Аманаты

Я голым никогда не бегал! Приписывается бегуну Пааво Нурми.

Витражное окно малого кабинета, смотревшее на закрытый внутренний двор, со звоном разлетелось, и на пол грохнулся тяжелый медный поднос. Рокэ, пришедший сюда в поисках уединения, заглянул в дыру и посмотрел вниз, но уже никого не увидел, а услышал только шлепки босых пяток по мраморным плитам: двое хулиганов (судя по голосам — и правда только двое; впрочем, их общее испуганное «ой!» потерялось за звоном стекла), решивших покидаться подносами, сбежали, не дожидаясь, пока их поймают. — Ричард и Альберто! — крикнул Рокэ им вслед. — А ну стоять! Сейчас же вернитесь! Его оклик, конечно, остался без ответа: если сам по себе Ричард еще слушался, то в дуэте с Альберто иногда — вот как сегодня — превращался в неуправляемого дикаря; и теперь мысль замкнуть их друг на друге уже не казалась Рокэ такой уж разумной. К счастью, скоро из отпусков должны будут вернуться менторы — но это, наверное, поможет лишь отчасти, потому что Альберто в этот раз собирался гостить в Алвасете до самого дня рождения Айрис, то есть еще целый месяц. Рокэ поднял и повертел в пальцах осколок красного стекла — лепесток витражной розы. Малый кабинет, который назывался так в пару большому — кабинету соберано, — был на самом деле дамской рукодельной комнатой: в этой части замка располагалась женская половина, устроенная наподобие багряноземельского гарема — память о традициях предков, отводивших супругам, наложницам и дочерям отдельный дворец внутри дворца. Здесь был когда-то разбит и зимний сад, сохранявший тепло даже в холодные ночи, и розы на стеклах вторили живым розам внизу. После смерти собераны Долорес, матери Рокэ, это крыло замка стояло заколоченным, оранжерею забросили, и от сада остался только фонтан, бивший посреди внутреннего двора. Рокэ иногда размышлял о том, чтобы переселить сюда Айрис, когда та подрастет, а потом и младших девочек, ведь неясно, дождутся ли когда-нибудь покои своей истинной хозяйки — жены соберано, герцогини Алва. Он не собирался даже думать о женитьбе: ему хватало детей — и намеки на брак, становившиеся все более настойчивыми, все сильнее раздражали. В прошлом году состоялась королевская свадьба — там не обошлось без неприятностей, произошла какая-то трагедия, долго не могли подобрать невесту, первая вроде бы заболела и умерла — Рокэ не вникал, — но вот Фердинанд наконец обзавелся супругой и, вкусив, как говорится, счастья супружеских утех, теперь не давал Рокэ прохода. В разговорах с королем постоянно всплывали имена урготских прелестниц и родственниц бордонских дожей — Фердинанд считал, что Рокэ нужно подыскать кого-то поюжнее, чтобы девушке не пришлось привыкать к жаре. Когда же король заметил, что «детям ведь, кстати, нужно материнское тепло», Рокэ не выдержал и заявил, что, наоборот, не женится по крайней мере еще лет десять — до совершеннолетия Ричарда. Это оказалось верным аргументом: король, пребывая в размягченном расположении духа, решил, что Рокэ не хочет навязывать детям мачеху, которая неизвестно как отнесется к ним, и отстал, хотя и пообещал поймать на слове и напомнить об этом обязательстве на следующий же день после того, как герцогу Окделлу исполнится двадцать один год. На эту королевскую свадьбу, между прочим, пришлось потратить почти все лето. К счастью, от Рокэ не потребовали, чтобы он привез с собой Ричарда, хотя по протоколу должны были присутствовать все главы дворянских домов: притащили даже старика Анри-Гийома. Явилась, опираясь на руку кансилльера, и вдовствующая королева, выпущенная ради торжества из своего негласного заточения; не желая мириться с переменой роли — она именовалась теперь королевой-матерью, а не Ее вдовствующим Величеством, — Алиса принялась требовать, чтобы ей разрешили завести собственный двор, очень камерный, всего с десяток фрейлин — девочек от восьми до четырнадцати лет, из дворянских семей. Хищно глядя Рокэ прямо в глаза, она заметила, что герцогине Окделл — если она ничего не путает — как раз исполнилось восемь. Рокэ тогда не удалось ей ответить — к Алисе с широкой улыбкой влюбленного подковылял ее верный рыцарь, старый Эпинэ; он оттеснил Рокэ плечом, и свадьба прошла без традиционного скандала. Потом о «камерном дворе» как будто забыли, а в этом году старуха наконец-то отправилась в Закат, так и не дождавшись рождения внука или внучки, и Рокэ вздохнул с облегчением. ~ ~ ~ В дверь постучали. Рокэ, вынырнув из воспоминаний, положил осколок на подоконник, отметив, что нужно приказать здесь подмести и потом вызвать мастера восстановить витраж, и разрешил войти. Появился, к его удивлению, не кто-то из лакеев или горничных, а мажордом Игнасио собственной персоной: он был правой рукой управляющего и исправно гонял слуг, но Рокэ обычно почти не видел его, потому что мажордом считал, что попадаться на глаза соберано означает плохо выполнять свою работу. На лице Игнасио застыло неопределенно-чопорное выражение, которое Рокэ скорее ожидал бы увидеть у госпожи гувернантки. — Соберано, — начал мажордом, — там дор Рикардо и дор Берто… — Да, я знаю: кидались подносом и расколотили окно. Я поговорю с ними позже — им это с рук не сойдет, не волнуйся, Игнасио, можешь идти. — Нет, соберано, — мажордом поджал губы: снова манера гувернантки. — Молодые люди занимаются… непотребствами. — Игнасио, признайся, в тебя вселилась дора Иоанна? — спросил Рокэ; мажордом обиженно посмотрел на него: шуток он не понимал, и Рокэ махнул рукой. — Ладно, забудь. Так что же они там натворили? — Я шел в погреб проверить запасы вина — вы знаете, соберано, что я ежедневно веду точный учет всех припасов. Проходя мимо фехтовального зала, я заметил, что молодые люди возятся там на полу, гм… — мажордом замялся, — неодетыми, соберано. Точнее сказать, совершенно голыми. И позже, когда я возвращался из погреба и направлялся в кладовые, сразу три служанки пожаловались мне, что доры в таком же виде бежали куда-то по коридору. — Голыми? — переспросил Рокэ и потер лоб. — На полу в фехтовальном зале? Как им такое вообще могло прийти в голову? Его испорченный разум тут же предположил, что мальчишки наткнулись на книгу с фривольными гравюрами или где-то подглядели неприличную сцену и теперь, еще не сознавая ее смысла, попытались повторить ее в игре. Рокэ напомнил себе, что в этом возрасте дети обычно еще невинны, некстати вспомнил, как три года назад подозревал, что Ричард пьет вино, и приказал немедленно поймать и привести обоих прямо сюда. Через десять минут дети уже стояли перед ним: Ричард отворачивался и опускал глаза, а Альберто глазел то на разбитый витраж, то по сторонам — его занимало убранство комнаты. Оба так и не успели одеться и были замотаны в простыни наподобие древних философов, как их изображают на гравюрах в сборниках мудрых изречений. — Не наступайте, осторожно, — сказал Рокэ. — Здесь стекло, не хватало еще встать босыми ногами. Ричард поджал пальцы и не пошевелился, а Альберто отодвинулся ближе к двери. Рокэ поискал глазами шкуру или ковер, на который мальчики могли бы встать, но в комнатах в этом крыле, видимо, чтобы не собирать лишней пыли, был оставлен только пустой паркет. — Ну и как же это понимать? — спросил Рокэ. — Что вы там устроили? — Извините за витраж, дядя Рокэ! — охотно ответил Берто. — Мы случайно! Больше не будем, честно! — Витраж еще ладно, но что это за выходка в фехтовальном зале? Я надеюсь, с вами хотя бы не было девочек? Что вообще на вас нашло? — Мы возрождали древнегальтарские традиции, эр Рокэ, — Ричард поднял голову. — Древнегальтарские? Не те ли традиции, где молодые люди поступали в войско парами и сражались доблестнее, если один, скажем так, поддерживал другого? Не те ли, где у одного была борода, а у другого еще нет? Где… — Рокэ остановил себя, прежде чем сказал слишком много. — Чем вы там занимались на полу? — Что? — спросил