Процент уязвимости

      Медсестра с завистью доставала из сумки с продуктами гостинцы. Среди них были яблоки, баночка земляничного варенья, пакет с брусникой в отдельном свертке, на который была приклеена бумажка с просьбой как можно скорее убрать в холодильник; лежали сыр и докторская колбаса. Перед тем, как у меня её забрали, чтобы отнести в холод, я её долго нюхал и облизывался, но решил оставить на потом.       Я никогда ничего себе не ломал и даже представить не мог, какое это счастье — попасть в больницу: все тебя кормят, заботятся, ты здесь ни плохой, ни хороший, а просто больной. Я наконец мог не видеть мерзкие рожи похотливых мужиков, а просто спать, а потом есть. Если людям нужен отпуск на работе, то почему они просто не приходят сюда?       А ещё я рисовал, пытался выбить из себя автопортрет, но каждый раз получался либо Квазимодо, либо Никита, и после пятой попытки я сдался. Работать левой рукой было очень сложно, но мне хотелось что-то делать. Я всегда мечтал о каком-то обычном хобби, поэтому стал складывать фигурки оригами одной рукой. В этом деле проявил всё своё терпение и даже научился делать журавлика; а объяснила и показала мне это пучеглазая медсестра, к которой за эти два дня я даже проникся светлыми чувствами.       Вечером я попросил телефон, но на этот раз мне принесли трубку на проводе, подключили и поставили на тумбочку, где стояли мои кривые журавлики. Я почувствовал себя директором огромной корпорации с несколькими телефонными аппаратами на столе. Я, по правде, звонил не длинноногой секретарше, а своему преподавателю. Вечером я позвонил ему и ещё раз сказал спасибо. Завязался разговор, и полчаса мы обсуждали школьную программу: я говорил, какая она дебильная, а Никита приводил её плюсы, хоть и понимал, что сильно проигрывал. Тридцать минут пролетели так быстро, затем мы попрощались, обменявшись формальными любезностями, и он пообещал, что, как и договаривались, придёт завтра вечером.       На следующий день Никита сунул главной по палате букет тюльпанов, чтобы задобрить, а может, он просто добрый или святой. На этот раз я тут же узнал его шаги, услышав их в коридоре. Он постучался в палату, я выждал несколько секунд, чтобы он не подумал, что слишком его жду. Он был куда более спокойным и почему-то весёлым, щеки у него были всё такими же румяными, мне непривычно было видеть его широко улыбающимся.       — Здрасьте, Никита Михалыч, — вдруг выдал я.       Посетитель посмотрел на меня с непониманием, неловко улыбнулся и прошёл внутрь палаты. Быстро бросил плащ на спинку стула, а сам присел на сидение.       — Как себя чувствуешь? — поинтересовался он.       — Наземный, тебя здороваться не учили? Выйди и зайди нормально! — передразнил свою классную я и довольно хмыкнул.       Никита коротко улыбнулся и быстро исправился:       — Привет, Илья. А что по фамилии и так не ласково? — прищурился он, и мы оба тихо усмехнулись.       Стало тихо, мы молча переглядывались, глаза сидящего напротив бегали от окна к моей ноге, а от ноги к моей руке. Я просто смотрел на его лицо. Мне решительно нравилось всё. А ему, интересно, нравятся мои веснушки? Тогда он сказал, что я очень красивый, но была ночь, темно, ничего не видно. А теперь я с ногой в гипсе, с рукой в гипсе, мешками под глазами и весь в синяках и ссадинах. Ну, что сказать? Жених!       — Я тут тебе принёс, — сказал он и полез в сумку на плече. — Вот.       Он протянул мне картонную коробочку, я быстро взял её и всё-таки решил уточнить:       — Там нарезка колбасы?! — я выдал первое, что пришло в голову, но заметив растерянность Никиты, решил его успокоить:       — Даже если нет, я всё равно ещё докторскую не съел, так что у меня ещё целые полкилограмма счастья в холодильнике.       