Наваждение

— Проходи. — металлический, пронизывающий холодом голос дал распоряжение, не повиноваться которому было невозможно. Ведь за невыполнение наказывают, Мария знала это не понаслышке. Блондинка испустила тяжёлый вздох, предвкушая будущую расплату за своё поведение, вызывавшее в её директоре неподдельное раздражение, до скрипа зубов и сильно сжатых кулаков. Лаура не позволяла манипуляции, надругательство над своей нервной системой и, о боже, терпеть не могла не аргументированные нападки со стороны Третьяковой. Обычно это заканчивалось лёгкими спорами, и через день-два всё снова становилось радужно и гармонично, как это было в любимых романах Маши. Но порой, когда стальное терпение директора Школы Леди давало трещину, в обеих вселялись бесы. Громкие крики и ругань Третьяковой, её истерики и глупая, ничем необоснованная ревность, ответная агрессия Лауры, летающая по квартире посуда и вещи, хлопки дверьми — вот это типичный сценарий их настоящих выяснений отношений. В один из подобных «спектаклей» устроенных кареглазой, жгучая злость вперемешку с желанием выместить накопившуюся за долгое время агрессию затуманили разум старшей женщины, и та, взяв белокурую за волосы, хладнокровно повела её за собой в ванную комнату, где Марию ждал принудительный ледяной душ. Именно тогда Третьякова поняла, что в гневе её женщина способна на всё. Сейчас же картина была иной. Шли съёмки шестого, самого, как любили год от года говорить члены съёмочной команды, «опасного» сезона за всю историю существования проекта. Но правда тут была, это неоспоримый факт. Сезон был жёстким, а участницы — неуправляемыми. Съёмки проходили изнурительно и очень долго, после чего отправляться домой просто не было сил. Именно поэтому преподаватели порой оставались здесь с ночевкой, разбредаясь по своим кабинетам, совмещенным с комфортными комнатами. Как только дверь в кабинете директора была заперта, издав характерный для неё щелчок, Лукина развернулась в сторону блондинки, скрестив руки на груди. Безотрывно она глядела в самые очи белокурой, поджимала и кусала свои губы, тяжело дышала. Маша знала этот взгляд. Такая Лаура её пугала, заставляла вновь окунуться в детство, вспомнить этот страх, когда ты натворишь всякого и мама тебя ругает. Но вместе с этим, раздраженная Лаура была чертовски сексуальна. Его грубость, жесткость, властный, чуть охрипший от потока эмоций голос — всё это сводило Третьякову с ума, заставляя нервно, до крови кусать свои пухлые губы, уповая на голубоглазую и её расположение. В такие минуты мысли Марии занимали одни лишь руки и губы старшей женщины, хаотично целующие, сжимающие и дарящие бурю наслаждения, от которого голова кругом идёт, а в ушах слышится лишь учащённое биение собственного сердца и сбитое напрочь дыхание. — И что на этот раз выдала твоя больная фантазия? — Лаура неспешно приблизилась к кареглазой, расправила плечи и с особенным вниманием оглядела женщину с ног до головы. Та выглядела эффектно. Мария была в белоснежной рубашке, поверх которой был приталенный безрукавный жакет цвета морской волны. И такие же широкие брюки. Длинная, не скрытая одеждой шея и ключицы так и цепляли на себе внимание, образуя ком в горле. Такой стиль, несомненно, был очень к лицу белокурой, особенно когда та накручивала локоны, как это было сейчас. Но гораздо приятнее и желаннее было наблюдать за нагой Третьяковой, чьё податливое тело так изящно, словно танец змеи, изгибалось бы под тобой, издавая ласкающие слух протяженные стоны. — Фантазия? Хочешь снова сказать, что я всё выдумала? — в миг оживилась младшая женщина, чья улыбка сменилась поджатыми губами и хмуро опущенными бровями. — А разве нет? Очнись! Ты постоянно обвиняешь меня в том, чего никогда не было. Меня уже тошнит от этого бреда! — с каждым новым словом глаза брюнетки наливались от пробирающего до костей гнева. Маша была энергетическим вампиром. И Лаура поняла это ещё задолго до начала их отношений. После каждой их стычки по рабочим вопросам, когда кареглазая доводила обычно невозмутимого директора Школы Леди до апогея, она чувствовала прилив новых сил, и глаза её блестели в разы ярче. В один из таких дней Лукина впечатала ту в стену, кладя руки на шею, чуть сдавливая её. Она очень удивилась, когда женщина блаженно прикрыла глаза, прося повторить это действие, а после