Ричард с недоумением. — Эр Рокэ, мы просто боролись! Как древнегальтарские атлеты! Потом бегали, а потом метали диск! В той книге написано, что даже слово «гимнастерий» — зал, где они занимались, — это от слова «голый». — И женщинам смотреть на соревнования нельзя! — добавил Берто. — Поэтому девочек мы не взяли, а служанки случайно увидели! Рокэ подавил смех: вся эта выходка скорее забавляла, чем сердила, и ему даже расхотелось изобретать наказание. — Вот как, — сказал он и кинул взгляд на поднос: тот и правда был идеально круглым и походил бы на бронзовый метательный диск, если бы не размеры, вес и выступающий ободок, украшенный, кстати, гальтарским прямоугольным орнаментом, — легкий и широкий, он, конечно, улетел не туда, куда его направила рука дискобола. — Кому-то не помешают занятия по баллистике, как я вижу. Витраж, правда, это уже не вернет, зато в следующий раз вы не запустите, скажем, гранату в строй собственной пехоты. А витраж… за него, пожалуй, заплатит рэй Салина. — А я? — спросил Ричард. — Это я метал диск, эр Рокэ, я должен заплатить! — Если я заберу твои карманные деньги, это будет все равно что переложить их из одного моего кармана в другой, — Рокэ потер подбородок пальцем, как будто размышляя над серьезным вопросом. — Но мы можем взять сколько-то из доходов Надора. И да, молодые люди: вы тут окончательно обезумели от безделья, поэтому, как только праздники закончатся, я прикажу, чтобы вы получали в два раза больше заданий; а потом мы с Ричардом уедем в Надор. Кстати, фехтовальный зал тоже стоило бы использовать по назначению: вы наверняка уже забыли, с какой стороны держатся за шпагу, — все заброшено ради коротких мечей, копий и дротиков, не так ли? Ступайте одеваться и ждите меня внизу, проверим, как вы фехтуете. — Ура, в Надор! — обрадовался Ричард. — Ура, фехтовать! — вторил ему Берто: воспитательный порыв Рокэ полностью пропал втуне. — А мы видели человека во-от с таким мечом, — добавил Ричард и развел руки, показывая размеры. — Мы с Айри, в городе, представляете. А можно Айри тоже придет фехтовать? — Ну надо же, — сказал Рокэ. — Каких только чудаков не встретишь в Алвасете. ~ ~ ~ Рокэ с самого начала знал, что о Ричарде будут говорить: «Его же учил фехтованию сам Рокэ Алва», — и твердо намеревался сделать из него лучшую шпагу поколения — точнее, не намеревался сознательно, а не допускал мысли, что может быть иначе. Для Ричарда здесь все было определено наперед: он должен будет занять первое место в Лаик; еще до Лаик, возможно, выиграть парочку дуэлей — и десятки дуэлей после; и постепенно дослужиться по крайней мере до маршала (Эгмонт все-таки вышел в отставку слишком рано, едва став генералом, но бедняга, как помнилось Рокэ, ощутимо хромал). Рокэ попробовал приступить к занятиям еще давно — зимой после Каданской кампании, когда все они немного пришли в себя, — и сразу же выяснилось, что детский разум устроен не так, как взрослый: даже подростка лет тринадцати уже можно было бы легко научить так, как это делал Рокэ, но с ребенком его методы не работали. — Атакуй, — велел Рокэ, наставляя на Ричарда шпагу. Мальчик бросился на него, его шпага тут же оказалась выбита и покатилась по полу, а кончик клинка Рокэ уперся ему в грудь. — Я тебя убил, — прокомментировал Рокэ. — Быстро же ты сдался! — Неправда! Вы не убили, у вас же вот колпачок, — Ричард потрогал защищенный кончик пальцем. — И мне не больно. — В настоящем поединке убил бы, — уточнил Рокэ. — А, ладно, — Ричард закатил глаза, схватился за грудь, вскрикнул и распластался на полу, картинно раскинув руки. — Эр Рокэ, я умер! — Дикон, вставай и продолжим, — нетерпеливо сказал Рокэ. — Хватит лежать, успеешь наиграться. — Но я не могу, я же умер! Смеялся ли мальчик над ним или и правда считал, что выполнил правила игры, но недоразумение удалось преодолеть, и они продолжили тренировку. Рокэ пытался заставить Ричарда повторять за ним приемы, но