Звёздная ночь

Город неожиданно показался Вике какой-то дурацкой абстракцией с не менее дурацкой картины, которую она как-то видела не выставке одного модного современного художника. Тогда её подруга Лена сказала, что это «полная хрень». И была права. С трудом сдерживая рвотные позывы буквально от всего, что происходило вокруг, а вокруг текла обычная суматошная жизнь, Баварская добралась до дома, где жила её двоюродная сестра. Когда Вика нуждалась в чём-то настоящем, чего не было её жизни, кажется, с самого рождения, девушка всегда шла к ней. — Что случилось? Ты в порядке? — Люда не на шутку обеспокоилась бледностью лица сестры, а когда та сняла солнцезащитные очки, хотя бы немного меняющие дерьмовую реальность — чуть не ахнула. Белки глаз девушки были покрасневшими. — Не особо, — пробормотала Виктория, видя за спиной сестры весьма скромный интерьер: жёлтые обои в мелкий цветочек, длинный шкаф, зеркало. Люда мягко сжала запястье Вики и затащила девушку в квартиру. Хлопнула входная дверь. — И что ты будешь делать дальше? — с болью спросила она, когда Баварская закончила свою историю. Горькую историю о том, как ей пришлось разорвать узы, которые дарили ей счастье и давали возможность дышать. До знакомства с Юрой Вика не думала, что жизнь может быть такой многогранной: цветастой, лучистой, полной эмоций и бьющего в лицо ветра. «Всё, детка, теперь это позади», — давал пощёчину кто-то внутри. Реветь хотелось. — Не знаю… Я не могла рисковать его жизнью. Понимаешь? Не могла… — Вика говорила это, и чувствовала себя последней сукой. Словно сейчас она искала себе оправдание. А ведь его нет и не могло быть. — Понимаю. Ты не смогла поступить иначе. Ни в чём себя не вини, — Люда накрыла ладони девушки, лежащие на столе, своими. — Твой отец очень влиятельный и опасный человек. Ты поступила правильно. На тот момент у тебя не было выбора. — Его нет и сейчас, — тихо всхлипнула Баварская. — Я дура. Я чёртова дура. — Не надо так… — А как надо? Как, Люд? Я должна была что-то придумать! А я просто порвала с ним! Он ведь… Он ведь тоже любит меня. Любил… — Вика схватилась за сиреневую чашку и сделала два глотка уже остывшего чая. — Ты ничего не могла придумать, и сама это знаешь. Твой отец хочет, чтобы ты строила отношения только с тем, с кем он считает нужным. Ну и что ты могла сделать? — Может, нам с Юркой стоило сбежать? — Баварская несчастно посмотрела на сестру, понимая, что несёт бред, что если бы они сбежали — всё бы точно закончилось кровью. — Нет. Ты не хотела рисковать жизнью Юры, ты поступила правильно. Пройдёт время, и, возможно, твой отец успокоится… Возможно, примет твой выбор?.. Люда говорила так мягко и твёрдо, так по-настоящему, что ей хотелось верить. Хотелось забыть все те подлые злые слова, которые Баварской пришлось наговорить Шатунову — но иначе он бы не отступил. Однажды Вика спросила у парня, чего он никогда не сможет простить даже безумно любимому человеку. Тот ответил жёстко и просто. Предательства. Девушке пришлось избить все стены комнаты, и в прямом смысле рвать на себе волосы прежде, чем выйти из квартиры, спуститься вниз и поехать к Юрке, чтобы затем подло солгать ему. — Спасибо. Ты очень хорошая, — Вика вдруг сквозь толщу своей жгучей боли увидела лицо сестры. Бледное, простое, но миловидное, с аккуратным носом, красивыми серыми глазами; русые волосы были убраны в простой хвостик, но девушка была уверена, что стоит Людмиле посетить стилиста хотя бы раз, и она станет красавицей. Но Люда жила другими принципами, косметикой не пользовалась, работала с девяти до шести инженером в одном из НИИ. Желания тусоваться и прожигать деньги и жизнь у неё никогда не было, и богатое существование Вики её никогда не влекло. — Я без него просто задыхаюсь, — прошептала Баварская, откидывая голову назад и касаясь станы затылком. — Как же паршиво… — Будет паршиво. Как может не быть? Вы ведь стали близки… — Может, я сделала какую-то дурость? Но Юрка, он… он такой импульсивный. Когда узнал, как отец о нём говорил — завёлся