Несколько кошек и несколько лян

      Закончив с завтраком, молодые люди отправились к подготовленной арене, чтобы поучаствовать в запланированных сражениях. Переходы и дороги секты все также были наполнены, словно бочка соленьями, разномастными адептами, но на широкой улице, края которой оккупировали упивающиеся прибылью торговцы, каждый был слишком занят, чтобы обращать внимание на ведущего тихую беседу хорька. Впрочем, Его Высочество все равно немного склонил голову, прижавшись мягким ухом к щеке Хуа Чэна. — Я совсем не против быть ставкой в турнире, — говорил он, и от едва заметной вибрации голоса кожа Хуа Чэна покрывалась мурашками. Подавив в себе приятную дрожь, юноша возразил: — Гэгэ не должен говорить так. Ты вовсе не ставка, а объявлять тебя таковым… Тот малец очень смел. — Он выглядел нашим ровесником, — заметил идущий рядом Хэ Сюань. — Меня это не оскорбляет, кхе-кхе, — улыбнулся Се Лянь. — К тому же Сань Лан все равно не уступит ему победу. Хуа Чэн горделиво вскинул подбородок: — Именно так! Отбор лавок и гильдий, что могли торговать на территории секты, был невероятно строгим, и владельцам предприятий приходилось скоблить кожу до кости, чтобы оказаться здесь — если у них не было нужных связей. Стараясь прославить свое дело среди заклинателей разных мест, дельцы вывешивали над прилавками огромные растяжки с названиями магазинов. В конце прямой, словно стрела, дороги, Хуа Чэн заметил навес с выведенной каллиграфическим почерком надписью сверху: «Красильная мастерская семьи Чжу». Однако молодые люди свернули в сторону прежде, чем достигли ее. Став местом проведения Турнира Тысяч Демонов, площадь Благоразумия преобразилась. Павильоны и беседки были оборудованы под смотровые площадки, а декоративные горки сменили деревянные сцены, нелепо возвышающиеся над прудами меж кустов жасмина и молодых кленов. Турнир был организован не ради зрелищ, потому сцены оказались совсем небольшими, но места было достаточно, чтобы молодые заклинатели сошлись в нелепой схватке за свою гордость. У адепта, что дежурил у подножья лестницы Спокойствия, юноши узнали, на каких сценах будут проводиться их бои, и, скупо кивнув друг другу, разошлись в разные стороны. Первое сражение Хуа Чэна планировалось на сцене неподалеку, вокруг которой собралось некоторое количество учеников в форме мягкого лазурного оттенка. Юноши и девушки казались на несколько лет старше Хуа Чэна, но лица их были настолько наивными и открытыми, что юноша невольно почувствовал себя немного смущенным — это одного из этих детей он должен избить на глазах гэгэ? К счастью, Се Лянь тоже казался ошарашенным. Он шепнул: — Противник Сань Лана… Один из этих людей? Хуа Чэн неопределенно пожал плечами, отчего хорек немного покачнулся и когтями неосознанно слабо впился в белые одежды. Бездумно погладив его хвост, будто успокаивая, Хуа Чэн приблизился к ожидающей толпе. Молодые люди зашушукались и почтительно отступили, давая Хуа Чэну приблизиться к сцене. Юноша без проблем взошел по деревянным ступеням и замер в центре сцены, осматривая надменным взглядом своих противников. Он пытался угадать, кто же поднимется вслед за ним, но все предположения разбивались об одинаково почтительные и взбудораженные выражения лиц адептов. Об этом сражении договорился Цзюнь У, и по обрывочным фразам Хуа Чэн понял, что учитель этих ребят — давний знакомый его учителя. Кажется, они не состояли в хороших отношениях, а бой был предложен в ситуации, когда Цзюнь У не мог отказаться, поэтому сейчас разница сил между противниками заметна стала любому. Наконец к сцене приблизился юноша, выглядящий чуть увереннее своих соучеников. Он раздавал щедрые улыбки взволнованным