Поцелованный ландыш

"Я хочу быть с тобой, пока ты этого хочешь И я буду с тобой пока не скажешь мне прочь" Кино — Я люблю эти темные ночи

      — Я вас разбудила? — шёпотом спросила Алёна.       — Нет. Я не спал, а Фому, сама знаешь, разбудить сложно. Заходи, не мерзни.       Он осторожно прикрыл за гостьей дверь. Удивлённые глаза метнулись к усталому женскому лицу.       — Ален, что-то случилось?       — Нет. Просто не могу заснуть, — она растерянно заморгала. — Захотелось с кем-нибудь поговорить. И про пиджак вспомнила. А ты почему не спишь?       — А я… — Витя смущённо хмыкнул под нос. — А я с дивана упал. И проснулся. Пойдём на кухню, там посидим.       Кинув возвращенную вещь на спинку стула, он усадил её за стол и тихо прикрыл дверь.       — Я с Соловца гостинцы привёз. Пока у Фомы оставил, там он вам всем и передаст. Наина Киевна, наша милая сотрудница, угостила компотом из слабомолодильных яблок. Молодость, к сожалению, не возвращает. Но на организм действует благотворно.       С этими словами он поставил на стол банку и принялся её открывать. Разлив ароматный напиток по стаканам, Ковров присел напротив девушки. Она попробовала предложенное угощение и довольно улыбнулась.       — Очень вкусно. Прям как бабушка делала, только там обыкновенная антоновка была.       Витя согласительно закивал — компот Наины Киевна делала в меру сладким и, как могли магистры догадываться, добавляла какие-то местные пряные травы, что делало блюдо волшебно вкусным и словно знакомым с детства.       — Не пожалел, что приехал?       — Что ты, — улыбнулся Витя. — Не каждый день Шемаханская замуж выходит. Да и рад был всех вас повидать.       Обхватив кружку ладонями, Алёна сверкнула глазами на собеседника и задумчиво опустила взгляд.       — Это точно. Кира Анатольевна — и замуж. Словно не в себе… Да и я тоже, в последнее время, себя ощущаю не собой.       Витя насторожился.       — Это как?       — Не знаю. Что-то изменилось во мне, — пожала плечами Алёна. — Стала решительней, жёстче. Как Кира…       — Извини меня, конечно, — не сдержал смех Витя. — Но тебе до Киры ещё ого-го как много.       Девушка весёлость не поддержала.       — А вот зря ты, Витенька, смеешься. Во мне словно сила какая-то проснулась. Не она — я бы повышение не получила. Мне оно было бы не нужно. А оно меня заставило. Странно это.       — Может в тебе проснулся авантюрист-предприниматель? — отшутился Витя, отставляя кружку. — Потребность в карьерном росте, все дела…       Волнение прошло дрожью в пальцах. Сложно шутить, когда знаешь настоящую причину проблем. К тому же сам этот разговор настораживал — не догадалась ли она обо всём?       — Ага, а потребность в восхищении тоже от карьерного роста?       Он узнал ее: это была та самая Алёна, которой он принёс объяснительные об отсутствии на рабочем месте. Шутливое настроение в момент пропало.       — Я полюбила чужое восхищение мной. Чтобы на меня смотрели с раскрытым ртом, чтобы жаждали моего взгляда в свою сторону, хотя бы слова от меня. Это как мания, — она хмуро пригубила компот. — Чувствую себя обиженной девочкой, у которой когда-то что-то дорогое отняли, и она теперь старается всеми возможными способами восполнить утрату.       Слова об утрате заставили чародейское сердце виновато сжаться. Витя со злостью закусил губу и отвёл взгляд в сторону.       — А ещё мне одиноко, — она украдкой взглянула на напряжённого мужчину. — Мне нравится повышенное ко мне внимание. Но я не хочу никого близко подпускать. Только когда остаюсь одна, тогда во мне такое отчаяние просыпается, что рядом никого. Аж жуть берет…       Её взгляд переменился: глаза округлились, брови поднялись и застыли в подобии то ли извинения, то ли мольбы. Витя же, буравящий взглядом стену, этот взгляд только почувствовал. Отставив кружку в сторону, Алёна немного подалась вперёд и, от волнения часто моргая, продолжила:       — И сегодня я к вам постучалась по этой причине. Знаю, что всегда могу на вас положиться и попросить совета, — она нервно заправила за ухо непослушную прядь. — Понимаю, что с моими новыми "замашками" могу быть вам в тягость…       — Не говори так.       Фраза прозвучала резче, чем хотелось. Неуютно встрепенувшись, Витя бросил быстрый взгляд на заинтересованную Алену и пояснил:       — Ты нам дорога, и твои, как ты их назвала, "замашки" на это не влияют. Странно это, согласен, но на все есть причины, — он незаметно скривил губы. — Надо разобраться, а в одиночку это сложно сделать.       — И я о том же.       — Но у тебя есть мы, Ален. И я, и Фома, и Оленька, и девочки. На крайний случай, Иван Степанович. Ты этим приходом подтвердила, что доверяешь нам. Разве можем мы тебя бросить после всего?       