Аманаты

Рокэ устроился в тихом углу «северной» офицерской гостиной, за небольшим столом, придвинул к себе бокал вина и развернул письмо. Прошло около месяца с момента возвращения в столицу; его люди, сопровождавшие поезд маленьких герцогинь, как и было приказано, отсылали записки из каждой гостиницы, с каждого постоялого двора, сообщая, что путешествие проходит без неприятностей, и вот наконец недели две назад девочки добрались до Алвасете, и управляющий послал Рокэ полноценное — судя по толщине конверта, очень подробное и обстоятельное — письмо. Письмо доставили в особняк утром, но время его прочитать появилось у Рокэ только сейчас. В смотре войск, растянувшемся сегодня на весь день, как раз был объявлен перерыв: уже успели покрасоваться на плацу лучшие полки Северной армии, и теперь своей очереди ждали южане, которые интересовали Рокэ гораздо меньше. Ежегодный смотр проходил неподалеку от столицы, возле деревни, где стояла часть армии, и под штаб было отведено несколько комнат в здании, в котором размещались генеральские квартиры. Сам Алва был приписан к Северной армии, но, пока на границах было относительно спокойно, и в его военных — не штабных — талантах не было необходимости, все закрывали глаза на то, где и как он проводит время: точнее, у него только недавно кончился отпуск, и никто еще не ждал его на северных рубежах. Рядом в кресле устроился генерал Вейзель и, вытянув ноги, принялся вертеть в руках перо. Рокэ смутно помнилось, что он еще застал время, когда тот был полковником, но вообще Вейзель создавал у всех, кто с ним был знаком, такое впечатление, как будто он уже родился генералом от артиллерии. Когда Вейзель не был занят, а садился отдыхать, Рокэ постоянно казалось, что в его образе чего-то недостает, но никак не получалось уловить, чего именно. Он так и этак прикидывал, что бы это могла быть за вещь, воображал себе Вейзеля то с пистолетом, то с тростью, то вот — даже воображать не нужно — с пером, но всё было не то. Рокэ тряхнул головой и вернулся к письму. В большой конверт оказался вложен еще один, потоньше, адресованный лично Ричарду — надписан он был тоже аккуратным почерком управляющего. Рокэ сунул конверт за пазуху, чтобы отдать позже: будь то ребенок или взрослый, а читать чужие письма некрасиво. Из дальней комнаты штаба — вниз на первый этаж и вдоль по коридору — раздавались бодрые мальчишеские возгласы: Рокэ сегодня взял Ричарда с собой на смотр. ~ ~ ~ Вышло это спонтанно. Вообще-то он не собирался таскать ребенка за собой: его собственный отец, в конце концов, начал приобщать сына к военным занятиям только лет с тринадцати. И, более того, Рокэ изначально планировал отправить Ричарда в Кэналлоа сразу после аудиенции у короля. Граф Ларак, кстати, не обманул: мальчик действительно оказался самостоятельным и вовсе не был избалован, а в путешествии не доставил Рокэ и его людям почти никаких неудобств — кроме того, что пришлось делать более частые и более долгие остановки. Наверное, мальчик тосковал: он не плакал, не ныл и не капризничал, но часто отворачивался в угол, прижимая к себе деревянный меч, и надолго так застывал. Рокэ не знал, что можно с этим сделать, поэтому не вмешивался. Иногда он ехал, поравнявшись с каретой; иногда сам садился туда, чтобы составить мальчику компанию; а иногда брал его к себе в седло — в общем, между ними за время дороги установились вполне приятельские отношения. Когда они прибыли в столицу, сначала выяснилось, что Его Величество отложил встречу почти на две недели, ссылаясь на то, что «мальчику нужно отдохнуть с дороги, Рокэ, будьте же к нему снисходительны». Потом аудиенция наконец состоялась, и длилась она минуты три: король посмотрел на Ричарда, с умиленным выражением лица потрепал его по волосам и подарил тряпичного зайца, который выглядел так, как будто его сначала разделал повар, потом над тем, что осталось, хорошенько поработал палач, а потом все это заново сшили воедино. И можно было бы уже отослать ребенка на юг, но у Рокэ нашлись какие-то дела, и еще дела, и Хуан никак не мог подобрать подходящего гувернера, готового сопровождать Ричарда в дороге, и Рокэ начал подумывать, что и сам бы не прочь съездить на родину, и можно было бы уехать вместе. Ричард же тем временем откровенно сходил с ума от безделья, и нужно было или как-то его развлекать, или чем-то