подросткам, но движения его были резкими и дергаными. Выйдя на сцену, юноша смерил Хуа Чэна долгим взглядом и достал из ножен прямой клинок. — Этим поединком сегодня я восстановлю честь своего учителя! — громко воскликнул адепт под одобрительные выкрики зрителей. Те, кто не участвовал в боях, гуляли меж сцен, наблюдая за противостояниями своих ровесников, и неожиданно многие потянулись именно к этому сражению. Старший адепт школы Медной Печи, что следил за проведением боя, почувствовал возросшую ответственность. — Мой учитель, что же, обесчестил твоего? — скучающим голосом спросил Хуа Чэн, скрестив руки на груди. — Да! — гордо ответил молодой человек, но через секунду, поняв скабрезный подтекст, покраснел и воскликнул: — Нет! Хорек на плече Хуа Чэна фыркнул. — Такой же бесстыжий, как твой учитель! — возмутился адепт, направляя клинок на Хуа Чэна. — Посмотрим, как ты заговоришь, познакомившись с моим мечом! — Все адепты праведного пути такие… — Се Лянь несколько мгновений молчал, силясь подобрать слова, — …страстные? — Нет, встречаются и весельчаки, как я, — легко отозвался Хуа Чэн. Он почти не следил за своим противником, ленивым взглядом осматривая наблюдающую за боем толпу. На каменной дорожке, что проходила чуть поодаль, он заметил второго своего сегодняшнего соперника: Цзян Чэн хмуро смотрел в сторону сцены. Рядом с ним стояло еще несколько адептов, но из-за мельтешения заклинателей и низких веток клена, что расположился прямо под сценой, Хуа Чэн не мог различить их лиц. Вероятно, Цзян Чэн пришел, чтобы оценить навыки противника. Он должен был многое слышать об учениках Цзюнь У, и более Хуа Чэн не планировал давать ему узнать себя. Под решительный выкрик старшего адепта, объявляющий начало боя, он легко уклонился от первого удара ищущего справедливости адепта и бесславно пнул его в спину. Юноша пытался подняться, но за несколько ударов бой был окончен — Хуа Чэн так и не расцепил сложенные на груди руки и не прикоснулся к сабле. Оказавшись на поле боя, он по привычке пытался вызвать серебряных бабочек, силясь приспособиться под особенности магии этого мира, но ничего не вышло: лишь воздух рядом с юношей будто подернулся трепещущей дымкой. Не дожидаясь объявления своей победы, Хуа Чэн спустился со сцены. У него не было времени раскланиваться с каждым неудачником, но даже если бы в распоряжении юноши были все недели и годы мира — он не бросил бы на них второго взгляда. Толпа зрителей, не разбирающаяся в происходящем, но желающая высказать свое мнение, проводила прямую спину неодобрительным шепотом, от которого Хуа Чэн заметно взбодрился. Чувство осуждения и ненависти толпы были для него невероятно знакомыми. — Сань Лан не пожелал дать своему противнику лица, — шепнул Се Лянь; по тону его голоса сложно было понять, недоволен он произошедшим или вновь дразнится. — С чего я должен жалеть лицо какого-то неудачника? — высокомерно фыркнул Хуа Чэн. Он с Се Лянем на плече неспешно прогуливался по тропинкам вдоль сцен, наблюдая за поединками. — Пусть в начале станет сильным достаточно, чтобы иметь право стоять на одной сцене со мной. — Сань Лан такой грозный, кхе-кхе, — отозвался Се Лянь, и теперь в его голосе явственно слышалась улыбка. Хуа Чэн спросил: — А гэгэ когда-нибудь участвовал в подобных состязаниях? — Нет, — с долей сожаления ответил Его Высочество. — Жена моего дядюшки — заклинательница и воспитывалась в праведной школе, потому славно фехтует и сражалась иногда на спор со мной и своим сыном. Но те шутливые «турниры» никак нельзя сравнить по размаху с нынешним, кхек. — Выходит, демонам и заклинателям не запрещается заключать браки? — внезапно спросил Хуа Чэн, и его голос предательски