Процент уязвимости

      Прошло где-то дня три, я был в восторге от полученного подарка и всё время слушал записи. У моего учителя оказался отличный вкус на классику, потому что из школьной программы он выбрал всё самое интересное, хотя, не то, чтобы мне было с чем сравнивать. Я хихикал и корчился от боли в груди из-за проклятых ушибов, слушая «Собачье сердце». Но больше всего мне понравилась работа Голдинга «Повелитель мух», вот от неё я был просто в восторге, рассказывал о «прочитанном» медсестре, та слушала и иногда мечтательно вздыхала, а однажды выдала:       — Ох, вот оказаться бы с нашей заведующей на острове, взять бы палку, обточить хорошенько и как всадить бы ей! Прямо как той свинье в твоей книжке!       Я молча посмотрел на неё, но женщина уже окончательно ушла в мир своих фантазий:       — Или вот бросить бы её там, а ещё мужа моего бывшего туда же, — она быстро стрельнула лекарством из иглы шприца. — Лучшую подружку-шлюшку, которую он по углам тискал, пока я пузатая ходила, и мать его. Вот это была бы история! Вот это был бы сериал!       Но всё это мелочи перед записью голоса Никиты. Я вслушивался в каждый звук, в каждое слово, гладил пальцем заднюю панель устройства, радовался, что у меня теперь есть что-то подобное, и никто у меня это забрать не сможет.       А сам Никита все так же приходил каждый день, приносил что-то вкусное, и мы очень долго разговаривали. В один из дней я ждал его, сгибая крылья очередной бумажной птице и посматривал на дверь. На часах было пять — значит, ждать осталось недолго. Вскоре по коридору послышались шаги, но на этот раз совсем другие, мелкие и быстрые, со стуком каблуков — видимо, женские. Затем звук нажатия ручки на больничной двери, из-за которой показалась Света.       Белокурая, кудрявая, с голубыми глазами — она прямо-таки ангелочек из компании стерв. От своих подруг она отличалась мягкостью, отзывчивостью и робостью: короче, всем отличалась и поэтому нравилась мне, как человек. На фоне всей этой разрухи совершенно миниатюрная девушка казалась чужой, что было не удивительно. Поговаривали, что в девяностые ее отец связался с какой-то Питерской бандой, у них начались разборки, и семье пришлось бежать как можно дальше из культурной столицы. Так они оказались в нашей дыре. Каждый год родители обещали девушке скорое возвращение, но снова и снова оно откладывалось. Собственно, отец и здесь занял важную должность, став одним из директоров завода, так что Света была самой обеспеченной в нашей школе, отчего все учителя и ученики относились к ней по-особенному.       — Привет, Илья, — она оглядела палату. — Ты извини, что я вот так, без приглашения. Можно войти?       Я радостно улыбнулся и растерянно кивнул:       — Конечно, проходи, не ожидал тебя увидеть, — забормотал я, поправляя одеяло.       Блондинка застучала каблуками в мою сторону, подошла к стулу и стеснительно села на него, сжав в руках маленькую сумочку. Я усмехнулся, наблюдая за ней.       — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась она, взглянув на мою ногу.       — Нормально, скоро уже буду прыгать на костылях.       — Ого, значит, в школу ходить сможешь. Мария Андреевна про тебя спрашивала.       — Историчка?       — Между прочим, она ещё и английский ведёт, если забыл, — важно поправила меня юная визитёрша. — Я сказала ей, что ты в больнице, она тут передала тебе, — сказала девушка и открыла сумку. — Вот!       Старшеклассница протянула мне шоколадку. Я повертел презент и на обратной стороне хрустящей обертки заметил надпись.       — Что это? — буркнул я, всматриваясь в каракули.       — Что? Где? — поинтересовалась блондинка, наивно захлопав глазами.       — Вот же, ты могла бы… Ну, я просто пропись точно не пойму, — смущенно попросил я.       — А, да, конечно, извини! Я сейчас, — заволновалась гостья и забрала у меня шоколад. — Написано: «Как себя чувствуешь, Илья? Поправляйся, Гречишный, учи параграфы о марксизме, потом буду спрашивать. Ждём тебя, балбеса рыжего, хорошо, что живым остался!».       Мы странно переглянулись, Света пожала плечами, я хихикнул:       — Люблю людей с тараканами в голове.       — Сам ты с тараканами! — неожиданно возмутилась девушка. — Она очень классная! И в таком возрасте выглядит прекрасно! И преподает отлично, детей одна на всю школу любит… А, ну, ещё этот, твой Михайлович, вроде, тоже хороший.       — Хороший, — согласился я.       — Даже слишком хороший, за ним все старшие классы увязались, девчонки только про него говорят. Катька Сапега даже пытается пить бросить!       — А, ну, она и в тринадцать лет пыталась, — хохотнул я. — Но тогда-то ей просто не для кого было стараться! Ха-ха!       Света смущенно хихикнула, по-девичье стеснительно прикрыв губы ладошкой.       — А ты для кого-нибудь хочешь стать лучше? — заболтался я, хоть и со Светой мы никогда друзьями не были.       Она тут же покраснела, растерялась, стала более застенчивой, принялась теребить ремешок сумки. Мне стало неловко за свои слова, потому что это про мою жизнь, все знают, а у нормальных людей принято видеть в отношениях что-то личное. Мне захотелось как можно скорее перевести тему, но сидящая напротив подвинулась на стуле ближе на пару сантиметров, поёрзала немного и неожиданно начала шептать:       — Ну, кто-то есть, наверное. Точнее, нет, точно есть!       — Хороший парень?       Света смутилась ещё больше и тут же отодвинулась обратно. Теперь она нервно наматывала полоску кожи вокруг руки, но отчего-то говорить не перестала, наверное, хотела поделиться:       — Очень хороший человек. Пожалуй, с первого взгляда кажется совсем далеким, но, на самом деле, это настоящий друг, который всегда поможет.       — А что ты своим подружкам не рассказываешь? Они от зависти умрут. У вас же там принято соревноваться кто самая крутая стерва, или что-то подобное.       Света коротко улыбнулась:       — Ради подруг можно быть и не самой крутой, и не самой стервой, я думаю, — она быстро посмотрела на меня. — А рассказывать особо нечего, нам не то, чтобы легко строить отношения, точнее, это совсем непросто, — поделилась девушка и обвела взглядом палату. — Я пойду, извини, Лена просила зайти к ней, помочь с английским. Рада, что тебе лучше.       Блондинка поправила пышную причёску, заправила выпавший белокурый локон за ухо и поднялась со своего места, одернув короткую розовую юбку.       — Спасибо, что пришла проверить, — искренне поблагодарил я.       Одноклассница стеснительно отмахнулась и зашагала на высоких шпильках к выходу.       Оставшись один, я уставился в потолок. В длинных, почерневших трещинах я разглядывал плесень. Затем взял плитку шоколада, положил на язык отломанный кусочек, который я долго держал во рту, думая о неожиданной гостье. Свету я знал с первого класса, мы даже дружили в начальной школе до того, как она стала частью неразлучной троицы. Девчонки приняли тихоню, наверно, из-за огромного количества модных шмоток. По меркам нашей дыры Света была элитой, хотя бы потому, что никогда не знала голода. Учителя нашу счастливицу очень любили, классная руководительница даже ни разу не назвала её шалавой, но на самом деле, Воскресная была отличной ученицей, особенно в английском и истории. Мария Андреевна, женщина лет под пятьдесят, среднего телосложения была одной из немногих, кого ученики любили. Это было взаимно, и под будничной учительской строгостью скрывалось много заботы и внимания, как мне казалось. Так вот, Свете она пророчила великое будущее, занималась с ней отдельно, то ли за пятьсот рублей в час, то ли за дорогой коньяк, который привозил её отец.       И Никиту тоже любили. Я вспомнил слова гостьи о том, что старшеклассницы только о нем и говорят, и поморщился. Она ведь врать не будет, да и я сам слышал. Они, наверное, красивые, если тебе нравятся девушки. Ходят вокруг него, подмигивают, фу, какая гадость! А если ему нравится? Такое ведь не может не понравиться, когда ты гетеро, а вокруг тебя бегают девчонки, глазки тебе строят. Даже Света, и то, говорит, что он хороший, а она тут самая целомудренная, почти монашка, с мальчиками за ручку только в первом классе держалась, когда мы в столовую строем по парам ходили.       