его занимать, или найти все-таки для него учителя. Окончательно убедила в этом Рокэ сцена, которая произошла позавчера. Ему пришлось отлучиться ко двору (король и кардинал — возможно, один с подачи другого — заметили, что Рокэ проманкировал Фабиановым днем, и решили сделать ему выговор — к счастью, маршал Савиньяк уже отбыл в расположение армии, готовиться к смотру, а то досталось бы и от него), а Ричард был оставлен в особняке: от желающих присматривать за ребенком не было отбоя — все слуги, особенно женщины, пришли в такое воодушевление, узнав, что соберано обзавелся хоть какими-то детьми, что готовы были возиться с «маленьким дором» день и ночь. Вернувшись, он обнаружил, что Ричард лежит во дворе, прямо на вымощенной площадке, свернувшись в комок, не шевелясь и даже как будто не дыша. Рядом не было никого из слуг — точнее, все, как обычно, сновали туда-сюда, не обращая на ребенка внимания. Рокэ спрыгнул с коня, подошел к мальчику, наклонился над ним и спросил: — Ричард, что случилось? Что с тобой? Тебе плохо? Вставай, холодно ведь еще! — Эр Рокэ! — раздался приглушенный ответ: Ричард говорил откуда-то из-под сгиба руки. — Я камень! Я не Ричард! — Какой еще камень? — переспросил Рокэ, садясь рядом с мальчиком на корточки и встревоженно осматривая его. — Маленький камень, — сказал Ричард. — Эр Рокэ, а вы давайте будете большой камень! Давайте играть в камни! Рокэ вздохнул с облегчением: ребенок не заболел, не поранился и не повредился в уме, а просто придумал себе игру. — Нет-нет, — сказал он. — Что ты, какой же я камень. Я ветер! Смотри, я ветер! Рокэ вскочил на ноги и, размахивая плащом, пробежался по двору, сделав несколько неровных кругов. Ричард сел, опершись на брусчатку руками, с любопытством глядя на него, и осторожно улыбнулся. Назавтра же Хуан доложил, что нашел для ребенка ментора. ~ ~ ~ Мэтр Сюрнуар оказался совсем молодым еще человеком, недавним выпускником Академии. Рокэ оставил все эти дела с поиском учителей Хуану и вообще не собирался вникать, но Хуан строго посмотрел на него и сообщил, что мэтр вечером придет знакомиться: очевидно, в глазах всех домочадцев, наблюдавших вчера за сценой во дворе, Рокэ опустился по возрасту на один уровень со своим воспитанником. Мэтра он принимал в кабинете, сидя за столом. Тут же, на полу, на неизменной черной шкуре, устроился и Ричард, для которого Хуан отыскал в кладовой набор солдатиков, раскрашенных в цвета армий Талига, Дриксен, Гаунау, Гайифы и Каданы. Этот набор, в который играл еще Карлос, а Рокэ, редко бывая в детстве в столице, даже не видел, Хуан сначала предложил ему самому и только потом, раскрыв крышку, поставил перед Ричардом. У мальчика от восторга загорелись глаза, Хуан удовлетворенно хмыкнул и удалился. Когда появился мэтр, каданская армия как раз отступала под натиском объединенных войск Талига и Гайифы — Ричард еще не очень хорошо ориентировался в международной политике, но цвета мундиров уже знал. Мэтр вошел и застыл возле двери, сжимая в руках кожаную папку; он выглядел так молодо, что в армии Рокэ не дал бы ему звания выше корнета — ну ладно, теньента, если он хорошо себя покажет. На самом деле, даже если он закончил Академию только что, ему должно было быть уже больше двадцати. — Что вы там встали? — раздраженно спросил Рокэ. — Подойдите ближе! Мэтр вздрогнул, и костяшки его пальцев побелели, но он послушно приблизился. — Так, значит, это вы мэтр Сюрнуар? — спросил Рокэ. — Да, монсеньор, Роже Сюрнуар. — Какое цветистое у вас имя. И вы ищете место гувернера, ментора для семилетнего мальчика, и вы готовы переехать в Кэналлоа? — Все верно, монсеньор, так и есть. — Очень хорошо. Знакомьтесь с вашим подопечным, вот он. Ричард! — окликнул он. — Это мэтр Сюрнуар, он будет тебя учить. Ричард нехотя поднял голову от солдатиков и приготовился вставать, чтобы поздороваться по всем правилам этикета, но тут мэтр заинтересованно спросил: — Хм, а почему Гаунау не участвует? — Потому что мы их уже победили, летом! — гордо ответил мальчик, и на этом ментор был принят. ~ ~ ~ Они договорились, что занятия начнутся через день, и Рокэ решил напоследок дать ребенку почувствовать вкус свободы, прежде чем его жизнь на несколько недель, до отъезда в Алвасете, превратится в унылую череду уроков и редких прогулок по улицам за ручку с ментором. Он сначала собирался посадить