дрогнул. Се Лянь, к счастью, не заметил этой заминки и кивнул: — Конечно. Общество демонов обычно не смотрит на подобное и даже начинает чуть больше уважать демона в паре, ведь он смог свернуть совершенствующегося с праведного пути. Но вот со своими шисюнами и шиди после свадьбы тетушка, насколько я знаю, перестала общаться, кхек… Ну, может, дело в другом конфликте. Солнце наконец забралось на вершину небосвода и устало развалилось в объятьях облаков, когда небольшая прогулка Хуа Чэна закончилась у сцены в самом центре площади Благоразумия. Видимо, многие слышали о дерзком утреннем вызове, потому тут собралось уже достаточное количество адептов. Более других в толпе выделялись заклинатели в пурпурных одеждах, которые смотрели на Хуа Чэна исподлобья, словно на злейшего врага. Идя сквозь окружающих сцену людей, что расступались перед ним, словно море, Хуа Чэн невольно вздернул подбородок и высокомерно прищурил глаза. Впрочем, его холодный и отчужденный образ несколько рушил белый меховой воротник, что дружелюбно покачивал пушистым хвостом в такт неспешному шагу. За этой сценой следил сегодня Пэй Мин, и, увидев Хуа Чэна, он дружелюбно махнул ему рукой. — Хуа шиди, как настроение? — весело спросил мужчина, принимая из бледных пальцев Хуа Чэна белый жетон. На фоне загоревшей под светом сотни солнц в долгих путешествиях кожи Пэй Мина руки юноши казались высеченными из хрупкого нефрита — и все же узловатые пальцы таили в себе особенную прелесть. Се Лянь невольно залюбовался. — Пэй шисюн, кажется, счастлив на этой почетной должности, — отозвался Хуа Чэн, ухмыляясь. — Может, тебе бросить совершенствование и сделаться судьей на каких-нибудь боях? — Нет-нет, не выйдет, — рассмеялся Пэй Мин. — Пусть эта работа интересная, но и опасная — а что, если один из драчунов случайно испортит мое лицо? — Разве шрамы не украшают мужчину? Пэй Мин хитро улыбнулся: — Тебе ли, Хуа шиди, говорить об этом, с таким-то прелестным личиком? «Вероятно, язык этого человека отсохнет, если он не скажет третьей фразой какую-нибудь нелепость», — раздраженно подумал Хуа Чэн. Ответив шисюну лишь пренебрежительным взглядом, что вызвал у мужчины новый приступ веселья, Хуа Чэн хотел взойти на сцену, но внезапно Пэй Мин спросил: — Хуа шиди, ты берешь Его Высочество с собой? Хуа Чэн остановился: — Да. Это запрещено? — Нет, даже если вы не связаны контрактом и твой Путь не подразумевает совершенствование с духовным зверем, ты можешь сражаться с его помощью… — Пэй Мин замялся. — Однако стоит ли рисковать? Я слышал, что твой противник заклинает свору псов. Как бы такая кроха, как Его Высочество, не пострадала. Вероятно впервые за последний десяток лет кто-то назвал Се Ляня «крохой». Сначала Его Высочество даже не понял, что сказанная ласковым бархатистым тоном фраза обращена к нему, а затем протестующе распушил хвост. Борясь с желанием засмеяться, Хуа Чэн аккуратно погладил его и ответил: — Он не такой безобидный, каким кажется. Это шавкам того дурака стоит бояться. Цзян Чэн уже ждал на сцене. Из висящего на его поясе мешочка цзянькунь он призвал двух матерых духовных псов, что сейчас, словно дворовые беспризорники, радостно крутились вокруг его ног, виляя хвостами. Дожидаясь Хуа Чэна, юноша ласково трепал собак по холкам и тихо журил, но, стоило молодому человеку появиться, стал серьезнее. Повинуясь жесту заклинателя, собаки замерли по обе стороны от него, сомкнув пасти и сразу став угрожающе серьезными. Лишь хвост одной продолжал игриво дергаться. Хуа Чэн обнажил трофейную саблю и небрежно подбросил ее в руке. Делая вид, что осматривает лезвие, юноша шепнул Се Ляню: — Гэгэ не нужно вмешиваться. Просто наблюдай за представлением