Несколько кошек и несколько лян

      Уже второй раз за день Хуа Чэн появлялся на общих чтениях: теперь, однако, спокойный и собранный голос читал не фривольные книжицы, а трактаты по совершенствованию. В широкой летней комнате, окна которой были распахнуты настежь, собрались молодые заклинатели, что прилежно внимали речи Старейшины. Мужчина был высок, сух и чем-то напоминал дряхлую ласку, но в голосе его прослеживался многолетний опыт и сила, а слова не лишены были искреннего понимания. В иное время, если бы Хуа Чэн встретил этого заклинателя на улице, он посчитал бы его бродячим шарлатаном, но в густых красках опускающегося на секту горного заката даже этот нелепый человек будто приобретал особое величие. На деревянном полу были разложены подушки, а низкие столы адептами перенесены в угол комнаты и поставлены друг на друга. У этого опасного нагромождения, отгородившись и от лучей солнца, и от случайных взглядов, сидели Хэ Сюань и Ши Цинсюань. На лице последнего сиял и искрился подлинный интерес: что не мешало Цинсюаню постоянно отвлекаться, принимаясь нашептывать что-то Хэ Сюаню на ухо. Сидящий на коленях юноши белый хорек в эти моменты только едва заметно вздыхал. — Юный друг, ты не заинтересован? — вдруг спросил Старейшина, заметив, что, остановившись в дверях, Хуа Чэн со скучающим выражением лица оглядывает зал. Глаза мужчины уже потеряли блеск былой молодости и казались сейчас двумя запылившимися медяками. — Прошу прощения, Бессмертный Мастер, что прервал Вас, — вежливо, но не слишком низко, склонил голову Хуа Чэн. — Напротив, услышав ваши слова из сада неподалеку, я пришел узнать, что за мудрец благословляет нашу скромную школу своими речами. — Мгм, — поджав сухие губы, выдохнул мужчина. По лицу его ясно было видно, что он не поверил и слову бессовестной лести Хуа Чэна, но предпочел согласиться с ним. — Насколько я вижу, юноша, ты благословлен великими дарами. Однажды ты можешь взмыть в небо и нырнуть глубоко в море, в жизни тебе уготовано великое счастье. Проходи скорее, занимай место. Хуа Чэн поблагодарил Старейшину кивком и под смущенные взгляды молодых заклинателей неторопливо прошел к замершим неподалеку друзьям. Мужчина продолжил свою лекцию, не дожидаясь, пока Хуа Чэн сядет, и тон его теперь будто был более воодушевленным. Стоило Хуа Чэну сесть, как Се Лянь тут же ловким движением запрыгнул на его плечи. Юноша улыбнулся и кончиками пальцев ласково погладил белый мех. На мгновение оба молодых человека замерли, будто не ожидали друг от друга и от самих себя перехода к подобной близости, но после Его Высочество безразлично отвел взгляд, будто случившееся вовсе его не беспокоило, а Хуа Чэн оставил свою руку на чужом хвосте, аккуратно его поглаживая. — Симпатичный молодой господин, наконец-то! — свистящим шепотом сказал Ши Цинсюань. Оперевшись на колени Хэ Сюаня, он приблизился к Хуа Чэну, чтобы тот лучше его слышал. — Где ты был все это время? Мы успели неспешно обойти секту, пообедать и теперь вот слушаем лекции. Неужели все это время твой учитель пытал тебя за отсутствие? «В каком-то смысле», — мрачно подумал Хуа Чэн, однако внешне беспечно улыбнулся. — Он задал несколько вопросов и заставил продемонстрировать свое фехтование, — взглянув на Хэ Сюаня, юноша добавил: — Учитель еще сказал, что оба мы участвуем в Турнире Тысячи Демонов. — М-м-м, — безразлично протянул Хэ Сюань. Ши Цинсюань, однако, заинтересовался и перевел на Хэ Сюаня горящий взгляд. — Это тот турнир с сражениями, верно? Славно, а то я уже думал, что нынешние собрания совершенствующихся — сплошной фарс и скука! Нет, чтения важны, конечно, и соревнования по алхимии и по медицине… Но разве от подобных встреч не ждешь турниров и сражений? С кем ты будешь сражаться, Хэ-сюн? — С тем, кого выберет учитель. — А сам бы ты с кем хотел? Я слышал, что тут собрались многие достойные молодые господа. Есть какой-то юноша, что виртуозно заклинает огромного сокола! И есть кто-то с собаками… Хотя после встречи с Иньскими псами я бы держался от собак на всякий случай подальше… Пока Ши Цинсюань бездумно трепался, Се Лянь вдруг спрыгнул на колени Хуа Чэна и лапкой коснулся ножен сабли на его поясе. Теперь у Хуа Чэна были она и прямой меч, и выглядел юноша в эдаком обмундировании очень необычно. Его Высочество поднял взгляд, в котором застыл немой вопрос. — О, я просто ограбил кое-кого, — честно ответил Хуа Чэн, лукаво улыбаясь. — Видишь ли, гэгэ, кажется, Царство Демонов плохо на меня повлияло и теперь я не вижу ничего странного в нападении на адептов праведного пути. Гэгэ возьмет за это ответственность? В янтарных глазах Се Ляня появилась улыбка, и он грозно ткнул Хуа Чэна лапой, призывая быть серьезнее. Вокруг было слишком много людей, чтобы Его Высочество мог спокойно говорить, потому ему оставалось лишь выражениями лица показывать свое недовольство или радость. Хуа Чэн тихо посмеялся. Аккуратно положив руку на спину Се Ляня, следя за каждым незначительным выражением лица, юноша принялся мягко поглаживать его, говоря: — Гэгэ помнит, как вчера мои шиди просили помочь с обидевшими их заклинателями? Я случайно встретил одного из той компании и немного попугал его. Он отказывался выдавать своих друзей, потому я решил, что его сабля побудет у меня — пока он не передумает. Се Лянь задумчиво кивнул, слушая. В его чертах отразилось сожаление: он и сам понимал, что конфликт Ци Жуна, вероятнее всего, был вызван им самим, и теперь немного жалел тех заклинателей, которым приходилось иметь с Хуа Чэном дело. Пусть Его Высочество не считал себя имеющим право вмешиваться в дела юноши или порядки школы Медной Печи, ему бы не хотелось по-настоящему вредить тем совершенствующимся. Единственное, что его в этой ситуации радовало — выражение озорной надменности на лице Хуа Чэна, когда он рассказывал о своих проделках. Хуа Чэн меж тем продолжал: — О том юноше мне рассказала Бань Юэ, девушка, которую гэгэ видел вчера. Эта дуреха была так взволнована, а после сразу убежала рассказывать о свершившейся «мести» Ци Жуну. И что она в нем нашла… — Такие дети привязываются обычно к любому, кто проявляет к ним доброту, — заметил Хэ Сюань. Ши Цинсюань опять отвлекся от болтовни на зачитываемую Старейшиной лекцию, и юноша получил шанс вклиниться в разговор. — Когда она только попала сюда, шарахалась ото всех, а Ци шиди пришел на пару недель раньше, помнишь? Я слышал, что как-то Бань шимэй обижали старшие девушки, а Ци шиди защитил ее. На лицах Хуа Чэна и Се Ляня отразилось крайне похожее выражение шока и неверия. В воспоминаниях Хуа Чэна Ци Жун был безумным Лазурным демоном, которому чужды были доброта и сочувствие, Се Лянь же запомнил его капризным молодым господином. В головах юношей имя «Ци Жун» и слово «защитить» вместе имели только смысл «защитить от Ци Жуна», но никак не наоборот. — Ты не знал? — чуть склонив голову, спросил Хэ Сюань. — Пусть у Ци шиди грязный язык и в голове гуляет ветер, соученики его любят. Как-то Пэй Су сказал, что он душа их компании. «Эта компания обречена», — мрачно подумал Хуа Чэн, но на лице Се Ляня появилась робкая улыбка, будто он рад был это слышать. В то же время Ши Цинсюань вновь вернулся к разговору: — Обсуждаете своих шиди? Иногда сложно понять, что друзьям друг в друге нравится, но главное, чтобы им было весело вместе. А уж если друзья готовы чем-то жертвовать ради тебя — их вовсе следует невероятно беречь. Хэ-сюн, я бы, например, ради тебя… — Ши Цинсюань задумался, прижав палец к губам и повторяя: — Я бы… я бы… — Помолчал? — подсказал Хуа Чэн и Ши Цинсюань возмущенно взвился: — Симпатичный молодой господин! — Не просил меня о странных вещах? — поддержал Хэ Сюань, следя за выражением Ши Цинсюаня глазами, на дне которых плескалась, словно волны о берег, теплая улыбка. — Что еще за странные вещи ты имеешь в виду? — спросил Ши Цинсюань, и Хуа Чэн понятливо хмыкнул. Заметив, что его слова прозвучали двусмысленно, Хэ Сюань поспешил исправиться: — Я говорю о подарке твоему брату. — Разве это странно? — удивился Ши Цинсюань. Из всех он единственный, кажется, не заметил возникшей внезапно странной атмосферы. Словно вспомнив о чем-то, что давно его