Аманаты

Окинет землю с четырех сторон, — Одну Лейли в сиянье видит он. Вообразит он только лик ее — И стройный стан уже возник ее. Алишер Навои

Последнюю неделю осени и первые три месяца зимы Рокэ Алва, недавно получивший чин генерала, Повелитель Ветра, соберано Кэналлоа, герцог, и прочая, и прочая, провел, откровенно говоря, не очень увлекательно. Где-то в середине осени, в те дни, когда на юге зелень уже немного тускнеет, но в воздухе еще чувствуется дыхание лета, а вот сады за заборами домов и столичные парки одеваются в мимолетные наряды ярких цветов, Рокэ увидел в окне особнячка на одной из соседних улиц прелестное девичье лицо. Незнакомка, в чьих чертах угадывалось что-то смутно знакомое и оттого тем более приятное, была так хороша и возвышенно-невинна, что Рокэ не позволил себе обойтись с небесным созданием так, как поступил бы с любой другой девушкой. Он выяснил ее имя, написал ей немногословное, но учтивое письмо и принялся в ожидании ответа готовиться к неторопливому сватовству, чтобы примерно через полгода, весной, набрав живых цветов — не тех оранжерейных неженок, что предлагают даже зимой в цветочных лавках, а настоящих, — попросить ее руки по всей форме. Ответ пришел уже на исходе осени. То письмо Рокэ потом, в одном из своих припадков, кажется, сжег, но его скупые строки навсегда дословно отпечатались в его памяти. «Герцог Алва, — писала его избранница. — Прошу вас оставить свои ухаживания и никогда больше не приближаться к моему дому. Я вас не люблю. Вы мне неприятны. Я замужем. Искренне ваша, Эм. Э. Лансар». Будь на ее месте другая, отказ бы только раззадорил Рокэ — к слову, до сих пор он еще ни разу не получал отказов — и заставил бы его утроить усилия и таки добиться неприступной красотки, замужем она или нет; и тем интереснее, если уже замужем. Даже будучи отвергнут окончательно — будь на ее месте другая, — Рокэ пожал бы плечами, отпустил бы пару шуток в компании друзей и через неделю уже забыл бы о несостоявшемся приключении. Но на этот раз он чувствовал себя иначе и не мог понять, почему этого не заметно со стороны — и почему иначе не чувствует себя та. Получив и прочитав письмо, Рокэ приказал подать вина, заперся в отцовском — то есть, конечно, в своем собственном — кабинете и с тех пор, кажется (кажется: его память в те дни служила ему не очень хорошо), не покидал его стен. Он пил, пел, снова пил, бил бутылки («бутыль вина в моих руках была — она разбита…») рвал струны на гитаре, требовал новых; возможно, что-то ел; возможно, иногда спал; и даже умудрялся читать книги, но только такие, которые гармонировали с его душевным состоянием. Он подозревал, что каким-то образом сумел выправить себе отпуск, потому что его никто не беспокоил по военным делам, но не мог вспомнить, как подавал прошение. Может быть, это сделал за него кто-то другой. Из внешнего мира до него долетали смутные слухи о каких-то скандалах, каких-то смертях, перестановках в армии и в Высоком совете, но Рокэ не придавал им значения, потому что мир был отделен от него толстой стеной из мутного стекла, заглушавшей любые звуки. Все закончилось в одночасье, когда на пороге кабинета, превращенного одновременно в спальню, гостиную, гардеробную и библиотеку и напоминавшего теперь больше лежбище дикого зверя, чем человеческое жилище, появился маршал Арно Савиньяк. В первый миг, когда в дверном проеме мелькнули белые кудри, Рокэ почудилось, будто к нему пришла та, но через пару секунд он осознал ошибку и, собрав воедино мысли, сфокусировав взгляд на нежданном посетителе, сообщил ему: — Я никого не принимаю. Я болен. — Ах, болен, значит, — сказал маршал Савиньяк с угрозой в голосе. — Ничего, сейчас