из первых рядов, хорошо? Хорек понятливо кивнул. Зрители и Пэй Мин, устраивающий последние приготовления, были достаточно далеко от сражающихся, но Цзян Чэну удалось рассмотреть очень человеческий жест Се Ляня. Он нахмурился и сказал: — Твой духовный зверь очень странный. Прежде чем Хуа Чэн успел ответить, Его Высочество тихо возразил: — Нет, я самый обыкновенный хорек, — и для убедительности кивнул. На мгновение на лице Цзян Чэн отразилось глупое потерянное выражение, а затем он встряхнул головой, будто отгоняя наваждение. В его взгляде на Се Ляня больше не было опаски или подозрения. Подошедший Пэй Мин радушно улыбнулся молодым адептам и, духовными силами повысив громкость голоса, провозгласил: — Бой начинается! Напоминаю братьям на тропе самосовершенствования, что вы можете использовать любые не смертельные приемы друг против друга. Разрешено оружие любого вида, духовные звери и техники. Бой будет завершен, когда один из вас покинет сцену, сдастся или не сможет продолжать сражение, — понизив голос, мужчина добавил: — Выложитесь на полную, но не забывайте об осторожности, — дождавшись неспешных кивков, Пэй Мин воскликнул под шум радостно ожившившейся толпы: — Сражение началось! Однако громкая фраза будто вовсе не заинтересовала юношей. Хуа Чэн все также стоял, неспешно поглаживая лезвие трофейной сабли, а Цзян Чэн сделал лишь скупой жест рукой — и духовные псы с рычанием бросились вперед. Они нападали совсем не так, как живущие охотой демонические Иньские псы: даже в резких движениях прослеживалась присущая заклинателям праведного пути неспешность и величественность. Достигнув Хуа Чэна, один пес попытался укусить его за ногу, пока второй, подпрыгнув, нацелился на горло. Морды собак, казавшиеся дружелюбными и добрыми всего мгновение назад, теперь были искажены злобой их хозяина, и в не лишенных осознанности глазах мелькал лишь суровый приказ — напасть. Кажущимся неспешным движением Хуа Чэн отступил на шаг. Зрители, что были далеко от сцены, не смогли точно рассмотреть его ленивых движений и видели только, как псы, громко клацнув зубами, схватили воздух. Впрочем, собаки тут же развернулись и вновь бросились в атаку. В холке каждый пес почти доставал до тонкой талии Хуа Чэна, и, как бы величественно ни выглядел юноша со стороны, на фоне мохнатых тел невероятно явственно открывалась его молодость и худоба. В сияющих чистотой белых одеждах и с копной собранных в низкий хвост черных волос он напоминал укрытую пологом снега ветку молодого дерева, что еще лишь готовилась раскрыть миру алые лепестки цветов. В изящных, словно навеянных резкими порывами безжалостного ветра, движениях сквозила живописная легкость, но и отчужденная гибкость, с которой юноша легко уклонялся от направленных на него свирепых атак. Приноровившись к его игривым движениям, псы подгадали момент, чтобы все же достать когтями теплую плоть. Цзян Чэн, который внимательно следил на ними, подпитывая своими духовными силами и направляя, не смел и на мгновение оторвать от противостояния взгляд. Одна из собак резким движением выбросила вперед мощную лапу, но неожиданно ее движение прервал молниеносный отблеск сабли. Заблокировав атаку пса, Хуа Чэн отбросил его от себя. Тем временем второй рванул вперед — Хуа Чэн с легкой ухмылкой сменил стойку и нанес скользящий удар. Раздался невероятно громкий чавкающий звук, с которым острая сталь разрывает живое тело. Вслед за ним пес глухо упал на арену и пронзительно заскулил. Кровь из раны на его мягком брюхе вытекала толчками, и Хуа Чэн, едва заметно скривившись, отступил на шаг, чтобы не запачкать сапоги. Цзян Чэн побледнел и дрожащими пальцами сложил печать, отзывая пса обратно в мешочек