Ричарда на коня перед собой и показать ему весь смотр, но, увы, подъехав к штабу, они наткнулись на генерала Вейзеля, который со своими полками прибыл накануне и уже успел устроиться. Рокэ спешился сам, помог слезть Ричарду и направился было к дверям штаба, как Вейзель перехватил его. — Рокэ! — сказал он возмущенно. — Вы что же, притащили с собой на смотр маленького ребенка? — Ну да, — ответил Рокэ. — Курт, познакомьтесь: это Ричард, мой воспитанник. — О, я наслышан, — Курт понизил голос, чтобы Ричард не расслышал. — Очень достойный поступок, Рокэ, очень похвально с вашей стороны вот так взять на себя заботу о детях погибшего сослуживца. Но, — добавил он громче, — совершенно не дело таскать ребенка на армейские маневры! Ему здесь не место! О чем вы вообще думали? — Что тут такого? Пусть посмотрит, ему будет интересно. Он же наверняка, как и отец, когда вырастет, будет делать военную карьеру. Да, Ричард? Ричард закивал, но Вейзеля это не убедило. — Нет, это никуда не годится! — повторил он. — Так, подождите, сейчас. Оскар! Подойдите-ка сюда! Вейзель подозвал пробегавшего мимо юнца, с виду — чьего-то новоиспеченного оруженосца. Рокэ, мельком взглянув на юношу, не опознал, из какой он семьи; и, пропустив в этом году Фабианов день, не мог сказать, кому тот служит. — Оскар, у вас же есть младшие братья, насколько я помню? — уточнил Вейзель. — Так точно, господин генерал! Четверо братьев и еще кузены! — Отлично. Оскар, посидите вот с этим юным созданием, пока мы заняты. Вы все равно не понадобитесь полковнику на смотре, а в вашей жизни подобных событий будет еще достаточно, уверяю вас. Можете оккупировать одну из комнат на первом этаже, там должны быть свободные. Юнец оценивающе оглядел Ричарда с ног до головы: видно было, что ему не очень-то хотелось вешать себе на шею ребенка, но, с другой стороны, и трястись несколько часов в седле, торча за плечом пресловутого полковника, тоже не казалось увлекательным. — Ладно, — сказал он наконец и протянул Ричарду руку. — Пошли, малец. Как тебя зовут-то? ~ ~ ~ Как оказалось, Вейзель, опытный отец, знал, что делает: судя по радостным воплям, доносившимся из комнаты, где засели молодые люди, оба были вполне довольны друг другом и прекрасно проводили время вдвоем. Рокэ спрятал улыбку и углубился в письмо. Управляющий писал, в числе прочего, что девочки без происшествий добрались до Алвасете, но все — все! — в дороге умудрились немного простудиться. И эта маленькая неприятность даже не стоила бы упоминания, если бы врач, осматривавший приболевших герцогинь, не нашел, что старшая страдает надорской болезнью, младшая тоже имеет к ней предрасположенность, и только средняя совершенно здорова, за исключением легкой склонности к меланхолии. Эту черту герцогиня Дейдри, видимо, разделяла с братом: в конце их собственного путешествия Ричард тоже сделался вялым, и Рокэ, по приезде в столицу, велел пригласить для него врача. Мэтр Иншаллах, который не переступал порога особняка уже лет десять, который помнил Рокэ еще подростком и поэтому смотрел на него так, как будто собирался отчитать (и это все равно было лучше, чем встречи с алвасетскими докторами, которые помнили Рокэ младенцем и смотрели на него так, как будто он еще не умеет разговаривать), нашел, что мальчику ничего не угрожает, но потребовал приватного разговора. — Горе, господин герцог, — сказал тогда врач, взяв со столика книгу с той багряноземельской поэмой, которую Рокэ так и не успел вернуть на полку, и рассеянно раскрыв ее на месте, где лежала закладка, — горе, господин герцог, вам ли не знать, — это та же болезнь. Здесь нет специфического лечения, но вы должны осознавать, что помогут время, терпение, забота и любовь. ~ ~ ~ Рокэ поморщился, вздохнул и потер висок, и Вейзель, повернувшись к нему, заметил: — Да, я тоже считаю, что каданцы что-то затевают на границе, и нужно уже начинать готовиться. Или вы не об этом? — он кивнул на письмо. — Плохие новости? Пишут из дома? — Да дети разболелись, — пожаловался Рокэ: Вейзель был женат около двенадцати лет, и складывалось впечатление, что жена приносит ему чуть ли не каждый год по ребенку (хотя Рокэ не помнил точно, сколько там на самом деле детей), так что кто, как не он, мог лучше других понять родительские тревоги. — О, — сказал Вейзель. — Понимаю. Ну что же: я должен вас предупредить, что