мальчик не видел их, не распознавал и не мог вычленить и наконец, отбросив шпагу, выкрикнул: — Эр Рокэ, у меня не получается! Я не понимаю! В его голосе звучало такое злое отчаяние, что Рокэ сдался и, свернув в тот раз тренировку, нанял для Ричарда еще одного ментора — по фехтованию, который не блистал, конечно, гениальностью, зато умел ставить юным ученикам руку и объяснять азы своей премудрости. Сам же Рокэ теперь иногда составлял ребенку компанию в дружеских поединках и успокаивал себя тем, что его собственный отец, точно так же отдавший его учителям, не делал и этого. ~ ~ ~ Отъезд в Надор состоялся сразу после дня рождения Айрис — Рокэ бы уехал и раньше, но дети, все четверо — даже пятеро — страшно бы на него обиделись. Дни рождения представлялись им межевыми камнями, точками, делившими год на четыре условные части: у Айрис в середине зимы, у Ричарда в начале весны, у Дейдри летом и у Эдит в самом конце года, поздней осенью. Рокэ и так постоянно пропускал день рождения Дейдри и иногда — Ричарда, а иногда попадал вообще только к Эдит; и в этот раз собирался увезти Ричарда от сестер и оставить их без праздника — иными словами, уехать, не поздравив как следует Айрис, было никак нельзя. Как только Рокэ объявил о поездке, Айрис потребовала: — Я тоже хочу в Надор! И в столицу с вами, эр Рокэ, пожалуйста, можно, я тоже поеду? — Нет, — сказал Рокэ. — Там будет холодно, тебе вредно. — Ну пожалуйста! — Нет, — повторил Рокэ. — В этом году точно нет. И потом, что ты там будешь делать? В Надоре снег, не погулять; в столице на улице сыро, а в доме тебе будет скучно: там одни взрослые — не пойдешь же ты на посольский прием. Все дети твоего возраста сидят по своим имениям: я тебя уверяю, что в столице никого из них нет. Айрис надулась: — Если Дик пойдет на прием, я тоже пойду! — Обычно девушек начинают вывозить на взрослые балы, когда им исполняется пятнадцать, кажется, — заметил Рокэ: об алисианских традициях он специально не стал вспоминать. — Вот тогда и поедем, если ты к тому времени не расхочешь, а пока останешься здесь. Айрис нехотя согласилась подождать, и Рокэ оставалось только надеяться, что она не проберется тайком в карету — впрочем, нетрудно будет ее поймать на первом же привале и отправить домой, не плывут же они на корабле, где можно спрятаться в трюме. Узнав о грядущем отъезде, начала собираться в дорогу и надорская свита, бывшая при девочках с самого первого дня, — старая нянька и кормилица со всем семейством. Когда дети попытались уговорить остаться хотя бы няньку, старуха с простонародной прямолинейностью заявила, что ее кости так и не привыкли к местной жаре, а вот надорские морозы пойдут им на пользу — да и дочка, если что, присмотрит за ней: в Надоре у нее действительно, как оказалось, жила взрослая дочь, бобылиха, не то давно овдовевшая, не то никогда не выходившая замуж. Можно было понять и остальных: Эдит уже давно не нуждалась в кормилице; младшая дочь кормилицы, Люси, так и не стала подругой ни ей, ни Дейдри, и проводила все время то на кухне, то в хозяйственном дворе, путаясь под ногами у слуг. Ее старшая сестра, Дейзи, наоборот, была очень близка с Айрис и Ричардом, и Рокэ собирался со временем сделать ее камеристкой Айрис — но не отрывать же ребенка от матери, если та уезжает. Муж кормилицы же, пристроенный работать на конюшню, теперь выглядел довольнее всех и, подкручивая ус, вслух предвкушал, как он наконец глотнет настоящего надорского пива, а то местное вино, конечно, тоже бьет в голову, но на вкус — совсем не то. ~ ~ ~ Воссоединение Ричарда с родовыми землями прошло спокойнее, чем Рокэ опасался: по крайней мере, обошлось без ночных кошмаров. К счастью, графу Лараку не пришло в голову нанести визит в первые же дни: Рокэ был уверен, что этот человек, обиженный на то, что у него отобрали опекунство, непременно если не устроил бы ссору, то нашел бы способ расстроить мальчика. Для Ричарда подготовили