цзянькунь. Духовное животное не умерло бы так просто, но теперь заклинателю потребуется достаточное количество времени, чтобы вернуть тому былую силу. Хуа Чэн довольно взмахнул саблей, стряхивая с нее кровь. Обычное оружие не пробило бы защиту духовного зверя, но кто бы ни создал этот клинок, он постарался на славу. Магические формации и зачарования были впаяны в сам металл, а материалы использовались только высококачественные — такое оружие могло защитить от множества опасностей. Жаль, что его владелец не ценил этого. «Конечно, это все еще хуже Эмина», — отрешенно подумал Хуа Чэн. Цзян Чэн меж тем печатью отозвал с арены и вторую собаку, что, увидев ранение товарища, не решалась подходить к Хуа Чэну, лишь издали бессильно скалясь на него. Растеряность сменилась во взгляде юноши холодной решимостью, и он достал с пояса собственный меч, сурово взмахивая им. — Я отрублю тебе пальцы, — мрачно пообещал Цзян Чэн, но Хуа Чэн лишь расплылся в коварной ухмылке. — Если силенок хватит. Не говоря больше ни слова, юноши бросились в атаку. Полуденное солнце, часть которого загораживали низко нависшие над долиной скалы, четко делило сцену на части «солнца» и «тени». В тени отражал с неизменной улыбкой резкие выпады Хуа Чэн, а в величии света Цзян Чэн, сурово сведя брови, яростно нападал. Пусть удары его были наполнены искренней злостью за раненого питомца, Хуа Чэн с легкостью прерывал каждый. Юноша перед его глазами определенно обладал какими-то навыками, но они и в сравнение не шли с многолетним опытом Градоначальника Хуа. Хуа Чэн легко уходил из-под атак и своими игривыми движениями лишь еще более задирал противника. Со стороны исполненный резкими выпадами танец одетых в белое и пурпурное юношей напоминал кружение на весеннем ветру лепестков цветов. Вишня или персик, слива или яблоня: грациозные движения обладали собственным ритмом и прелестью, и никто не заподозрил бы в их танце смертоносного блеска заточенной стали. Очередным выпадом Цзян Чэн смог приблизиться к открытой груди противника и тут же яростно бросился вперед, но это была ловушка. Едва острое лезвие оказалось в цуне от груди Хуа Чэна, тот ловким движением ушел в сторону. Кажущимся легким взмахом ноги юноша ударил запястье противника, и тот, не ожидавший подобной подлости, громко охнул и выронил меч. Хуа Чэн небрежно отпнул его носком ноги и следующим шагом оказался за спиной Цзян Чэна. Под напряженными взглядами сотен заклинателей, Хуа Чэн безжалостно ударил юношу под колени, заставив упасть вперед. В следующий миг лезвие трофейной сабли прижалось к шее Цзян Чэна. Холод стали пронесся по мышцам и венам, заставляя его замереть. Несколько мгновений царила тишина, а потом Пэй Мин объявил: — Адепт Цзян из клана Юньмэн Цзян более не может сражаться. Победителем боя стал адепт Хуа из школы Медной Печи! Толпа тут же разразилась криками радости и негодования, но Хуа Чэн не спешил опускать саблю. Под обеспокоенный взгляд начавшего подниматься на сцену Пэй Мина, он спросил: — Скажи-ка, братец, где те два молодых господина, что пару дней назад подшутили над моими шиди? — Что? — отозвался Цзян Чэн, в голове которого кровью шумело поражение. — Что ты вообще несешь? — Отвечай быстрее, моя рука уже устала, — сказал Хуа Чэн, чуть сильнее надавив лезвием на медовую кожу. Движение сабли оставило за собой красный след. Цзян Чэн невольно сглотнул, и его кадык нервно дернулся. — И что? — нашел в себе силы дерзко отозваться юноша. Иной на его месте испугался бы приставленного к шее клинка, но Цзян Чэн, кажется, понимал, что Хуа Чэн не посмеет серьезно навредить ему под взглядом стольких глаз. Наблюдая за приближающимся Пэй Мином, он бросил: — Только