на весь вечер. Нет, не закончилось бы всё без пролития крови… Нет… Я обманываю себя. Наши отношения были обречены с самого начала. Вика встала и подошла к окну. Из него открывался вид на простой дворик: двое ребят примерно восьми-десяти лет играли в песочнице. Больше никого не было. Ветер теребил листву на деревьях. А девушке было так одиноко, что хотелось завыть волком. — Тебе не надо себя казнить. Это я знаю точно, — слабо улыбнулась Люда. Её мать была сестрой Вениамина Александровича. Вот только всяческое семейное общение закончилось примерно десять лет назад, когда дела мужчины резко пошли в гору. Ему не нравился избранник сестры, и поскольку та не собиралась расставаться с отцом Люды — Вениамин оборвал с ней всяческое общение. Вике каким-то образом удалось сохранить с Людмилой связь. Время от времени они созванивались и встречались. Баварская повернулась, положила ладони на плечи сестры и всмотрелась в её глаза: — Я могу тебе как-нибудь помочь? Скажи, я всё сделаю… — Нет, всё нормально. Не волнуйся обо мне. Тебе сейчас нужно заботиться только о себе. Может, заночуешь здесь? У меня тихо, никого нет, — Люда очень волновалась о сестре, слегка хмурясь. — Спасибо… Я просто хотела выговориться… Всё нормально, — Вика взяла со стола свои очки и махнула рукой: — Не провожай… — Береги себя! Баварская купила водки в ближайшем алкогольном киоске. Она думала, что это известное «зелье успокоения» способно привести её в норму, но не смогла сделать даже глотка. В итоге девушка всучила полную бутылку какому-то попрошайке возле входа в подземку, и поехала по городу. Она просто каталась на метро, видя поганый мир сквозь иллюзии солнцезащитных стёкол. Всё казалось чуть менее ужасным. А вот стоило их снять, как дневной свет резал по глазным яблокам. Катаясь, Вика с болью вспоминала все моменты, которые связывали её с Юркой. Вспомнила их первую близость — это было что-то фееричное. До этого Баварская считала, что первый секс — это больно, но Шатунов сделал всё для её комфорта. Уже теперь, анализируя задним числом, девушка это прекрасно понимала. Он, вообще, делал для неё много, и это было всё то, что показывало его настоящее отношение к ней. В их романе не было места только одному — богатой и праздной жизни Вики, в которой она родилась и была вынуждена жить. Юра считал, что всего надо добиваться самому — и добивался. Завязав с ним отношения, Баварская забыла о многих ненужных знакомствах, которые не имели никакого смысла теперь, когда был Он. Шатунов был серьёзным молодым человеком, и поначалу называл Викой легкомысленной бабочкой, которая упорхнёт, когда ей надоест простая жизнь, без роскоши, деликатесов и золота. Она же стремилась доказать ему, что никуда улетать не собирается, что они всегда будут вместе. Ей безумно хотелось в это верить. Когда же Вениамин Александрович узнал, что дочь встречается с бывшим детдомовцем, который работает в автомастерской — он просто не поверил своим ушам. Ей долго удавалось обводить мужчину вокруг пальца, лгать, пускать пыль в глаза. В глубине души она понимала, что всегда так происходить не сможет — взорвётся. И ей хотелось верить, что счастье дочери Баварский поставит выше надуманных правил и устоев — ошиблась. Скрестив руки на груди, Вика брела в сторону дома. Город стал пустым и бессмысленным. Вокруг продолжалась жизнь, все куда-то спешили, а девушка вспоминала, как однажды Шатунов разбудил её поцелуями. Тогда ей думалось, что она спит, и эта сладкая близость ей снится. Но вот она открыла глаза, и увидела лукавый голубой взгляд. Губы Юры касались её шеи, спускаясь к груди… И сонная Вика вплела пальцы в его густые тёмные волосы, отдаваясь во власть... — Вика? Ты, что ль? — так вальяжно растягивала гласные только Моль. Баварская остановилась и обернулась. Худощавая девушка с короткой стрижкой и удлинённой чёлкой, стояла чуть поодаль, покручивая в пальцах связку ключей. Это была одногруппница Вики, Ольга Мольская. Дерзкая, колючая, считающая себя выше других — сейчас у Вики совсем не было