вылечим. Эй, принесите кадку холодной воды! Слуга, маячивший за его спиной, быстро кивнул и исчез. Рокэ, так и не поднявшись навстречу маршалу со шкуры черного льва, где сидел, посмотрел на столик, на котором дожидалась возвращения читателя поэма на агирнийском, заложенная как раз на эпизоде, где герой собирался разговаривать с вороном, и попытался объяснить: — Это наследственная болезнь, не такая уж редкая. У меня же есть багрязоземельская кровь. — В твоих жилах, Росио, судя по всему, сейчас течет только «Черная кровь», — отрезал маршал Савиньяк. — Нет же, просто они не пьют вина, поэтому у меня проявилось немного иначе. Это не лечится, точнее, пишут, что могут помочь «новые милости шада», но я думаю, что в моем случае… Заболтать маршала Савиньяка и убедить его уйти, однако, не получилось. В этот момент двое слуг-предателей втащили в кабинет бадью с водой, и маршал, схватив Рокэ за шиворот, окунул его туда с головой. Хмель, накопившийся за месяцы беспробудного пьянства, моментально выветриться не мог, но от холодной воды сознание Рокэ все-таки прояснилось, и он, когда маршал вытащил его наружу, проморгавшись, возмущенно спросил: — Что это такое, маршал Савиньяк? Что вы этим хотели сказать?! — У тебя есть полчаса. Его Величество — к слову о новых милостях шада, Росио, — зачем-то пожелал увидеть тебя на королевском совете, так что изволь просохнуть, привести себя в порядок и явиться туда. Сможешь сесть на коня или мне приказать заложить для тебя карету? — Смогу в любом состоянии, — Рокэ поморщился. — За полчаса эти волосы не высохнут, а на улице наверняка холодно, и если вы хотите, чтобы я простудился и уже на самом деле заболел, тогда, конечно… — Росио, — маршал Савиньяк закатил глаза. — Ну право, тебе уже не пять лет, а двадцать пять! Хватит капризничать! Если что, обреем тебя налысо. ~ ~ ~ Герцог Алва, очень бледный, немного взъерошенный, зато совершенно сухой — слуги знали свое дело и за отведенные полчаса легко привели его волосы в порядок, — прибыл на королевский совет точно к назначенному времени; маршал Савиньяк неотступно следовал за ним, как дуэнья при девице на выданье. Зал совета был заполнен примерно на две трети; кто-то еще рассаживался; король был уже на своем месте, поэтому переговаривались, чтобы не беспокоить монарха, вполголоса, и невозможно было разобрать, что сегодня занимает умы столичного дворянства. Родовые цвета камзолов показались Рокэ сегодня чуть приглушенными, и он как будто не досчитался кого-то из знакомых, но задумываться об этом не стал. Завидев их с маршалом, король поднялся им навстречу. — Ах, Рокэ, — дружески сказал он: король помнил об их родстве и поэтому считал себя вправе называть Рокэ по имени, особенно когда был к нему расположен или чего-то от него хотел. — Мы давно вас не видели. — Ваше Величество, — ответил Рокэ, принимая бесстрастно-смиренный вид, — я был болен. — Да-да, болен, мы так и поняли, — король демонстративно помахал рукой перед носом, как будто разгоняя дурной воздух. — Садитесь уже, мы начинаем. Совет начался, и Рокэ отметил, что часть мест так и осталась пустой — например, не явился никто из семейства Эпинэ, что было странно, потому что уж кого-нибудь из своего многочисленного выводка они могли бы прислать, — а некоторые дворяне сидели не на своих местах: дальше от короля, чем обычно, оказались герцог Придд, которому сидеть в первой десятке было вообще-то положено и по должности, и по титулу, и генерал Борн, который почему-то приютился на дальнем конце стола — словно он опоздал и не стал пробираться к своему стулу за спинами уже рассевшихся. Рокэ решил не вникать в причины перестановок. Когда кансилльер, поднявшись, хорошо