и вовсе прильнула к её губам в требовательном поцелуе. Именно с того момента и началось их безумие. — Бред? Хочешь сказать, что и твои посиделки с Таней тоже проявление дружбы, да? — Ты совсем больная? Уже ревнуешь меня к Поляковой? Маша, приди в себя, мы подруги, ты это прекрасно знаешь, но специально провоцируешь меня. — Тогда почему ты проводишь с ней так много времени и каждый выгон я вижу неизменную картину вашей идиллии? Лукину бросило в жар. На ней был классический костюм в приятном молочно-бежевом цвете, с очень выразительной, цепляющей внимание брошью на рубашке. Пальцы быстро справились с пуговицами, и на кожаное кресло был отброшен сначала пиджак, а за ним и жакет. Брошь с не одним десятком драгоценных камней оказалась на рабочем столе, а Лаура сократила расстояние между ними с Машей до минимума, глядя в глаза, которые ввиду каблуков белокурой, были у них на одном уровне. — Потому что кто-то сидит в стороне, поджав хвост, и боится осуждения. Не ты ли перед каждым выгоном повторяешь одно и тоже? Разве не ты просишь меня не смотреть в твою сторону? — почти кричала ей в лицо Лаура, нутром ощущая, как гнев начинает переходить в нечто большое, нечто доставляющее удовольствие. Руки голубоглазой схватились за чужие плечи, крепко сжимая их. Она встряхнула Марию и, вынудив ту сделать пару шагов назад, жёстко усадила на своё кресло. — Ты прекрасно понимаешь, что я это делаю для нас, для того, чтобы твой телефон не разрывался от звонков. — женщина попыталась подняться с места, но ей не позволили руки Лауры, по-прежнему сжимавшие плечи, нависая над Третьяковой. Когда Маша в очередной раз дернулась, желая подняться с кресла и дать Лауре смачную пощёчину, та зафиксировала руки у неё на талии, двигаясь к пуговице, моментально снимая ту с петли. Потянув ткань за края, она без слов дала понять Третьяковой, что от неё требуется. Жакет полетел на кожаный диван, где ранее разместились вещи старшей женщины. Мария завороженно смотрела в глаза цвета моря, отчётливо подмечая в них желание. Лаура хотела её. Тугой узел образовался внизу живота блондинки, отчего та не могла найти себе место на кресле, постоянно дергаясь, но никак не выражая своё неудобство. Лаура и сама всё понимала, и когда ей будет угодно, Маша получит желаемое. Точно получит. Брюнетка расстегнула две первые пуговицы рубашки, а кареглазая понятливо продолжила её действия, пока та справлялась с молнией брюк и стягивала их. Белый комплект кружевного белья был вишенкой на торте, потому как Лукина считала, что именно этот цвет прекрасно гармонировал с Машей. Невинный ангелок, облаченный во всё белое, скрывающий внутри все потаённые желания, известные одной только Лауре. Затуманенные желанием и ярко выраженной похотью глаза смотрели на нечитаемое лицо брюнетки, прося ту о ласке. — Когда ты уже поймёшь, что поводов для ревности нет? — оперевшись левой рукой о спинку кресла, правая рука женщины скользнула вниз по бедру блондинки, оказываясь в самом необходимом месте сейчас. Еле ощутимо она через ткань нижнего белья, заполнившегося естественной влагой, поглаживала разгоряченную плоть, вызывая в ответ довольное мычание Марии, всем тазом тянувшуюся к ласкам старшей женщины. — Есть. Думаешь…мм…я забыла Буше? Напра-а-стно, я помню эти…о боже…эти взгляды и вечерние встречи. — женщина с трудом связывала слова в предложения, но до последнего старалась держаться своей позиции. Движения Лауры стали ощущаться чётче, а горло уже давно успело пересохнуть. — Если бы мне была интересна Буше или любая другая девушка, поверь мне, я бы сейчас не делала тебе приятно. — тонкое кружево Лаура отодвинула в сторону, проходясь длинными пальцами по до неприличия мокрым складкам блондинки, задевая чувствительный бугорок, вызывая этим самым приглушённый стон. Мгновение и сначала один, а после сразу два пальца оказываются в Третьяковой, сполна ощущая её внутренний жар и возбуждение. Размеренные толчки и поцелуй в шею вызвали у кареглазой табун мурашек. Женщина непроизвольно сама начала подстраиваться под темп, насаживаясь на пальцы, получая необходимое трение и всё больше разгорающийся пожар внутри. — А работу до ночи как оправдаешь? — не смотря на собственное положение и не самое лучшее состояние для разговора, Мария распахнула очи, глядя на Лауру, которая уже покрывала поцелуями её