Mein Fehler

1945 год, март. Месяц назад Кларе исполнилось 28. За все эти три с лишним года на её счету была не одна награда. Взяв себя в руки и отдавшись фюреру целиком, славянка действительно стала сильнее. Она была офицером СС и Вермахта, научилась обращаться с танками и артиллерией, полгода пробыла комендантом концлагеря. Не думаю, что стоит тратить время на описание всех её достижений и того, как она воевала в СССР, просто повторю то, что наша главная героиня поставила перед собой цель - понравиться нацистскому тирану во всех смыслах. Гитлер поистине гордился ей. Девушка была его лучшим орудием. Он думал, что его пленница-грязнокровка наконец-то смогла отмыться от своего прошлого, и в коем-то месте даже считал её лучше своих чистокровно-немецких военных. За Хайзенберг теперь стояли не только переводы писем, но и охрана фюрера. Славяночка действительно очень полюбилась жестокому вождю. Он с каждым днём смотрел на неё, каждый раз пытаясь найти в ней что-то по-новому прекрасное. Её косы, словно колосья пшеницы, небесно-голубые глаза, светлая кожа, аккуратно вздёрнутый носик - в ней завораживало всё. Фюрер долго думал, что это за новые, неизведанные чувства. Раньше кровавый диктатор никогда такого не ощущал. Его цель - принести когда-то счастливой полячке как можно больше боли и страданий. Он ведь сам говорил, как ему нравится смотреть на то, как та мучается. Но сейчас, это его наглое желание почти угасло. Адольф больше не хотел девушке вреда. Он сам не понимал, что он хочет. Фюрер стал чаще курить, почти не выходил из своего бункера, куда полностью переехала его резиденция из Рейхстага после взрывов на востоке Германии в 1943, стал меньше спать. В мысли лез назойливый славянский образ переводчицы. И всё же, он очень привязался к ней. Адольф Гитлер переехал в Австрию, в свой родной город, чтобы поменьше встречаться с объектом неравнодушия. Но и там мысли о девушке не давали ему покоя. Рейхсканцлер всё понимал - как бы он того ни хотел, он полюбил молодую пленницу. Влюбился какой-то глупой мальчишеской любовью. И ни одна немка, ни одна чистокровная арийка никогда не привлекала его скудное эго так, как привлекла эта обречённая на страдания девица. Но так же нельзя. Ему пятьдесят пять, а ей ещё даже не тридцать. И фюрер это понимал. Он прекрасно всё понимал. Стремясь заглушить свою обиду на ужасно несправедливую жизнь, он сошёлся с Евой Браун, своей давней симпатией, к которой уже давно ничего не чувствовал. Её приходилось баловать, уделять внимание, как и во всех женщинах, в ней не было ничего особенного. Не было того, что Гитлер нашёл в Кларе. Жизнь с Евой, правду говоря, его не утешила. Канцлер сидел в своём кабинете большого австрийского особняка и целыми днями рисовал милое польское личико. Клара, Клара, в голове одна Клара! Пусть он был не очень хорошим художником, пусть его несколько раз не принимали в художественную школу, но портрет возлюбленной получался действительно хорошо. И этот портрет был не один. Адольф завесил ими весь кабинет. Еве это совсем не нравилось. Она ревновала и постоянно возмущалась рисункам своего сожителя, однако фюреру было плевать на Еву. Он был зол на неё и на всех. Ему было противно от самого себя, что он смог полюбить Хайзенберг. Однажды всё же не выдержав, рейхсфюрер решил пригласить свою любовь в Браунау-ам-Инн. Он устал терпеть неизлечимое жжение в груди. Решил высказать бывшей переводчице о всех своих чувствах. Клара находилась на службе в Берлине. Получив письмо от Гитлера, она не придала этому особого значения, подумала, что наверное что-то важное, ибо она его самое приближённое лицо, а сам вождь выехать в Германию в данный момент не может, так как здесь всё же не безопасно из-за войны с советами. Однако в Австрии она никогда не была, а это был отличный шанс её посетить. На следующий же день, славянка приехала в город, в котором её так желанно ждали. Найдя нужный дом, она постучалась. Ей открыл какой-то старый молчаливый еврей, в полосатой лагерной одежде. Наконец, её увидел и сам канцлер. –Klara...Ich bin so froh, dich zu sehen...du bist endlich angekommen...(Клара, я так рад тебя видеть... наконец ты приехала...) – Sieg he.., – хотела поздороваться девушка, но не успела она договорить, как фюрер схватил её тонкую руку и потащил в комнату. [GERMAN] –Э... что-то случилось, мой Фюрер? Вы так резко пригласили меня... С лица диктатора не слезала улыбка. –Как там...в Берлине? – вдруг вырвалось у него что-то спонтанное. –В Берлине пока всё хорошо. Так зачем вы меня позвали? –Клара, я... я понимаю, что это неправильно, но я должен тебе сказать, что... Голубые глаза вопросительно смотрели на мужчину, отчего тот не мог нормально сформулировать свою мысль. Рейхсканцлер внезапно подался вперёд и немного грубо толкнул Хайзенберг в противоположное направление, прижав её к стене. Не отдавая себе отчёт, Гитлер примкнул к розовым женским губам, страстно целуя славянку и поглаживая её ногу. Ответ на его действие состоялся, но через мгновение, девушка отступила. Она не сопротивлялась, но её взгляд был полон недопонимания. –Фюрер...вы...чего..? – наконец смогла спросить Клара, разорвав поцелуй. Немец понял, что умалчивать о чувствах теперь уже точно незачем. Он же для этого и позвал девушку. Чтобы признаться. –Я люблю тебя, майне Клара. Люблю тебя так, что ни на минуту не переставал думать о тебе. Ты...будешь моей женой? – с надеждой спросил Адольф. Эмоция полячки не сменилась. Она лишь тяжело вздохнула, нежно отодвигая от себя прикосновения фюрера. Глаза её смотрели то на него, то в пол. –По-моему, вы говорили, что никогда не свяжете свою жизнь с расово-неполноценной, Фюрер. –Клара, я ошибался, ты даже намного лучше, чем немки, которые у меня были. Прости же меня. Я идиот. Да, это неправильно, но... –Извините, Фюрер, но вы должны помнить, кто есть кто. – перебила его девушка. Она вырвалась из объятий полностью и пошла к двери. –Ты отказываешься? – желая пробыть рядом с ней ещё хотя бы минуту, остановил славянку фюрер. –Простите. Но да. – остановившись, но не поворачиваясь, ответила та. А потом вышла за дверь дома, вежливо попрощавшись по-австрийски. Это равнодушие, это хладнокровие...оно так сильно ранило сердце жестокого Гитлера. Он был уверен получить согласие, но нет. Жизнь как будто бы наказывала его за все страдания давно умершей Святомиры. Рейхсканцлер снова был зол. Он же мог ей крикнуть, приказать, чтобы она стала его! Он знал, она только его! Нет...это была уже не та, не та дрожащая пленница, что три года назад, которой можно было силой что-то навязать и запугать. Это была самостоятельная, сильная личность. Единственная женщина, которая дала секс-символу всего Рейха свой отказ. Деспот вернулся на кухню. Он налил себе Мюнхенского коньяка. Стопка за стопкой...и бутылка опустела до дна. Вскоре он просто уснул, думая снова о Кларе. Но с тех пор они больше не виделись.