желания и сил грызться с ней. Дочь торгашей, успевших выгодно подняться за последние пару лет, Моль всегда считала, что вокруг неё «недостойный сброд». На девушке были белый пиджак и короткая джинсовая юбка. — Я, — Вика ощущала холод в пальцах, и страшную слабость. Ей хотелось скорее оказаться в постели. — Не забыла, о чём спрашивала меня? — обведя Викторию многозначительным взглядом, мол, ну и видок, она подошла ближе. Баварская не собиралась снимать очки и показывать ей свои «раны». Отец всегда учил, что надо быть самой смелой, самой наглой, самой уверенной в себе. Сейчас Вика этого не чувствовала. Она вообще словно потеряла себя где-то здесь, на просторных улицах Москвы. — О чём я тебя спрашивала? — девушка попыталась вспомнить, когда вообще в последний раз общалась с Молью, но не смогла. — Во даёшь… Ты спрашивала, нет ли у меня знакомого с работой, — ухмыльнулась Моль, и тут же недовольно цокнула языком. — Чё, уже всё, не надо? — А… ты об этом… — поднялся ветер, затеребил длинные волосы Вики, которые у лица были пострижены короче. Баварская действительно хотела найти работу. Её вдохновил на это работящий Шатунов, который всегда рассчитывал только на себя. Рядом с ним было неловко прожигать деньги отца, бездельничая. — Об этом, об этом, — уперев вторую руку в бок, Моль закатила глаза, шире ухмыляясь. — Ну так чё? Актуально ещё? — Да. Есть варианты? — Мой знакомый фотограф Илья Флоренский ищет лица. Позвони ему, — девушка нехотя достала из кармана юбки визитку и протянула её Вике. — Спасибо. — Замолви словечко, что от меня. — Хорошо. Спасибо, Оль, — кивнула Виктория. — Я пойду, мне пора… Увидимся. — Должна будешь! — полетело в спину Баварской. Стоило войти в подъезд, как на Вику накатили воспоминания. Да такие яркие, что она добралась до ближайшего окна, вцепилась пальцами в подоконник, и дала волю диким рыданиям. Через некоторое время она уже была дома. Девушка планировала сигануть к себе и лечь. Но вышедший из кабинета отец жестом руки позвал её на разговор. И вот Виктория оказалась в окружении дорогущих книг и картин. Кабинет мужчины был до скучного классическим, и облицован тёмным деревом. На столе, рядом с шикарной зарубежной канцелярией, стояла лампа, источая лёгкий свет. — Вижу, тебе уже лучше, — ухмыльнулся мужчина, садясь за стол. — Очки сними. Вика сдёрнула их с лица, со злостью взирая на отца. — Ты всё ещё думаешь, что я твой враг, и будешь так думать. Мне всё равно на твои обиды. Если ты обычная глупая девчонка, то тебя надо воспитывать и направлять. — Бла-бла. Это всё? — Баварская сжала в руке очки. Её потряхивало от злости. — Нет. К девяти будь добра выглядеть с иголочки — мы кое-куда едем. — Куда? Я устала. Не хочу никуда ехать. — А я не спрашиваю, чего ты там хочешь или не хочешь, — Баварский исподлобья зыркнул на девушку. — Чтоб была по-вечернему одета, намулёвана и готова. Вика вспыхнула. Подойдя к столу отца, она упёрлась в столешницу вытянутыми руками. — Бунт на корабле? — Вениамин Александрович снисходительно улыбнулся, но его глаза оставались ледяными. — Говори, что задумал, — процедила сквозь зубы Вика, — или, клянусь, я так опозорю тебя перед твоими толстосумами, что они до конца дней будут смеяться над тобой… — Ого! — недобро рассмеялся мужчина и поправил столку с документами. — Ну хорошо, если ты так хочешь… Я хочу, чтобы ты поехала в Америку. Там ты отвлечёшься от ерунды, которая прилипла к тебе в Москве. Для этого ты должна понравиться на сегодняшнем ужине — моя знакомая супружеская пара сможет предоставить тебе там работу. Я хочу, чтобы ты работала всё время, что будешь в Калифорнии, а не занималась очередной... хренью. — Какая нахер Америка? — выпалила Вика, невольно думая, что говорит точно как Юра. И сердце снова заныло ещё сильнее. — Иди, глобус на досуге покрути. Это не обсуждается. Я всё решил. Пошла отсюда, — повысил голос Баварский. Вика хотела плюнуть на всю эту красоту на шикарном дубовом столе. С трудом сдержав этот порыв, она резко развернулась и вышла из кабинета.