трепаться и горазд, ты… Хуа Чэн невольно вздохнул. Потеревшись щекой о любопытно свесившегося с его плеча Се Ляня, юноша грубо перебил: — Что ж, передавай своим друзьям мои искренние пожелания. И, убрав клинок от шеи Цзян Чэна, в следующий миг Хуа Чэн резко ударил его рукоятью по точке на ней. Юноша вздрогнул всем телом и безвольно обмяк, повалившись на залитую кровью его пса сцену. В ответ на непонимающий взгляд подошедшего Пэй Мина, Хуа Чэн, забрасывая легким движением саблю в ножны, безразлично кинул: — Он вновь хотел напасть. Мужчина не стал больше спрашивать. Проверив состояние Цзян Чэна, он легко поднял его и хотел бросить что-то своему непокорному и резкому шиди, но тот уже неспешно спускался со сцены. Адепты Юньмэн Цзян, что ранее смотрели на него с вызовом, теперь все как один сурово хмурили брови — но никто не решался высказаться. Идя сквозь толпу, Хуа Чэн не мог удержаться от ухмылки. Дерзкое выражение окрасило его лицо игривыми красками, но заалевшие во время боя скулы и сбитое дыхание в глазах смотрящих рисовало иную, куда более чувственную картину. Пусть никто не решился бы приблизиться к этому изящному молодому человеку с неподобающими предложениями, многие в душе согласились, что вид его бесспорно ласкает взор. Однако Хуа Чэн не знал о подобных размышлениях юных заклинателей. Он гордо прошел мимо них, не задержав ни на ком взгляда, и хотел удалиться с площади Благоразумия, когда его путь внезапно оказался прегражден. В центре выложенной мрамором дорожки, гордо выпрямив спину, стояла молодая девушка в вуали, что закрывала часть лица. Вишневый цвет ее одежд был бледнее броских ханьфу клана Юньмэн Цзян, и стиль отличался. Некоторое время потребовалось Хуа Чэну, чтобы вспомнить ее рядом с Не Хуайсаном в момент, когда его сабля сменила владельца. Девушка стояла прямо и не отрывала от Хуа Чэна гордого взгляда. Когда он приблизился, на вытянутых руках она протянула ему белый жетон. — Брат Хуа, я хочу вызвать тебя на поединок, — сказала заклинательница голосом нежным, словно шепчущие свои тайны морские волны. Легкость и прелесть тона девушки не мешали забыть, однако, острый блеск ее глаз феникса. Хуа Чэн остановился и, поглаживая хвост Се Ляня, лениво окинул девушку с ног до головы скучающим взглядом. Кто-то в толпе задохнулся возмущением: — Какое бесстыдство! — раздался свистящий шепот, однако Хуа Чэн оценивал вовсе не узкие плечи и пышную грудь заклинательницы. Его внимательный взгляд скользнул по ее длинным ногам, жесткой талии и едва заметным мозолям от меча на загрубевшей от тренировок коже рук. Осанка девушки была исполнена не кокетливой грациозности, но силы и твердости славного мечника. Решив, что Хуа Чэн не желает принимать ее вызов, девушка, однако, не опустила протянутый жетон, а упрямо добавила: — Эту заклинательницу зовут Лю Минъянь из ордена хребта Цанцюн. Я смиренно прошу брата Хуа наставить меня в бою! Хуа Чэн неспешно взял жетон и подбросил его в ладони. Девушка выпрямилась, но на лице ее не отражалось радости — лишь предвкушение. Вуаль не давала в полной мере насладиться красотой заклинательницы, но и по тем участкам кожи, что были открыты, стало заметно, что девушка обладает невероятной внешностью. Когда она, чуть нахмурив брови и гордо вздернув подбородок, смотрела прямо перед собой, матовый блеск ее темных глаз, скрывающих в своей тиши неведомые тайны, неизменно манил смотрящего. Хуа Чэну, однако, притягательнее загадочных глубин всегда был мягкий отблеск янтаря. — Мастерство сестрицы не должно разочаровать меня, — проходя мимо Лю Минъянь, бросил Хуа Чэн. Его ледяной взгляд скользнул по толпе адептов Юньмэн Цзян, и он добавил: — В отличие от сегодняшних забав.