — Очевидно, она знала, что у вас один отец, — успокаивающе произнёс правитель, — но думаю не это заставило её остаться рядом. Может то была надежда? Что кроме неё был ещё один несчастный человек, находившийся в похожей ситуации. «Моей милой маленькой Сакуре, дорогой подруге и уважаемой сестре.» Девочка больше не может сдерживать свою горечь. Она льёт слёзы горько, пригибается ниже. Лишь бы не закричать. Хокаге молчит, с грустной улыбкой похлопывает по вздрагивающей спине. В тот день Изуми оказалась на мосту вовсе не случайно. Скорее всего она всегда приглядывала за Сакурой. В какой-то момент рыдания прекратились. У Харуно жгло глаза, но руки больше не тряслись. Дышать стало намного легче. Хирузен постукивал пальцами по столу, а когда увидел, что девочка успокоилась, продолжил: — Не буду врать, если бы ты не была наполовину Учиха, то я бы не дал своё согласие и умолчал о пункте с глазами. Теперь же они твои. Девочка хмурится, но кивает. Разглаживает складки на платье, но каменеет от последующих слов. — Деревня готова всё оплатить и провести пересадку глаз. Харуно удивлённо вскидывает брови. Столько доброты казалось слишком излишним и странным, поэтому она сразу вопрошает: — Почему...? Хокаге сначала молчит. Плечи Харуно напрягаются. Беспричинная благосклонность вызывает подозрение. — Глаза без крови Учих бесполезны, хотя есть у нас одно исключение. Конечно у меня имеются и свои требования. И считай, — чужая тёплая ладонь опускается на голову девочки, ерошит, — что так я искупляю свои ошибки. Сакура не понимает о чём говорит Хирузен, долго смотрит как тот впадает в свои мысли и хлюпнув носом спрашивает: — Какие требования? — Лишь одно. Чтобы твоя приобретённая сила верой и правдой служила на благо деревни. И всегда была готова вступить в бой. Девочка чувствовала, что это была далеко не просьба. Ей стоило огромных усилий, чтобы не начать перечить и отказываться. Мысленно она возвела в свою честь алтарь безграничной доброжелательности. Скоро ей должны начинать молиться и приносить дары — настолько она, чёрт возьми, была всепонимающей. Душа кривилась, но она смогла произнести короткое: — Хорошо. Губы правителя приподнимаются в улыбке. Его рука оглаживает розово-белые волосы, проходится по ленте и Харуно вздрагивает. Она долго крутит в руках нотариальный пергамент, в котором выгравино чёткое: «Я вверяю тебе всё» И она принимает. — Знаешь, Сакура... — прерывает её мысли правитель, — скульптор зависит от глины. Художник же от красок, а шиноби зависим от надежды. У художника и скульптора может остановиться рука. У шиноби — только сердце. — Я надеюсь, что ты запомнишь мои слова и сможешь отыскать своё счастье после стольких горьких неудач.***
Хокаге проводил удаляющуюся фигуру глазами. Хлопает дверь. Дым вьётся в пространстве с ленцой, подныривает вокруг тела, успокаивает. Его пальцы отстукивают по столу, очередной документ был подписан и убран. Он не обращает внимания, когда из тени выныривает чужой силуэт. Через мгновение снимает очки и убирают те в синий футляр. Позже прорезается и голос: — Даже не станешь возражать? — А ты меня послушаешь? — выдыхает Данзо, прикрывая веки. Правитель хмыкает. Поднимается. Обходит стол и пододвигает стул. Раздаётся стук деревянной трости о пол. Глава корня благодарно кивает, похрамывает. Подходит ближе и присаживается. Трость ставит перед собой и кладёт на неё обе руки. Хокаге возвращается на своё рабочее место и они ещё долго сидят в комфортной тишине. Каждый думает о своём. За окном ночь. Лунный свет облизывает две фигуры. — Я бы мог предложить место в корне, — хмыкает глава, — но не думаю, что у нас одинаковые понятия о счастье. Правитель слушает и хрипло смеётся. — Надеюсь ты знаешь, что делаешь. — Сакура не станет угрозой для деревни, — заверяет правитель. Глава корня не отвечает, но в глазах его строгое неодобрение. — У детей должно быть детство, — выдыхает Хокаге и затягивается, — у деревни должна быть твёрдая опора, когда нас с тобой уже не станет. Мужчина напротив покачивает головой, но не спешит оспорить слова. В какой-то степени он с ними согласен. Правитель вяло прикрывает веки и истощённо выдыхает: — Данзо, думаешь мы поступили правильно? — Ты знаешь, что да. Смятение жгло правителю грудь. Его последующие слова были пронизаны сарказмом и насмешкой: — Герои во время войны, — устало смотрит на стопку документов, — и убийцы в мирное время. Данзо молчит. Перебирает пальцы, поглаживает шрамы на руках. — Наверняка на том свете нас ждёт адское пламя, мы ещё успеем с тобой подумать о своих грехах, — ровным голосом говорит глава, — всё что мы всегда делали, так это защищали Коноху. — Потому что слабые должны становиться сильнее... — начинает Хирузен. — ...а сильные должны защищать слабых, — заканчивает хрипло глава корня.