не его детскую комнату, где он уже не поместился бы в кровать, а покои Эгмонта; для Рокэ — приличные гостевые покои неподалеку от хозяйских. За окнами мела метель. Ричард, за четыре года отвыкший от снега, сунулся было во двор, вздрогнул, передернул плечами, поежился и вместо прогулки отправился бродить по замку, заглядывая в каждую комнату по пути, оглаживая деревянные панели, покрытые лаком, каменную резьбу на стенах, трогая ткань гобеленов, замирая у портретов предков — вспоминая. Рокэ же проводил время в герцогском кабинете: управляющий, присланный им сюда на замену человеку Лараков, был твердо намерен дать ему подробный отчет за все эти годы, как будто недостаточно было писем, полных цифрами и вычислениями, которые приходили в Алвасете раз в четыре месяца. Дела провинции шли неплохо (Рокэ со смехом отметил про себя, что на половину витража точно хватит — да что там, бюджет Надора даже не заметит этих трат), замок тоже содержался в порядке, и на этом можно было бы закончить, но управляющий выкладывал перед ним все новые и новые листы расчетов, расписки и договоры с арендаторами. Внезапно с первого этажа — кажется, со стороны оружейной — послышался шум, и Рокэ, ухватившись за возможность отделаться от управляющего, двинулся туда: ему почудился голос Ричарда, в котором, правда, звучало скорее удивление, чем испуг. Мальчик и правда оказался там: с ним препирался коренастый надорец, судя по одежде — местный егерь, который пытался отобрать у него вычурно украшенный мушкет. — Вам нельзя, герцог! — убеждал егерь. — Это опасно! Что хотите трогайте, только не эту игрушку! — Что происходит? — спросил Рокэ. Ричард обернулся к нему, и егерь, воспользовавшись заминкой, выхватил из его рук мушкет и принялся прилаживать на стену так осторожно, как будто это был бочонок, набитый сухим порохом. — Эр Рокэ, он не дает мне посмотреть мушкет! — пожаловался Ричард. — Не понимаю, почему! Такой интересный, там восемь стволов! — Да потому что несчастливый он для вас! — объяснил егерь. — Это ведь из него ваш батюшка-то и… того. У Ричарда расширились глаза, и Рокэ, приобняв за плечи, поспешил вывести его из оружейной, бросив на егеря предупреждающий взгляд. Мушкет подобной конструкции, конечно, не мог выстрелить случайно: похоже, в деле о гибели Эгмонта открылись новые обстоятельства, но мальчику знать о них было совсем необязательно. Может быть, стоит рассказать позже, когда он вырастет; а может быть, и никогда — в конце концов, кто, кроме Рокэ и егеря, догадывается о правде? — Я думал, там напал какой-то зверь, — пробормотал Ричард, уставившись в пол. — Например, медведь, знаете, отец же рассказывал, как ходил на медведя, еще в Торке. Хотя Рокэ сам никогда не вдавался в подробности пресловутого «несчастного случая», он помнил, как в самом начале мальчик что-то говорил о мушкете — возможно, позже детский разум забыл об этом, выместив из памяти тревожную, страшную картину. — Наверное, он хотел почистить мушкет, а там оставался заряд, — сказал Рокэ. — Такое бывает, Дикон: с оружием надо обращаться осторожно, но человек может задуматься, замешкаться, допустить ошибку. Не думай сейчас об этом. Пойдем лучше посмотрим ваши мечи: покажешь мне, есть ли у вас такой же большой, как ты видел у того человека в Алвасете. ~ ~ ~ Они провели в Надоре около месяца и, приехав в столицу, вместо того чтобы окунуться в водоворот светских удовольствий, погрузились в пучину скуки. Придворная жизнь словно замерла: Ее Величество ждала наследника, и двор, из солидарности с королевой, вел сейчас по-мещански тихую, размеренную жизнь. Рокэ с удивлением узнал, что сплетники приписывают отцовство ему, хотя, казалось бы, вокруг Ее Величества увивалось немало молодых людей, куда больше подходящих на роль фаворитов. Никто не устраивал ни балов, ни пышных приемов, и только в паре салонов у известных Рокэ куртизанок иногда объявлялись вечера, где велись вялые карточные