живот, переходя от него к бёдрам. Сначала это были лишь мокрые поцелуи, лёгкое покусывание, но потом они перешли в стадию, которую так любила Лаура. Багровые пятна, не сходящие полностью неделями, укусы до первой крови и красные полосы от коротких, но не менее опасных ноготков. Лукину это возбуждало. Вид плодов собственного труда доставлял ей истинное удовольствие. Женщина никогда не устраивала сцены ревности и не следила за Машей, но точно знала, что с такими «красками» скрытыми под одеждой, спать она не с кем не будет. Губы накрыли собой чувствительную кожу, вбирая в рот набухший клитор, неспешно его посасывая, отчего ноги кареглазой раскрылись шире, приглашающе подрагиваясь. Пальцы не прекращали исследовать промежность блондинки, двигаясь быстрее и в разы грубее прежнего. Громкие стоны стали заполнять собой пустоту кабинета. Их могли услышать, к ним могли прийти. Жёстко накрыв уста блондинки своей рукой, Лаура без слов приказала той утихнуть. Юркий язык доводил Машу до кипения, заставлял мычать в предвкушении сладкой разрядки, а её руки крепко сжимали короткие волосы Лауры, направляя туда, где её ласка была необходима больше всего. Женщина вобрала в себя два пальца, до этого сжимавшие её рот, начиная посасывать те. Быстрыми и точными движениями Лауры, блондинку накрыл оглушительный оргазм, сопутствием которому стали хаотичные поцелуи и поглаживания, чтобы растянуть испытываемое удовольствие. — Я оправдалась? — вставая с колен, спросила голубоглазая, без малейшего стеснения облизывая собственные пальцы, покрытые естественным соком Третьяковой, делая это назло, медленно и очень игриво. — Нет. Даже не думай, что этим можно всё исправить. — А я думаю, что можно. Лямка одна за другой оказались спущенными, а после лиф был снят и отброшен к остальной куче вещей. Ладони Лауры накрыли собой подтянутую грудь, крепко её сжимая. Затвердевшие соски женщины всё сильнее оттягивали проворные пальцы брюнетки, вызывая немыслимый восторг с лёгким ощущением боли, которая терялась от вновь образовавшегося возбуждения. Лаура и не сразу заметила, как ширинка её собственных брюк была расстегнута, а рука Маши оказалась за резинкой её белья, немедля начиная стимулировать клитор, пульсирующий под горячими пальцами женщины. Брюнетка на пару секунд остолбенела, а после шумно выдохнула, позволяя себе первый стон, что очень понравился Третьяковой. Внутренний порыв было невозможно держать в себе, потому что умелые руки искусительницы работали невероятно сладко, за что Лаура обязательно покроет те мириадами поцелуев после. Брюнетка впилась в нежную кожу светловолосой, кусая ту и оттягивая. Лукина любила кусать младшую за плечи, вызывать у женщины шипение на это и буквально закатывать глаза в удовольствии от таких кадров. — Пожалуйста. — сорвалась мольба с уст младшей, которая свободной рукой поспешила взять руку Лауры, кладя ту себе на шею, чуть надавливая. Дважды голубоглазую просить не нужно. Её рука, как и хотела этого Мария, сжала тонкую шею, не позволяя делать большие вдохи. Белокурая блаженно прикрыла глаза, приоткрывая рот. Её ладонь по-прежнему ласкала разгоряченную плоть Лукиной, круговыми движениями стимулируя клитор. Несмотря на почти настигшую кульминацию, брюнетка нашла в себе силы помочь Третьяковой, резким толчком входя в неё тремя пальцами по самые костяшки. Грубо и безостановочно она двигалась внутри женщины, продолжая сжимать её гортань, вызвав первый тяжёлый кашель. Маше нравилось задыхаться, тонуть в ощущениях и наслаждении, а Лауре нравилась вседозволенность над этим хрупким тельцем. Почти теряя сознание, блондинка содрогнулась в сильнейших конвульсиях, чувствуя, как хватка Лауры слабеет. Секундой позже она ощутила, как внутри женщины стало тесно, и та, еле стоя на ногах, переводит дыхание. — Ну, нимфоманка, надеюсь, претензий больше нет? — спустя пару минут спросила Лукина, почти нормализовав свое сердцебиение. — Практически отсутствуют. — То есть? Что опять не так? — настороженно поинтересовалась голубоглазая, чувствуя, что такие речи до добра не доведут ни одну, ни вторую. — За этот вечер ты не разу меня не поцеловала. Разве это не аморал… Но Марии не дала договорить Лаура, заткнув её порой уж слишком болтливый рот требовательным французским поцелуем, являющимся отличным способом свести недовольства до минимума.