Поцелованный ландыш

«Она входила в калитку один раз, а биений сердца до этого я испытывал не менее десяти» Михаил Булгаков

      Пока Брыль вводил Ивана Пухова в курс не совсем веселых дел, Витю одолела усталость — веки неумолимо закрывались, организм требовал заслуженного отдыха.       Верстак — не лучшее ложе для сна, но Витя был без сил. Усиливала разбитое состояние вновь появившаяся головная боль, которую Фома на время прогнал своей силой. Поэтому, по-детски пожав к себе ноги, усталый чародей положил голову на сложенные руки и заснул в ожидании возвращения друга.       Приятная истома, наполнившая тело и освободившая голову, сменилась дремотой без сновидений. Витя еще ощущал реальность, а в месте с ней древесный аромат и тишину пустующего здания. После дремоты он провалился в настоящий сон. Он увлек его прочь, в неизведанные дали незнакомых явлений и смутных очертаний. Не было ничего конкретного: сновидение было буйством обостренных мозгом органов чувств, смесью неожиданных запахов с яркими цветами и странными звуками. Все это представление вызывало детский восторг и интерес.       Абстракция начала приобретать образ. Краски стихли, но все же оставались фантастичными, звуки сменились монотонным шумом, в окружении начали появляться предметы, представляющие собой смесь нескольких обыденных вещей, но непредвиденным образом скрещенных между собой. И хозяин сна теперь — не наблюдатель, а участник, так сказать, «осознанного сновидения». Мужчина с удовольствием принялся исследовать неизведанную сторону своего подсознания. Он шел среди диковинных вещей к источнику шума, время от времени останавливаясь возле более интересных диковинок или обмениваясь абсурдными фразами с местными обитателями.       Прикосновение. Мужчина с интересом взглянул на появившуюся из неоткуда руку. Созданные подсознаниям образы ее не замечали, и от этого становилось интереснее и забавнее. Рука же, без смущения и опаски, дотрагивалась до мужской головы, осторожно проводя по волосам, по плечу, отчего мужчина поежился. Методичные движения выбивались из общего настроения сна. Окружение вновь начало меняться.       Пространство взорвалось яркой красной вспышкой. Абсурдные вещи исчезли вместе с диковинными обитателями — вместо них по пространству разлилась разводами огненная акварель. Что-то холодное коснулось щеки. Перед глазами Вити в одно мгновение рука превратилась во что-то абстрактное, напоминающее бензиновый развод в луже. Мужчина машинально отшатнулся.       Чувства вновь обострились. Стемнело. Сон отошел.       Прикосновения остались.       Спросонья движения неуклюжи и резки. Именно из-за этого подскочивший на месте Витя оказал пугающий эффект. Но больший эффект на Витю оказала стоящая у верстака перепуганная Алена.       — Товарищ Ковров! Вы напугали меня до чертиков!       Витя сглотнул. Он продолжал озадачено смотреть на девушку так же, как сердце продолжало часто биться от неожиданности.       — Что ты тут делаешь, Алена? — вышел из оцепенения магистр и машинально оправил свою одежду от лежания.       — Это же я хотела спросить у вас, Ковров. Спите на рабочем месте, да еще и после рабочей смены. Будто у вас дома нет! Безобразие!       Под воодушевленное отчитывание девушки Витя бросил взгляд на закрытую дверь.       — А ходить сквозь стены по пустому зданию в то время, когда все люди спят? Пускай некоторые — и на своих рабочих местах? — мужчина не сдержал улыбку. — Все-таки научилась…       — Разумеется, научилась, — с ноткой обиды бросила Алена. Она хотела добавить, но, словно забыв мысль, замолчала.       Улыбающийся Витя подвинулся и пригласительно похлопал по верстаку. Алена всем видом показала, что считает такое поведение фамильярным, но приглашение приняла.       Они сидели в тишине пустого НУИНУ. Алена, возмущенно сложившая руки на груди и вперившая полный напряжения взгляд в противоположную стену, и Витя, сложив ногу на ногу и обхватив колено верхней и с интересом смотрящий на ночную гостью. Каждый думал о чем-то своем, потаенном и неясном.       — Чем вы так обидели товарища Сатанеева, Витя?       Витины брови удивленно выгнулись.       — Прости?       — Мы сегодня вместе ужинали, — интонацией Алена походила на школьницу-кокетку. — И я невзначай высказалась по поводу вашего внешнего вида…       — Внешнего вида? И что же, разрешите полюбопытствовать, ты сказала?       Девушка повернулась к застывшему в неловкой улыбке и удивлении собеседнику, оценивающе пробежала по нему глазами и горделиво встрепенулась.       — Сказала, что, раз товарищ Ковров наглейшим образом игнорирует рабочую форму, то хотя бы должен выглядеть как человек. То есть, выбирать в пользу хороших костюмов, как у товарища Сатанеева, а не ходить в черт-те чем.       — Так.       — Но потом добавила, что Ковров обладает способностью себя презентовать, что играет ему на руку и позволяет выглядеть… неплохо и в черт-те чем.       Витя скрыл внезапное смущение за ухмылкой и опустил голову.       — Ты же знаешь, я и костюм — вещи несовместимые…       — А когда я легла спать, — серьезно продолжила Алена. — Мне стали сниться странные сны. Какой-то незнакомец. У него такие веснушки еще были. Меня к нему тянуло, хотелось к нему и… Мне стало не по себе. И я решила развеяться. Прогуляться. А тут — вы…       «Ваня» — догадался магистр. — «Чары сбавляют силу во время ее сна, и в памяти всплывает любимый. Может, и внезапные приступы весны появляются».       — Из-за этого загадочного человека и я здесь, — вздохнув, признался мужчина. — Это — твой жених. Я обеспечил ему дорогу сюда, а товарищ Брыль его прямо сейчас сопровождает. Завтра, — он взглянул на часы. — Уже сегодня они приедут к нам и вы встретитесь.       Глаза Алены задумчиво забегали. На светлом, по-девичьи нежном, лице отразилась мимолетная доброта. Мужчина вновь невольно залюбовался.       — А вдруг это не поможет, и чары, про которые ты говорил, не падут?       В тихом голосе прозвучал страх. Неприступный внешний вид и робкая интонация заставили беспокойно напрячься.       — Ну, ну, Алена, ты чего? — стараясь говорить максимально лаково, начал Витя. — Что за глупости? Все будет хорошо. Все получится, все случится. Расколдует Ваня тебя, и будто чар и не было. Ну, Алена, не надо так накручивать…       — До Нового года еще долго. Вдруг до срока он передумает? Или что-нибудь произойдет такое, что помешает снять чары? Все что угодно может произойти, все может пойти крахом.       — Ален, прекращай думать о плохом. У нас все будет хорошо…       Но девушка отрицательно мотала головой, не слушая никаких убеждений, будто поверив в провал раз и навсегда. Какой-то внутренний порыв подтолкнул мужчину к тому, чтобы ободряюще обнять мелко вздрагивающие от эмоций женские плечи. Нежно, легко, будто касался не до человека, а до хрупкой и ценной реликвии, до беспокойной райской птицы.       Только ладони коснулись её, как Алёна фурией вскочила с места. Беззащитность покрылось крепкой коркой зимнего колдовства. Взметнув но-ведьменски жгучий взгляд на магистра, девушка уверенно отошла к соседнему верстаку, откуда, стоя спиной к собеседнику, бросила:       — Я не собираюсь доверять свою жизнь незнакомому человеку. И не надо меня уговаривать.       — Он — не незнакомец. Он — твой возлюбленный…       — «Возлюбленный»! — она резко развернулась. — Какое громкое слово! Как пустой кувшин!       Взгляд Вити становился всё серьёзней и тяжелей.       — Это не просто громкое слово. Это — любовь. Ты же сама мне когда-то говорила, что нельзя без любви…       — Тогда я была дурой, раз говорила такие глупости! — возмущенно передернула плечами Алена. — «Любовь»… Слабость. Когда тебя «любят» — еще куда не шло. Там хотя бы что-то поимеешь. А самому любить — только на месте топтаться, если не на дно идти, и время терять.       Зеленые глаза блеснули досадой.       — Если бы не знал, что в тебе говорит сейчас зима, до глубины души бы обиделся твоим дурацким словам, Аленка.       Вот она: стоит, гордо подняв подбородок и ожидающе опустив ресницы, нетерпеливо передвигая пальцами и беспомощно поджав губы. Но даже сейчас она была очаровательна. Она всегда будет очаровательна в этих грустных глазах магистра, будь святой или ведьмой, милосердной сестрой или подначивающей склочницей, суровой зимой или цветущей весной. Витя с силой, до побелевших костяшек, сжал руки.       — Я тоже говорил эту глупость, и без всякого колдовства, — уставший голос чеканил каждый звук, взгляд не мигая тонул в омуте ведьминских глаз. — И до того момента я жил дураком, пока ты сама мне глаза не открыла, что без любви жить нельзя. А когда сам это осознал, то жизнь на «до» и «после» поменялась, и после, поверь мне, намного светлее… А сейчас ты такие глупости говоришь, что у меня душа наизнанку выворачивается.       Голова вновь заболела. От глухой боли Ковров, прикрыв глаза и болезненно поморщившись, принялся массировать виски.       — Если ты хочешь надавить на жалость, то у тебя почти получилось, — раздался раздраженный женский голос.       Волна негодования пробежала по усталому нутру. Мужчина вперил хмурый взгляд в пренебрежительно улыбнувшееся лицо.       — У меня болит голова от того, что слишком много колдовских сил потратил, — искренне стараясь говорить сдержанно, ответил Витя. — Я не актер, я чародей. Не надо думать, что весь мир крутится вокруг тебя, Аленушка. У людей могут быть и другие заботы.       Алена держалась спокойно. На женском лице уже не было колких насмешек, глаза излучали серьезность и задумчивость.       — Но колдовал-то ты из-за меня, Витенька.       Чародей нервно сглотнул. Слова точным ударом попали в что-то болезненное, и все несказанные возмущенные доводы, обостренные больной головой, рухнули карточным домиком в подсознании. Витя растерянно поджал губы.       — Да, но…       — Никаких «но», — с непривычной сталью в голосе оборвала Алена. — Ты колдовал из-за меня. Даже ради меня. И носишься ты вокруг меня с этой идеей снятия чар, да еще и Брыля на это подбил. Факт остается фактом: может, мир и не крутится вокруг меня, а вот ты… Ты еще как крутишься, Витя.       Серьезность сменилась торжественностью. Женские губы изогнулись в самодовольной улыбке в ответ на смиренное молчание. Легкой поступью Алена приблизилась к склонившему голову Вите. Бесовские живые огоньки ведьминского взгляда отступили, словно уступив место внезапно нахлынувшей светлой тоске.       — Ох, Витя… — она задумчиво сложила руки на груди. — Вот послушал ты меня тогда. Поверил, что без любви жить трудно…       — Нельзя, — исправил Витя. — Не трудно, а нельзя.       — Нельзя. Не важно… Неужели эта мысль действительно поменяла твою жизнь на «до» и «после»? Громкие слова должны чем-то подкрепляться, пойми.       Он не смог сдержать неловкой улыбки — воспоминания про внутреннюю борьбу в счастливый день злополучного осознания чувств сейчас казались забавными. Что же так кардинально поменяла любовь в его жизни?       — Я по-другому на мир смотреть стал. Видеть то, что раньше не замечал, и закрывать глаза на то, что могло вывести из равновесия. Чувствовать по-другому стал. Чутко, тонко…       На эмоциях он поднял взгляд на стоящую рядом Алену и сразу же утонул во внимательных глазах. В этот момент он был уверен в том, что может смотреть на это очарование в женском обличие до скончания своей жизни, при этом молчать, раскрыв рот от восхищения, боясь спугнуть чувственное наваждение грубым своим голосом. Был уверен, что поступил правильно, написав заявление об уходе.       — Почему ты замолчал? — еле слышно двинулись нежные губы.       Витя сжал челюсти. Снова прежняя Алена, снова к ней вернулась весна. Такой нежный взгляд, такой свет в глазах, так выразительно подрагивают длинные ресницы. Так красиво. До боли красиво. До зубовного скрежета больно только от одного осознания, что он сейчас с такой жаждой смотрит на нее, а где-то через леса-поля едет тот единственный, имеющий на такой взгляд право. Тот, которого он сам посадил на этот поезд. Ради нее.       — Вить?       Он нервно одернул рубашку. На миг зажмурившись, чародей стряхнул с разума наваждение.       — Просто устал, Аленушка, — мужской голос звучал проникновенно. — Надо время от времени отдыхать. Тебя это тоже касается... И прекращай в одиночку ходить по НУИНУ. Ладно, ты меня встретила, а если…       — Какой же ты зануда, — усмехнулась Алена. — И даже такое занудство тебе к лицу… Ладно, ты прав.       У самой двери ее настигло тихое:       — Спокойной ночи, Алена.       Девушка обернулась. Чистые глаза блеснули, но спустя мгновение потеряли свет под хмуростью.       — Ночи, — и она прошла сквозь дверь.       Какое-то время усталые глаза гипнотизировали вход в мастерскую. Ковров не понимал, ждет ли он возвращения ночной гостьи или еще отходит от эйфории от ее визита. Наконец, усталость вновь взяла верх, и он провалился в сон без сновидений до самого возвращения Фомы.       Брыль вернулся тихо. Колдовать на дальние расстояния было затратно для колдовства и требовало высокого уровня мастерства. А переноситься на относительно небольшие километры Брыль умел, хоть и делал это редко и без охоты.       Первым делом чародей отыскал свои ботинки, после чего приблизился к спящему другу.       — Витенька, вставай. Поезд с Иванушкой скоро приедет, нам его встретить нужно, — Фома быстрым движением руки провел над чародейской головой и удовлетворенно улыбнулся. — Давай, вставай. Полуночник…