баталии: сонное оцепенение поздней зимы отбило у столичных обитателей охоту даже к оргиям. Ричард был отпущен погулять по городу (не очень далеко и в компании двух человек из эскорта, которые следовали за ним чуть позади), а Рокэ никак не мог решить, хочет ли он посетить один из карточных вечеров или лучше останется в кабинете, по старой привычке, с гитарой и вином. Пока он рассуждал — всеобщая медлительность, видимо, настигла и его, — за окном успели сгуститься сумерки, и Ричард вернулся с прогулки. — Эр Рокэ, а еще вам передавала привет женщина! — вспомнил он в конце ужина, рассказав уже обо всех столичных впечатлениях: сколько и каких ему встретилось лошадей, какие мундиры носят солдаты городского гарнизона и чем они вооружены, как у кареты, угодившей в выбоину на мостовой, укатилось колесо, и так далее. — Она сказала: «Мальчик, ты же живешь на улице Мимоз? Передавай привет герцогу Алве от Эмилии». — Эмилии? — переспросил Рокэ. — Ты уверен, что именно так? Не Эмильенны? И как же она выглядела? — Может быть, — Ричард пожал плечами. — Ну… волосы светлые, правда, из-под шляпки не очень было видно. Платье красивое. Следующим же утром Рокэ, одевшись попроще, отправился к дому, где впервые увидел ту: как его страсть и горе давно улеглись, оставив после себя лишь легкую тоску и светлую грусть, так и в той, должно быть, угасла ее неприязнь, и та решилась возобновить знакомство. Обойдя трижды вокруг дома, Рокэ, однако, не нашел ни следа той: дом стоял пустым и, очевидно, сдавался внаем. Он постучал в калитку, и через пару минут вышел сухопарый старичок — не то сам хозяин дома, не то некий приказчик, которому поручено было искать новых жильцов. — Господин желает нанять дом? — спросил он. — О, еще размышляю, — сказал Рокэ. — Любезный, у вас ведь здесь раньше жила дама? Довольно молодая девушка, блондинка… — Девушка? — старичок смерил его оценивающим взглядом. — Последние четыре года этот дом снимал одинокий мужчина, а я строго запрещаю жильцам водить к себе девиц — вам, господин, стоит заранее зарубить это себе на носу. До этого была семейная пара, молодожены, правда, они быстро съехали — я не интересовался, почему, но, сами знаете, детей лучше растить в деревне, на свежем воздухе… Вроде бы супруга как раз была блондинкой, но точно не помню. — Ясно, — сказал Рокэ и сунул старику золотой. — Значит, я обознался. Остаток дня он бродил по городу, пытаясь, применив принципы военной разведки, представить, где могла остановиться замужняя женщина (вдова?), не очень богатая дворянка, приехавшая в столицу из деревни (из провинциального городка, из большого города, из своего имения?), и куда она могла ходить или ездить (к обедне, на рынок, в галантерейные лавки, к фонтану, с визитами к подругам?), но так ничего и не добился. Вечером, проигнорировав настороженный взгляд Хуана, он приказал набрать в корзину вина разных сортов, по паре бутылок на каждый, и, позвав к себе Ричарда, спросил: — Дикон, хочешь попробовать вино? Разбавленное, я думаю, тебе уже вполне можно. Ричард не успел ответить ни «да», ни «нет», потому что дверь распахнулась, и ввалился Эмиль, которого было еще давно приказано пускать без доклада. — О, уже пьют! — засмеялся Эмиль и подцепил из корзины бутылку «Дурных слез», которую Рокэ собирался оставить для Ричарда на самый конец дегустации. — Ну как, получил привет от прекрасной Эмилии? — Тебе-то откуда знать? — спросил Рокэ, не поднимаясь с места. — Не только пьют, но и предаются модной в этом сезоне столичной меланхолии, — констатировал Эмиль. — Так что же, Дикон меня не узнал? Дик, ты что, правда решил, что это женщина? Лестно, лестно! — Ты?! — Ну да. Отлично же получилось, да, Дикон? — Эмиль потрепал Ричарда по голове. — Это мы с Валмоном — наследником Валмона — играли в карты на желание, я проиграл, и он выдумал этот маскарад. — Два идиота, — проворчал Рокэ, но — на самом деле — почувствовал не злость, а облегчение.