мучило, юный демон тяжело вздохнул: — Этот подарок очень важен, а я совсем не могу придумать ничего дельного… Симпатичный молодой господин! Хуа Чэн сделал вид, что не слышал звонкого голоса в нескольких десятках цуней от себя. Ши Цинсюаня это, впрочем, не остановило, и он воодушевленно продолжил: — Ты, случайно, не знаешь, что можно было бы подарить ему на день рождения? Вы же провели некоторое время вместе, пока ты показывал дорогу? Может, он о чем-то обмолвился? — Может, драконью яшму? — спокойным тоном спросил Хуа Чэн, но Ши Цинсюань нахмурился: — Это камень огненной стихии, а брат владеет водной. Боюсь, такой подарок просто убьет его. «Да», — злобно подумал Хуа Чэн. — «Было бы славно». Этой ночью Хуа Чэн и Се Лянь снова спали в одной кровати, но, когда мягкое дыхание Его Высочества выровнялось и стало глубоким, юноша все еще лежал без сна. Прожигая взглядом балки потолка, он раздумывал обо всем, что узнал сегодня. Конечно, во всем сказанном Ши Уду могло не быть и слова правды, но Хуа Чэну отчего-то казалось, что он не врал. Какой толк ему был поступать так? Если бы он сам мог вернуться, то давно бы так и поступил, а значит, пути назад… Существовал ли он вообще? Для Хуа Чэна мир самосовершенствования и связанных с ним вещей представлял собой невероятных размеров зал, погруженный в кромешную тьму, где дорогу ему освещала только слабая искра. Неверно трепыхаясь в груди, она то почти пропадала, то разгоралась с новой силой, словно символизируя тревогу, что жила у юноши в душе. В этом изменчивом свете он не мог найти верный путь, не знал даже, в какую сторону следует идти и существует ли выход — что же ему было делать? Хуа Чэн перевел взгляд на лежащего рядом Се Ляня. Изначально тот свернулся в благородный и изящный белый комок, но теперь вытянулся вдоль подушки белой лентой, перевернувшись на спину и смешно задрав короткие лапки. Пушистый хвост Его Высочества подрагивал, словно ему снилось что-то, а выражение лица было спокойным и умиротворенным. Как он, интересно, в другом мире? Заметил ли он что-то странное в своем Сань Лане, догадался ли о подмене? «Хотя, — отрешенно подумал Хуа Чэн, — можно ли это назвать «подменой»? Как небожитель Се Лянь остается Се Лянем, так и демон Се Лянь — лишь одна из его форм, и каждая — прекрасна. Так же, наверное, можно судить и о «Хуа Чэне»…» Юноше до скрежета зубов хотелось знать, что происходит в другом мире. Все ли с ним хорошо, хорошо ли с Его Высочеством, что произошло там и необходимо ли чужое вмешательство. Сквозь режущие самое сердце, словно острый клинок, мысли, проскочила одна — если бы Хуа Чэн знал, что в том мире Се Ляню не приходится скорбеть над его трупом, он бы смог в конце концов смириться со своим пребыванием здесь. Но даже решительно откидывая мысли о перемещении, что бесполезно терзали мечущуюся душу, у Хуа Чэна были свои заботы. Главной из которых оставалась капризная искра в груди — как бы Хуа Чэн ни вдумывался, он не мог понять, что стало основой и намерением его Пути. Первые его зачатки появились после побега от Иньских псов и бесславной раны, полученной на глазах Его Высочества, окрепла же искра сегодня, пока он безобразничал в секте. Стало ли намерением издевательство над слабыми? Или, может, насмешки над другими? Приход на «помощь» по зову нуждающимся? Или вновь легшая как влитая в ладонь сабля? — Сань Лану не спится? — раздался в темноте мягкий голос, и Хуа Чэн невольно вздрогнул. Вновь повернув голову к Се Ляню, он смущенно улыбнулся: — Гэгэ напугал меня. Я лишь раздумываю о… о всяком. — Если мысли мешают заснуть, они, вероятно, сильно тревожат тебя, кхе-кхе, — ответил Его Высочество, поворачиваясь на живот и сладко потягиваясь всем телом. От приятных ощущений шерстка на его хребте встала дыбом, в потоках укрывающего постель лунного света становясь похожей на неверное белесое марево. — Так говорил мой Наставник. — Наставник гэгэ, похоже, очень мудрый зверь. — Так и есть, — серьезно кивнул Се Лянь. — В детстве меня мучали кошмары, и иногда он приходил, чтобы помочь успокоиться. Он говорил, что