поставленным голосом зачитал повестку совета, Рокэ понял, что ему предстоит сегодня провести в этом зале несколько очень скучных часов: в совете собирались обсуждать финансы, вопросы церемониала, мелкие дипломатические инциденты и что-то еще — на четвертом пункте списка Рокэ, сделав вывод, что ничего интересного не намечается, перестал слушать и впал в задумчивость. Дома, в кабинете, уже наверняка прибранном, было жарко натоплено (стараясь побыстрее высушить его злополучные волосы, слуги превратили комнату в багряноземельскую пустыню); его ждал горящий камин и, если получится отделаться от маршала Савиньяка, десяток-другой бутылок вина. Из приятных раздумий Рокэ вырвал звук его собственного имени. — Учитывая, что детям необходимо дать подобающее воспитание и образование, Его Величество полагает, что разумно будет вручить опеку над ними человеку, равному им по статусу, — герцогу Алве, — говорил кансилльер. — Что? — спросил Рокэ. — Какие еще дети? Как по команде, все члены совета повернули головы и посмотрели на него. Кансилльер прервался, а Генри Рокслей (это был, между прочим, Рокслей-сын: старик генерал, похоже, совсем сдал после прошлогодней кампании) саркастически ответил: — Малолетний Ричард Окделл и его сестры, генерал. — У них же, кажется, есть собственные родители, — машинально начал Рокэ и осекся: он вспомнил, как Эгмонт еще летом упоминал, что его супруга снова ждет ребенка; Рокэ не понаслышке знал, что, к сожалению, здесь никто не застрахован от печального исхода. Сам же Эгмонт, кажется, был в начале осени комиссован по давнему ранению. Неужели?.. — Рокэ, — сказал король, — я уверен, что там, где вы провели зиму, было очень интересно, но надо хоть немного обращать внимание на то, что происходит во внешнем мире! Рокэ мотнул головой, моргнул и посмотрел на короля. — А где… — начал он. — Его Величество имеет в виду «в запое», — шепнул ему маршал Савиньяк почти беззвучно. — В запое, Росио. — Я готов повторить для герцога Алвы все, о чем мы говорили последние десять минут, — сладким голосом предложил кансилльер. — Семейство герцога Окделла постигла ужасная беда: герцог Эгмонт погиб на охоте — увы, несчастный случай, — а герцогиня Мирабелла практически в тот же день умерла родами. У них осталось четверо детей — старший сын и три дочери, — и мы сейчас решали, кто достоин стать их опекуном до совершеннолетия юного герцога. Ну что же, хотя бы с одним пунктом Рокэ угадал, но остальное не укладывалось у него в голове. — Но почему я? — спросил он. — Там ведь, насколько я понимаю, масса родственников, которые не оставят сирот голодать. Граф Ларак. Целый клан Кар..., гм, ладно. Или вот вы, полковник Рокслей: вы же до сих пор придерживаетесь старых традиций? Неужели вы бросите в беде семью своего, так сказать, сюзерена? Почему же именно я? У меня даже нет собственных детей! — Мальчику всего семь лет, — вставил маршал Савиньяк, на этот раз не вполголоса, а вслух, так, чтобы его слышали все. — Если бы ты женился в восемнадцать, Росио, у тебя вполне мог бы быть ребенок такого возраста. А учитывая, во сколько ты начал, то и более старшие дети! — Давайте еще обсудим, кто в каком возрасте женился, да, граф? — спросил король. — Кто во сколько начал и так далее. Очень интересная тема. Маршал Савиньяк глотнул воздуха и замолк. Повисла пауза: никто еще не привык к королевским шуткам и не разобрался пока, в какой момент стоит смеяться, а в какой лучше промолчать. Выждав с минуту, Рокэ вернулся к вопросу: — Так что же, неужели, кроме меня, не нашлось кандидатур? — Детям нужен опекун соответствующего статуса, — прежним тоном объяснил кансилльер, — поэтому графы, как вы предлагаете, не