Я открыл упаковку: внутри был маленький аппарат чёрного цвета с разными кнопками и небольшим экраном. Рядом с ним лежали наушники на проводе. Я посмотрел на них внимательнее, пытаясь прикинуть, сколько это стоило, и что я должен теперь делать, поэтому предположил первое, что пришло в голову:       — Ты хочешь, чтобы я отсосал тебе за это?       Никита уставился на меня широко раскрытыми глазами, я посмотрел на него, а потом на предмет в коробочке. Увидев шок на лице гостя, я быстро пояснил:       — Несколько раз, конечно, тут и ежу понятно, что это дорого. Спасибо большое.       Парень нервно сглотнул и выпалил:       — Гречишный, ты голову совсем отбил в аварии?       Я зачем-то потряс плеер у правого уха.       — Не, ногу, а с головой у меня проблемы из-за того, что мать во время беременности решила построить карьеру этого… Ну, который вино пьёт пафосно. Короче, начинающих предпринимателей у нас в стране не поддерживают и душат налогами, вот она и спилась, — я улыбнулся. — Если сосать не надо, то большое спасибо! Он такой классный и очень дорогой, мне такого никогда не дарили. Там есть музыка?       Никита вроде пришёл в себя, хоть и пальцы его всё ещё массировали левый висок. Он тяжело вздохнул и объяснил:       — Музыка в учебное время — это для отличников, а я тебе туда скачал аудиокниги по школьной программе. Жуковского «Лесного царя» не нашёл и записал сам.       — Сам? — удивился я.       — Ну, записал, голосом. Вроде нормально получилось.       У меня на лице снова появилась улыбка до ушей. Я обожал его голос, понятия не имею, что там за «Царь Жуковский», но главное, что читать будет сам Никита. Я решился на комплимент:       — У тебя красивый голос, тебя приятно слушать.       Он явно смутился:       — Спасибо, я в детстве в церковном хоре долго пел и…       — Гей из церковного хора?! — прохрипел я и закашлялся.       Учитель посмотрел на меня с осуждением:       — Да там классно было, выпечку всякую давали и пахло приятно, — он отмахнулся. — И вот моя ориентация тебя совсем не касается!       Я закатил глаза, но решил промолчать. Меньше всего хотелось портить пришедшему настроение, хоть и поспорить я любил.       Я в детстве много кем хотел стать, вариантов было множество: следователь, художник... кстати, учителем я тоже какое-то время хотел стать, но только до первого класса. Потом, видя, как спивается мать, решил стать врачом, а в двенадцать лет, когда меня потащили на изгнание бесов, я несколько недель представлял себя охотником на этих самых чертей. Мне стало очевидно, что один точно сидит в моей учительнице, другой в нашей соседке и самый страшный в злом старике, который травил собак и стрелял в детей солью, когда те воровали яблоки из его сада. Не знаю, как это пришло мне в голову, но вскоре я уже читал заговор на понос, который нашёл в журнале о травах. В конце я даже уколол палец, потому что так всегда делали в фильмах. Через месяц он умер, к сожалению, не от поноса, но кара его настигла. Я был уверен, что перестарался, или Сатана понял меня неправильно. Короче я решил, что для этого мира я слишком сильный чёрный маг и мне лучше быть осторожнее, иначе придётся жить на отшибе и люди станут избегать меня. Увы, но шарахаться от меня стали, когда мне исполнилось шестнадцать, и я впервые лёг под пьяного в хлам тракториста.       — Ты хороший препод, на уроках теперь интересно, — я попытался отвлечься от воспоминаний.       Учитель смущённо улыбнулся и принялся рассматривать свои руки.       — Я люблю педагогику, а у нас в стране с этим такой бардак, просто дремучий лес, — он посмотрел на меня, будто ища подтверждения своих слов. — Я вот ездил немного по Европе и просто читал. У них там другой мир, такие интересные системы обучения, столько классных методик.       