это лишь последствия мыслей днем, а беспокойство каждого дня следует оставить ему, с легким сердцем вступая в день новый, кхе-кхе. — Что гэгэ снилось тогда? — чуть нахмурившись, спросил Хуа Чэн. Его Высочество, однако, не поддержал серьезного тона и отмахнулся: — Это было так давно, уже и не вспомнить. Я лишь хочу сказать, что Сань Лан должен попытаться отрешиться от своих забот и поспать. — Мне кажется, я бы очень быстро заснул, если бы гэгэ рассказал о своем детстве, — улыбнулся Хуа Чэн. Се Лянь игриво округлил глаза: — Потому что оно такое скучное? — Потому что голос гэгэ околдовывает, — ответил Хуа Чэн, но тут же, замерев, исправился: — Не только в прямом смысле. Вздохнув, юноша отвернулся и закрыл руками лицо. Кажется, либо это молодое живое тело, либо тревоги о происходящем принялись уничтожать его изнутри и начали с языка — иначе отчего он такой неловкий и глупый сегодня? Сквозь закрывающие лицо руки Хуа Чэн пробормотал: — Прости, гэгэ, я сам не понимаю, что говорю. Кажется, действительно пора спать. Се Лянь тихо рассмеялся, и в его смехе послышались урчащие, словно у кота, нотки. Развернувшись обратно, сквозь щель меж пальцев Хуа Чэн взглянул на нежное выражение лица Его Высочества. — А мне нравится смотреть на Сань Лана такого, немного неловкого, — сказал он. — Разве безупречный образ тебе не надоедает? На мгновение по интонации и выражению лица Хуа Чэну показалось, что он говорит с другим Се Лянем — тем, который с гордостью объявил его своим супругом. Когда-то, выпытавший все тревоги Хуа Чэна, он сказал очень похожие слова — а после обнял его и долго целовал лицо и волосы. — Мне нравится, — ответил юноша в затянувшемся молчании, сам не понимая, о чем говорит. Янтарные глаза рядом горели бархатной нежностью, от которой щеки Хуа Чэна невольно теплели, а дыхание сбивалось. Утром следующего дня, сидя в обеденном зале в компании Хэ Сюаня, Хуа Чэн задумчиво выкладывал из овощей на своей тарелке скалящуюся рожицу. Перед молодыми людьми стояли широкие блюда с баоцзы с начинкой из молодых побегов бамбука и сладкой бобовой пасты, каша с овощами и маринованный корень лотоса. Пищу в секте готовили нанятые люди на специальной кухне, и каждый заклинатель мог взять блюдо себе по вкусу. Хуа Чэн отчего-то решил, что Хэ Сюань возьмет всего и побольше у улыбчивых поваров, но тот ограничился лишь кашей и булочками. Это было вполне обосновано, ведь тут Хэ Сюаню не приходилось умирать от истощения, но все же такая незначительная деталь ввела Хуа Чэна в задумчивость. Отрешенно размышляя над вещами, что он уже видел тут и что ему только предстоит увидеть, Хуа Чэн бездумно орудовал палочками и иногда поднимал взгляд, чтобы посмотреть на аккуратно поедающего с отдельной тарелки овощи Се Ляня. Внезапно возле стола молодых людей, что находился на достаточном отдалении от людных мест широкого зала, остановился кто-то. От компании пахнуло резким запахом цветочных духов и благовоний, а по звонкому смеху еще до того, как поднял голову, Хуа Чэн знал, кого увидит. — Разве духовным зверям можно есть обычную пищу? — спросил Пэй Мин, осматривая стол шиди дружелюбным взглядом. Девушки подле него, что слетались отовсюду словно мухи на мед, сладкими голосами тут же принялись обсуждать прелестного белого хорька, что заинтересованно поднял мордочку. — Его Высочество особый, ему можно, — вновь опустив взгляд, нехотя отозвался Хуа Чэн. — Как хозяин, ты должен хорошо заботиться о нем и не разрешать делать все, что вздумается, — сказала одна из девиц, назидательно качая головой. — Сяо-эр, нельзя быть таким беспечным. — Пусть Хуа шиди делает как вздумается, ему виднее, — поспешил прервать девушку Пэй Мин, заметив, как помрачнело лицо Хуа Чэна от ее поучительного тона. — Я не очень разбираюсь в разного рода зверях, но могу попросить твою шицзе помочь, если вдруг возникнут вопросы. — Не стоит, — холодно ответил Хуа Чэн. Пэй Мин не стал более приставать к нему и, обменявшись с Хэ Сюанем несколькими фразами, вскоре ушел в окружении своего цветника. Некоторые девушки хотели было напоследок