подходят. — Отлично. Герцогов у нас тоже достаточно. Далеко ходить не надо: Эпинэ — они с Окделлами поколениями дружат семьями! По новому приступу холодного молчания в зале Рокэ понял, что опять сказал что-то не то. На этот раз первым опомнился Бертрам Валмон — конечно, один из соседей Эпинэ знал, что там у них произошло, но странно, что маршал Савиньяк не обмолвился об этом ни словом. — У них тоже случился… несчастный случай, — проговорил Валмон, и тут же кансилльер подхватил: — О да, ужасная трагедия. В живых из мужчин остались только старик Анри-Гийом и один из его внуков, но юноша слишком молод, чтобы доверить ему воспитание детей. — Выкашивает, — меланхолично сказал Рокэ и подпер голову рукой. — Сначала Ветер, теперь вот Скалы и Молнии. Грядет Излом, господа: как бы вы ни относились к старым легендам, лучше им верить. На очереди, очевидно, Волны, и я бы на вашем месте поостерегся, Вальтер. Кстати, почему же не герцог Придд? У него есть свои дети такого же возраста! Придд посмотрел Рокэ в глаза, пожал плечами и отвернулся, а кардинал, который все это время сидел возле короля, не проронив ни звука, с непроницаемым, как у каменной статуи, лицом, поморщился и произнес: — Герцог Придд… несколько неблагонадежен, Рокэ. И, предвосхищая ваш следующий вопрос — почему же не Колиньяр, Ноймаринен, Фиеско, — Его Величество, как и вы, уважает древние легенды, поэтому настоял, чтобы мы рассматривали только старую знать. Кислый голос кардинала явно давал понять, насколько тот не одобряет эту затею. Кансилльер тем временем прокашлялся и взял в руки еще одну бумагу. — Ее вдовствующее Величество изъявила готовность взять под свою опеку юных герцогинь — всех трех, ради исключения, не по достижении ими восьми лет, а прямо сейчас, тем более что старшей, как я понимаю, скоро шесть, а там недалеко и до восьми. Рокэ сжал зубы. Кансилльера связывали с королевой-матерью загадочные теплые отношения: от отца Рокэ знал, что эти двое точно не были любовниками, и почему будущий кансилльер попал в фавориты, было непонятно. Сделав стремительную карьеру при королевском дворе, этот человек, когда его благодетельницу отстранили от власти, не попал в опалу сам, а остался у кормушки и продолжал оказывать молодому королю разнообразные услуги. И вот теперь престарелая интриганка, выпившая в свое время немало крови у юных фрейлин, решила наложить лапу на дочерей Эгмонта. Этого еще не хватало. — Я не отказывался, господин кансилльер, — сказал Рокэ. — Естественно, Ваше Величество, я согласен. Король одобрительно кивнул ему, а кансилльер открыл было рот, но Рокэ продолжил: — Я хотя бы могу воспитывать их в Кэналлоа? Мне не обязательно держать их всех при себе в столице? Король повелительным жестом остановил Штанцлера, который явно собирался что-то сказать, и ответил сам: — Мальчика сначала привезите в столицу и представьте нам: мы хотели бы с ним познакомиться. А девочек можете сразу забирать в Алвасете: уверен, на юге детям будет лучше. И не обязательно торопиться: будет неплохо, если вы прибудете в Надор в начале весны. Бедняжкам тоже нужно время, чтобы справиться с утратой. Король с таким умилением говорил о чужих детях и принял в них такое участие, что у Рокэ невольно зародились подозрения, что сам монарх, пока скрытно, лелеял какие-то матримониальные планы. Вероятно, Штанцлер, чувствовавший себя в этой роли как рыба в воде, был уже назначен его сердечным поверенным, и вскоре всех ожидало королевское сватовство, а за ним и свадьба. Рокэ перебрал в голове потенциальных невест, запутался в них, вздохнул и вернулся к реальности как раз вовремя, чтобы услышать, как кансилльер объявляет совет закрытым. Очевидно, дело было решено.