Алена ответила внимательным взглядом и легкой, еле тронувшей губы, улыбкой. На душе чародея стало значительно легче. Но сам факт, что его любимый Ландыш становится копией Шемаханской, напрягал. Повлияло ли состояние Киры в момент наложения чар, или восемь процентов обострили подавляемое желание быть всеми обожаемой — он этого не знал. Знал лишь то, что, несмотря на изменения в непредсказуемую сторону, Алена оставалась Аленой.       — Свадьба вышла замечательная, — перевела тему Алена. — Мне особенно понравился подаренный их университетским другом семейный портрет. Наверное, приятно, когда тебя рисуют.       — Наверное...       — Я бы тоже хотела иметь свой портрет, — мечтательно зажмурилась девушка. — Пусть и не в такой дорогой оправе...       Витя молча поднялся. Алёна затихла, взметнув к мужчине вопросительный взгляд. В ответ он подмигнул и вышел из кухни.       Заветный Аленушкин портрет лежал среди вещей чародея как дорогое сокровище и потаенный оберег. Витя, беззвучно достав его, задумчиво провёл пальцами по миловидным цветам. В голове всплыл изящный образ Хунты из кошмара. Осознание значимости планируемых действий торкнулось сильным ударом сердца.       Витя вернулся на кухню. Алёна встретила его оживлённым взглядом. Резко, чтобы не передумать, он протянул ей лист. Девушка с непониманием взяла её и, опустив глаза, безмолвно ахнула.       — Конечно, из меня плохой художник-портретист, — Витя сел на своё место и, смотря прочь, скрестил руки на груди. — Как я ни старался, но портрет не передают и и части того, что я хотел запечатлеть.       Он бросил взгляд на девушку, и на лице сразу просияла улыбка.       Алёна склонилась над листом. Её пальцы осторожно и невесомо касались линий, пробегая по основному контуру портрета. Она походила на маленького ребёнка, который впервые увидел своё отражение в зеркале и пытается сопоставить своё "я" с незнакомцем из Зазеркалья. От трогательной картины Витя подпер щеку рукой и, любуясь, осознал, что он вновь влюбился.       — Мне очень нравится, Витенька… А ландыши для красоты?       — Ландыш у меня ассоциируется с тобой.       Девушка еле заметно дрогнула. Растерянные глаза оторвались от рисунка. Витя встретил их нежным взглядом, в котором попытался отразить всю недосказанность, скопившуюся за время молчания. Дыхание участилось, удары в груди стали реже и сильнее.       — Алёнушка.       Порыв души. Рука скользнула по столу, словно желая притронуться к женскому плечу, но осталась напряжённо упершись кончиками пальцев в столешницу. Вот он — в мгновенной достижимости, в пугающе-притягательной близости возбуждённого лица с блестящими от чувств и пляшущих свечей глазами.       Она инстинктивно прижала портрет к груди, к колотящемуся от волнения сердцу.       — Сопоставление, оно… У каждого человека оно свое, — начал Витя, но от эмоций голос предательски дрогнул. — Вот для меня ты — ландыш… Я очень жалею о том, что люди не могут смотреть на себя чужими глазами. Я бы хотел, чтобы ты взглянула на себя моими, и тогда бы поняла, что зря себя накручиваешь. Поняла бы, за что я тебя…       Последнее слово безмолвно осталось на губах. В глазах мелькнул страх. Пульс противно забил по ушам. Он беглым взглядом смотрел на поражённое женское лицо с раскрытым от удивления ртом и блестящими глазами. Слишком поздно спохватился, слишком ясно дал понять.       — …за что меня… любишь?       Слова прозвучали так нежно и с такой надеждой, что Витя почувствовал внезапный прилив смелости. Он отбросил в сторону уверенность в её ответных чувствах — как часто бывает, уверенность убивает интерес. Сейчас перед ним была маленькая девушка, которая осознала, что любима, и ни в коем случае нельзя было сломать это хрупкое настроение внезапного счастья.       Она ждала. Каждая частичка души и тела словно боязливо сжалась в ожидании ответа. Но ее терпение заслуживало восхищения.       — Да, — тихо выдохнул Витя и улыбнулся самой ласковой улыбкой, на которую был способен. — Люблю. А как тебя не любить, милый Ландыш?       Женские щеки вспыхнули — даже при свете уличного фонаря румянец оказался различим. Алена, поддавшись смущению, опустила оживлённый взгляд. В груди Вити рвано билось воодушевленное сердце, перебивая сбившееся дыхание. Душа ликовала, хотела дать волю накопленным за всё время словам. Но тягостная мысль продолжала держать всё под контролем.       — Прости меня. Мне нужно было сказать тебе об этом сразу, когда я это понял. Я поступил как трус: я сбежал, забрав с собой мою любовь. Глупо, потому что любовь не должна принадлежать только одному человеку. Сейчас я это осознал в полной мере.       Молчание. Он догадывался, насколько громки сейчас её мысли, и как она старается услышать его слова. Она вся стала сосредоточением самых разных чувств — что-то похожее, наверное, испытывал он когда-то. Но одно осталось прежним: он смотрел на её влюблёнными глазами и радовался этому сокровенному моменту.       — Вить…       Сердце ухнуло.       — Да?       — Что будет теперь?       Вот он — обрыв. Тупик, стена, край — как не назови эту грустную развязку его красивого признания. "Что будет теперь"… Он задавался этим вопросом при каждом удобном случае, начав с того мгновения, когда уверовал, что его чувства хватит на всех. А теперь у него есть откат, который каждую минуту пребывания рядом с ней будет вселять страх боли и потерю зрения от огненных танцев.       Отчаянно прикусив губу, Витя отпрянул. В голове одна за одной пробегали фразы, и всё они говорили об одном: "дурак, зачем ты это затеял? Кто тебя только за язык тянул, чародей-дилетант?". Поздно спохватился.       — Не знаю, — искренне вздохнул Витя, задумчиво сложим руки в замок. — Понимаешь, я признался тебе… Как же объяснить-то…       — Из жалости?..       Он резко повернулся на подавленный голос.       Белый лист, как и прежде, покоился на беспокойно вздымающейся груди, осторожно прижато изящными женскими руками. Губы ядовито выгнулись в насмешке, им вторили нахмуренные презрением брови. Но в блестящих, словно ртутью, глазах бесновался страх. Восемь процентов отчаянно защищали свою обладательницу, но, увы, проигрывали перед её женской эмоциональностью.       — Какая жалость может быть, если я тебя люблю! И портрет я написал тоже из-за нее?       Слова прозвучали громко и ожесточённо, Витя сам испугался.       И в качестве извинения за несдержанность он, стиснув зубы, сжал холодную ладонь в руках.       Боль током прошлась по телу. Пламя застелило взор, за которым, как не пытался, он уже не смог различить Алену. Чтобы не пугать и без того встревоженную девушку, он зажмурился.       — Ты не вызываешь во мне жалость. Но, Алёнушка, моё признание ничего не решает. Я не хочу, чтобы ты приняла это за непосредственное обязательство. Прислушайся к себе. А я приму любой твой выбор.       Он облегченно выпустил ладонь из рук. Но, не успев насытиться мгновением отступившей боли, почувствовал, как неожиданно Алена стиснула его ладонь. Витя гулко втянул воздух, но протерпел.       — Я поняла тебя. Спасибо, что признался и объяснил. Ты прав, мне надо подумать.       Сильнее стиснув, она отпустила руку. Сквозь пожар возникло светлое лицо. Витя вымученно улыбнулся.       Будильник. Витя рефлекторно зарылся лицом в подушку. Организм протестовал раннему подъему после бессонной ночи. Раздались шаги.       — Совесть имей, Вить — ты раньше меня спать лег и еще нежишься.       В ответ на замечание друга Ковров неразборчиво промычал и фыркнул. Нетерпеливые шаги приблизились к дивану, на котором валялось протестующее тело.       — Опоздаешь. Ты что, опять всю ночь полуночничал?       — Угу, — вздохнул Витя.       — Почему меня это не удивляет?       Недовольный Брыль направился из комнаты. С титаническим усилием поборов притяжение подушки, Витя поднял голову и бросил вдогонку:       — Я не виноват, что ты спал как убитый, когда приходила Алена. Так бы вдвоем не спали…       И, как ни в чем не бывало, он вернулся ко сну.       Шаги остановились в дверном проеме. После мгновения раздумий, Брыль быстро приблизился к дивану.       — Как это "Алена приходила"? — раздалось над ухом сонного чародея. — Зачем? Что произошло вообще?       В ответ Ковров снова неразборчиво забубнил, чем вывел из себя терпеливого друга. Резким движением тяжелое одеяло было сорвано с лежащего, скомкано и брошено на соседнее кресло. Столь наглый жест не остался незамеченным — недовольный мужчина поежился и поднял сонные глаза на вопросительно стоящего товарища.       — Она приходила, потому что ей стало одиноко. Мы поговорили, потом пошли спать. Все.       — Ни за что не поверю, что все прошло так гладко, — нахмурился Фома.       Витя вздохнул и поднялся на локте. Сон начал отходить.       — Ну… Я сказал ей, что люблю ее.       С тяжелым вздохом Фома провел ладонью по лицу.       — Не говори мне больше ничего. Вить, ну зачем ты это сделал?       — Оно само как-то…       — "Само"! — Брыль плюхнулся на край дивана. — Витенька, шампанское у тебя из памяти откат вычеркнуло? Какой "люблю"?       Окончательно проснувшийся Ковров подскочил на месте и сел рядом с товарищем.       — Откат не заставил меня ее разлюбить. Это раз! — поднятым пальцем он предотвратил возмущение друга. — Про откат я не забыл — она меня ночью за руку взяла. Это два…       — Бог троицу любит, Витенька, — смиренно проронил Фома. — Что в твоем списке третье?       — Я поеду в Америку. Там будет много других чародеев, работающих по другим дисциплинам и методам. И у каждого я буду выпытывать о возможности уничтожения отката. И буду искать, пока не найду. Потому что не могу я без Нее… Это три.