погладить Се Ляня, но тот виртуозно увернулся от их мягких рук и спрятался за рукав Хуа Чэна, пока бесстыдницы не скрылись. Когда к маленькому столику вернулось спокойствие, Его Высочество неторопливо вышел и вновь принялся за еду. Однако уже скоро над его головой вновь раздался чужой голос: — Духовным зверям нельзя есть человеческую пищу. Се Лянь поднял глаза, встречаясь с суровым взглядом нависшего над ним человека. Пусть в глубине и теплился направленный на Его Высочество интерес, лицо юноши было настолько нахмуренно, что казалось, будто небольшой хорек успел не иначе как смертельно опозорить его семью. Хуа Чэн тоже поднял взгляд от тарелки, посмотрев на юного заклинателя. Он никогда не видел его пурпурных одежд и лица, но быстро догадался, кем он может быть. — О, братец, а я совсем и не заметил, когда просил твоего совета, — улыбнулся Хуа Чэн, откладывая палочки. Мгновение назад Се Лянь думал, что нахмуриться еще сильнее у юноши не выйдет, но вот уголки его рта опустились, а темные глаза едва не принялись метать молнии. Молодой человек строго сказал: — Такая грубая еда ему не подходит. Твоя глупость не должна стоить здоровья зверю! Хуа Чэн изогнул бровь. — Какое дело постороннему человеку до моего зверя? Юноша раздраженно взмахнул рукой и на стол меж тарелок тяжело упал нефритовый жетон. Такой можно было получить у организаторов Турнира Тысяч Демонов, если адепт хотел вызвать кого-то на арену: на простом массиве записывался отпечаток ауры противника, и если другая сторона принимала бой, то оставляла такой же оттиск и отдавала жетон учителям. Бледный кругляш с едва заметными черными вкраплениями в глубине был лишь своеобразным приглашением. Молодой человек меж тем громко и четко проговорил: — Меня зовут Цзян Чэн из клана Юньмэн Цзян, и я вызываю тебя на бой. Если я выиграю, ты отдашь мне своего зверя. — О? — протянул Хуа Чэн. В его черном глазу мелькнула грозящая страшным пожарищем искра, не предвещающая ничего хорошего для наглеца, что так бессовестно позарился на Его Высочество, но неожиданно Се Лянь, приблизившись, положил лапу на руку Хуа Чэна, словно позволяя ему принять ставку. Несколько мгновений заклинатель и хорек переглядывались, а затем Хуа Чэн вздохнул: — А что же получу я, если выиграю? — Проси что хочешь, — дерзко заявил Цзян Чэн. — Все равно о победе ты можешь только мечтать. — Вот как, — сказал Хуа Чэн, откидываясь на спинку стула и делая вид, что задумался. Обведя следящий за этой сценой юношеского противостояния зал, он вдруг спросил: — А разве ты пришел не за саблей? Издали наблюдавший за происходящим Не Хуайсан вздрогнул. Цзян Чэн же только ухмыльнулся: — Ее я верну без лишних ставок. Хуа Чэн не мог не осклабиться в зловещей улыбке: — Как самоуверенно. Хорошо, если ты уверен в своих силах, то вот мое условие: когда проиграешь, перед всеми принесешь извинения моему духовному зверю за то, что прервал его трапезу. На мгновение Цзян Чэн замер, будто ожидал иного, и перевел взгляд на внимательно слушающего происходящее хорька. Хэ Сюань и Не Хуайсан тоже пораженно выдохнули: разве, как хороший шисюн, Хуа Чэн не должен был попросить извиниться перед своими шиди? При чем тут вообще хорек? Но Цзян Чэн быстро скрыл смущение и высокомерно хмыкнул. Решив, что ставки приняты, он, не сказав больше ни слова, широким шагом покинул трапезную. Поднявший брошенный нефрит Хэ Сюань задумчиво сказал: — Он вызывает тебя сегодня после обеда, но учитель уже назначил другой бой на утренние часы. Ты справишься? — Даже не знаю, — притворно вздохнув, ответил Хуа Чэн достаточно громко. — Я смогу сдерживаться в одном, может, двух боях, но если случатся другие, контролировать свои силы станет сложно и, вероятно, я ненароком сломаю несколько ног. Разномастные адепты со всех сторон зала, словно голодные шакалы, приближались к Хуа Чэну. Они знали от старших, что один из учеников Цзюнь У по распоряжению учителя не может отказаться от боев — но, услышав полные неприкрытой угрозы слова юноши, юные заклинатели поспешно сжали в руках свои нефритовые жетоны и поспешили прочь.