это теперь будет постоянно. Простудились? Или неужели корь? Смотрите, пока они маленькие, они хорошо переносят такое, но чем старше, тем становится сложнее. У вас же там есть младенцы? Постарайтесь убедиться, чтобы они переболели всем таким как можно раньше. — Хм… — Рокэ не сразу нашелся, что ответить, сбитый с толку этим откровением, но тут на его счастье, на плацу запели трубы, объявляя, что начинается вторая часть смотра. ~ ~ ~ Примерно через неделю после смотра Рокэ снова оказался во дворце, и, когда он, закончив с делами, решил пройти к выходу окольным путем, чтобы избежать скоплений придворных, Леворукий занес его именно в тот коридор, где он наткнулся на Штанцлера. Кансилльер изобразил сдержанную вежливую радость и, поравнявшись с Рокэ, развернулся и пошел вместе с ним, как будто вознамерился его проводить. Вести с кансилльером светские беседы у Рокэ не было желания, но тот, уловив его настроение, опустил вопросы о погоде и урожае и сразу спросил: — Как здоровье юного герцога Окделла? Надеюсь, что мальчик уже привык к жизни в столице? — О, да, благодарю, все хорошо, — сказал Рокэ, недоумевая, что же понадобилось от него и от Ричарда кансилльеру и не попытается ли тот, на правах приятеля покойного Эгмонта, сейчас набиться в гости. — Я рад, — вздохнул Штанцлер. — Признаться, сложно себе представить, герцог, что вы чувствуете, как это ощущается — воспитывать детей человека, который пытался вас убить: держать их у себя в доме, видеть их каждый день… — Что? — спросил Рокэ. — О! — Штанцлер всплеснул руками. — Ну что вы, неужели вы не знаете? Двор всю зиму только об этом и говорил, где же вы были? Ах, точно… и, надо же, вам никто не сказал… Покойный Эгмонт планировал на вас покушение. К его заговору примкнул Арсен Эпинэ и еще пара его приятелей, но у них там что-то разладилось, кто-то раскрыл их планы, и все сорвалось. Эгмонт, бедная душа, не вынес краха и застрелился; но с Эпинэ вышло еще хуже. Вы о них тоже не знаете? Рокэ промолчал. Штанцлер попытался заглянуть ему в лицо, но они как раз дошли до дверей на лестницу, и Рокэ пропустил его вперед. Штанцлер, чуть помедлив, продолжил: — Его величество послал к ним отряд дознавателей, и старик Анри-Гийом — должно быть, он уже тогда повредился в уме, с этим их увлечением древностями — вообразил себя рыцарем в осаде и велел обороняться. Мы ведь все представляем, в какой узде старик держал сына и внуков: по его приказу они потащили на стену бочку с порохом, и… — Одного не могу понять, — перебил его Рокэ. — Зачем вы мне все это рассказываете? — Если ваши друзья не сочли нужным поставить вас в известность, то кто-то ведь должен был взять эту обязанность на себя. — И почему я должен вам верить? — Я ведь не стал бы говорить вам того, чего вы не смогли бы проверить. Спросите кого угодно: в этом нет никакого секрета. Отделавшись от Штанцлера (к счастью, тот не пошел с ним до конюшен, а откланялся внизу, у выхода), Рокэ вернулся домой и заглянул к Ричарду. Мальчик сидел за столом, спиной к двери, и усердно водил пером, склонив голову набок; растрепанные пряди волос подрагивали в такт его руке. Ричарду были отведены покои, похожие по расположению на комнаты самого Рокэ: из коридора можно было попасть прямо в кабинет (у Ричарда взрослый кабинет был переделан в детскую учебную комнату), и только оттуда — в спальню. Гувернер, видимо, уже ушел, и Ричард занимался сам: Хуан, кстати, уже начинал жаловаться, что мэтр слишком нагружает ребенка, что мальчик только и делает, что сидит за книгами, что некогда даже погулять, но Рокэ пока делил эти жалобы на восемь и не принимал мер. Он не стал ни заходить, ни окликать Ричарда и даже не подождал, пока тот обернется, а неслышно прикрыл дверь и повернулся к Хуану, тихо подошедшему сзади. — Пусть собирают сундуки, — сказал Рокэ, кивая на дверь комнаты Ричарда. — Завтра же с утра отправишь его в Алвасете, предупреди мэтра. Поднявшись в собственный кабинет, Рокэ приказал принести первую с зимы корзину, полную бутылок вина, и заперся на ключ. Через какое-то время в коридоре послышались быстрые шаги, кто-то поскребся в дверь, и голос горничной произнес: — Соберано сегодня не принимает, он хочет побыть один. Ступай к себе, Рикардо, ложись спать: уже поздно, а завтра тебе рано вставать. Рокэ сжал зубы и открыл вино, отбив горлышко бутылки о каминную полку.