Поцелованный ландыш

"Мысль, прежде чем стать мыслью, была чувством" Константин Станиславский

      С долгожданным приездом Пухова Витя и Фома начали активную деятельность. Разумеется, не все шло гладко.       Когда колдовство отступало, Алена расцветала под влюбленным Ваниным взглядом, становилась ласковым весенним лучиком. Вите даже становилось завидно, потому что вся "весна" доставалась Ване, а ему — странные взгляды и колкие ухмылки, которые он не понимал. Добрый Фома, догадывающийся о происходящем в душе друга, старался лишний раз отвлечь влюбленного магистра и быть, по возможности, рядом. Витя был благодарен.       Эмоции Ивана приводили того к неосторожным и поспешным действиям. Состояние Вани Витя понимал. Сам магистр от волнения совершал торопливые и глупые проступки, которые вызывали недоумение у Фомы. Одно только действие — добежать до других саней, чтобы на ходу запрыгнуть на них, передать трубу и пару слов юному музыканту, а затем спрыгнуть и по инерции потонуть в сугробе в опасной близости от придорожного дерева — стоило Коврову дружеских нравоучений до самого конца пути.       Чародеи заканчивали с работой, как на пороге мастерской появился улыбающийся Сатанеев. Неприветливый взгляд Фомы коснулся принесенного чертями гостя и устремился к другу, сменив неприветливость на беспокойство. Магистр смотрел на вошедшего исподлобья.       — Работаете? — Сатанеев важно прошагал от двери, деловито осматривая помещение. — Это правильно. Скоро год кончится, нужно все закончить в Старом году. Все, так сказать, по полочкам разложить…       — Вы что-то хотели, товарищ Сатанеев? — вежливо поинтересовался Фома, опережая возможное вмешательство друга.       Мужчина довольно улыбнулся. Улыбка вышла, как обычно, не предвещающая ничего хорошего.       — Я бы хотел поговорить с товарищем Ковровым. Наедине… Товарищ Брыль, не оставите нас на пару минут?       Нежелание оставлять людей с претензиями друг к другу одних заставило Фому нахмуриться.       — Знаете…       — Фом, все хорошо. Будь ласков, оставь нас ненадолго.       Чародей бросил напряженный взгляд на товарища. Тот подбадривающе подмигнул. Наконец, Брыль нехотя вышел в коридор. Со звуком закрытия двери в мастерской воцарилась напряженная тишина.       Взгляд Коврова еще какое-то время буравил улыбающегося Сатанеева, затем чародей вернулся к работе. Заведя руки за спину, гость молча наблюдал за методичными движениями инструментов по древесине.       — Вы о чем-то хотели поговорить? — не выдержал присутствия нежелательного человека Витя. — Или пришли посмотреть, как я тут работаю.       — О, не беспокойтесь. Вы замечательный работник — в этом сомнений нет. Старательный. Даже слишком… Вот только то ли трусливый, то ли слабый. И не смотрите на меня так страшно. Фокус с лампочкой больше не впечатляет.       Недовольно скривив губы, чародей вернулся к работе. Движения стали грубее и резче.       — Говорите, что хотели. У меня рабочая смена кончается.       — Ах да, понимаю, не хватит времени носиться с Ванюшей, — театрально всплеснул руками Сатанеев. — Я-то думал, что вы стали ему помогать из-за того, что он лучше всех нас вместе взятых. И вот я вижу его, и… недоумеваю, чем он покорил нашу Алену. А вы сами ему помогаете, наверное, из жалости.       Витины челюсти раздраженно сжались.       — Нет, сами посудите: он же выигрывает у нас только своей молодостью, будь она неладна! Ничем более.       Инструменты с грохотом оказались на столешнице. Не в силах сдерживать недовольство, Ковров развернулся к собеседнику и процедил сквозь зубы:       — Иван — замечательный парень. И не нам судить, что в нем полюбила Алена. И она не наша.       — А чья она? — оживился Сатанеев. — Это мы с вами бегаем вокруг да около нее, вы еще и вокруг ее, господи прости, кавалера. Как говорится, недоедаем, недосыпаем. Чья она, если не наша? А, вы, наверное, не хотите, чтобы я был частью этого "наша"? Я правильно понимаю?       Спертый негодованием воздух выходил из раздутых ноздрей. Между чародейских бровей легла глубокая морщинка. От соприкосновения взглядов вот-вот вспыхнет искра.       — Ну, Ковров? — с нотой обиды в голосе взмолился Сатанеев. — Прекратите бегать от ответственности за себя! Соберите свои силы, они у вас, конечно, есть, и скажите, наконец, что вы хотите сказать! Перестаньте быть трусом!       — Я не трус!       Утверждение эхом разнеслось по мастерской. Сатанеев довольно прищурился.       — Да какой же вы "не трус", товарищ Ковров? Вы даже свои чувства озвучить боитесь, что уж говорить про ответственность за них…       — Вы пришли меня из себя выводить?       Сатанеев печально вздохнул.       — В вашем понимании — да… Говорить будем, или снова фокусы будете показывать и классику цитировать?       — Почему бы не поговорить? — повышенным тоном усмехнулся Витя и вперил злой взгляд в оппонента. — Да, я не хочу, чтобы у вас были хоть какие-нибудь виды на нее. Я не считаю вас достойным ее. Да, я люблю ее. Я хочу быть с ней, черт побери!       — Тогда почему помогаете этому Ивану?       — Потому что это правильно! Потому что я не хочу мешать их счастью!       Сатанеев разочарованно закатил глаза. Этот жест перевел Витю из эмоциональности в суровое ожесточение.       — Так все красиво начиналось, и снова вы со своей правильностью все испортили, — возмущенно бросил Аполлон Митрофанович. — Что же вы за человек такой… Да это теперь и не важно. Алена все равно за меня замуж выходит.       Сердце беспомощно толкнулось в ребра. На мгновение растерявшись, Ковров мотнул головой:       — Брешешь.       — Нет, — улыбнулся Сатанеев. — В Новый год мы объявим всем о помолвке. Не верите мне, спросите у Алены. Попрошу: у моей Алены.       Рывок. Пальцы со злостью вцепились в лацканы дорогого костюма.       — Брешешь!       Испуг в глазах приподнятого от пола Сатанеева быстро сменился интересом.       — Поздно спохватились, товарищ Ковров. Я не привык зря терять время, поэтому я стал тем, кто я есть сейчас. А вы, магистр, топчитесь там, где начали.       — Я не позволю, — грозно дыхнул в лицо Сатаееву Витя и тряхнул его. — Слышишь, не позволю этому произойти. Алена никогда твоей не станет.       — Так же, как и вашей.       Правдивые слова больно кольнули душу. Пальцы сильнее сжали пиджак. Аполлон Митрофанович внезапно почувствовал себя нехорошо — будто его голову сжали в тиски, а по ребрам и позвоночнику принялись методично водить арматурой.       — Она станет женой Вани. Я приложу все усилия, чтобы они вновь были вместе, и не дай бог вы встанете у меня на пути…       — Т-товарищ Ковров… — испуганно вытаращил глаза мужчина.       Появившийся из неоткуда Брыль сильной рукой отстранил Коврова от готового потерять сознание Сатанеева.       — Витя, если хочешь помочь Алене — сейчас же возьми себя в руки, — Брыль говорил непривычно серьезно и от этого пугающе. — А вы, товарищ Сатанеев, лучше отправляйтесь восвояси. Как я понимаю, перед свадьбой у вас дел много. Пока будете ими заниматься, прекратите нервировать своих коллег.       Сатанеев жадно хватанул воздух ртом. Вмешательство Фомы принесло успокоение от внезапного приступа и вернуло уверенность, с которой гость переступил порог мастерской.       — Подслушивать нехорошо, разве вы об этом не знали, товарищ Брыль?       — Знаю, — добродушно ответил чародей, с усилием усадив друга за верстак. — И все же, подслушивать менее плохо, чем хамить и лгать…       — Ага, "по телефону", — тихо прорычал Ковров и демонстративно вернулся к работе.       — Безобразие!       И взвинченный мужчина спешно покинул мастерскую. В помещении дышать стало легче, но что-то гнетущее, принесенное незваным гостем, продолжало витать в пространстве.       Брыль предостерегающе вздохнул и, сложив руки на груди, вопросительно взглянул на товарища.       — Витенька, и что это было?       Одним ловким движением инструменты скинулись со столешницы и громко брякнулись на пол. После этого, шумно втянув воздух, Витя обхватил голову руками и опустил напряженный взгляд. Остервенелое состояние чародея выгнуло брови Фомы.       — Помолвка, — буркнул Витя, приходя в себя. — Мы и так не успеваем, а тут еще и это несчастье.       — Это я слышал. Ты лучше скажи, что ты с ним сделать хотел? Зачем начал колдовать-то?       — Я неосознанно. Даже формулу не придумал.       — Формулу не придумал, а вот ему всё равно туго пришлось, — наставнически продолжил Фома. — Ты же сам прекрасно знаешь — если чародей применяет колдовство под влиянием сильных эмоций, то объект колдовства это чувствует и даже может приобрести то же состояние, что и…       — Да понимаю я это! Кира боялась потерять Киврина, так теперь Алёнушка мечется в страхе остаться одна. Ночами не спит, и…       Он осёкся. Осознав, что проговорился в том, о чем решил молчать, Витя виновато поднял глаза на друга. В ответ Брыль покачал головой.       — Вот и открылось, что ты не единственный полуночник был. Как я и догадывался.       — Фом, я тебе обязательно про это расскажу. Только позже, прошу тебя. Нам ещё план придумывать, да и я что-то не в настроении.       В ответ Ковров получил подбадривающее похлопывание по напряженному плечу.       Наблюдения Вити касательно ослабления чар во сне подтвердили девочки, ставшие свидетельницами того, как Алена звала возлюбленного сквозь сон. Приняв решение не упускать появившуюся возможность, чародеи начали продумывать план. Для его осуществления пришлось применить наставнические качества магистра, пылившиеся без надобности среди его талантов, и научить Пухова хождению сквозь стены. Из Коврова получился бы отличный учитель, о чем было не раз говорено Брылем. Сам же Витя относился к этой мысли со скептицизмом. К тому же, обучение Вани сразу не пошло — начинающий чародей был взволнован, поэтому не обладал необходимой концентрацией.       — Что ты делать будешь… Неудобно как-то опять девочек напрягать. Могли бы и сами справиться.       — Не таи обиды. Просто Ваня устал, — обратился к задумчивому товарищу Витя. — Способности есть, концентрация — нулевая. Эмоции впереди головы скачут…       Фома не стал акцентировать внимание на похожести друга с Пуховым и вежливо кивнул.       Дождавшись в засаде сигнал, заговорщики начали операцию по спасению Саниной. С искренней надеждой проводив Ваню взглядом до самого дома, чародеи не сговариваясь вздохнули.       — Той ночью ничего не произошло, — нарушил молчание Витя. — Ей приснился Иванушка, её это напугало, и она решила прогуляться по НУИНУ. Так на меня и набрела. Мы поговорили. Она ушла, а я стал тебя дожидаться.       Брыль внимательно посмотрел в лицо товарища.       — А мне что-то подсказывает, что это был не просто разговор.       Раздалась песня Пухова. Нежная, светлая, как распустившийся весенний островок мать-и-мачехи. Глубокая как море, высокая как облака. Чародеи пришли в замешательство. На Витином лице замешательство в момент сменилось хмуростью.       — Не хочу бередить твою душу, Вить, — осторожно начал Фома. — Просто скажи мысль, которая в вашем диалоге проскочила и так сильно тебя задела.       — Я ей сделал замечание, что не весь мир вокруг нее крутится.       — А она?       Витя протяжно вздохнул, не отводя глаз от окон.       — А она ответила, что мир не крутится. А вот я кручусь, — чародей задумчиво опустил взгляд. — И сказала она это с такой интонацией, что я до сих пор не понимаю — был это укор, или обида, или… или что-нибудь еще. Даже не понимаю, почему меня эти слова осадили…       — Потому что ты сумасшедший, — констатировал Фома, потерев замёрзший нос. — Как и все влюблённые. Отсюда и странная реакция.       Витя по-доброму усмехнулся. Песня Вани прекратилась.       — Замолчали, — заметил Фома. — Ждем развязки.       — Фом, а я вот подумал: если у них дочурка родится, они подумают назвать ее Викторией?       Своевременный вопрос из уст человека, сидящего зимней ночью в засаде. Брыль бросил на влюблённого друга заинтересованный взгляд и от скромной и вымученной улыбки Вити мягко рассмеялся.       — Позитивно мыслящий сумасшедший чародей. Страшное ты зрелище, Витенька.       Заговорщики притихли от обострившегося предчувствия — что-то пошло не по плану. Неестественно выскочивший из дверей Пухов подтвердил нехорошее чувство. Сконфуженно переглянувшись, мужчины поспешили на выручку.