И тут меня как ударило, я аж вздрогнул, весь скривился: одноклассница мне пела о своей любви, а я не понял. Почему? Потому что идиот! Других нормальных парней у нас нет, кроме меня, конечно, но у меня на первом месте карьерный рост, как говорится — на семью нет времени. А Воскресная вся такая хрупкая, манерная, настоящая леди, ей нужен такой, как Никита, чтобы ухаживал красиво, всякие нежности говорил. У меня к горлу подступила тошнота, я слышал, как Света говорила, что у нее сложности в отношениях, а роман с преподом это так-то огромная проблема. Я вспомнил, как она оставалась у Никиты на дополнительных, как я не придал этому значения даже тогда, когда он её нахваливал, рассказывал, какая она умная и старательная.       Мне виделось, как он смотрит на нее во время уроков, делает комплименты, как она пишет на листе признание, скрывает его за рукой. Кадрами пронеслось, как он, может, как бы невзначай коснулся её плеча, она ведь такая красивая, такая умная, такая, мать твою, старательная! А я даже писать не умею! А она ещё и богатая! Никита молодой, он бы точно не устоял, он уже влюблен, думает о ней, наверное, размышляет, как решить проблему, как все это скрыть. Только ей он деньги не сувал, её бы он добивался, ухаживал, как в этих книгах дебильных, которые он ей там читал. Может, на машине до дома подвозил, даже дверь открывал, как в фильмах. Ненавижу!       Так я лежал в тишине, жевал шоколад, пялился в потолок, пытался не замечать, что у меня мокрые глаза, и думал, как встречу сегодня препода, после того как всё понял. Света поэтому пришла, чтобы намекнуть, чтобы я не мешался у них под ногами. Ещё и сунула мне эту гадкую шоколадку! Самое обидное, что вкусно.       В палату, как положено, без стука и предупреждения вошла пучеглазая медсестра. Она обошла комнату, осмотрела трещины на потолке, сощурилась, а потом прохрипела:       — Вот та загогулина на мою линию сердца похожа. Мне ещё в тринадцать лет сестра сказала, что я старой девой буду.       Я молчал, меня впервые раздражало её присутствие. Я откусил ещё кусок шоколада и шмыгнул носом.       — А вот эта барышня явно без внимания не останется. Подружка твоя что ли?       — Одноклассница, — промямлил я.       Женщина уперла руки в боки и пригрозила:       — Ты мне смотри тут, культурное заведение в испанский монастырь не превращай! Любовные нежности только после выписки и не на кроватях от государства!       — Смеётесь? Какие нежности? У меня нога в гипсе, какие нежности? — взбесился я.       — Детей, мой милый, не этой частью тела делают, так что смотри у меня.       Я обреченно вздохнул, но спорить не стал, просто откинулся на высокую подушку и закрыл глаза, пытаясь отвлечься от этого бреда.       — А гипс мы тебе скоро снимем. Костыли дать, увы, не можем, нужно будет купить.       — У меня свободных денег нет, — тут же приподнялся я и посмотрел на медсестру.       — Ну, тебе же твой учитель помогает, учить тебя приезжает, или родителей попроси, чтобы деньги прислали.       Я понял, что попал. У меня был закон: деньги, положенные в коробку на учёбу не брать. Никогда. Вообще. А из наличных у меня осталось триста рублей, работать я не мог, поэтому просто тихо выругался. Жизнь снова напомнила, чего я стою — ничего.       — У вас внуки есть? — спросил я.       Женщина посмотрела на меня внимательно и как-то неодобрительно, а потом ответила:       — Двоюродный племянник. А что?       Я потянулся к тумбочке, со скрипом открыл железный ящик и высунул из него плеер. Провёл большим пальцем по корпусу, посмотрел в крохотное отражение на черном экране. Такое маленькое, темное, едва различие на сенсоре, но всё же моё. У меня к горлу подступил ком, я хотел бы ещё много раз послушать всё, что туда было записано, но ходить я всё же хотел больше, поэтому протянул ей лучший в своей жизни подарок и пояснил:       — Совсем новый, можете племяннику отдать, дети от такого в восторге.       Медсестра подошла вплотную к моей руке и наклонилась к объекту в ней.       — Для музыки что ли?       — Угу, — едва слышно проскулил я. — Я отдам его вам, а вы мне два костыля. В больнице же точно есть.       Пучеглазая довольно заулыбалась, кивнула. Я посмотрел на подарок, отсоединил наушники, и женщина поспешно забрала у меня плеер.       — Как знаешь, завтра снимаем гипс, ходули тебе обеспечу, а через три дня на выписку.       — Понял.       — Ты ещё что-то хочешь?       — Да.       — Что?       Я тяжело вздохнул.       — Скажите Никите Михайловичу, чтобы больше не приходил, не хочу отвлекать от работы, он и так ко мне уже набегался.