Я заулыбался, увидев, как горит своим делом рассказчик, у него в глазах появились искорки, он полностью погрузился в объяснение:       — Вот бы в Америку съездить, там тоже есть чему поучиться, но билеты дорогие, я пока не потяну.       — Можем работать на пару, двойное обаяние — двойная цена! — подмигнул я, но тут же нарвался на холодный скепсис в глазах сидящего напротив.       — Как ты вообще живешь с этим? — нерешительно спросил он. — Я вот как представлю, что меня трогают потные алкаши…       — Странные у тебя, однако, фантазии! — хохотнул я.       — Ну перестань, я ведь серьезно!       Я задумался:       — Если серьезно, то с тремя членами, побывавшими у тебя во рту за день, можно жить, а вот без еды — нет. А я очень поесть люблю, ну и жить мне всё-таки хочется. Улавливаешь?       Собеседник сначала было кивнул, но всё же спросил:       — А деньги? Ты прости, конечно, но я не думаю, что их хватит, к тому же, с твоей особенностью… Ты не подумай только, что проблема в тебе, просто систему не сломать.       Я пожал плечами:       — Ясен перец, что меня до старости иметь не будут, но мои накопленные дают не только чувство загадочности и пафоса, но и надежду, а она стоит куда дороже места в институте.       Так прошла неделя. Никита приходил каждый день и учил чему-то, мы обсудили мою любимую запись, и я даже отвечал по ней на вопросы. Удивительно, но я не чувствовал себя тупым. Кроме учебы мы очень много разговаривали. Как и положено учителю русского языка, Наземный оказался прекрасным рассказчиком, а я просто неплохим слушателем, потому что было очень интересно.       Теперь он казался мне очень естественным, в нем было столько жизни, молодости. От понимания, что таким, наверное, его вижу только я, во мне просыпалась гордость. В какой-то момент я стал бояться, что дело не в нем, а в том, что с шестнадцати лет друзей у меня не было. Но как бы болезненна ни была эта мысль, дело всё же было в Никите, в том, как он поддерживает меня и уважает, в том, что его не хотелось отпускать, да и он, вроде, уходить не слишком хотел.       Потом мой посетитель принес главной по палате коробку конфет с ликером, и женщина разрешила нам принести телевизор к моей кровати, так мы посмотрели вышедший год назад фильм «Парфюмер» и оба были в восторге. Когда показывали обнаженное женское тело, я тут же незаметно оглядывался на второго смотрящего, пытаясь понять, нравится ли ему и чувствует ли он что-то вообще, но Никита был абсолютно спокоен, как и я. Наверное, мы оба ничего не чувствуем к девушкам.       Однажды мне долго не спалось, я лежал, смотрел в потолок и вспоминал всё, что было тогда с ним в машине. В полной тишине мне слышались шепотом его вопросы, мои просьбы взять меня. Я чувствовал горячее дыхание на своей шее, представлял, как гладят меня его сильные руки. Теперь меня почему-то мучала за это совесть, я надеялся скорее заснуть, но когда провалился в сон, всё становилось еще реалистичнее. Я ясно видел, как он целует меня, и на этот раз в губы, проникая языком. Как мне горячо и нечем дышать, когда он берет меня за волосы и прижимает к своему паху. Мне не хватает воздуха, но это неважно, потому что я слышу его тяжелое дыхание. Затем вижу себя красным, растрепанным, кричащим от удовольствия, пока он с силой, с громкими шлепками ритмично и быстром бьется своими бедрами о мои ягодицы. Я прошу, пытаясь побороть сбивчивое дыхание:       — Нежнее, пожалуйста, нежнее!       А он крепко целует меня в губы и отвечает на ухо:       — Подъем, Гречишный, глотать таблетки, мерить давление!       Проснулся я весь в поту от яркой вспышки света, подскочил и увидел трясущую градусник женщину в халате. Медсестра насвистывала что-то, а потом важно объявила:       — Кончаем спать, просыпаемся сдавать анализы.